Опаздывала она сильно. Курьер должен был принести посылку до шести вечера. А сам в шесть только позвонил:
- Я через полчаса приеду?
- У вас же рабочий день до шести! Я думала, - всё... Мне в шесть выходить нужно. Ну, ладно, - я все равно ещё не вышла; только поскорее, пожалуйста.
На час опоздала, наверное.
Субару - не на обычном своём отдельном месте (у помойки), а среди прочих машин у дома. Дверь в помещение открыта, темно.
- Ты пришла?!
- Угум... - она медленно снимала пальто.
- Ждал-ждал, - не дождался, ещё девочка должна была прийти.
- Не пришла? А... чья одежда на диване?
- Так девочки! Она здесь.
- Ты же сказал - не дождался?
- Да тебя я ждал! - не дождался. А она пришла, и теперь ты погоди немного.
- Что ж мы при ней так говорим, будто её здесь нет? - шепотом. -И музыку тогда хоть надо убавить.
...
- Праздники-по дурацки все... Билеты в Питер взял,- и сдал. Никуда не поехал. Всё не так.
- Мы вообще вдвоём с дочкой сидели. Не отмечали, считай. Позже уже собирались с девчонками.
- Президента слушали? - улыбнулся.
- Не-а. Мы Куранты, и те,чуть ни пропустили...
- Почему такое чувство, что ничего хорошего не будет, тоска какая-то.
- У всех так сейчас. Погода. Не знаю что это, но оно массовое.
- Правда?
Не слушала. Не хотелось. Тормоз в башке после таблеток, или скучно просто.
- У бабушки приступ агресси был, кидалась...
Лиля слегка оживилась.
- Когда? Не позавчера, случайно? В тот день у всех срывы были, у детей в школе даже многих...
- Нет.
Так и не расспросила подробнее, забыла. Как в трансе. Надо же: он говорит, а у неё - мимо ушей. Сидит рядом. Манера такая - прижаться к ней, но не трогать, ждать.
- Ты все заметки свои пишешь.
- Я могу вечно писать. Скажи - прекращу.
Взяла за руку, - без всякого трепета; как собственной дочери бы температуру проверяла.
- Ты все же теплее. Хотя руки холодные тоже, но не такие, как мои.
- Чаю тебе поставить?
- Да.
Прошла за ним в подсобку, молча наблюдала, как он замачивает инструменты в лотке.
- Согреть тебя? - перехватил её в кабинете. Запутался в шали, стащил, бросил на кресло.
Не заводилась она сегодня. Хотелось просто греться и обниматься. Неужели вот так всё и проходит постепенно? Если дома ей порой мерещится запах стоматологии, - действует, как наркотик. А здесь и сейчас - такого больше не происходит. Затем тело её вяло соглашается с происходящим. Затем уже отрывается на все сто, - и хорошо, что он не слушает её глупостей (мол, не надо больше, она всё равно слишком усталая), и не останавливается,продолжает.
- Пошли туда, - шепотом. Ведёт её к дивану. - Ложись...
И сам ложится рядом, просто гладит её (удивительно, как они помещаются вдвоём, диван ведь узкий). Погружается в неё целиком, как в теплую морскую пучину, мгновенно вызывая бурю, с цунами выше крыши пятиэтажки, громче полицейских сирен, и затихающую далеко не сразу...
- Какой хороший халатик! Он нас спас, - слышит она, уже почти одевшись, медленно двигаясь к туалету.
"Я не верю в твои россказни про покрывало. Я видела его, скомканным в пакете, в шкафу переодевалки. Конечно, я не должна заглядывать туда, - чувствую себя женой из "Синей бороды", - но должна же я сделать себе больно, проверив, что там лежит. Кроме одежды, кошелька, кредитных карт и паспорта, - всё это мной изучено давно, - неинтересно. Кстати, не задать ли вопрос: почему в последнее время его верхняя одежда напоминает куртку бомжа, - или не стоит? Опять три варианта: нет денег, обносился, махнул на себя рукой; или - так случайно получается: приезжает сюда с каких-то, даже небольших ремонтных работ (возможно, потому что в этот раз не заклинает субарку по дороге: "Только не развались!" Хотя опять-таки не значит ничего, может, - просто надоело повторять одно и то же.) Или - нарочно, на случай встречи с человеком из налоговой, или еще для чего-то, о чём она и не догадывается...
