Хоть скройся в Мекку, хоть прыгни в лету
В кишках - Россия. Не выдрать! ШИШ!
Невозвращенства в Россию нету.
Из сердца собственного не сбежишь.
Е.Евтушенко.
Под Новый год на терминале прилёта в аэропорту "Дюссельдорф" народу нашенского, как выражаются современные интеллигенты, до фига и более. Взбудораженно-сосредоточенные встречающие у борта выходов 5 и 6 – с роскошными букетами, красными надувными сердцами с бантиками, рвущимися в полёт под потолок, табличками с названиями отелей и, конечно же, мужчины-джентельмены с крупными алыми длинноногими розами. А один худощавенький, явно влюблённый, ростиком в метр с кепкой за ними вообще потерялся.
Рейсы из Домодедово и Шереметьево по расписанию приземляются почти одновременно. Толпа переминается с ноги на ногу, сгорая от нетерпения и волнения в предвкушении встреч с дорогими, ненаглядными, уже подлетающими, вот-вот приземляющимися. Как вдруг, навстречу валит легко одетый, загорелый народ; в основном молодняк целовально-танцевальных лет в шортах и сланцах, один чудик и вовсе босиком. Понятно; не из Москвы. Оттуда – задержки, а эти – из Дубая. Значит, скорее занимать места на лавках для заслуженного отдыха /их всего две пары – спинка к спинке/ и ждать с неба погоды.
Не без удивления рассматриваю рядом сидящего пожилого немца; а он, что здесь забыл? В среде нашествия иностранцев всех сортов их теперь в "обществах" и с лупой не отыщешь. Бескровные руки в конопушках и жилах, лицо восковой спелости, глазницы тёмные, краше в гроб кладут, в общем, увядший давным давно. Видно, что экономный: спортивный костюм со складками на плечах и кроссовки от Адидас ооочень модные лет тридцать назад. Небритая седая щетина, лопнувшие сосуды на торчащем, будто окаменелом носу, да и запах старческий какой-то. Короче, не вижу в нём ни мужчину, ни собеседника. Как, вдруг он ожил, взбрыкивает, закидывая ногу за ногу, и сообщает мне очень громко; чувствуется, что глуховат: "Я – профессор-физик."
Ага, – думаю, – рассказчик-мемуарист, каких на ПРОЗА ру не море – океан! Жаждущий непременно успеть поведать миру каждое событие угасаюшей своей жизни, а лучше биографию от самого рождения. Изображаю задумчивость, будто, и не слышу. Сосед по креслу включает около моего уха полную громкость:
–– Я атомную бомбу придумал раньше всех! Это всё после было подтверждено документально.
У фантазёра, кажется, крыша конкретно поехала. Не реагирую. Он вопрошает:
–– Вы что не знаете? Широсима-Нагасаки? Япан?
–– Кто не знает? Американцы на них атомные бомбы сбросили. С 45-года на вашей земле их вояки околачиваются. А вы им филейное место до сих пор подлизываете. Теперь заигрались в антироссийскую риторику. Это не может хорошо закончиться.
Что тут началось – не хватит места описывать... Скопившийся, умножившийся за время ожидания и моментально сплотившийся наш народ, активно высказывается по всем наболевшим вопросам современного положения в мире, наплевав на западные правила хорошего тона не говорить о политике. Ну, не может русский человек со своим гибким мышлением всё время жить по правилам; нудно и скучно ему рассказывать о еде, погоде, ценах. Чтобы слегка пригасить тему, спрашиваю у "физика":
–– Кого встречаете?
–– Сссинаида. Сссинотшка. Коллега по работе.
–– Тоже физик? По атомным делам?
–– Я, я. /Да,да/.
–– И сколько ей лет? Нескромный вопрос пока она не здесь.
–– 56.
–– А вам сколько? Какого года выпуска?
–– А мне... лучше не уточнять. Просто, я молодо выгляжу... Я же очень умный и мудрый!
–– Интересно, Зиночка в России или с вами проживает?
–– Путин там начудил с пенсиями, поэтому она часто ко мне прилетает, чтоб не умереть с голоду.
–– Я бы на её месте лучше померла, а к вам не прилетала.
Вокруг да около блуждающий люд хохочет, аж, за животы хватается.
–– Это почему же? – удивляется немец.
–– Какой-то вы мутный и жаднючий. Где цветы или хотя бы одна роза?
"Профессор", как-будто, и не слышит. Долдонит:
–– И с правами человека, и со свободой журналистов чудит Путин.
–– Пенсионный возраст теперь, как и везде во всём мире, – доносится решительное мнение от дамы в полтора бальзаковского возраста, а также от многих солидарно поддакивающих. – А насчёт прав: чья бы корова мычала...
Сидящие справа от старика пожилая мама и её дочь c грузовой тележкой в виду проблемных спин, как потом выяснилось, осетинки из Абхазии. Рекомендую им встать на 20-тисантиметровые лабутены* с красной подошвой по примеру украинки ТЮлечки /более известна, как Бледная с косой/. Боли, как рукой снимет. Просто чудодейственное средство! Не в силах сдерживать свой горячий, эмоционально-южный темперамент, осетинки наперебой рассказывают любознательному народу о проблемах со своим немецким зятем и мужем:
–– Я ему говорю, мол, заткнись о нашем президенте! Хотя бы, здесь на отдыхе. Так нет; он твёрдо убежден: Путин – гад. Тогда я схватила его за глотку прямо посередине улицы на Приморской набережной и начала душить. С тех пор молчит. Хаст ду дас фэрштандэн, опа? /Понял, дед?/
Перевожу ему всё дословно.
–– Варум? Ви? /Почему? Как?/ – недопонимает "атомщик".
Бесстрашная, аж страшно, осетиночка-дочь вскакивает и наглядно показывает, прикоснувшись к его жилисто-цыплячьей шее своими гибкими пальчиками:
–– А вот та-а-ак.
У деда язык отнялся, похоже, что и в памперс наложил.
–– Ну и как после этого не считать нас агрессивными? – спрашиваю её с улыбкой.
***
PS. Поверьте, люди добрые: чистая правда, случившаяся накануне Нового года. Кстати, Зиночка к немцу не прилетела. Подшкильнула его в большом подъёмном лифте: "Передумала прилетать Ваша коллега или померла с голоду?" Ответа не последовало.
Лабутэны* – престижная обувь на удобных высоких каблуках-платформах с красными подошвами от французского дизайнера Кристиана Лабутена. В тюремной камере под кроватью у "больной" Юлии Тимошенко стояли такие.
На фото: акварель автора "Оранжевые лилии" 50х70см.