НЕСКАЗОЧНЫЕ ПОВЕСТИ ГНОМА БАРБАТОША
- 10 -
Большая торговая площадь Антакены привычно гудела шумной разноголосицей, свойственной столичному рынку. Яркое солнце беззастенчиво припекало затылки и спины покупателям и слепило глаза случайно высунувшимся из-под навесов своих палаток торговцам. Сложный букет ароматов – от йондских пряностей до конского пота – витал в раскаленном, словно котел с мясной рассыпухой воздухе.
Расположенная неподалеку от западных ворот города Харчевая площадь когда-то предназначалась для продажи мяса, молока, сыра, муки, овощей и другой привозимой окрестными крестьянами снеди, но постепенно на ней появились и многочисленные ремесленные ряды. Теперь при известной сноровке здесь можно было отыскать все, что необходимо в любом средней руки хозяйстве, и горожанину и жителю деревни. И чаще площадь стали называть Привратной в противоположность другой – Причальной, что раскинулась на другом конце города – у пристани. Там распоряжалась Достойная Речная Гильдия: торговали дорогими привозными тканями, коврами, гобеленами, богатыми ювелирными изделиями из золота, серебра с эмалью и драгоценных камней, тонким расписным фаянсом, книгами, резной мебелью и иными чужеземными роскошествами.
Тем не менее, не одни лишь крестьяне, ремесленники, слуги и торговцы толкались на рынке у ворот. Заглядывали сюда и не могущие похвастаться большим достатком мелкие феодалы и рыцари гарнизона, иногда даже господа придворные не брезговали прогуляться по Привратной, кто из праздного любопытства, кто из желания проверить, не приворовывают ли занимающиеся покупкой продуктов слуги.
Сегодня на Привратной было как-то особенно суетно и неспокойно: то и дело раздавались недовольные выкрики, иногда дело доходило до бранной ругани и едва ли не до драки. Народ сновал с большими мешками, до отказа забитыми мукой, крупами, солью, сушеным мясом, копченой рыбой, просмоленной паклей; сено скупали телегами, а скот – десятками голов. Разбирали веревки, масляные лампы, плотные шерстяные ткани и одеяла. Влёт уходили дрова и сушеный торф.
Давно перевалило за полдень, длинные тени от замыкающих площадь с западной стороны домов протянулись почти до самого восточного ряда, но торговый ажиотаж все еще не спадал.
Два бородатых крестьянина азартно торговались у прилавка с ременной упряжью:
– Да ты, господин мастер, совсем уж загнул. Где ж это видано: за хомут восемнадцать ниров?! – с искренним возмущением вопрошал довольно молодой мощного сложения детина с приплюснутым плоским лицом и громадными кулаками.
– А чего ж ты хочешь, мил человек? – в ответ задал риторический вопрос шорник. – Война. У меня самые низкие цены на всей Привратной. Дешевле двадцати вам хомута не сыскать. Берите, пока я не передумал.
– А что война? Ты нас не путай. Война-то на севере. А хомут при чем? – вступил в разговор второй крестьянин, он был постарше, среднего роста, сухощав, с хитрецой в чуть прищуренных серо-зеленых глазах. – Давай за пятнадцать!
– Как при чем! – искренне изумился наивности селян ремесленник. – Да это же и…
Его прервали громкие крики, несшиеся от прилавка горшечника, что находился в конце ряда слева.
– Куда ты прешь со своей фурлегой, бестолочь деревенская! Поворачивай, поворачивай оглобли! Ах, чтоб тебя в три дуги перекорежило!
Грохот бьющихся горшков свидетельствовал, что задняя ось широкой большегрузной повозки задела-таки прилавок. Раскрасневшийся от натуги белобрысый возница вздрогнул и попытался втянуть лохматую голову в широкие плечи. Сухощавый покупатель обернулся на шум, в его глазах мелькнула тень беспокойства. Как видно, парень был ему знаком. Груженая мешками, вероятно с ячменем или просом, повозка застряла в проходе между рядами, а неуклюжему ее хозяину грозило нешуточное выяснение отношений с обозленным гончаром.
