Вначале ей казалось, она совсем не имеет сил, чтобы двинуться в путь.
Тело ее, совсем слабое, горело и причиняло неудобства, боль все еще разносила голову в щепки.
Она неторопливо брела под ночной метелью, сыплющей густым снегом – тысячью мелких пощечин, колючих и острых, и беспомощно взирала на непроглядное небо, пытаясь отыскать поддержки у скрытой за пеленой луны.
Из большой вязаной шапки и объемного шарфа торчали только нос и глаза. Но снег так быстро покрывал ее плечи, голову, ресницы и набивался в нос, что она не успевала его стряхивать. Ступать из-за этого также было трудно, ей казалось, она движется на месте.
Весь багаж – простой черный рюкзак с кое-какими вещами, дневником и деньгами, которые все же всучила ей на прощание Вика, отводя глаза. Сейчас она лежит там, одна, в душной комнатке и колотит пяткой подлокотник старого дивана, едва не воя сквозь метель о мерзости своего положения.
И чтобы эта сумасшедшая не вздумала ее догонять, Влада постаралась ускорить шаг и вскоре заметила, что силы ее аккумулируются, прибавляясь по мере того, как все решительнее она пробивалась через холодную сырую стужу.
Если она поспешит, то как раз успеет на какой-нибудь ранний рейс.
Она уходит через эту пелену, как сквозь кулису, в долгожданную новую жизнь.
Еще одеваясь, она воткнула в уши наушники, зная, что музыка спасет ее в пути. Сейчас она слушала композиции Джеймса Ньютона Ховарда. Музыка под стать зимнему пейзажу, за которым так и проглядывался облик Снежной Королевы в образе опечаленной Эмили Блант.
Влада прикрыла глаза и просто шла сквозь пространство, растворяясь в музыке, как снежинки на ее лице растворялись друг в друге. Она слилась с каждым возносящимся звуком и это наполнило ее новыми силами.
Звуки трепещущих как крылья виолончелей и скрипок, волнующего фортепиано и словно льющихся из души флейт, наделяли ее способностью парить над землей.
Она помнит, как играть на этих инструментах!
Пальцы в грубых перчатках, спрятанные в карманах, вздрагивают, будто касаются их. О, как же ей хочется прикоснуться к ним хоть мельком! Это желание пронзило сердце стрелой, от чего в глазах задрожали слезы.
Жесткие струны ее любимой виолы, увлекающие в глубину глубин, податливые гладкие клавиши фортепиано, бегущие просто через сердце. Тончайший смычек скрипки, как ключик, отпирающий гармонию вселенной, и конечно же она – щекотка-флейта!
Льющаяся ручьем мелодия стала преображаться, перетекая малу помалу в стремительный горный поток, рассекающий камень. Но вот он уже превращается в клокочущий водопад, неудержимо несущийся вперед – ритмами барабанов, взрывом струн и залпом труб – неодолимая стихия, нагнетаемая мощным потоком! И вот пульс ее участился, она сама превратилась в этот поток и ноги ее сами побежали вперед.
Влада бежала все быстрее и быстрее, ощущая разрастающийся жар в груди. Вскоре так же запылали ее руки и ноги. Не было даже привычного ощущения себя, своего дыхания, почвы под ногами. Ей казалось она летит над землей – в точности неудержимая, как и сама музыка.
Я знаю твой секрет, Творец!
Я знаю все Твои тайны!
Когда Ты любишь и гневаешься. Когда замираешь от восторга. Когда сражен болью.
Потому что Ты здесь и сейчас – во мне! В каждой ноте! Ты и есть – палитра всех этих чувств!
И каким бы далеким и недосягаемым Ты ни казался, но Ты всегда здесь, в этом сбивчивом пульсе, в льющемся ритме симфоний. Я – инструмент, который звучит для Тебя одновременно уединенно, и в оркестре.
Она бежала, пока мелодия не перешла в стройную сюиту Александра Деспла «Ловец снов». И затем остановилась, снова поглядела наверх, на мириады падающих с неба маленьких балерин, и, показалось, что теперь все пространство, напротив, замедлилось, стало тихим и безмятежным, закружило, задышало блаженным сном.
Снежинки падали ей просто в глаза, но Влада боялась моргнуть и потерять хоть миг этой неуловимой призрачной красоты.
