Верочка ощущала себя ходящей внутри какого-то замкнутого круга. При обиде, несправедливости, после сильного душевного потрясения ей в последнее время овладевала тоска, пронзительная и всё подавляющая. Но обычно через несколько часов это всё само проходило. Она сонамбулой прошла на кухню. Артем, сбросив куртку, поспешил за ней, торопливо сел на стул возле проема двери... За окном смеркалось.
Верочка села напротив него за стол, пальцы нервно постукивали по столу. Весь вид ее был какой-то страдальческий, беспомощный, жалкий, плечи сгорбились, в ее облике появилось что-то неестественное, ей чужеродное. Лицо стало каким-то невзрачным, резко постаревшим. Очень бледное, с припухшими красными веками, с отёками под глазами, с сухим опустошенным взглядом.
У Артема захолонуло в груди, он смотрел на Веру , а ее взгляд был устремлен куда-то вдаль.
- Что произошло, Вера?- наконец нарушил он длительное молчание.
Верочка растерянно посмотрела на него, судорога сжала ей горло, она заплакала.
Артем растерялся, взял ее холодную, словно безжизненную руку в свою ладонь и зачем-то стал медленно целовать ее пальцы:
- Ну, всё хорошо, ты сейчас не одна, что произошло, ты можешь сказать?
Она согласно махнула головой, он достал платок, и как маленькой девочке, стал вытирать слезы.
- Мне кажется, что я или схожу с ума, или уже сошла. Я ничего не понимаю.
- Это связано с твоим мужем?
-Я не знаю, Артем… Я была в церкви, отстояла всю службу, но мне не стало легче. Я не знаю, как мне быть и что мне сейчас делать. Мне сейчас очень плохо. Я не понимаю, что произошло и что происходит.
Верочка немигающим взглядом уставилась на Артема, потом медленно перевела взгляд на кружку с остывшим чаем. Звенящая тишина стояла на кухне.
Он взглянул на нее и молча отвел взгляд. Вера тоже молчала. Артем потянулся к чайнику, включил его.
От громкого щелчка она вздрогнула и словно очнувшись, продолжила:
- Дочка в больнице в тяжёлом состоянии, без сознания, врачи третьи сутки температуру сбить не могут. Я сегодня в трех церквях молебны за ее здравие заказала.
Артем достал пачку с сигаретами, понюхал ее, вытащил одну и, не спрашивая разрешения, закурил. Мысли его разбегались. Внутри него словно что-то внезапно оборвалось.
- Почему ты сразу мне про это не сказала? У меня в инфекционке знакомые врачи есть.
- А разве что-нибудь бы изменилось?- глядя на пол, ответила она. - Все идёт своим чередом: дочка в больнице, муж с отцом на рыбалку куда-то под Казань уехал, сестра его пару раз из деревни звонила, всё о причинах болезни выпытывала, словно для нее важнее почему и как это произошло, а не что можно сделать для ребенка. Больше о брате своем беспокоится, чем о племяннице. Виноватых ищет: почему, отчего, кто, чем поил-кормил?
Артем с силой выпустил тонкую струйку дыма. Даже в лунном свете Верочкино лицо казалось ему сильно постаревшим, осунувшимся, утомленным бессонницей и внутренними переживаниями.
Прошло несколько тягучих минут. Мысли все так же разбегались, на кончике языка вертелись общеизвестные, безликие штампы, он чувствовал, что ничего стоящего сказать-то не может. Чёткие фразы никак не строились, наконец Артем произнёс:
- Не в вине, Верочка, дело. А в тебе. Ты уже всю душу из себя вынула и повесила на веревочке на обозрение всей его родне. И все они из тебя и ребенка по очереди веревочки вьют. Зачем ты вообще к его родственникам поехала?
Верочка чуть отсторонилась и, стараясь подстроиться под его тональность, сказала:
- Я поехала в деревню, чтобы проверить свои догадки и помириться с мужем. Как никак, он- отец моего ребенка.
Встав со стула, Верочка стала ходить взад-вперед по кухне, размеренно, спокойно, но Артём видел, как у нее все бушевало внутри...