Внезапно площадной гвалт перекрыло надсадным рёвом больших сигнальных труб, что с вершины северо-восточной башни городских укреплений должны были оповещать жителей Антакены о надвигающейся опасности. Но даже дряхлые старцы не помнили этих пронзительных и грозных звуков. Столица не подвергалась нападению со времен последней войны с Огаро – с тех пор минуло полтора столетия. Мгновенно смолки все разговоры и брань, люди замерли, словно пораженные заклятием оцепенения. Но едва замер последний звук трубного гласа, площадь взорвалась истеричными криками, скрипом тележных колес, топотом ног; возникли столпотворение и давка.
Среди всеобщей неразберихи несостоявшиеся покупатели хомута, позабыв и о шорнике и о его товаре, с трудом протиснулись к спешившемуся вознице, который изо всех сил пытался протолкнуть телегу в узкий проход. Не обращая уже внимания на причитания присмиревшего горшечника, спешно убирающего остатки своего товара, втроем они попытались сладить с зацепившимся колесом. Однако хлынувшая во все прилегающие улицы толпа не позволила им этого сделать: как взбесившаяся во время половодья Милья, она сметала на своем пути прилавки, крушила навесы и загоны для скота. Пришлось укрыться за телегой, положась на ее крепость и немалый вес, а также на милость божью, и ждать, пока народ не рассосется с рынка. Впрочем, помогла им больше удача: ряд горшечника был крайним, он прилегал к задней, глухой стене здания кордегардии, к которому, образуя прямой угол, вплотную притулились склады для зерна и сена, так что ломиться в эту сторону торопящимся покинуть Привратную большого смысла не было.
До «Лукмарины», корчмы более известной в народе как «Вечерня», куда непременно стекается под вечер не успевший завершить торговые дела в Антакене уставший и проголодавшийся нестоличный люд скромного звания, возница и его односельчане добрались уже затемно. За это время новости успели облететь спешно закрывающий все ворота город: выше по течению реки замечены вражеские боевые шадары.
В просторном зале, уставленном грубо сколоченными деревянными столами и простыми лавками, было людно, но сравнительно тихо. Посетители – по большей части окрестные крестьяне и мелкие торговцы – переговаривались тревожно, но негромко, совсем не было слышно пьяных голосов. Даже отужинав, расходиться не спешили. Трое знакомцев нашли свободную лавку у дальней стены: не лучшее место в жаркий летний вечер, но все столы у окон и ближе к выходу были заняты. Заказали рыбной похлебки, хлеба и по кружке браги – цены и тут оказались немалые. За тем же столом напротив вечеряли еще два человека – по виду разъезжие купчики, вечно скитающиеся по проселкам с неказистым, но годным в хозяйстве товаром, именуемым «всякая всячина» – хмуро ковырялись в тарелках с гуляшом. Не отрываясь от этого занятия, один из них вскользь проронил:
– На Причальной готово.
– У нас тоже, – ответил, также не поднимая глаз, старший из сельчан между двумя ложками ухи. – Время по уговору?
– Нет, Лис велел: через час после полуночи.
Больше случайные сотрапезники, каковыми они выглядели со стороны, не обменялись ни словом.
* * *
Известия, полученные из Алаваты, едва не довели Горана до удара. Вручивший повелителю срочное послание от короля Лепольто советник, холодея, наблюдал, как ноздри императора все больше раздуваются от шумного, прерывистого дыхания. Нижняя губа Горана отвисла и начала дрожать. Император не мог продолжить чтение: строчки прыгали перед глазами и наезжали друг на друга.
– Линар! Читай!
Император швырнул письмо оруженосцу.
– Пошел прочь! – хрипло рявкнул советнику Горан.
Казалось, его побагровевшая лысина сейчас задымится, а мутноватые голубые глаза вылетят из орбит.
Приближенный выскочил из трапезной, в которой Горан теперь проводил большую часть дня – благо, трапезная располагалась между опочивальней и залом, приспособленным для советов, – словно ошпаренный. В последнее время император вовсе перестал соблюдать рамки приличий, обращаясь с высшими сановниками империи как какой-нибудь провинциальный барон со своими сервами.
