Поездки в поезде не всегда бывают приятными. Крайне редко, но случается и такое: как-то раз пришлось выезжать мне морозным зимним вечером, на улице было около минус сорока. Пассажиры спешили загрузиться в вагон, чтобы согреться и попить горяченького чайку в дорогу. Но забравшись и расположившись на своих местах, путники обнаружили, что в вагоне не значительно теплее, чем на улице. Вагон был даже не старый, а древний, по виду, списанный уже не один раз. В рамах окон зияли щели размером в толщину пальца, из которых сквозило так, что и здесь, в вагоне, летали снежинки. Всё было промёрзшим насквозь.
Две молоденькие проводницы потрошили матрас, выдёргивая из него замёрзшими пальцами вату, и отчаянно пытались заткнуть щели в окнах.
– Почему так холодно?
– Когда тепло будет? – неслись со всех сторон возмущённые возгласы пассажиров.
Проводницы плакали:
– Смотрите, вместо угля крошку дали, разве ей натопишь? – оправдывались они.
Люди, не раздеваясь, сидели на своих местах, не снимая даже перчаток, и пытались ещё как-то утеплиться. "Хорошо, что детей нет", – подумала я, оглядывая вагон.
Кто-то уже грелся водкой, кто-то улёгся прямо во всей верхней одежде, не сняв даже сапог, и укрылся поверх одеяла вторым матрасом. Все ждали, что может быть через некоторое время в вагоне всё же станет теплее. Через полчаса после начала движения поезда я решила пойти в другой вагон. "Может где-нибудь отыщется свободное местечко?" – думала я с надеждой, согреться здесь не было никакой надежды.
Кто-то сказал, что температура в вагоне минус семнадцать градусов. Еда в пакетах окончательно промёрзла: огурцы, помидоры, курица превратились в куски льда. Помидоры и огурцы немедленно отправились в мусорный контейнер, спасти их было уже невозможно, остальное ещё можно было реанимировать, но для этого необходимо было найти тёплое место.
Свободные места оказались только в вагоне, где находилось купе бригадира поезда. Женщины стали стучать к нему в купе, выкрикивая своё возмущение:
– Разместите нас в тёплых вагонах. Мы замёрзли. Как Вы отправляете в составе вагон, в котором минус семнадцать градусов?
– У нас билеты по такой же цене, что и у других пассажиров. Почему мы должны мёрзнуть?
– Мы на Вас жалобу в Министерство путей сообщения подадим! – неслись со всех сторон гневные возгласы.
Но бригадир не отвечал и к нам не выходил. Тогда мы просто заняли полки в свободных купе и улеглись, подложив под головы свою верхнюю одежду, здесь не было даже матрасов.
Промёрзшие до самых костей, здесь мы быстро согрелись и уснули, не замечая отсутствия каких бы то ни было постельных принадлежностей. Утром нас всё же разместили по тёплым вагонам. Мне даже досталось нижнее место, чем я осталась довольна.
Мне было интересно, не поменялась ли ситуация в нашем холодном вагоне? Я заглянула в него. В вагоне было уже плюс шесть градусов, он был пуст, за исключением одной пьяной молодой женщины, мирно спящей на нижней полке. Она укрылась сверху ещё одним матрасом, из-под которого торчали её ноги в чёрных сапогах на широком каблуке. На голове её поверх шапки был натянут капюшон куртки, отороченный серым мехом, и на её макушке лежал маленький остроконечный сугробик снега, нанесённого ветром из окна. Это выглядело комично.
