Снова осень… Шестидесятая… Даже дурно становится, когда думаю об этом. Хотя именно Осень является моим любимым временем года. Как ни странно, но все хорошее в моей жизни случалось именно осенью. И первая любовь, и рождение старшего сына, дочери, внучки…
Помню, как впервые я встретилась с осенью в селе, куда приехала работать обыкновенным школьным учителем по распределению… Меня поразили и широкие нивы, и колосящийся спелый хлеб, и свисающие с веток крупные ягоды черемухи под окном выделенного мне домика… И рябина…Гроздья красной рябины в те времена бережно прокладывали на вату между двойными оконными рамами, готовясь к лютой сибирской зиме. И я так сделала… Было очень красиво потом наблюдать, когда на улице мела метель, крупными хлопьями летел снег, а на белой вате между рамами лежала красная рябина.
Я очень люблю дождь, любой, даже самый промозглый и слякотный. Мой первый муж всегда удивлялся такой, как он говорил, нездоровой любви к дождю, называя это психологией стервы… Хотя младший сын как-то сказал, что именно в осенний дождь он всегда вспоминает меня…Почему-то именно сегодня эта острая любовь к осени ассоциируется у меня с годами, прожитыми в селе… Я никогда и нигде больше не видела такого насыщенного осеннего разноцветья. В то время мне еще было не до зимних запасов, я не умела ни варенье варить, ни овощи консервировать…Как-то в один из выходных дней, любуясь сентябрьским небом, я сидела на крылечке своего домика. Через забор перепрыгнул мой ученик-пятиклассник Володька. Мимо, помахивая кнутиком проходил сосед, дядька Трофим. На нижней губе его, как и всегда, держалась искуренная на половину самокрутка, а глаза щурились от яркого сентябрьского солнца, пытаясь распознать, кто это там со мной сидит на крыльце.
- Дядька Трофим, - начал Володька, - хлеб то с полей весь убрали?
- Како там весь, проворчал Трофим, - до конца октября бы успеть! А подсолнухов то там сколько по обочинам! Похоже, под зиму уйдут… Хотя их то и по снегу убирать можно – высокие… Главное с пшеничкой управиться.
- Как до зимы? Семечки то померзнут! – поинтересовалась я.
- А на кой лях то нам эти семечки! Подсолнухи- это самый витаминный силос.
Самокрутка речь Трофима делала немного непонятной, а потому я поняла, что «подсолнухи – это сила», просто о силосе я вообще в то время понятия не имела…
- Дядька Трофим, а сила то в чем? Для чего?
И тут, к моему удивлению (потом я уже привыкла и совсем не удивлялась), сосед разрядился короткой матерщиной, которая с его уст срывалась свободно, естественно, как бы не смущая чужие уши.
- Ты чего это материшься, бесстыдник! – выглянула из-за ворот его жена Матрена, - с учителкой ведь разговариваешь. Нализался что ли с утра?
Дядька Трофим махнул в сторону Матрены раскорузлой, натруженной рукой, открыл мою калитку, вошел во двор и как-то по-отцовски обнял меня. Борода его была мягкой, пахла махоркой. Старая фуфайка была пропитана запахом сена.
- Осенью любуешься? Любишь осень? – и. не дождавшись моего ответа, продолжил. – и я люблю! Волшебное время года, сытное… Помню мальчонкой даже в военное лихолетье мы ждали осень… турнепс прямо с полей немытым лопали…А дождь любишь?
- Люблю! Очень люблю дождь, дядька Трофим! Дождь – это что-то для меня близкое и родное.
Дядька Трофим заменил самокрутку новой цигаркой, пристроил ее на губе, затянулся поглубже, не спеша выпустил кольцо за кольцом дым, при том только через одну ноздрю, погладил меня по голове, убрал челку с моего люба и проговорил: «Гляди-ка, совсем еще девчонка, а уже училка!», потом посмотрел на небо и, снова затянувшись цигаркой, произнес: «Нынче ведро… Ну и славненько… А вот как дожди зарядят, ты приходи к нам. Знаешь, как хорошо осенним дождливым вечером сидеть у печки и пить горячее молоко с медом?»