– «Глубокоуважаемый брат мой и могущественный…», – начал Линар!
– Дальше! Пропусти всю эту болтовню! Читай про виасторца.
– «Взывая к твоему великодушию, прошу предоставить в мое распоряжение три тысячи рыцарей из числа находящихся в Рорке, ибо набранные виасторцем в подвластном ему ныне Завьясе полудикие скотоводы взяли в осаду Гестер и Рену-на-Квеили, тем самым воспрепятствовав запланированному нами маневру под Линаргой. И ныне весь юго-запад Алаваты уже захвачен наемниками Равальдо. Также с прискорбием сообщаю, что после двухнедельного противостояния армий Дегары и Виастора у вышеупомянутого города третьего дня король Актор отрекся в пользу Однорукого, так и не вступив в генеральное сражение. По сообщениям наших лазутчиков, причиной столь необдуманного и малодушного решения послужило падение Антакены, а также вторжение союзных виасторцу котских орд в южные области королевства. Кроме того…»
– Старый бесхребетный болван, – перебивая чтеца, пробормотал Горан. – Ну, что там еще «кроме того»? – лицо императора медленно приобретало пугающий синюшный оттенок. – Да, читай же, пока я не приказал угостить тебя десятком плетей!
– «Кроме того, – поспешно проглотив застрявший в горле комок, продолжил Линар, – имеем сведения достоверные, что ахоры Коты склоняются к добровольному принятию протектората Виастора в расчете при поддержке Однорукого завладеть Йондом и выйти к Эвсеитову морю. Сам же Равальдо в гордыне своей намерен…»
– Карту! Подай мне живо карту, бездельник!
Линар молнией метнулся в соседний зал, где накануне проходил Военный совет, и обсуждались планы наступления на Гелирос. Служба при императоре научила юношу соображать налету, и, хотя Горан не уточнил, какую именно карту ему следует подать, Линар довольно быстро раскопал в ворохе бумаг общую карту Адрэсса.
На сей раз Горан не удостоил оруженосца даже обычным выговором. Император молча уставился в разложенную на обеденном столе карту и долго сидел неподвижно, только глаза скользили по искусно вычерченным линиям, недолго задерживаясь на названиях стран или городов. За этим занятием он как будто успокоился, во всяком случае, дыхание стало ровным, а цвет кожи вернулся к обычной желтоватой бледности. Оруженосец привычно застыл истуканом в трех шагах от государя с так и недочитанным письмом в руке.
Только теперь император в полной мере осознал, что мальчишка из Виастора не мелкое, пусть и досадное препятствие на пути достижения заветной цели. Равальдо – его главный враг и соперник. Стоит виасторцу покорить Алавату, и под властью молодого короля окажется столько же земель, сколько сумел подчинить себе сам император Метера.
– Этого не может быть, – одними губами выдохнул Горан.
Мысль, пришедшая ему в голову, была поистине страшна: не он один может пользоваться покровительством коварного бога.
– Дочитывай, – бесцветным тоном приказал оруженосцу император.
– «… Равальдо в гордыне своей намерен объявить себя равным величию твоему и наречься титулом императора. Без твоей поддержки, брат мой, я рискую узреть полчища супостата под стенами Литериссы уже к концу лета…»
– Хватит. Найди мне Удерга и Дисера.
Слушать причитания Лепольто не имело никакого смысла, и направлять ему на помощь стоящие в Рорке войска – тоже. Из Рорка следовало наступать на само виасторское Двуречье: старый, но так и не осуществленный почти три года назад план, требовал своего воплощения.
-11-
Зеленовато-коричневая ящерка с темными полосками по бокам, блаженно дремавшая на теплом, прогретом все еще щедрыми лучами осеннего солнца камне, внезапно открыла крошечные черные бусинки глаз, вскинула узкую головку и замерла в нерешительности: бежать или оставаться на месте? Твердая, иссушенная долгим знойным летом земля легонько вибрировала под копытами какого-то крупного животного, быстро приближавшегося к уютному ложу маленькой лесной жительницы. Мгновение спустя ящерица пустилась наутек, как видно, сочтя за благо покинуть это привлекательное, но чересчур открытое и потому опасное место. И вовремя: на краю поляны показался всадник.
