Если долго смотреть в глубокий колодец,
то даже в ясный солнечный полдень в нем
можно увидеть свет далекой звезды.
Народная мудрость.
Мне все чаще в мельчайших деталях вспоминается последнее школьное лето, которое, впрочем, внешне почти ни чем не отличалось от вереницы подобных летних каникул. Почему-то в нашем городе одним из самых желанных и страстно ожидаемых в школьную зимнюю пору занятий всего неспокойного ребячьего племени – были поездки за раками. Необходимость уезжать на всю ночь вызывала у родителей, еще не слишком-то взрослых своих сыновей, объяснимую тревогу. Когда же, наконец, разрешалось совершить первую долгожданную самостоятельную поездку, это было незабываемым событием для каждого внезапно повзрослевшего пацана. Конечно, можно было ездить на этот промысел и с отцами, которые иногда и отвлекались от своих нескончаемых повседневных забот, но это было совсем не т-о-о. Да и позволить себе отнюдь не мимолетную ночную забаву, по сравнению даже с обычной рыбалкой, в те годы они могли не часто, имея в неделю всего один выходной день.
Поэтому когда ты, в конце концов, переходил в следующий за сопливым детством жизненный класс, то впредь на все лето с компанией закадычных друзей-приятелей становился полноправным хозяином всех не ближних окрестностей, и на своем верном железном коне – велосипеде мог забираться с ними в самые глухие и неизведанные места. Правда, вместе с этим бесценным даром судьбы на тебя обрушивались многочисленные житейские заботы. И раз уж ты повзрослел, то будь добр: колоть дрова, окучивать картошку, носить необходимую в хозяйстве воду и делать уйму всяких других дел.
Но как бы не были длинны борозды и велики бочки, всё и всегда когда-нибудь кончалось. Был окучен последний картофельный куст. Вылито в бездонную емкость завершающее ведро. Расколот самый суковатый березовый чурбан. И ты заслуженно, безбоязненно и неторопливо под строгим взглядом молчаливой бабушки приторачивал к багажнику своего велоконя нехитрый походный скарб. А что нужно для счастья в десять лет кроме беспредельной свободы, стопки самодельных раколовок, шматка сала с краюхой хлеба, дюжины огурцов и греньев лука с гряды да коробка спичек для разведения костра, который ты совершенно по-взрослому открыто и безбоязненно укладывал в велосипедный подсумок?
Но кончается не только детство, заканчивается и юность. И вот они: и последнее школьное лето, и воришкой подкравшийся за ним выпускной класс. И это последнее лето, словно понимая наши смутные тревоги, все не кончалось и не кончалось, отчаянно замедляя приход последнего в нашей жизни учебного школьного года. И даже обычно студеный утренними росами август, с разросшимися своими ночами, был таким же ясным и теплым, как промелькнувшие июнь и июль
.
А мы лежали в пряной траве под бездонным черным августовским небом и молча смотрели ввысь. И каждый пытался найти, угадать и запомнить ту единственную, лишь ему приглянувшуюся во всем бескрайнем мерцающем просторе путеводную звезду, которая бы обязательно помогла ему в надвигающейся волнующей самостоятельной жизни осуществить мечты такие же огромные и чистые, как это звездное августовское небо.
Уж и расставленные по прибрежным кустам раколовки проверялись без былого азарта. И выкипавшая в котелке вода не спешила обратиться в душистый чай из таволги и зверобоя. И сам костер все чаще превращался в тонкий, с редкой искрой ручеек дыма, впадающий в бездонный звездный омут, пока кто-нибудь из молчаливых друзей не подбрасывал в него сухие ольховые обрубки, возвращая нас, затихших в сумраке ночи, на нашу грешную землю, освещая всполохами красноватого пламени.
В последующее лето уже не было никаких поездок, и стремительный вальс на выпускном вечере «Школьные годы» раскружил нас так сильно, что никогда наша замечательная ребячья компания не собралась в полном составе у ночного рыбацкого костра. Разлетелись дружки-приятели, влекомые их путеводными звездами, светлыми мечтами и великими планами по всей нашей бескрайней стране, а кому-то привелось увидеть дальние страны и сравнить свои заветные звезды с чужими созвездиями южного неба.
