— Вам нужно поесть, — Гай больше не мог смотреть, как Асет в очередной раз отказывается от еды. Принимая только воду, юноша категорически не желал есть пищу, вкус которой всё равно не ощущал.
— Не могу, — с тех пор, как сын Акбэра оказался в доме Тибурия, прошло двое суток, но за это время состояние больного не улучшалось. Мази и лекарства не давали нужного эффекта, да и сам Асет уже устал от вечного недомогания. То и дело юношу бросало в жар или озноб.
— Я понимаю, но что сказал бы господин Гонсало? Что вам нужно поесть! — и снова шантаж сработал. Гай нашёл его болевую точку и теперь надавливал на неё при каждом удобном случае
«Хитрец», — Асет сдавался и соглашался на предложенный мальчиком обед.
— То-то же, — довольный своей победой Гай помогал персу: слабость не позволяла Асету принимать пищу самостоятельно.
— Спасибо, — лишь когда плошка опустела, Асет смог снова лечь обратно на мягкие подушки, они помогали расслабиться: спать на них оказалось одним удовольствием.
— Господин Кристос придёт навестить вас в пять часов после полудня, — слегка кивнув, подросток схватил поднос с посудой и покинул комнату, оставляя Асета в полном одиночестве.
«Как же хочется спать», — большую часть времени перс проводил в дреме, набираясь сил. Правда, сильной пользы это не приносило, впрочем, как и лекарства Кристоса. Но во сне он хотя бы не ощущал жар, как в пустынях страны фараонов.
Как-то раз отец рассказал ему о месте, где земля покрыта песками, раскалёнными от солнца, и холодными, когда солнце опускается.
«Как же она называлась?» — отец погиб, когда Асету было одиннадцать лет. За все те годы он видел отца лишь несколько раз. Акбэр оставался дома лишь в перерывах между воинами и чаще всего не больше, чем на пару месяцев. Последний раз Асет виделся с ним в свои восемь лет. Отец рассказал ему одну из тех историй, которые произошли с ним во время странствий: о том, что происходило на войне, матушка запрещала рассказывать. Потому отец часто опускал лишние детали.
Асет вспоминал, как слушал эти истории, ни разу не перебив его, по-детски, с присущим ему любопытством. А после, когда тело отца доставили домой, под тканью, багряной от крови, Асет потерял интерес к тому, что происходило вокруг: внезапно он стал взрослым. Единственный мужчина в доме, он бросил школу и стал помогать матушке по дому. А когда не стало и её, не прошло и семи дней, как у них отобрали дом, а мальчика выселили на улицу.
Воспоминания захлестнули с головой. Уже много лет прошло с того дня, когда люди, которым матушка задолжала, явились в их дом, чтобы забрать последнее, что в нем осталось. Вещи, мебель, посуда, больше ничего не было. Одиннадцатилетний мальчик, босой, в одной тунике, был выставлен на улицу. Без каких-либо средств к существованию, в знойной жаре, где такие, как он, умирали от голода и жажды.
Но Асет не собирался становиться одним из них, у него была цель, к которой он шел всё это время.
«Видели бы меня батюшка с матушкой... Они, наверное, плачут», — перед глазами предстал лик отца с глазами цвета песка, словно из той страны, с волосами темнее персидской ночи, лицом, не обремененным морщинами. А матушка — женщина с глазами благородного камня, цвет которого передался и Асету, с волосами столь длинными, что одной их было заплести невозможно, и их рабыня, добрая женщина по имени Агата, каждое утро помогала матушке сделать причёску.
«Агата, интересно, как она там» — с прекрасными, добрыми глазами цвета неба, хрупкая женщина до последнего вздоха своей госпожи оставалась в их доме, покинув его лишь после того, как этого дома лишились все его последние обитатели. Её муж, кузнец, грозный мужчина по имени Иуст, увёз её в неизвестном для Асета направлении, детей у них не было и больше ничего не держало их в городе. Он никогда не забудет, как, стоя на коленях, плача, он просил не оставлять его, ведь кроме неё у мальчика больше никого не было. И он помнит, как она так же, со слезами на глазах, просила Асета не сдаваться и выжить любой ценой, напоследок отдав ему украшение, которое принадлежало матери Асета.