Всадник остановил коня под раззолоченными кронами едва начавших терять свой роскошный убор берез и вязов и некоторое время неподвижно сидел в седле, разглядывая расположенные в идеальном порядке валуны Каменного Круга. Он не торопился спешиваться, но и не делал попыток продолжить свой путь, обогнув поляну стороной. Казалось, он не был уверен в том, что ему следовало приезжать сюда.
Это был молодой человек, одетый довольно скромно: темные штаны из льняной ткани, светло-коричневый кожаный, плотный как панцирь, безрукавный камзол, простая белая рубаха и длинный шерстяной плащ с большим капюшоном бурого оттенка, словно когда-то он был черным, но выгорел и порыжел от долгого пребывания на палящем солнце. Из-за правого плеча всадника торчала рукоять меча, на поясном ремне чуть покачивались ножны с кинжалом, рукоятка метательного ножа выглядывала из левого голенища, а к задней луке седла был прилажен боевой молот. И хотя щита при нем не было, потрепанная одежда, обилие оружия, суровое выражение смуглого лица и тяжелый взгляд серо-стальных глаз в своем единстве создавали вполне определенное впечатление: небогатый рыцарь-наемник едет по какому-либо поручению господина, либо ищет, к кому бы наняться. Противоречил этому впечатлению лишь изумительной красоты гнедой жеребец баяритской породы: длинноногий, с небольшой головой на изящной шее, с блестящей шерстью, коротким корпусом, густой черной гривой и пышным хвостом. Такой скакун стоил целого состояния, но, несмотря на все свои несомненные достоинства, никак не подходил для битвы в тяжелых рыцарских доспехах, для чего использовались менее быстрые, но более выносливые завьясские боевые.
Сбежавшая ящерица ничего этого видеть, конечно, не могла. Зато притаившийся в еще густой кроне могучего дуба, росшего на противоположной месту появления всадника стороне поляны, светловолосый подросток лет тринадцати имел прекрасную возможность вдоволь налюбоваться конем и выстроить пару-тройку версий приобретения благородного животного небогатым рыцарем.
* * *
Мальчика звали Альдерт. Сын бедного симанского дворянина попал ко двору графа Аледора Ворба после гибели отца в походе на Стецию, скончавшуюся лет десять тому назад мать он и вовсе не помнил. Возникший по соображениям необходимости военного лихолетья обычай – собирать и обучать ратным наукам дворянских сирот в замке местного сюзерена – неожиданно открыл пареньку из глухого захолустья новые возможности и перспективы: стать оруженосцем, а затем и рыцарем все лучше, чем гордо именоваться владельцем погорелой деревеньки и обветшавшего родительского дома.
Поначалу суровая дисциплина и изнуряющие тренировки оказались нелегким испытанием для не привыкшего к строго регламентированному распорядку и множеству условностей замкового этикета Альдерта, однако со временем он освоился, обзавелся приятелями из числа таких же воспитанников-сирот и даже иногда удостаивался скупой похвалы от рыцаря-наставника Зедора Тронга. Впрочем, никаких оснований полагать, будто он пользуется особым расположением наставника, у Альдерта не было: нагоняев он получал раза в два больше, чем поощрений, как и все остальные будущие оруженосцы. А потому внезапное возведение в почетное звание всего лишь через полтора года после появления в замке Ворба, стало для него нежданным подарком, двое других мальчиков, удостоившихся чести одновременно с Альдертом, провели в обучении около трех лет. И уж совсем невероятным счастьем показалось то, что все трое отправятся в долгое путешествие в Свиллу в числе прочих рыцарей, оруженосцев, слуг и прислужников, избранных сопровождать графа на грандиозное торжество по поводу провозглашения виасторского короля Равальдо императором, а подвластные завоевателю, либо освободителю (это как посмотреть) земли – империей.
Дорога и впрямь оказалась долгой: кортеж двигался в среднем темпе, так как за конными и повозками маршировали пять сотен пехотинцев в полном боевом обмундировании. До границы бывшего Нардира добрались только на седьмой день пути, но заметили это далеко не все, поскольку никаких границ между провинциями Виастора уже не было.