Она, мысленно наступив себе на горло, заглядывает в пакеты. Иногда видит в них закрытые спиртные напитки. Кружку. Календарь с красивыми машинами. Кофе. Ему дарят, или он приготовил для кого-то? Подарки мужские, хотя бы. Но, как знать, - от такого календаря она, например, не отказалась бы. Пакет с покрывалом Лиля слегка шевельнула, - как змеи коснулась, - и он, с противным шуршанием, наполовину вывалился из шкафа. (Не слышно ли? Вроде, он там занят пациенткой). Заметит. Ну и пусть: вид у пакета такой, словно выпал сам. По-че-му? - надо делать тайну из покрывала? На нем лежала другая? - единственное, что полагалось бы от неё скрывать). Но, логика подсказывала, что вряд ли мужик сделал трагедию. Это ей подобные вещи отвратительны, а он рассудил бы: какая разница, если сам использовал вещь и с той, и с другой? Значит, причина в другом. Испортил, вытер им машинное масло? Но зачем тогда скрывать?"
- У меня опять ушко заложило.
- Так ты кричала...
- Глупости это. Перепады давления.
- Ты... растрепанная... и глаза размазались.
- Так свет-то включи. Сам вырубил всё, оставил полумрак у зеркала.
- А, конечно...
- Как же это?! Косметика исчезла полностью?! - возмутилась Лиля, стерев влажной салфеткой отпечатки нижних ресниц под глазами, - всё, что осталось на ней.
- Ты плакала...
- Я не плакала! - правда, не плакала. Вроде бы. "Значит, он замечал, и помнит, когда в самом деле были слёзы. Если он считает, что слёзы могли пролиться и сегодня, - значит, знает о её чувствах всё...
(Что интересно, - раньше всегда часть косметики оставалась, хоть та не была влагостойкой, - Лиля не терпела её, как и любой искусственный перманент. Только совсем легко, и только самой дополнить себя, - так, как сама себя видишь, ощущаешь. Какой мастер способен на это? Разве что мастер, видящий твою сущность.)
А сегодня, похоже, просто, сам того не заметив, Максим так сильно и долго прижимал её к себе, к лицу, к груди. Помада, по-идее, должна была остаться ещё на его форме, пока он был одет... Всё, кроме незначительных следов на щеках, видимо, осталось на нём.
"Впервые, кажется, он видит меня в первозданном виде". Это всё ерунда: ресницы, помада, - дополнения. Как и хайлайтеры всякие, - баловство, они нужны ей лишь для игры, создания настроения. Но брови! Надо же. Брови она подкрашивала всегда, много лет, даже чисто для себя. Как и у множества других женщин, когда-то занимавшихся самостоятельным (и даже у специалиста), выщипыванием, - часть волосков выпала навсегда, и теперь приходилось корректировать. Впрочем, - и такой она не огорчится показаться ему. Удивило разве что. Да муж, - если присмотрится, - заметить может. Но, не станет он присматриваться.
...
Почувствовала движение его руки, - словно хочет высвободиться, - машинальное, - наверное, ключи, или платок достать из кармана нужно. Резко отняла руку. А он и не предложил больше, добавив:
- Здесь уже не скользко. Вот когда слева машину ставил, - там был лёд.
"Мне что, - обидеться? Или поразиться твоей непосредственности?"
...
"Исчезает что-то, исчезает. Наркотик ты мой. Всё бОльшая доза нужна мне для удовлетворения, радости, - встречи чаще, разговоры глубже; больше нежности, больше открытости. Даже когда всё на одном уровне, - и то становится обыденным, а уж если ты решил показать равнодушие, или соврать в чём-то, даже не очень важном... Я гасну. Я не умею так.
Нет, вернувшись домой, в отсутствие тебя, - я вновь и вновь буду вспоминать лучшее в тебе, и в наших встречах; и хотеть к тебе, и нежно шептать: "Привет, субару!" - всем встреченным; расплываться при виде них в глупейшей улыбке. Бред какой-то с этой техникой, - я правда хочу Субару. Безумно хочу. Любую, - лишь бы эти шесть звёзд освещали мой путь всегда! Телячий восторг при виде эмблемы. И научиться бы водить... или даже, - фиг с ним, - ну пусть сию драгоценность водит муж, хоть и кощунство... пусть. Но он не хочет японских машин, у него свои предпочтения - даже если возникнет такая необходимость и возможность, - сменить машину когда-то. Можно топать ножками и кричать: "Только "Субару"!" - но как это объяснить? А мне непонятно, - как можно хотеть любую другую машинку, пусть и круче, и дороже, - хоть Феррари с Мерседесами, - если есть Субару со звездочками этими! У остальных такие безликие эмблемы! Она такая милая и простая внутри. Без излишеств. Красивая, элегантная, удобная и хорошая. И, главное, - сердце-то как радуется, когда видишь её! Хм. Ода субару. Не тебе. Я изменяю мужу с тобой, я изменяю тебе с субару... Субару - это она, женского рода, да? Ма-шин-ка.