Им оказалось кольцо, которое отец подарил матушке на день рождения. Произведение искусства, тонкая работа. Основа из серебра, украшенная благородным камнем по всей окружности кольца, единственное, что удалось сберечь. Асет ни на минуту с ним не расставался, храня как зеницу ока. Но всё же сберечь не удалось и его. Мальчишки, случайно заметив дорогое украшение в руке юноши, сильно избили его и отобрали вещь. И сколько бы Асет не умолял их вернуть кольцо, ему отказывали и снова избивали.
В тот момент перс решил, что больше никто и никогда не отберёт то, что принадлежит ему. Слёзы делу не помогут, а зима была не за горами. Асет и по сей день помнит свою первую зиму на улице: ему так и не удалось как следует подготовиться к холодам, и, если бы не добрый старик, почти ослепший в силу возраста, который просто вышел прогуляться, Асет замёрз бы насмерть.
Приск, так звали пожилого мужчину, обратил внимание на юношу, сидящего на скамье, старающегося согреть замёрзшие руки. Приняв его за взрослого, старик предложил ему помощь, а когда по голосу, ответившему на предложение, он понял, что перед ним совсем юный мальчик, то почти силком затащил последнего в дом, где накормил и напоил подогретым вином. Так, Асет остался у этого доброго и очень приятного в общении человека, но и его отняли. Весной, под звуки птиц, Приск скончался и, когда семья старика вернулась в город, Асет вновь оказался на улице. Но теперь, он верил, что преодолеет все тяготы судьбы. Старик был мудр и, возможно, предчувствуя свою кончину, решил дать несколько совет по выживанию, за что Асет, каждый день благодарил его в своих молитвах.
«Давно это было», — чуть улыбнувшись, Перс укутался в плед. Попытки уснуть не увенчались успехом, атмосфера вокруг словно назло заставляла его вспоминать, что происходило с ним за время той жизни, которая была до рабства. Дождь за окном и полумрак комнаты — лучше места для ностальгии даже не придумаешь. И Асет поддался этому порыву.
— Добрый вечер, — голос лекаря помог персу отвлечься от грустных мыслей, за что он был ему благодарен.
— Добрый, — удовлетворённо кивнув, Кристос, не без помощи Гая снял с Асета уже мокрую от пота тунику и принялся обтирать тело, легонько касаясь, стараясь не задевать раны, полученные во время побега, и так до конца и не зажившие.
— Мазь холодная, поэтому потерпите, — грудь, спина, ноги. Асет вздрагивал от любого прикосновения, а мазь так и вовсе чуть ли не заставляла его подпрыгивать. Но пытка оказалась недолгой: надев сухую одежду, Асет хотел было лечь обратно, но ему не позволили.
— Теперь лекарства, — факт того, что вязкое вещество проникает в его рот, заставляло перса морщиться.
— Горько! — на удивление, в этот раз он смог ощутить вкус лекарства: оно оказалось именно таким, каким он его себе и представлял.
— Лоб уже не такой горячий, как вчера, а значит, вы идёте на поправку. Мои рекомендации не изменятся: обильное питье и постельный режим. И еще, если не будете есть, я попрошу господина Тибурия контролировать ваш рацион, — последнее было сказано очень строгим голосом, от которого Асету стало одновременно и стыдно, и обидно.
Лишь когда Лекарь вышел из комнаты, Асет устремил свой грозный взгляд в сторону Гая, который, стоя в углу, руками теребил край туники, опустив вниз светлые глаза.
— Так уж и быть, я не буду ругать, только не делай такой вид, будто ты повинен во всех грехах рода людского, — резко подняв золотую макушку, Гай искренне улыбнулся и подошёл к Асету как можно ближе.
— Спасибо, — его детское лицо было по-настоящему сияющим. Гай был весьма интересным рабом. Чтобы Асету было не так скучно, в свободное от своих обязанностей время он рассказывал о людях, живущих тут, о том, как стал рабом и о том, как научился делать кувырок на руках, научившись этому у актера из театра.