На этой планете вечность разбита на миллиарды зеркальных осколков, и она всегда приходит вот так, неожиданно, в совершенстве малого и быстротечного.
Влада в прямом смысле слова пылала. Крупинки снега таяли, не успев коснуться ее лица, шапка сбилась на бок, открыв лоб.
Она зажмурилась и неожиданно увидела перед собой лицо.
Тонкие черты и пронзительные глаза – в точности такие, как у нее – иссиня-фиолетовые, с проступающим мерцанием янтаря. Эти глаза светились неземным очарованием, и вся ее душа отзывалась им навстречу. Сочные губы, насыщенно красные, чуть дрогнули:
– Векаре…
От этого шепота у нее вскружилась голова и она едва не лишилась сознания посреди засыпанной снегом дороги. Оглушающая боль пронзила ее пылающее сердце – и она задохнулась, резко распахнув веки.
Каким же древним было это имя!
Не счесть ни лет, ни столетий!
ЕЕ имя!
И он звал ее! Звал безостановочно! Всегда звал ее по имени.
Во всех ее снах!
Векаре!
Оглушенная этим внезапным видением и прозрением, Влада ощутила накатывающую на нее лавину отчаяния.
Все эти древние храмы, жрецы в златотканных одеждах, и она – одна из них! Это не просто сны, не игры разума. Она всегда знала, что это не миражи подсознания. И нет в том никакой мистики. Это ее собственная история.
Позабытая, разрушенная, утонувшая в забытьи.
И обломки этой истории, сбивающиеся в бесформенные груды, вырываемые кем-то просто из ее памяти, как ураганными ветрами, все же прорываются, вонзаются в сердце острыми щепками, оттого что все еще живы.
В спину внезапно ударил свет фар, Влада стремительно развернулась и пошагала им на встречу, вскинув руки.
Поймать попутку в такую метель, еще и ночью, было делом удачи, поэтому она едва не прыгнула на появившееся из-за поворота синее «Шевроле». Водитель ехал не быстро, увидев ее, ударил по тормозам.
В салоне мужчина был один, удивленно уставился на нее, когда Влада вскочила на сидение рядом, всколоченная, мокрая, – без очков, но в сильно надвинутой на переносицу шапке.
– Что это ты на дороге так поздно? – спросил он, безотрывно глядя на нее.
– Задержалась в гостях, – улыбнулась Влада.
– Ясно, – он понимающе кивнул, – я вот тоже. Может, расскажешь мне что-то, пока едим.
Влада задумчиво взглянула на мельтешащие в свете фар снежинки, нескончаемыми стаями несущиеся на ветровое стекло.
– Почему бы и нет, – тихо проронила она. – Могу рассказать про одну странную девочку, которая потеряла свой дом, а теперь пытается снова его отыскать.
– Как же ее зовут?
¬– Векаре…
* * *
Через пол часа она вошла в сильно натопленное помещение железнодорожного вокзала, пахнущего одновременно свежей краской и зимней сыростью. На табло ближайших рейсов увидела электричку, вскоре отправляющуюся во Львов.
Последний раз она была во Львове, в этом прекрасном старинном городе, в девять лет, как раз перед тем, как на нее налетел проклятый грузовик.
Она больше никуда не спешит. Горы по-прежнему взывают к ней, как долгожданный приют и кров. Но теперь она поняла еще кое-что. Она больше не хочет прятаться.
О да, уединение и покой – это мечта. Жизнь к текущему моменту наградила ее такой усталостью, что ни о чем другом она не могла и помыслить.
Но теперь она знает свое имя. Имя из далеких времен!
Это то, что способно объяснить причину, по которой она «не такая, как все».
Что она за существо, есть ли цель ее мытарств и страданий?
Пока что Влада не решила, что предпринять для раскрытия этих тайн, но уже готова бросить вызов Тем, кто стоит в их тени.
А пока она на этом пути, что мешает ей наслаждаться им?
Несколькими часами позже, около девяти утра, она шагнула на запорошенный снегом перрон Львовского вокзала под сводом высоких синих крыш. Очки закрывали глаза, а в плеере разливалось безбрежным океаном золото лучших симфоний мира. В электричке она вдоволь насладилась скрипкой Дэвида Геррета и клавишными Алексиса Ффренча. Ничто ей больше не помешает непрерывно оставаться в музыке. Она не боится потерять бдительность. Не боится потерять себя.
Что-то повернулось в ней в эту ночь, как поворачивается ключ в замке.