Вернувшись домой, я буду скучать...
Однажды, когда я вернулась от тебя, - муж включил старую комедию, и я залипла. Смотрели до утра, и было чудесно, даже без тебя. Но так хотелось, - чтобы и ты увидел, посмеялся, порадовался! Хотя, этот фильм "принадлежит" мужу. Нашего прошлого с ним юмора. Может, - пусть он и остается только между нами? (Но, так хочется порадовать Максима!) Фильм - олицетворение мужа, - каким он был когда-то. Ведь он был классным тогда. Он и сейчас классный в определённом смысле. Для работы, для чужих, как специалист, как надёжное плечо. Он не виноват (или виноват?) - что отстранился локально, из отношений, морально и физически, очень давно. Говорят,всегда виноваты двое. Это не так. Я же помню, - к чему мне лгать самой себе? - я помню, как любила я, как хотела быть близкой, - а оставалась во льду. Конечно, было "пасмурно, с прояснениями", - не без них, - иначе я не продержалась бы так долго. Затем сломалась, и признала, - что ты не идеал. Было больно ломать свое счастье, свою мечту, на это ушли годы. Впрочем, - что я повторяю одно и то же. Просто я не могу жить редкими прояснениями среди туч, вот и всё. Это убивает меня. Поэтому знаю, - другие могут не верить, но что мне до других... Если я помню это, и уверена в ощущениях. Если бы... если бы даже сейчас он заболел, - и не мог бы выполнять какую-то работу, не мог бы любить меня физически, даже стал бы злым, раздраженным, унылым... Но! - лишь после того, как заболел, - вследствие этого! Крайне важная деталь! Если бы характер испортился, когда узнал диагноз. Тогда, - я уверена! - всё было бы иначе. Абсолютно. Я жила бы в нашей любви, и оберегала её от любых невзгод, - и болезнь бы руками развела! И всё плохое списывала бы лишь на неё, а его жалела бы до кровавых слёз; приняла бы аскезу, - если так надо. Хотя, она не потребовалась бы, - ведь я ползала бы по нему, гладила, - только бы позволял.
Дело в том, что не болезнь стала виновницей его перемены ко мне. Скорее, - болезнь пришла, как следствие, как неизбежный результат, как найденная, чуть ли ни с радостью, причина... А я была не в силах даже жалеть; могла лишь ужасаться, и терпеливо делать, что должно. Ну, вот, - я опять ною и вспоминаю свою историю, совсем как главный герой комедии, от рассказов которого все давно повесились, а он продолжает говорить...
А смотреть фильм все же здорово. Только диван в зале неудобный, так и хочется сказать: "Вот бы нам тоже кожаный"... Мы сидим на "пионерском" расстоянии, - и это хорошо. Смеяться с ним, обсуждать что-либо, - пожалуйста, но я не смогла бы выдержать прикосновения, даже просто сесть близко, вплотную. И это не из-за Максима. Так стало само по себе. Хотя, здесь, возможно, я несколько лукавлю, - допускаю это. Но так мне кажется.
Недавно он выходил из ванной, и я увидела его голым. Давно не случалось. Даже пожалуй, если объективно, - довольно красиво. Но меня передернуло, - словно подглядела то, чего не должно быть, на что нельзя смотреть. Неприятно. Как для маленькой девочки - неожиданно увидеть голым папу, или деда. Неужели он почувствтвовал мою неприязнь к нему в этом плане? Конечно, почувствовал, - как изменился, отскочил мой взгляд; какое в нём возникло недоумение, - вместо положенной игривости. Я знаю, что делаю ему больно, знаю! Но я не могу приказать себе ощущать другое, противоположное. Я чувствовала исходящие от него, (для меня), жуткие флюиды "антисекса": обреченности, болезни и вызова, - одновременно. Зачем он показывается голым? Понимает ведь. Это и есть вызов. Это ужасно. Когда он в симпатичных толстовочках, футболках, джинсах, - всё замечательно. Мне приятно выбирать ему одежду. Но - не голое тело. Он... как бесполый, что ли. Нет, не как женщина, - именно бесполый. Такими бесполыми бывают муляжи. От этого мороз по коже. Мы не касаемся друг друга. Лишь перед сном он упорно клеймит мои губы поцелуем. Иногда. Символ бесполой любви. Настоящей верной и трепетной. Не мужа с женой, скорее, - брата с сестрой. Когда в одежде, - вполне нормально."
...
- Надо было поспать пока тебя ждал... Ёлки-палки, опять телефон!