Наконец она, немного успокоившись, села на стул и сказала:
- На самом деле я поехала в эту грёбанную деревню, потому что меня переполняли боль и отчаяние. Бабушка в Краснодар с собой к родственникам звала, но я думала, что на следующий день к родителям уеду, да только билетов на самолет до сентября не было , а поезда здесь только проходящие, два раза в неделю. Я хотела до Екатеринбурга автобусом, а потом до Новосибирска самолетом. Забронировала билеты в Екатеринбурге. Здесь я оставаться не могла. Вот и поехала в деревню, раз свекровь позвала. Думала, найду ответы на свои вопросы.
Остановившись посередине кухни, Верочка сквозь слёзы посмотрела на него, Артем затушил сигарету, буквально сплющив ее большим пальцем в пепельнице, подошел к Вере, и, положив руки на плечи, глядя прямо ей в глаза, сказал, как маленькой:
- Игра страшная у вас с мужем: либо ты будешь жить, когда он позволит, либо он будет жить, забирая твою жизнь по крупицам, опустошая тебя, твою душу, лишая тебя того к чему ты привыкла и чем живешь. В этом-то и вся проблема, вся ваша с ним вина. Жертва и Преследователь.
- Да не виноватая я, Артем. Какая я- Жертва? О чём, вообще, ты сейчас говоришь? Всё не то, не то…Что делать мне и как быть?
- С дочкой всё будет в порядке. Врачи у нас хорошие. А тебе только одно сейчас надо. Документы. Деньги. Билет. А что касается твоего состояния… Он замолчал, потом снова посмотрел ей в глаза:
- Для того, чтобы оправдаться в чужих или своих глазах, некоторые люди готовы довести до самоубийства другого, значимого. Правда, делают они это больше для своего самоуважения или из желания искупить прежние грехи. Мёртвого принять легче, чем живого.
Вера снова заплакала. Прижав ее к себе, Артем сказал:
- Ты- сильная женщина, ты с этим справишься.
- Я не могу уехать без дочки. Ты ведь, знаешь, что комплекс Отелло лечится только в начальной стадии… Это как рак, особенно для таких мнительных , как он.. Меня страшит то, что этот процесс, Артем, необратим, ведь за всем этим стоит хищническое, собственническое право: «Это- мое, и принадлежит оно только мне. Без меня оно не имеет права жить и существовать». Я боюсь за него... Я очень боюсь…
Артём снова закурил:
- Он вас по- хорошему не отпустит. Сама выбери время. И действуй. А теперь ложись спать. И беспокойся только о себе. И о дочке…
Верочке не спалось. Отупевшая от головной боли и слёз, она сидела, свернувшись калачиком на подоконнике в кухне, и смотрела на одинокий фонарь возле подъезда.
Растворились, исчезли в темноте желтые пятна одуванчиков во дворе. Зажглись окна соседних домов. В легком сиянии фонарного света листья яблони бросали тени на стены кухни. Они причудливо шевелились, словно живые, меняли свою форму от порывов ветра и словно пытались о чем-то заговорить с Верой. Летали над домом чьи-то сновиденья, в кратковременный сон погрузилась соседняя пятиэтажка.
Оглушительный гром разорвал Верочкино оцепенение. Она прижала руку к сердцу, которое вдруг куда-то заспешило, заторопилось. По подоконнику застучали, забарабанили холодные капли дождя, словно хотели смыть все мысли и наваждения.
Полыхнула молния, словно вселяя в её душу надежду на то, что всё, что не случается- случается для ее же блага.
Какое-то время она стояла возле окна, наблюдая за разбушевавшейся стихией. Мокрая густая листва казалась покрытой невысохшим лаком и мягко блестела в отсветах фонаря.
Потом легла на кресло, свернувшись калачиком. Простыни приятно холодили тело, и , не успев коснуться подушки щекой, она заснула. Тревога не отступала и во сне. Сон был крепок и недолог, больше похож на забытье, в котором размывалось ощущение реальности, но зато из-под вороха случайных переживаний и впечатлений выступало неосознанное, но вполне уловимое беспокойство. Оно приобретало формы, очертания.
Ей снилось, что она падает в глубокую вращающуюся воронку. Стены этой воронки напоминали ей детский калейдоскоп, только вместо стёклышек были лица мужчин и женщин, веселых и грустных, одиноких и любимых, и она терялась в этой круговерти людских лиц и судеб. Кружась, она стремительно то ли погружалась, то ли засасывалась в звенящую, гулкую сердцевину воронку. Её неудержимо тянуло вниз, туда к самому дну, закручивая, затягивая в самый центр, швыряя, словно мятую конфетную бумажку от одного края до другого.
