рассказ
Иван вышел из дому и прислушался. Было тихо, только где-то вдалеке звучала музыка и щёлкали соловьи. Жена и дети уже уснули, только мать ещё возилась по хозяйству — окно, выходившее в сад, светилось жёлтым, выхватывая из темноты стволы старых яблонь и мечущуюся между ними жирную ночную бабочку.
Ивану не спалось. Хорошо, подумал он, что удалось, наконец, выбраться в деревню. Сколько лет собирались к матери, и всё никак. А тут младший хоть бабушку повидает. Да и вообще... Отдохнуть, сменить обстановку — оно всегда хорошо.
— Хорошо! — повторил Иван и, вынимая из пачки сигарету, медленно пошёл по дорожке, ведущей в огород. Мимо высоких цветов, которые закрылись на ночь, мимо покосившегося сарая. Сколько детских воспоминаний с этим сараем связано, боже мой. Удивительно — эти воспоминания сохранили свою яркость, а то, что случилось вроде как совсем недавно, уже стёрлось, остались только общие контуры.
В небе прожектором сияла полная луна. Иван прошёл за сарай, стараясь не обжечь голые ноги крапивой, и в ярком лунном свете вдруг увидел на грядках две светлые женские фигуры. Наклонившись и округлив зады, неизвестные деловито копошились в помидорных кустиках.
— Эй! — крикнул Иван, — что происходит?
Женщины вспорхнули, как большие птицы, и бросились к забору, топча грядки. Намереваясь перехватить воровок с той стороны забора, Иван кинулся к калитке. Ему это удалось — одна женщина успела перебраться, но не убежала, помогала другой.
Воровки оказались двумя молодыми девушками — лет двадцати на глаз, по-деревенски крепкими, волосы заплетены в косы. Одеты они были в простые летние платья одинакового фасона, но с разным рисунком на ткани — какие-то мелкие цветочки по белому. Сёстры, предположил Иван.
Девушки стояли теперь, опустив глаза, и молчали. Одна из них держала в руках, прижимая к груди, ворованные помидоры, которые сильно пахли особой помидорной свежестью.
— Ну и что это было? Вам не стыдно? — задал сакраментальный вопрос Иван.
Девушки продолжали упорно молчать. Та, что с помидорами, глядела на Ивана исподлобья. А другая вдруг закрыла лицо руками и негромко завыла.
Из-за забора в проулок тут же вывернула пожилая женщина в платочке на голове и двухлитровой банкой молока в руках. Будто ждала сигнала.
— Батюшки! — воскликнула она. — Что, что случилось, Настенька? Почему ты плачешь?
— Ма-а-а-а-ам! — позвала мать та, что с помидорами, — а Настюха платье порвала, гляди...
— Как? Что такое? — женщина в платочке втиснулась между девушек и уставилась на Ивана круглыми бессмысленными глазками. — Платье? Кто это? Мужчина, что вам надо?
— Ваши дочери? — спросил Иван строго.
— Это? Так это доченьки мои! — горделиво ответила женщина. — А вот ты кто такой?
— Помидоры воруют ваши доченьки, — сказал Иван. — Выхожу в огород, а они по грядкам шарят. Полюбуйтесь!
Настюха снова взвыла, но теперь, ободренная присутствием матери, куда громче.
— Настасья, не плачь! — строго сказала женщина. — А ты, Ленка, чего стоишь? Успокоила бы сестру, лахудра! Отдай ему помидоры, пусть подавится ими!
Девушка шагнула к Ивану и протянула ему помидоры.
— Довёл девку, — укоризненно проворчала женщина в платочке. — Мужик называется... И откуда ж ты взялся-то... Наши-то не такие... Наши другие!
— Ма-а-ам?
— Чего тебе, Ленка?
— А я же не виновата! Это всё Настюха...
— Дома поговорим, — женщина зло поглядела на Ивана. — Пойдемте!
— Я не понял, — растерялся Иван. - Что значит пойдем? Это всё, что ли?! Хоть бы извинились...
— Чего-о? — взвизгнула женщина. — Ты кто такой, а? Вы поглядите на него!
— Не кричите на меня...
— Да пошёл ты на... — взвилась пожилая. — Извиняться перед тобой! Ходишь тут в трусах, девкам платья рвёшь!
— Это шорты, — давно Иван не чувствовал себя так глупо.
— Ма-а-ам!
— Это что тут за крики? — вдруг послышался мужской голос.
— Коля! — сменив тон, ласково воскликнула пожилая женщина. — Коленька!
— Катерина Васильевна, вы? — новый персонаж имел на голове полицейскую фуражку.
— Ма-а-ам!
— Ленка, ты? — удивился полисмен Коля. — Настя, и ты тут? Ого, а это кто с вами?
— Да вот, Коленька, — горестно сказала женщина в платке, сделав несчастное лицо, — привязался вот к девкам моим, ничего не пойму. У Настеньки платье порвано, плачет...
— Та-а-ак, — полицейский поправил фуражку и пошёл на Ивана, — Лейтенант Касаткин. А вы кто такой будете, гражданин? На каком основании к девушкам пристаёте?
— Я? Да я не пристаю... — пробормотал Иван. — Я в огород вышел, а они...
— Вы кто, я спрашиваю? — напирал Коленька. — Имя, фамилия, отчество? Отвечайте на вопрос. Что вы здесь делаете? Почему в трусах?
— Из города приехал, наверное, — с горечью сказала Катерина Васильевна, поправляя узел платка под подбородком. — Нажрутся там у себя и ходят голышом...
— Я Иван, — назвался Иван. Он упёрся спиной в забор, и отступать было некуда, — сын Надежды Красновой.
— Мать позоришь, — прошипел Коленька, нависая над Иваном и хватая его за грудки.
— Э-э-э-э! — послышался грубый рёв. Полицейский отпустил Ивана и обернулся.
— Ма-а-а-ам!
— Э-э-э!! Настьк! — снова заревел кто-то. Настенька перестала плакать и спряталась за мать.
— Явился... — тихо сказала Катерина Васильевна с досадой.
— Оп-па! — человек, пошатываясь, приблизился к компании. Он был огромен, страшен и, скорее всего, пьян. — А я тебя везде ищу, Настьк! Где она, думаю? А ты вот где! А-а-а, и ты, мент, тута...
— Привет, Петро, — полицейский первым протянул руку.
Петро не заметил этой руки и подкатился, приглядываясь на ходу, к Ивану.
— А ты кто, чмо?
— Красновых, говорит... — подсказал Коля.
— Чего? Каких Красновых?
— Да каких ещё, — проворчала Катерина Васильевна, — тех самых. Они у нас одни.
— А... Не понял, в трусах-то почему? — разглядел наконец Петро. — Ты чего в трусах рассекаешь, петух?
— К доченькам моим привязался, — тут же пожаловалась Васильевна. — Обидел... Гляди, платье Настеньке порвал...
— Убью!!! — взревел больным слоном Петро и ударил Ивана в лицо.
Иван медленно сполз по забору в траву. Когда ему удалось разлепить один глаз, он увидел удаляющиеся спины. Лейтенант Коля держал под руку Лену и что-то, похохатывая, шептал девушке в ухо, сдвинув на затылок свою огромную фуражку.
— Ма-а-ам!