Рассказ "Военные сборы" написал мой друг Владимир Зарембо
1.Это было в семидесятых годах прошлого века. Все четыре года обучения в стенах университета, мы проходили военную подготовку, чтобы впоследствии стать никому не нужными лейтенантами запаса.
Политическую часть нам преподавал некий подполковник, благодаря которому мы намертво запомнили и люто возненавидели наших главных врагов – армии США, Турции и Ирана, угрожавших миру, и, в частности Советскому Союзу ядерной войной.
Теорию стратегии советских вооружённых сил нам читал ещё один подполковник, а тактику, то есть способы ведения боя, в нас вдалбливал майор Волков, которого за глаза мы прозвали Волчарой. Если первые две части военного искусства мы проходили в стенах кафедры, то тактику приходилось осваивать за её пределами.
Перед тем, как выехать на холмистые поля за городом, нам выдавали автоматы без
патронов и прорезиненные балахоны для защиты от химической атаки, которые мы называли презервативативами.
Прежде чем приступить к занятиям по установлению азимута, определению высоты холмов, или грамотному напяливанию на себя презервативов, Волчара проводил курс молодого бойца. Он был один из тех ревностных служак, про которых в армии сочиняют анекдоты. Видимо до того, как вскарабкаться на военную кафедру, он долго служил в воинских частях, и относился к нам, как к солдатам - первогодкам.
Невысокого роста, кривоногий, с лицом каменной фигуры острова Пасхи, Волчара
выстраивал нас, одетых кто во что попало, в ряд и начинал витийствовать:
- Посмотрите на себя, хипы,- так он произносил слово хиппи,- недоделанные! На кого вы похожи?! Ты чего брюхо выкатил?- он тыкал пальцем в круглый живот кого-нибудь из строя,- Беременный, что ли? А у тебя чего ремень на яйцах болтается?! (В те годы модно было носить брюки с поясом гораздо ниже талии). А ты чего лохмы отрастил?! (это уже мне, тогда ещё с буйной шевелюрой). Денег на подстрижку нет? Я тебе дам рубль. (Я бы взял рубль, но он никогда не выполнял угрозы – пошурудит для видимости в кармане и переходит к следующей жертве). – Нет, вы посмотрите на этого,- далее следовало неприличное слово,- Ну что это за солдат!
Волчара горестно разводил руками, глядел в сторону, и сообщал кому-то, возможно пробегавшему мимо ежу или тушканчику:
- И это будущие воины! Разве таким должен быть солдат?- при этом он забывал, что готовил нас не в солдаты, а в будущие офицеры,- Солдат должен быть таким, чтобы каждая девка посмотрела на него и сказала: Этому можно дать! А сейчас всем надеть презер… то есть противогазы и балахоны.
- Товарищ майор, а спасут ли нас противогазы и балахоны во время ядерной войны?-
спросил любознательный воин Яша Болотный.
- От ядерной атаки поможет только простыня! – чётко доложил майор.
- Как простыня? Для чего простыня?
- Чтобы завернуться в неё, и ползти до ближайшего кладбища.
На двери военной кафедры, где проводили свободное от занятий время офицеры,
висела бумажка с надписью «РАСПИСАНИЕ ИГРЫ В ШАХМАТЫ». Далее следовал
список кто, когда и с кем играет. Значилась там и фамилия Волчары. «Надо же, какие у
нас оказывается военачальники интеллектуалы», - восхитились мы, впервые увидев
расписание. Яша при случае спросил Волкова:
- Товарищ майор, а вы хорошо в шахматы играете?
- Чего? В какие шахматы?
- Ну, у вас там, на двери написано…
- А-а-а, - протянул майор. – Да какие там на хер шахматы! Это расписание когда кому
пузырь приносить.
Справедливости ради надо сказать, что был он неплохим мужиком. Потом я узнал,
что он ещё подростком воевал в партизанском лагере в Белоруссии, откуда был родом.
Попал в плен, бежал и сражался с фашистами уже в составе действующей армии. После
войны остался на военной службе. Служил то на Украине, то в Молдавии, то в Узбекистане, то в Туркмении, словом, куда пошлёт командование. Семью не завёл, жил
один, всегда оставаясь служакой до мозга костей. С солдатами обращался грубовато, но по-отечески любил их. И мне всегда казалось, что именно такие командиры поднимают бойцов в атаку, и первыми идут в бой.