– Как думаешь, зачем мы идем в столицу целой армией? – поинтересовался Альдерт во время одного из коротких дневных привалов у Пальбика, другого новопосвященного оруженосца. – Может Метер опять пошел в наступление, и мы можем встретиться по пути с врагом?
– Не, это вряд ли. Мы сейчас где-то в центре, вроде бы в Нардире. Я слышал, Зедор говорил об этом с Гиденором пару дней назад. Значит, с севера нас прикрывает Бастоника или Акрива, смотря, как далеко мы продвинулись. Там стоят большие силы объединенных армий, метерцев тут быть никак не может, – убежденно заявил Пальбик. – А пехотинцы – это как бы подарок нашему будущему императору лично от графа, государю еще понадобятся солдаты.
– Надеюсь, рыцари тоже понадобятся.
– И оруженосцы. Нас для того и взяли в Свиллу, ты разве не знал? Скоро начнется настоящая служба.
Еще неделю спустя достигли переправы через Млер, что находилась под защитой замка Эдерон, некогда перешедшего в личное владение короля Равальдо в качестве приданого его супруги. Проезжих в замок не приглашали, но предоставляли щедрое угощение и фураж, а также возможность воспользоваться услугами замковых мастеров, если кому-нибудь требовалось подковать коней, починить повозки или доспехи.
Здесь пришлось задержаться, дожидаясь, пока переправятся другие, прибывшие раньше, представители западных провинций. Почти под самыми стенами замка раскинулись шатры титулованных особ и рыцарства, а ниже по течению были разбиты многочисленные бивуаки сопровождающих их войск. Большие плоты, предназначенные для переброски войск, справлялись со своей задачей быстрее, чем немногочисленные шадары, предоставленные для удобства пересечения реки собственно делегациям провинциальной знати. Однако никто не возражал против возможности отдохнуть день-другой от надоевшей тряски верхом, осмотреть окрестности, поприветствовать старых друзей или познакомиться с новыми союзниками. Правда, не исключены были и встречи со старыми недругами.
Когда граф Ворба и его сопровождающие ступили на палубу боевого корабля, пехотный корпус уже давно отсчитывал лиги по направлению к Отеру. С ним же отправился и основной обоз, исключая две подводы, на которые утром погрузили шатры и небольшой запас еды и воды на сутки, именно за такое время всадники рассчитывали нагнать опередивший их отряд. Но иногда жизнь вносит свои коррективы даже в самые простые, казалось бы, планы.
* * *
Легкий ветерок сорвал пригоршню ярко-желтых листьев с ближайшего дерева, один из них, плавно спикировав вниз, застрял в густых темных волосах, спускающихся на плечи молодого рыцаря, а другой упал на холку его коня, затем медленно соскользнул вниз на землю. Всадник проследил взглядом последний полет листа и, придерживая поводья левой рукой – кисть правой у него отсутствовала, – соскочил, наконец, с коня. Он не стал привязывать благородное животное, давая ему возможность пощипать все еще зеленую траву.
Затаив дыхание, Альдерт наблюдал, как человек зачем-то обошел вокруг одного из больших валунов, а затем направился в сторону низкого центрального камня в форме плоского круга. Мальчик ничего не знал о колдовских жертвенниках, и лишь удивлялся этому явно необычному расположению камней на лесной поляне, где не росло ни одной травинки.
Незнакомец наклонился над жертвенником и издал негромкий возглас: по-видимому, что-то удивило и заинтересовало его, но что это было, разглядеть со своего места юный оруженосец не мог.
Раваль опустился на одно колено рядом с жертвенником, земля на поляне могла по твердости поспорить с гранитом, но он не обратил на это внимания. Как это раньше они никогда не замечали рисунка, выдолбленного в углублении жертвенного камня? Изображение было странным: до боли знакомым и все же неузнаваемым. Неправильной формы треугольник, вписанный в круг, пересекали плавные кривые линии, они достигали границ окружности и постепенно сходили на «нет» уже за ее пределами. Раваль наклонился еще ниже, стараясь лучше рассмотреть загадочную схему, в центре которой отчетливо выделялась закрученная по часовой стрелке спираль. Этот фрагмент был вырезан глубже и как будто тщательнее, а камень казался более светлым и гладко отшлифованным.