Потом она вдруг увидела себя стоящей на коленях посреди бесконечной пустыни. Белое небо, белое солнце, белые пески. И откуда-то сверху опускались, пытаясь найти равновесие, огромные аптечные весы.
Приглядевшись внимательно, Верочка увидела, что каждая из чашек представляет собой огромную многогранную, похожую на пчелиные соты, комнату. Она привстала с колен, пристально рассматривая бесчисленные зеркальные ячейки, внутри которых что-то было нарисовано. Внезапно она осознала , что в каждой ячейке она видит себя, точнее фрагменты своей жизни. Как только она пыталась сконцентрироваться на какой-нибудь ячейке, как изображение внезапно увеличивалось в размерах и оживало. И в течение нескольких мгновений Верочка вспоминала и видела в мельчайших подробностях эпизоды своей жизни.
Ей было глубоко небезразлично ее поведение и поведение людей, находящихся рядом с ней.
Временами у нее по щекам текли слезы, дыхание становилось прерывистым, временами она улыбалась, взгляд делался чистым и спокойным. Неугасимая жалость к больным, морально неполноценным людям, семьей нравственно недоношенными, детсадом и школой морально недоразвитыми, жизнью умственно переразвитыми и невостребованными, переполняла ее. Сострадание, злость, глупость, ложь, коварство, преступление - это было не экране, а вокруг неё, в ее реальной жизни.
От чего жалостлива к другим, но равнодушна к себе?
Она словно стряхивала с себя обрывки мыслей, тревог и разочарований. А просмотренные ячейки вспыхивали бездымным огнем и, выгорая, оставляли на чаше жирные сажистые разводы до тех пор, пока на одной чаше весов не осталась ее прямо стоящая, светящаяся изнутри фигурка, а на другой не стала оживать фигурка мужа, укладывающая ее двойника в прокрустово ложе.
Ощущение его безумной, и поэтому особенно страшной, мстительной, все поглощающей и разрушающей власти беспокоило Верочку.
И в тоже время она увидела, что чаши весов, внезапно вздрогнув, пришли в равновесие. Жизнь соткана из образов и их только надо научиться читать.
Верочка вдруг осознала, что прокрустово ложе- это не более, чем стереотип, по которому живет множество маленьких людей и которым он очень нужен, потому что он удобен и очень прост в применении. Но когда люди тянутся к нему, начинают жить по нему, то он их убивает, потому что внутри стереотипа человек вынужден ограничивать свою свободу. Она еще раз пристально посмотрела на чаши весов и проснулась в большом смятении.
Пытаясь хоть как-то успокоиться, села перед окном и стала читать книгу.
В проёме окна Сергею хорошо был виден профиль Веры, читающей книгу.
Дверь ключами открывать он не стал, а просто нажал на звонок. Не поздоровавшись, прошёл прямо в ботинках в комнату, сел в куртке на кресло и хрипло спросил:
- Ну, и кто по-твоему, виноват в том, что дочка лежит в больнице?
Вера пожала плечами, и как ни в чем не бывало, спокойно сказала, глядя ему в глаза:
- Врачи говорят, что инфекция с чем угодно попасть могла в организм. А переносят ее мыши.
Эти слова наполнили Сергея смутным ощущением то ли вины, то ли злобы, то ли тоскливой безнадежности, то ли гнева. Вроде ничего личного по отношению к нему. И ничего плохого лично ему не сказано. Но больно от собственной растерянности. Ведь всемогущий не заблуждается. Неизвестно почему эта блаженная его не осуждает, не упрекает, не ругает, а просто на врачей ссылается. Издевается над ним, самодовольно в душе улыбается. Ему вдруг захотелось видеть, как она такая, всё понимающая бледнеет перед ним, такая независимая заикается, дрожит от смертельного страха перед ним. А он наслаждается ее беспомощностью, слабостью.
Сжав кулаки, он с нескрываемой злостью произнёс:
-Полотенце бы тебе на голову завязать да палкой закрутить, чтоб башку так болью сдавило, чтобы сразу всё как на исповеди мне выдала. Кто, что, почему и как?