— Это было так волшебно, — Асет не знал, стоит ли верить всему, что он говорит, но так хотя бы он не лежал, умирая от скуки. Кроме Гая к Асету заходил Господин Тибурий и Кристос, лекарь. Больше Асет ни с кем не имел чести познакомиться. Он не жалел об этом: болтливого Гая было достаточно.
— Ой, мне пора менять сено в конюшне, я скоро вернусь! Сегодня на ужин будет рыба, — в долю секунды Гай исчез из поля зрения Асета.
— Никогда не видел Гая таким счастливым, — голос Лорея заставил Асета перевести свой взгляд с окна на него. Господин был в тунике, поверх которой была надета тога с идеальной драпировкой, которую рабы делали в течении часа, а может, и того больше.
— Он таким был не всегда? — Асету показалось странным, что такой активный и радостный мальчишка был раньше другим.
— Не всегда. Его матушка была рабыней этого дома, она умерла три зимы назад, Гаю было одиннадцать. А его отца убили, когда он исполнял поручение в городе, и потому опеку над юным Гаем я взял на себя. Но есть события, которые тяжело пережить, я не смогу заменить ему отца и, уж тем более, мать. Но крышу над головой и пищу на столе я ему обеспечу, — Асет внезапно понял, что между ним и Гаем есть что-то общее. Лишившись родителей так же в одиннадцать лет, Асет перестал доверять людям, полагавшись лишь на себя.
— Это печальная история, господин, — но Тибурий лишь улыбнулся, внимательно вглядываясь в глаза невольника.
— У каждого из нас есть то, что мы навсегда хотели бы забыть. Но, говорят, время лечит, — вмиг его собственный взгляд стал грустным. Асету показалось, что боль господина вот-вот может вырваться наружу. — Знаешь, ты напомнил мне кое-кого. Этого человека уже давно нет в живых, но у него был точно такой же взгляд, — Асет хотел было спросить, о ком говорит господин, но Лорей покинул комнату, тем самым закончив разговор.
***
— Значит, и ты не знаешь, — тусклый свет лампы освещал комнату. Среди этого полумрака Асет с трудом мог разглядеть черты лица Гая, который помогал ему ужинать.
— Не знаю, кроме того, что они познакомились на войне, и того, что это как-то связано с Императором, — последнее мальчик сказал очень тихо, так, чтобы лишь Асет его услышал.
— Даже так, — Асет чуть ли не крикнул от удивления, но вовремя прикрыл рот рукой: нельзя, чтобы их кто-слышал.
— Поэтому это тайна, и, думаю, господин хранит её внутри себя, причиняет боль своей душе, — печальный вывод, сделанный собеседником Асета, заставил и его самого поддаться грусти. Столько всего произошло за короткий срок, если Асету уже было тяжело всё это держать в себе, то каково же приходится его господину.
Но спрашивать такое нельзя, чтобы не вызвать негативных чувств. Может, прав был Гонсало, когда говорил, что дело рабов — служение своему господину, не больше, ни меньше. Но от чего-то Асет проникся к этому мужчине. Может, от того, что Лорей был добр к рабу? Нельзя расслабляться: перс как никто знал, что значит быть обманутым. Не дать себя обмануть и быть всегда настороже. Но кого же он напомнил Тибурию? Этот вопрос теперь еще долго будет мучить пытливый ум юноши.
— Пора отходить ко сну, если хотите, я останусь пока вы не уснёте-и как можно было отказать таким глазам. Пусть сердце Асета принадлежало лишь Гонсало, оно также было открыто для новых знакомств. Полезно завести друга в доме, где никого не знаешь.
— Хорошо, — самочувствие юноши к вечеру улучшилось, голова болела меньше, а жар уже не истязал его с той силой, с которой начинал. Перс быстро уснул. Гай же решил, что не будет возвращаться к себе по такой темноте, и потому, положив голову на край кровати, также отправился в мир Морфея.
Никто из них и не знал, что Тибурий наблюдал за этим действием, и его улыбка выражала искренне счастье.