Стянув зубами с левой руки тонкую, цвета беж, перчатку из лучшей телячьей кожи котской выделки, король небрежно отшвырнул ее в сторону и чуть дрогнувшими пальцами коснулся таинственных линий. На ощупь камень был теплым и гладким. Равалю показалось, что через это прикосновение в него вливается некая сила: спокойная и в то же время грозная мощь. Он резко отнял руку и, стараясь не дотрагиваться до жертвенника, продолжил изучать древнюю магическую карту. То, что перед ним карта, он понял почти мгновенно, несмотря на необычные для современной топографии значки и письмена: вдоль плавных линий шли указывающие некое направление едва заметно процарапанные стрелки, а начертанные в углах треугольника причудливо искривленные буквы срединного письма эпохи до Запрещения скорее всего были заглавными «А», «З» и «Р».
Несмотря на теплую погоду – первая половина осени в этом году выдалась необычайно сухой и жаркой, – Раваль почувствовал, как по позвоночнику прокатилась волна холодной дрожи, а на лбу мелким бисером выступили капельки пота. Король мог поклясться, что, взывая к древним богам, он даже не предполагал, кому именно поклонялись здесь тысячу с лишним лет назад. Когда он произнес рожденные болью потери и отчаянием слова, стояла поздняя осень, и углубление жертвенного камня было заполнено дождевой водой: в ней абсолютно ничего не было видно, даже его собственного отражения. Сейчас ему в голову пришла мысль, что, скорее всего, ни он, ни его товарищи вообще никогда не видели «дна» жертвенника сухим, как сейчас: в углублении, имеющем форму человеческого тела, всегда скапливалась влага.
И для чего он, собственно, приехал сюда сегодня? У него и в мыслях не было повторять клятву мщения или вновь поливать камни Круга своей кровью. Просто в этот день ему всегда хочется побыть одному, вдали от тех, кто может помнить, кто не забыл черную годовщину битвы при Лигли: позор и горе Виастора. Там опустилась на него тяжелая длань судьбы. Три года жестоких битв, боли потерь и не приносящих удовлетворения побед. Даже недавнее падение Литериссы и последовавшее за ней полное покорение Алаваты не доставили радости его душе, не подарили и минуты покоя. Созерцая руины королевского дворца, он как будто почувствовал на затылке пристальный изучающий взгляд. Иногда ему вдруг начинало казаться, что его ведет и подталкивает чья-то воля, незримая рука, которая направляет, и, возможно, оберегает. Или просто он начинает постепенно сходить с ума? Фарино говорил что-то такое об одном помешавшемся таканийском короле, который вообразил себя избранником высших сил.
И все же... Аднас, Зарг и Рират – именно это могли означать буквы, венчающие вершины треугольника на рисунке. Он не помнит, чтобы произносил здесь имя бога мудрости. Точно, не произносил. Не до мудрости ему тогда было. А, может быть, зря? Неужели его, по сути мальчишеская, выходка на самом деле могла разбудить дремлющие силы Каменного Круга? Ерунда. Нет, у него слишком бурное для короля, точнее для императора, воображение.
Раваль резко встал и обошел жертвенник так, что оказался «в ногах» у изображающего человеческое тело углубления. Он хотел подобрать небрежно брошенную перчатку. Наклоняясь, император еще раз взглянул на изображение и замер.
– А что б меня.., – сообразив, где находится, на мгновение прикусил губу и вместо обычного «демоны взяли», криво ухмыльнувшись, добавил, – в веках восславили потомки.
Теперь он узнал картинку: треугольник, выдолбленный там, где у лежащего на жертвеннике человека находилось бы сердце, отдаленно напоминал Виастор, однако он наверняка не совпал бы по конфигурации с изображением королевства на картах до начала войны с Акривой. Кривые плавные линии – это Млер, Милья, Квеиль, Юллера и Азуга – пересекающие Виастор и прилегающие к нему земли реки и их крупные притоки. В окружность также попадала половина территории Нардира и небольшие части Акривы, Дегары, Алаваты и Рорка, сейчас почти все они, за исключением Южного Рорка, входили в его империю. Безусловно, древняя карта не имела отношения к сегодняшним завоеваниям виасторского правителя. Но что она означала? Спираль точно приходилась на место расположения гибельной Гиевской топи – между Млером и Мильей южнее Двуречья. На самом деле это ровно ничего не объясняло.