Как больной, покидающий постельный плен, после отступившей лихорадки, с новым дыханием, уверенно и бесстрашно, она шагнула в новый день. В этом городе, или в любом другом, среди гор или скал, вершин или равнин, среди дубов или пустынь, в море или в небе – она обретет себя.
И когда настал черед Макса Рихтера, еще одного гениального кинокомпозитора, ее собственная душа уже слилась с музыкой, став ее тончайшей плотью, и только музыка струилась теперь по ее венам.
Я свободна.
Легкой походкой она отправилась на прогулку, представления не имея, что будет делать, когда обойдет здесь все, что сможет найти: музеи, выставки, концерты, оперу, театр. Деньги, подаренные воровкой, не будут растрачены зря.
Утро выдалось не менее снежным, чем ночь, но это не было помехой ни для Влады, ни для толп туристов, в которые она с любопытством вливалась, наблюдая сквозь очки, достаточно отстраненно, но все же со свежим взглядом, за их эмоциями и настроением. Изучала мир их глазами.
Она периодически приподнимала очки, чтобы подглядеть их ауры, приглушала музыку, чтобы подслушать мысли. Незаметно внедрялась в их головы, чтобы почувствовать их возбуждение. Выбирала особо впечатлительных.
Таким важно все: от истории города до интерьера ресторанов. От малейшей детали архитектуры старины до современного музея искусств.
Она следовала какое-то время за ними, прикасающимся к обгоревшим стенам старинного замка, осторожно пробирающимся по мокрому от снега навесному мосту, и заглядывающим в дуло угольно черных пушек. Изучала готические своды собора, таинственные дворики. Затем продолжала путь одна, теряясь в кружащихся улочках, и снова выходила к какой-нибудь новой группе туристов.
Город радовался, готовясь к праздникам.
Как жаль, что Вика сейчас не с ней.
Влада оказалась перед величественным зданием оперного театра, вошла в ярко освещенный холл, невольно заморгав, не в силах сбросить назойливую мысль, что оказалась в шкатулке с драгоценностями какого-нибудь великана, замерла у шикарной лестницы, разбегающейся в две стороны. Она скосила очки, чтобы прощупать взглядом красоту стен, определенно имитировавших стены древних храмов и домов из ее снов, которые были гораздо выше и несоизмеримо больше, чем любая современная опера. Задержала взгляд на роскошных светильниках, с нетерпением вкушая посещение премьеры вечером.
Что ж, пора, по всей видимости, подумать о каком-нибудь хостеле. Если она вообще вспомнит о нем до поздней ночи, а там и до рассвета. Ведь метелица рано или поздно закончится, а в ее распоряжении останется город с таинственным глянцем брусчатки, пробивающимся сквозь снег, белыми деревьями, весь освещенный огнями витрин и желтых фонарей, магический и сказочный, будто с открытки.
Куда не пойди – мостовые дороги. Как в древние времена, думала она с восторгом, столько гранита под ногами – это, знаете ли, настоящая роскошь!
Влада замерла перед проскочившим мимо рокочущим красным трамваем, он тоже напомнил ей былые времена.
Ей непременно следовало посетить органный зал, Концерт холл.
В действительности, концерты были под рукой постоянно. Под тентом одного из ресторанов на улице играл оркестр. Влада поспешила вынуть наушники, чтобы насладиться игрой музыкантов, их было не меньше десяти, они играли мастерски, доставив ее слуху истинное удовольствие. На улице также встречались музыканты, солирующие на скрипке или гитаре, с маленьким усилителем и раскрытым кофром. Влада бросала им щедрые горсти монет и мятые купюры из карманов пальто.
В какой-то миг, полностью отдавшись звукам, она уловила что-то отдаленно знакомое в потоке устремленных на нее отовсюду аккомпанементов. Этот звук отделялся ото всех прочих.
Она узнала ее. Лигети – Sonata for Solo Cello. Соната для виолончели. Какая услада. Композиция, которой она саму себя когда-то муштровала, пока виолу не продали.
Влада отправилась на зов, через петляющую узкую улочку, оказавшись в маленькой картинной галерее на первом этаже одного из старинных домов. В одной из комнатушек, плотно увешанной холстами, сидела девушка на раскладном стуле, в черном платье, с длинными темными волосами, так, будто она находилась с инструментом наедине, не замечая собравшегося столпотворения, раскачиваясь и прикрыв глаза, играла сонату.