Скрестив руки на груди, Вера сочувственно спросила:
-Что с тобой происходит? Откуда в тебе столько злобы и ненависти? Разве тебе они нужны?
Сергей угрожающе выпрямился, костяшки сжатых кулаков побелели:
-Да кому ты сама-то нужна? Кто за тебя заступится? Что тебе самой-то нужно? Что ты вопросы мне задаешь? Ты – никто, и звать тебя никак.
Вера покачала головой, и тихо, словно говорила сама с собой, произнесла:
- Мы можем быть только тем, кем являемся на самом деле. Не больше, но и не меньше. Кто ты и кто я?
-И это всё на что ты способна? - Сергея затрясло, ему не хватало воздуха, и он закричал, закричал от бессилия, от собственной слабости:
-Ты- всего лишь шар из воска, да и дочка тоже. И я могу из вас лепить всё, что могу. А что ты мне можешь сделать?
Словно какая-то внутренняя боль исказила лицо Веры.
Сергей ждал, что она тоже разъярится, и выплеснет на него злые, идущие от сердца слова. Но вместо этого Вера тихо произнесла:
-Ты хочешь вывести меня из себя? Боюсь, Сергей, что не смогу доставить тебе такого удовольствия. Не то воспитание мне родители дали.
Она задумалась на минуту, потом посмотрела ему в глаза и сказала:
- Правильнее, наверное, будет сказать, я стараюсь контролировать свои слова и чувства. Я могу быть крайне упертой, очень жесткой, крайне неприятной во всех отношениях. Но я себя такую не люблю и стараюсь избегать таких состояний. Они меня беспокоят, так же как и твоё поведение с момента нашей свадьбы. Но я, Сережа, - человек и мои ошибки это подтверждают. Я уезжаю к родителям…
Это было последней каплей. Вытаращив от неожиданности сглаза, мгновенно вспыхнув и потеряв самообладание, Сергей набросился на Веру, выплевывая слова:
-А я что, скотина, что ли? Что ты мне вечно указываешь? Что ты вечно сама решаешь? Да я тебя ненавижу! Больше всего на свете я тебя ненавижу! Ненавижу! Сдохни! Сдохни! Сдохни!
Его охватила волна негодования. Сергею страшным показалось то, что не он властвует над Верой, а она. В исступлении закинув голову вверх, он взорвался потоком бранных слов. Больше всего на свете ему сейчас хотелось, чтобы она стала трупом, безмолвным трупом, который можно передвигать, перекладывать, переворачивать, придавать любое положение.
Серая бледность покрывала Верино лицо, сделав шаг назад, она в изумлении посмотрела на него, потом тихо сказала:
-Не дождешься, если умру, то только после тебя. Иначе, кто памятник поставит с надписью « Любимому мужу от любимой жены».
Она опустила глаза на пол, потому что на Сергея было страшно смотреть . Его лицо покрылось красными пятнами, глаза сверкали, голос звенел. Но вдруг уловив в своем голосе визгливые нотки, Сергей впервые в жизни осекся. Это, она, Вера, превращает его в какое-то противное, визгливое животное. Но он в состоянии справиться с собой, со своим состоянием, со своей злостью.
- Сдохни к утру, умри, сделай милость, избавь от себя, - и Сергей громко хлопнул входной дверью.
В глазах у Веры потемнело, она подошла к дивану и легла на него, свернувшись калачиком, закрыла глаза. Но перекошенное лицо Сергея не исчезало, а наоборот, увеличиваясь в размерах, наплывало на нее.
-Тебе меня не сломить!- мысль была, словно толчок в сердце. -Тебе меня не растоптать. Что ты о себе возомнил? По какому праву ты себя так ведёшь?
Сердце тоскливо сжималось и все жалось, жалось где-то там далеко-далеко внутри. Верочке казалось, что оно вот-вот найдет себе уголочек, сожмется там и затихнет.
Внезапно опять что-то накатило. Это чувство уже было знакомо Верочке. Смерть была везде. Так близко...Она физически ее ощущала. Как будто Нечто черное, дышащее холодом, огромное, засасывающее, вбирающее в себя без остатка, как воронка закружило ее тело. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, постепенно втягивая в себя всю её полностью, без остатка… «Откуда пришло - туда и ушло»,- вспыхнуло в мозгу Верочки.