– Я увидел. И что дальше? – пробормотал себе под нос император.
Как и следовало ожидать, ответа он не получил. Раваль подобрал перчатку, выпрямился, засунул ее за пояс и, пожав плечами, направился к тщательно выбирающему еще не засохшие травинки Антро.
Уставший сохранять напряженную неподвижность в не слишком удобной позе Альдерт слегка сместил корпус вправо, чтобы удобнее перехватить ветку руками, и едва не сорвался с нее. Ветка дрогнула, зашелестели и посыпались листья.
Незнакомец резко обернулся на шум и задрал голову.
– А, ну, спускайся живо, – негромко, но повелительно сказал он, разглядев прячущегося в нижних ветвях дуба мальчишку.
Как видно, тот не был большим умельцем лазить по деревьям.
Не подчиниться этому голосу почему-то казалось невероятно трудным, но Альдерт еще раздумывал несколько секунд, достанет ли его незнакомец в случае отказа. И тут же понял: достанет, например, кинжалом. Он едва не кубарем скатился с широкой ветки, расположенной на высоте в полтора человеческих роста, падая, неловко подвернул ногу, охнул и с трудом поднялся. Этого времени рыцарю хватило, чтобы броском пересечь поляну Каменного круга и оказаться рядом с дубом.
– Ты кто такой? Как тут оказался? – спросил Равальдо, рассматривая длиннорукого и длинноногого подростка в испачканной и местами порванной, но однозначно не крестьянской одежде. Судя по осунувшемуся лицу и голодному блеску серо-зеленых глаз, паренек провел в лесах не меньше недели. На поясе у юного скитальца висели ножны с кинжалом без гарды, так называемым «запястником».
– Я… я Альдерт Кадина, оруженосец, сэр рыцарь, – чуть запинаясь, ответил мальчик, под взглядом холодных глаз незнакомца у него возникло стойкое ощущение – этот человек имеет право задавать вопросы, и лучше на них отвечать.
– Симанец? – рыцарь не скрывал своего удивления.
– Да, – кивнул Альдерт.
– А как сюда попал?
– Мой сюзерен направлялся в Свиллу на празднество, ну, вы должно быть знаете, в честь…
– Знаю, – прервал повелитель Виастора. - Что произошло?
– На нас напали после переправы и…
– Ты из людей графа Ворба? – загадочное убийство знатного ленника из Симана и его сопровождения практически в самом сердце империи не могло пройти мимо внимания Раваля.
– Да-а… Вы знаете, что случилось?
– Не совсем. Вот ты мне и расскажешь, но не здесь. Чем тебя так по голове приложили? – желтовато-коричневого оттенка синяк, радужно «цветущий» на лбу юного оруженосца, косвенно подтверждал его слова: если предположить, что «украшение» было получено во время нападения неизвестных на эскорт симанского графа, то сроки примерно совпадали.
– Должно быть, копытом, – смущенно потупил глаза Альдерт. – В моего коня болт попал, он и встал на дыбы…
– Ясно. Вижу, ты очень голоден. Поехали.
Раваль зашагал в сторону баяритского скакуна, не оглядываясь, уверенный, что мальчик последует за ним. Так и было. Вскочив в седло и, как обычно, намотав поводья на сгиб правого локтя, рыцарь коротко распорядился:
– Садись позади.
– Ваша милость, а город близко? – с надеждой спросил, взобравшись на круп коня, Альдерт.
– Близко. Но мы едем в Анкарви.
– Прямо в королевский замок? А нас туда пустят?
– Безусловно, – чуть ухмыльнулся левым уголком жестких губ император, – у тебя сведения государственной важности.
«Вот как, оруженосец, значит. Везет же мне на странные встречи у Каменного Круга», – подумал он про себя.