- Да, привет, да, я. Завтра в десять? Хорошо.
Положил трубку, записал пациента. Как всегда, - карандашом, и на простом листе бумаги.
- Что гудело громко? Вибрация. Я в машине,- когда музыка орет, - не слышу телефон. И сегодня не слышал, - внимательный взгляд. Оправдание, - когда она и не думала спрашивать или обвинять. Всё нормально, - перезвонил ведь. Оправдывается, когда не в чем. И наоборот.
Не вовремя только перезвонил. Лиля с мужем ехали в машине, соображая, как и что сказать заведующей, по очень деликатному вопросу, - перевести дочку в другой класс, или вообще настаивать на замене некомпетентной преподавательницы, не знающей своего предмета, да срывающей злобный характер на детях. Все прекрасно понимают, что никто не хочет учить у неё детей, - но учителей не хватает, а платят им копейки. Нужны заведующей эти проблемы? Тем не менее ситуацию нужно решить...
И, конечно, - он позвонил в самый неподходящий момент, - при муже. Лиле пришлось говорить тихо:
- Нет, в шесть не смогу. Дурдом а не день... Еще родители днем приедут в гости, - я не успею. Пол-восьмого? Ну, давай."
- Что это было? - поинтересовался муж.
- Стоматолог. - Лиля просто не успела ничего придумать. Зато вечером не нужно будет объяснять. К семи часам она только начала собираться.
...
- Ты этот заварила? С кипреем? Тебе он нравится? - с сомнением.
- Нормальный. - Пожала плечами. - Не безумно вкусно, но приятный травяной.
- "Заряжает бодростью", - написано. Давай, зарядимся. А то оба как сонные мухи с такой погодой. Где его собирают, интересно.
- У нас. Он же везде здесь растёт. Раньше, до чёрного чая, на Руси только его и пили...
...
- Что делать-то сегодня? Надо ли? Не хочу ничего...
"Интересно, а зачем я к тебе пришла вообще. Понятно, - зачем, - но совсем-то на лечение забивать не надо бы..."
- Шестерку пора... И то, - что я говорила, - на семерке верхней трещину обнаружила небольшую.
- Шестерку открывать? Ты хочешь? - с сомнением. - Давай семерку быстро сделаем. Шестерку, семерку, пятерку...
- Ага. как в карты играем. Несерьезно. Нельзя же так! И кариес тот мелкий когда-то надо. А мы время тянем. - Теперь и она пристрастилась к этому "мы". Хотя, скорее, чтобы упреком не звучало: "Ты время тянешь!"
Надо дело делать. Иначе, правда всё посыпется, - когда оба, по негласному уговору, рады, что еще можно много чего лечить. А он теперь чаще все делает за пять минут, - кроме серьезных манипуляций, конечно, - но это редко. Если же просто что-то мешает, неровно, или потемнела какая пломба (из старых или новых), откололся кусочек, - то как игра. Знает ведь, что она ещё придёт, и еще...
Мы тянем время...
...
- А почему у меня двойка верхняя торчит, словно клык? На фотографиях заметно порой.
- Так выросла...
- И ушки у меня почему-то заостренные сверху.
- Эльф? Тролль?
- Так сама не знаю... Гляди, видишь пятно?
Крошечное, каплевидное, оно отчетливо выделялось на облегающем платье цвета небеленой шерсти.
- Помнишь? Ты смеялся, что у тебя на форме такое пятно, и не отстирывается: "не подумайте плохого, это нитрат серебра, а не..." В тот же день и я увидела такое пятно. И оно не выводится ничем! Теперь в этом платье лишь к тебе и ходить!
(А больше она никуда в нём и не ходила, потому расстроилась не сильно. Посмеяться хотела.)
- Неужели? - расстроенно. - Но как это может быть, - я же не открывал баночку при тебе?
- Нет. Но таких совпадений не бывает. Не знаю, - может, куда то натекло, или об твою же форму.
- Так она уже высохшая была! Нет, не понимаю. Как могло случиться? Это в прошлый раз было?
- Эээ... Нет. В прошлый раз я была в джинсах. Значит, в позапрошлый.
- Да, в прошлый ты была в джинсах... - задумчиво.
- Ну, что ты прямо в ступор впал, - так и будешь теперь бесконечно это пятно разглядывать? Какая разница, в конце концов?
- Так конечно... Всё думаю, как это могло быть.
"Зря сказала, теперь будет чувствовать вину за испорченное платье. А мне почти всё равно. Хотя тоже не хотелось, чтобы он увидел пятно, и не знал его происхождения".
...