И только моя звезда оказалась столь властной, что не удалось преодолеть ее притяжения, а земля Смоленская вскоре вернулась знакомой декорацией в следующем акте пьесы, начавшейся трудовой жизни, безжалостно отбросив и золотую студенческую пору в невозвратимое прошлое. И лишь иногда, когда кто-то из нашей компании все же объявлялся в родном краю, предательская зависть нет-нет, да и шевелилась холодной змеей в груди под рассказы о бескрайних просторах, снежных вершинах, великих океанских волнах и зеленых пальмах на раскаленных далеких островах.
Но родная земля умела утешить своей неброской красотой полей, лесов, озер, по-матерински попеременно прикосая прохладные руки Вазузы, Осьмы, Днепра, … к разгоряченному лбу. И ты вдруг понимал, что никакие пальмы и моря не заменят ощущения, когда, пробравшись через уснувшего сына, в повидавшей виды палатке, ты мог осторожно пройти босяком по ночной поляне, чтобы ненароком не наступить на рассыпанных в траве светлячков. Спустившись по прохладному песку и погрузившись в теплую черноту Угры, мог зачерпнуть в ладони и, загадав сокровенное желание, бережно выпустить обратно, в гладь тихого плеса, ту самую, выбранную однажды и на всю жизнь, свою заветную звезду.
Однако лет через двадцать, когда подросшие дети, житейский опыт и зрелые силы позволяли всерьез задуматься о недосвершенных планах и хрустальных мечтах, на спокойную устоявшуюся жизнь внезапно обрушилась негаданная напасть, перечеркнувшая саму надежду на их воплощение. Легким жестом воришки, заодно, опустошив наши не слишком-то распухшие карманы. Кто-то потерял великую стройку, кто-то воинскую часть, корабль, исследовательский институт …
Ровесник трудового стажа – родной завод, на котором привелось быть и первым «молодым специалистом» и строителем, на котором удалось почувствовать себя инженером и творцом, вдруг тоже лопнул как воздушный шарик, превратив в мираж и этот жизненный этап. И вот тогда, когда звонкая бравурная песня про «демократию» стала все больше и больше напоминать заунывный негритянский блюз на рабовладельческой плантации. И когда уже в пору было задуматься, - в какие дальние края наниматься в батраки, или каким новым хозяевам жизни, внезапно разжиревшим на людском горе, прислуживать и раскланиваться, родная земля, словно опять коснулась своей нежной материнской ладонью.
Неожиданно и все прочитанные и полюбившиеся книги. И воспоминания о пройденных смоленских проселках. И байдарочные походы по рекам, знакомым до каждого заветного плеса и звучной быстрины. Корзины грибов и ягод собранные в лесах, борах и болотах. Дрожащие тугие лесы под рывками подсеченных рыб, как было, когда почти полупудовый жерех – шерешпер захлопнул пастью стрекозу, подброшенную в закипевший мощный всплеск. Внезапно все это слилось в унисон с полнозвучным аккордом, которым вдруг заговорила неизвестная история Родины, будто молчавший до поры, лишенный языка колокол.
И каждый маленький эпизод жизни добавил свою очень чистую и важную ноту в этот волнующий гул, который несмотря ни на какие мировые напасти, утешая и врачуя, зазвучал наперекор смуте. И этот гул надоумил, проходя по знакомой, заросшей крапивой дороге, где когда-то голосила петухами деревня и где на месте домов ныне лишь полыхали костры иван-чая. Обнаружив почерневший колодец, из которого мы с друзьями когда-то попеременно, разбросав, как попало велосипеды, пили воду прямо из ведра под добрым взглядом морщинистой старушки, смотрящей с грустью из-под ладони с покосившегося крыльца. Заглянуть в зеленоватый сумрак и через расползшиеся замшелые бревна в ясный полдень увидеть – ЕЁ! Такую знакомую и единственную, близкую и недостижимую, свою путеводную звезду.