Если умрешь за мной, мой Платеро, ты не пойдёшь, в качестве глашатая, на огромный лиман, ни на обрыв горной тропы, подобно многим бедным ослам, лошадям и собакам, которым уже некого любить. Не будут твои собственные окровавленные ребра для ворон - этакий остров корабля на кашенильном закате, - отвратительное представление коммивояжеров, что едут вшестером на машине на станцию Сан Хуан; не станешь ты, раздутый и окоченевший, среди гниющих мидий на побережье, страшилкой для безрассудных и любопытных детей, выглядывающих из-за склона, схватившись за ветки, когда они выходят вечером в воскресенье в сосновый бор поесть кедровых орехов.
Живи спокойно, Платеро. Я похороню тебя у подножия большой сосны в чистоте садов Пиньи, которые тебе так нравятся. Ты останешься в краю радости и спокойствия. Мальчики будут играть и прижиматься к девочкам на своих низеньких стульчиках в твоём краю. Ты будешь знать, все стихи, что мне навеет одиночество. Услышишь песни девушек, моющихся в апельсиновой роще, и шум колодца будет радостью и свежестью твоего вечного покоя. И, каждый год щеглы, чижи и овсянки будут тебе нести, в вечно здоровой кроне краткой музыки покров между твоим спокойным сном и бесконечным и постоянным синим небом Могера.