Он сидел на диване, погасив свет. Она, резко потеряв ориентиры, шла медленно, ощупью. Игра такая. Наткнулась на его ноги, остановилась.
- Падай на меня? - поступило предложение из темноты.
Шлепнулась ему на колени, обвила руками за шею. Рухнули на любимый замученный диван. Держится ещё пока, но подушки с подлокотниками отлетают всё чаще, приходится каждый раз собирать их заново.
...
Подумала, - надуться ли за прошлый раз? - не брать под руку? Но он рядом, и рука его словно ждёт.
- Там темно. С утра лужа была, осторожно, впереди.
- Разве лужа? По-моему, там не лужа, а "скользко". Что за освещение в этом дворе, - совсем нет!
- Скользко и есть. К вечеру замерзло, а утром текло.
Сейчас он бережно держит её, но голос отстраненный. Весь в своих думах тоже. Еще один... Аритмия, да, - она сама слышит. И другие проблемы, - не мальчик ведь. Делится с ней, когда она выспрашивает. За него она ещё переживает. Пишет список - лекарств, витаминов, обследований, и образа жизни. Он хоть не возмущается. Только следовать советам вряд ли будет, - как и другой, как и все они. Что печально. Почему мужикам хочется страдать и депрессировать, вместо того, чтобы заняться здоровьем?!
...
- Тебе ничего не нравится теперь! Ни духи, ни музыка, ни выпить - посмеяться! Ну, включи то, что ты слушаешь, когда один.
- Я "Маяк" включаю. Но там вечно одни и те же песни.
- Всем плохо, и все умирают! Мне не лучше. Только я одна ещё пытаюсь хоть как-то развеселить, вылечить, спасти... в том случае, если на меня хотя бы не кидаются за это... А тот фильм, про который говорила, - он, как пародия на Артура Хейли, "Аэропорт". Читал ведь? - ("Ну, пусть он читал, пожалуйста! А то выйдет, что я умничаю".)
- Читал, но давно. Лет сорок назад.
- Главное, примерно знаешь, как он пишет. Что там у него еще из старого известного? "Отель", "Окончательный диагноз", "Колеса".
- Да, да... эти помню.
- "Колёса", по мне, скучноваты. И о президентах есть, и про энергетиков, банкиров. В основном классные. И пишет так, словно в каждой профессии побывал. Феномен какой-то... Может, подбодрить песнями? Может, - "Битлз"?
- Нет, никакой музыки не хочу.
- А может все же это? И вот так? - прибавила звук.
- Не надо...
- О, а вот класс! - Промотала Земфиру, Цоя, Наргиз. "Крестный отец". - О, это пойдет! - Она смеялась.
Ей хотелось плакать. (Как в последних её снах. Долгое время ей снятся одни и те же мутные сны, с небольшими вариациями. Она и он. Субару. Какие-то помещения: общежития, кафе, подсобки, старые дома, чужой город. Чужие люди. Домик на колесах. Темное время суток. Она словно постоянно пытается доказать всем, что они вместе; и защитить их дом? машину? помещение? - от чьих-то поползновений в его отсутствие. И знает, что активная здесь, - она. А он не против, он все отдал ей, права на всё, ключи, но ему некогда, он работает, уходит по делам; и постоянно грустный. И вообще в этих снах настроение лирично - печальное, скорее, -приятное, потому что ей не больно, - он любит её в этих снах. Но - закатное. Будто ему уже всё равно, и он не может бороться. Тихая нежность, печаль, и... тревожный покой. Страсти нет. Такие ощущения лишь во сне и могут быть. Неясные. Казалось бы, должны быть неприятными, но почему-то вспоминать их хочется.)
- Ничего не надо...
- "Не хочу ничего, не надо..." А это поможет? А так? - Она смеялась.
Не хочет. Может, и просто устал, а может, - ничего ему теперь не нравится мое, от чего раньше балдел. Ей не было весело, но и страдать не было сил. Она смеялась.
...
Через час, после того, как она вернулась, муж запоздало и неожиданно спросил:
- Куда ты ходила-то?
- "Та куда ж я могу ещё ходить?!" - тоном из еврейского анекдота. - Утром ведь говорила. К стоматологу.
- А как будто бы к любовнику, - спокойно и даже шутливо.
- Вчера другой зуб треснул немного, - не из тех, что у него лечу, - а старый... Показать? - Весело, бодро, и очень доверительно - проникновенно.
- Любовник старый?
- Ну, да, - и любовник старый, и зуб старый. - Она смеялась.
(Не новый же. Старый конечно. В смысле, - всё тот же. Любовник. А возраст... ну, пусть даже так, но это не имеет значения. Если бы только он не депрессировал...)
Она смеялась.