Словно неуловимая борьба шла в ней и вокруг нее. Воздух похолодел, Верочку охватила дрожь, и она не могла ее подавить. Ей казалось, что всё ее тело покрылось снаружи ледяной прозрачной коркой, и она находится в самой сердцевине огромной ледяной глыбы. Ей не хватало воздуха. Снова, то ли мысль, то ли толчок сердца:
-Я живу и буду жить. Не ты мне дал жизнь, нет у тебя права топтать мою душу, нет права убивать меня. Это моё тело, это моя жизнь.
Зазвенел воздух. Словно, осыпался, расколовшись на тысячи мелких хрустальных кусочков, ледяной панцирь. Приступ внезапно прошел. Верочка провела ладонью по покрытому холодной испариной лбу. Потрясла головой, желая вернуть ясность мысли.
-Спокойствие, спокойствие, только спокойствие,- уговаривала себя и своё сердце Верочка. - У тебя впереди ещё целая жизнь, в двадцать лет всё только начинается. Разве тебе нужна сейчас жалость Сергея? Или тебе нужна его пощада? Нет, и еще раз, нет. Ты- не игрушка. Ты - не игрушка в руках этого человека. Человека ли? Разве может человек быть таким жестоким? А может, это - двуногое существо, и оно просто называет себя человеком, не понимая, не осознавая, что значит им быть? Впрочем, что тебе до него. Он- есть. И ты -есть. В одной реальности, в одном пространстве. Ты – свободный человек. От его прихотей ничего в твоей жизни не зависит. Он несёт свой крест, ты несёшь свой. И если сегодня он тебя не ударил, то завтра сделает это обязательно…
Мгновенная расстановка всех чувств по местам, мгновенная цепочка последовательных неуловимых мыслей и вот уже фраза, ответ готов, мгновенное избавление от мусора переживаний, от сомнений… И сожаление- мимолетное, словно дуновение ветерка: жаль, что соломки подстелить не успела, зато теперь такая я умная.
Время свободных размышлений прошло. Достаточно Сергей разбрасывал камни. Верочка всё больше укреплялась в мысли о том, что ссоры с мужем и их последствия были неумолимой необходимостью и для неё, и для него.
Эта полуневоля становилась последние полгода всё мучительней и потихоньку опустошала ее душу. Понимание того, что все её сомнения подтвердились, наполняло ее какой-то непонятной печалью и тоской. Она с сожалением подумала о Сергее.
Теперь она понимала, что она и муж живут в разных реальностях, и у них разные цели, разные жизненные ценности, разные способности и возможности, и что их реальности несовместимы, настолько они разные.
Верочка считала себя гуманисткой и верила, что всего можно добиться взаимностью и сотрудничеством. Надеялась на добрые, взаимные отношения, доверяла людям. А Сергей считал, что люди живут по законам волчьей стаи. И что всем людям присущи подлости, обманы, оскорбления, обвинения. Только степень разная, у одних больше, у других меньше. Верочка жила по велению сердца, не на показ, тихо, без лишнего шума, лишней суеты. А Сергей считал, что ему все должны и все чем-то обязаны.
Вместо того чтобы перетрясти все свои привычки, весь жизненный уклад и быт, превозмочь свою леность и всем доказать свое право на счастливое настоящее и будущее своими делами, своими поступками и мечтами, Сергей пошел по пути , удобному и утешительному для своей совести.
Из всего своего окружения он выбрал ее и дочку , и попытался возложить на них всю вину за свою никчёмную жизнь, прожигаемую вечерами в гаражах и клубах. Под видом любви к ближнему, то есть любви к себе, он требовал от них жертвы.
Верочку передернуло. Не любить самому, а подчинить себе любовь, подчинить родство, подчинить кровные узы, манипулировать чувствами других в угоду себе. Власть, ненасытная власть над плотью и плотью от неё, над близкими, над ближайшими.
На следущее утро Вера умело, ловко, заботливо уложила вещи в большую спортивную сумку. В последний раз прошлась по уютной квартире. Обвела ее взглядом, прощаясь. Накинув на плечи джинсовую куртку, торопливо вышла из подъезда. Красная иномарка стояла возле подъезда. Верочка приветливо помахала рукой, Артем забросил Верину сумку в багажник, и машина поехала в сторону больницы…