В одном заброшенном лесу у самой его кромки жил-был Черт. Черт был старым. Рога его давно высохли и почти развалились. Тело было покрыто теперь не шерстью, а свалявшимися колтунами. Копыта обросли какими-то странными страшными наростами.
Он немало поведал на своем веку. Раньше, в молодости, Черт очень любил путешествовать по миру. А в лесу он поселился совсем не давно – с полвека назад. Все что оставалось черту грустить и вспоминать былые годы, когда он веселился всласть, шутил и помогал людям. Не всегда выходило. Но он очень старался.
Есть одна особенность всех чертей – врать они не умеют. И язык за зубами держать тоже не умеют. А еще черти очень хорошо видят. Все что ждет человека на жизненном пути. А путь-то у всех как тропинки в лесу – извилистые. Случаются и развилки на нем. Вот идет человек, например, к богатству и славе, а тут бах – и развилка. Одна дорожка заросшая вся и травой, и буреломом. Смотрит путник, думает не пробраться ему. Вторая – гладенькая, ровненькая, светленькая. Третья – в ямах вся, да камнях, ноги поломаешь.
Живут черти у людей за плечами. Высоко сидят, далеко глядят, - как в сказке говорится. Видит черт всю дорогу, промолчать не может и давай человека за ухо трепать и требовать идти по первому пути.
«Иди, говорю тебе, олух. Трудный путь – самый верный», - голосит в ухо хозяину.
А на другом плече у человека кто частенько живет? Правильно, ангел. Его задача человека беречь. Чтоб цел был, не вредим. Смотрит Ангел на тропу первую, и аж содрогается.
«Да куда ж тебя, черт несет», - кричит в ухо человеку. И все молится, молится, чтоб шишки не набил человек, чтоб тело не изранил. В общем, как нянька с дитем малым.
А человек стоит на развилке и голову чешет. И в колючие ветки лезть не хочется ему как-то. Махнет рукой человек и по второму, самому ровному пути пойдет. И дойдет до следующей развилки. И так через всю жизнь. А уж какая она будет – ровная, аль с ухабами и куда придет человек - все от него самого зависит.
Воспоминаний о путях людских за всю жизнь у старого черта много накопилось. Так что чем развлечь себя в минуты одиночества знал он.
«Люди странные стали, - думал про себя черт.- Нет в них ни стержня, ни даже авантюризма. Вот помнится, был у меня один гусар. Давно был. Высоченный такой, здоровенный. Ух и хитер был. Знал, как со мной сладить так, чтоб и мне угодить, и себе выгоду возыметь. Бывало, напьется и давай спорить. А спорил на что? Да на все. Что перепьет любого. Или что в муху попадет из пистолета. О, особо любили на это спорить. А я ж хмельной, веселый, только подзадориваю. Мой развалится на стуле и все только присказку повторяет: «Стреляй! И ты попадешь, если Богу будет угодно!». Ага. Как же! Богу! Нет дела Богу до тебя хмельного, да с чертом на плече.
Приметит муху мой офицеришка, да и, не глядя, пальнет по ней. А мне ж страсть как охота выиграть еще ящик шампанского, например. Я на пулю верхом прыгну, ногами обхвачу ее, ручонки свои растопырю и как ястреб прямиком на цель. Все «ах!», а мне смех! Весело было тогда мое житие.
А бывало и по-другому. Жил я у одного мужика. Ему в наследство от дядюшки двоюродного досталось море чего: и деньжища, им до того момента не виданные, и дом огромный, да еще пару заводиков в провинции, ну и я. Он поначалу-то так обрадовался такой удаче.
Стали мы с мужиком в наследство вступать. А там дел незавершенных – тьма тьмущая. Встречи пошли и деловые, и не очень. Разговоры там всякие умные. А моему то тяжело все это с непривычки: костюмы дорогие, да речи коленопреклоненных. Раньше то он так только разговаривал, а теперь с ним. Чего делать? Стали кутить – гуляли ночь на пролет, пили, даже дебоширить могли и ничего нам за то не было. Вот как-то вернулись мы домой, уж после рассвета то было. Подошел он к зеркалу и прям так на меня и уставился.
- Все, - говорит, - допился. Черт на плече мерещится!
А я ему так ненавязчиво:
- Да я тут уж давно, просто ты не видел.
Он зачурался совсем. Креститься стал. А я ему: «Что ж ты делаешь, изверг?». Так ведь и прогнал меня. А сам, говорят, в монастырь ушел. Продал все и ушел. Как был. С деньгами. На те деньги, говорят, батюшка церквушку поставил и домище. Домище, правда, дочке поставил. Красивый такой. Большой. Ну и внучкам подарочков прикупил и еще осталось. А мужик-то в той церквушке звонарем приставлен был. Зато без чертей вроде.
Жалко мне его было. Хотел я его даже навестить однажды. Да задержался. Повстречался мне дьячок один. Ходит павой. Всех направо и налево прощает. Весь из себя такой святой, а нос то задирает, как не спотыкается. Ну, думаю, что ж за святоша без греха. Присоседился я было к нему, стал было думать, как оконфузить его, да позабавится. Тут гляжу, очередной грешник к нам навстречу прямо орлом летит.
- Что ж ты обманул меня? – кричит. – Я ж просил тебя измену мне супружескую отпустить, чтоб душа не томилась, да не маялась. И ты мне за полтинник обещал, что отпустил.
Дьячок-то успокаивает его, мол отпустил, отпустил, как обещал. А мужик как заорет, что не простил, видать, его господь, потому как болезня у него от той гулянки обнаружилось. А святоша ему:
- Так болезнь, - говорит, - не душевная, а телесная. Дух твой мы освободили, а телу блудливому – урок.
Видели б вы глаза того мужика. Я до сих пор без смеха вспоминать не могу. Это надо такое придумать. Но с дьячком я все же решил расстаться, потому как сам сатана не знал, как остановить его жадность».
Так и жил черт в старом лесу, да все вспоминал и вспоминал. А чего жил один? Да однажды запутался черт, где его работа, а где нет. С людьми ж не так просто все. Они любые границы и отодвинуть и стереть могут. А чертям потом мучайся, сомневайся.