Влада пробралась сквозь публику, не сводя пристального взгляда с бегающего смычка.
Насладиться – вдоволь насладиться живой музыкой! – вот что требует ее душа перед путешествием, каким бы оно ни выдалось, и к чему бы ни привело.
Влада сняла очки и следила за каждым движением девушки. Вокруг артистки сгустились довольно мрачные краски, мысли ее витали где-то далеко, в месте, где ей не положено быть, однако ее сердце там, с человеком, который никогда ее не полюбит. Сердце ее разрывалось от каждого нового звука, и при этом она знала, что переживет эту грусть, поскольку у нее не было другого выбора.
Когда композиция закончилась, раздались аплодисменты. Девушка открыла глаза и грустно улыбнулась. До чего хорошенькая. Но ни внешности, ни таланта, ни любящего сердца оказалось недостаточно для счастья.
Влада повернулась, чтобы выйти, она еще не успела одеть очки, печаль девушки слишком остро ощущалась сейчас в ее собственном сердце, виолончель все еще надрывно пела в ее ушах, когда она подняла взор и увидела перед собой поразительную красоту.
Среди присутствовавших аур, одна выделялась особо – голубое сияние с бронзовыми разливами, как если бы распустился волшебный цветок. Аура сильная, большая, животрепещущая. На миг застыв, Влада изумилась, осознав, насколько добрый и возвышенный человек предстал перед ней. Кто это?
Наконец, отошла к выходу, но снова повернулась. То была женщина тридцати лет, психолог, хотя Влада не видела привычной привязки к данной специализации, что-то ближе к цилителю. Это не просто человек в обличии доктора, утверждающий, что знает причину всех причин. Никакой заносчивости и самомнения. Как точно она прочувствовала тоску молодой виолончелистки, безошибочно определив причину, будто могла, подобно Владе, читать мысли и чувства. Какое тонкое чутье. И слух к музыке.
Разве когда-либо Влада видела настолько великолепную ауру у обычного человека?
Она вернула очки на переносицу и заметила, что женщина тоже направилась к выходу. Затем подождала, когда она выйдет, и отправилась следом.
Это уже не туристка, жадно собирающая впечатления. Она по-настоящему любит город, знает его досконально, могла бы стать отменным гидом.
У нее одно из имен Богини луны. Диана.
Влада не удержалась и захотела узнать ее мысли, чем она живет. И незаметно, очень скоро, пришла вместе с ней к одному из домов там же, в центре. Женщина вошла внутрь, а Влада, чуть поколебавшись, отправилась дальше. Посетила еще несколько галерей, послушала уличных музыкантов, решилась, наконец, снять отдельную комнатку в хостеле.
Но все не могла выбросить Диану из головы.
И через некоторое время она вернулась к тому месту, где они разминулись, вошла в дом, и сделала психологу предложение, в котором та, похоже, очень нуждалась.
* * *
Проходили дни, похожие на праздник.
Она все так же гуляла по городу, упивалась музыкой, заглушая ею все неугодные чувства и посторонние мысли.
С психологом она виделась каждый день, они проводили в беседах по четыре-пять часов, не замечая бега времени.
Понемногу она делилась с ней своими тайнами и впечатлениями, раскрывая мир, доселе скрытый от любого постороннего.
Возможно, стоило остаться во Львове хотя бы на месяц, встретить здесь Новый год.
Диана спросила, как Влада относится к заявлению о конце света 21 декабря.
Влада уже сталкивалась с этой информацией неоднократно.
– Конец света каждый понимает по-своему, – предположила она. – Разлука, увольнение, болезнь. Кто-то растолстел и не влазит в платье. То, что разгадывают на тех табличках, определенно имеет смысл. Конец цикла, к примеру, несет разрушения, но предшествует новому.
– Это твои собственные заключения, или ты что-то знаешь? – полюбопытствовала психолог.
Влада пожала плечами:
– Трудно сказать наверняка. Скорее и то, и другое.
После сладких бесед с этой милой и разумной женщиной, Влада снова шла обследовать город.
Один раз она даже позволила себе попировать, поев изумительного мороженного в кафе и затем накупив целый пакет фруктов. Вика бы одобрила ее выбор, скорее всего.