"Проспиртованная и закалённая", – подумала я, глядя на крепко спящую женщину, – даже компания мужиков вахтовиков, активно гревшаяся вчера спиртными напитками, покинула эту "морозильную камеру". "Проводниц вот только жалко, они-то, бедняжки, всю ночь мужественно сражались с холодом. Вот работка…"
Я вернулась к себе в тёплый вагон. От нечего делать и стараясь отвлечься от мрачных мыслей, навеянных отношением к пассажирам со стороны руководства железной дороги, я стала разглядывать попутчиков. Напротив моего места расположилась очень тучная женщина. Когда она сидела на своей постели, её живот свисал огромными складками со всех сторон, опускаясь до коленей. Когда она ложилась, картина была не менее впечатляющей: чтобы положить голову на подушку, надо было складывать под неё свою и мужнину верхнюю одежду, кроме того, сюда же были свёрнуты оба их одеяла, и только, поставив два свои кулака друг на друга, она могла лечь. В противном случае её голова висела в воздухе, настолько необъятны были её плечи.
Муж этой особы, маленький, тщедушный мужичок, едва завидев станцию, тут же выбегал на перрон, каждый раз занося в вагон гору беляшей и пирожков.
– Галя кушать хочет, – приговаривал он.
А Галя ела всё подряд, практически без перерыва и беспрерывно шурша то пакетиками с супами, бульонами и кашами, то фантиками от сладостей.
– Бедняжка, больная, наверное, – перешёптывались сердобольные пассажиры, сочувственно вздыхая.
"Наверное, я очень злая, – думала я про себя, – но мне почему-то нисколько не жалко эту женщину".
Жалко было человека, которого она в себе убивает, превращаясь в чудовище. Жалко её близких, она потихоньку и их ест. "Ну как так можно было разожраться? Молодая, не ребёнок же, свою болезнь сама себе и сотворила. Трескать надо меньше, за год вполне можно человеческий образ обрести. И сама мучиться перестанешь и близким жизнь облегчишь,"– жгли неприятные мысли.
На верхней боковой полке ехал совсем молодой мужчина, а снизу разместилась дама средних лет в ярко розовой пижаме.
Время приближалось к полудню. Все обитатели купе давно умылись, попили чаю или кофейку, кроме «боковых». Парень сверху спросил, обращаясь к даме в розовой пижаме:
– А Вы не могли бы ненадолго сдвинуть свою постель, я хочу позавтракать, хотя, можно уже и пообедать.
На что дама ответила:
– Ваше место сверху, вот там и обедайте.
Парень чуть не поперхнулся, он мог находиться на своей полке только лёжа, даже сесть здесь для него было невозможно, так мало было пространство до потолка.
Видя, что назревает скандал, я предложила парню пообедать на моём месте за столиком, что он и сделал.
"Да, поездка, скажем прямо, не из самых приятных, и попутчиков милыми людьми не назовёшь", – подумалось мне.
Мне вспомнилась одна из летних моих поездок, когда я попала в одно купе с вахтовиками. Мужчин было пятеро и все, как на подбор, неухоженные, какие-то всклокоченные и даже, как будто, не мытые. Они были с жуткого похмелья, распространяя вокруг себя ужасный запах стойкого перегара. Я, приученная отключать своё обоняние в общественных местах, днём ещё как-то дышала ртом, но ночью, потеряв контроль над своим дыханием во сне, тут же просыпалась от омерзительного амбре. Эти мучения продолжались на протяжении всего пути. Утром я «строила» мужчин чистить зубы, на каждой станции выводила их продышаться на свежий воздух.
– Мест свободных нет, поменяться ни с кем нет возможности, что же мне теперь, задыхаться? – отчитывала я их, не принимая извинений.
Пришлось отобрать у них баллон с пивом, сказала, что отдам в Москве.
Всю дорогу я думала об их жёнах.
"Как же надо не любить своего добытчика, чтобы отправить его на заработки в таком затрапезном виде, в нестиранной одежде и дырявых носках, без еды в дорогу. Женщины! Если вы их так не любите, отдайте другим, кому они нужнее, у меня столько одиноких подруг…" – думала я.
Мужики извинялись, задабривали купленными на перроне ягодами и шоколадкой. Только воздух в нашем купе не становился свежее. Так и мучилась до самой Москвы.
Так что не всегда путешествие в поезде бывает приятным. К счастью подобные казусы случаются редко и это всегда особая история.