Вымотавшись от возбуждения и постоянных пеших прогулок, на четвертую ночь Влада сама не успела заметить, как повалилась на кровать в своем маленьком номере с галдящими стенами, и, зарывшись лицом в подушку, мгновенно отключилась.
Но уже через несколько часов она испуганно схватилась с постели.
Тяжело дыша, не в состоянии превозмочь надрывную дрожь, взмокшая от пота и слез.
Кто-то был в ее комнате просто сейчас!
Это она отчетливо понимает. Кто-то весьма и весьма опасный!
Она даже знает, что он сидел прямо здесь, рядом с ней на кровати, склонившись к ее лицу. Что-то нашептывал, прикасался к ее щеке. От омерзения ей сделалось не по себе, краем майки она вытерла лицо. Он что-то оставил…
Влада бросила взгляд на прикроватную тумбочку и невольно отпряла.
Рядом с солнцезащитными очками лежала крупная кроваво-красная роза.
Зачем? Зачем ей оставили послание?!!
Но это еще не все!
Откуда она знает, что это была опасность? Она ощутила это всем своим нутром!
И это не тот же человек, которого она видела и чувствовала раньше подле себя.
А еще был сон! Душераздирающая картина, от которой у нее все еще стучат зубы и сводит живот.
Отвратительное существо, напоминающее человека-змея, схватило ее отца и швырнуло в вверх. И, когда Влада попыталась броситься отцу на помощь, не смогла пошевелиться. Она просто стояла, пригвожденная к месту, и смотрела, как это чудовище с извивающимися змеиными головами, подхватывает ее отца – и вонзив в его грудь пальцы с длинными острыми когтями, вырывает сердце.
Отец беспомощно трепыхался в этих огромных, нечеловеческих ручищах, как птица в силках, пока не обмяк. Голова упала на раскуроченную грудь, а руки повисли вдоль тела, словно тряпичные.
Влада взвыла во сне, пытаясь сбросить оцепенение. Ее опалило адским пламенем, и тогда она ощутила этот голос сквозь сон.
Но пока она вырвалась из пут кошмара, пока пришла в себя и подхватилась с места, это существо успело что-то долго и страстно шептать ей в ухо, она все еще отдаленно помнит этот шепот, который словно сверлит голову. Но стоило ей вскочить, как все, что он говорил, мгновенно развеялось. Как и он сам.
Однако гнетущий страх ее не покинул, сердце по-прежнему выпрыгивало от ужаса, и она видела, как у нее перед глазами хищные когти вырывают сердце отца.
Он надеялся, что она его спасет! Он смотрел на нее в этой надежде. А она просто стояла там – и ничего не могла сделать!
Папа! О, Боже!
Влада попыталась настроиться, чтобы почувствовать его. Как и обычно, когда хотела знать, как он. Телепатический «звонок».
Но ничего не ощутила.
– Пап, – позвала она в голос. – Пап, где ты? Что с тобой?
Но так и не услышала ответ.
Превозмогая жуткое предчувствие, она продолжала звать его через пространство, но не услышала ни звука. Попытка отыскать его мысленным взором, ощутить сердцебиение, также не увенчалась успехом.
Руки тем временем уже забрасывали вещи в рюкзак.
Влада вытерла слезы, села на край кровати и попыталась связаться с матерью.
Почти мгновенно она услышала потоки обвинений в свой адрес, и увидела глазами матери отца, скрюченного от боли, бледного и шокированного, с перекошенным лицом и широко раскрытым ртом, медленно сползающего по стене с прижатой к груди рукой.
Почти так же, как во сне он смотрел перед собой непонимающими глазами. И он звал ее, звал, но она не слышала!
Влада снова зарыдала.
Это случилось вчера, вчера! Она гуляла с наушниками, такая счастливая, довольная своей свободой, и тем, что почти ничего не чувствует. Она практически сумела отключиться от всего мира. Ей почти удалось!
А в это время он звал ее! Звал, умирая!
Влада уже мотала кое-как на шею шарф, ломкими пальцами шнуровала проклятые высокие ботинки.
Она бежала на вокзал пешком, на всех парах, в распахнутом пальто, забыв очки и плеер в номере.
Поезд «Львов-Санкт-Петербург» уже стоял на платформе, она вскочила в вагон в последнюю минуту. Через несколько часов он домчит ее к отцу.
Только бы не опоздать!
"Истоки". Часть 2. Глава 11: [url=http://www.proza.ru/2020/04/07/1111]