2. Итак, окончен четвёртый курс и, как итог, начались проверки нашей способности повести будущих солдат в будущие бои,- нам предстояло пройти военные сборы. Собрали нас, студентов мужеского пола со всех факультетов, в воинской части на окраине города. На территории части высилась кирпичная церковь Александра Невского, построенная в конце девятнадцатого века. Казалось бы, храм, названный в честь выдающегося полководца, построенный переселенцами в Среднюю Азию, должен был вдохновлять нас на боевые подвиги, но от былого величия церкви ничего не осталось. Она стояла полуразрушенной ещё со времён повсеместной борьбы Советской власти с религией в СССР.
В первый день сборов нам выдали кирзовые сапоги, портянки, солдатскую форму без погон и знаков различия, ремни, панамы и литровые баклажки. До самого вечера мы занимались тем, что подгоняли гимнастёрки, ушивали галифе до толщины воробьиных
лапок, драили сапоги, пришивали подворотнички, упаковывая белые полоски материи в полиэтиленовые вставки, чтобы меньше пачкались.
Оставшиеся девять дней до принятия присяги мы были предоставлены сами себе -
делай, что хочешь. Но такой вольности наши отцы-командиры позволить нам не могли.
Как это так?! Столько бесхозной и бесплатной рабочей силы будет безнаказанно
разгуливать по гарнизону! Не бывать такому! На другой день с утра нас выстроили на плацу, и подполковники военной кафедры, те, что преподавали военное искусство, приступили к отбору рабов на плантации. Они зычными голосами стали выкликать:
«Плотники есть? Кто умеет кафельную плитку класть? Кто обои может клеить?
Штукатуры-маляры имеются? Кто знаком со сварными работами?» Ребята, отозвавшиеся
на зов, выходили из строя, и каждый из военачальников забирал с собой нужных ему
умельцев.
Подполковник Хурдымурдыев опоздал на торги, и прибежал уже к шапочному разбору. Нас, неразобранных неумеек, осталось человек пять. Самыми крупными из них оказались я и Валера Мелькумов. Остальные производили впечатление одуванчиков.
- Ты что умеешь делать? – досадливо спросил меня генерал.
- На пианино могу играть, стихи писать, стенгазету нарисовать.
- Да нужна мне твоя пианина! - брезгливо поморщился маршал, и, обратившись к
Валере, задал тот же вопрос.
- Пироги могу печь. Торт «Наполеон» хорошо пеку, - с гордостью заявил Валера,
который до поступления в университет, окончил кулинарный техникум.
- Засунь свой торт себе в .., - заорал фельдмаршал.- Ну что за люди, вашу мать, ничего делать не умеют.
Я тогда подумал, что кулинаром быть легче, поскольку засунуть «пианину» в то самое место было бы куда сложнее.
- Ты хоть молоток и гвозди в руках держал?– обратился генералиссимус ко мне. Он
был в гневе от того, что опоздал, и ему достались такие отбросы. Чтобы успокоить
разгневанного вояку я сознался, что и молоток и гвозди видел. Валера тоже согласно кивнул. «Тогда пошли со мной!», - скомандовал вождь.
Он привёл нас к недавно построенному четырёхэтажному дому, завёл в подвал и объяснил:
- Видите этот подвал? Сейчас он пустой, но скоро будет полный. Жена готовит всякие консервы, и они будут храниться здесь. Для этого надо соорудить полки. Вон там лежат доски, молотки и гвозди. Вы должны прибить доски к стене. Понятно? – Мы кивнули,– Я вас буду хорошо кормить, а вы должны хорошо работать. Задача ясна?- Мы гаркнули: так точно!
Когда он ушёл, мы неторопливо принялись за работу. Спешить было некуда – у нас в запасе оставалось девять дней. Пересчитали гвозди. Покурили. Пересчитали доски.
Отдохнули. Перетащили одну доску в кладовку. Посидели, покалякали о том, о сём.
Перетащили вторую доску. Опять отдохнули. Десяток досок мы перемещали целый день.
Ближе к обеду в подвал притопал начальник. В одной руке он держал промасленный
пакет, в другой трёхлитровый баллон пива. Сел на доски, поднял баллон, и громко
хлюпая, отправил в себя четверть ёмкости. Развернул пакет, достал оттуда чебурек и стал с наслаждением его обкусывать. Пальцем показал нам на пакет, дескать, берите, кушайте. Мы съели по чебуреку,- в небольшой кладовке запахло луком.
Затем он снова приложился к баллону и выдул ещё четверть. Нам побаловаться пивом он не предложил. Съев ещё один чебурек, работодатель полез в карман галифе и извлёк оттуда бутылку водки. «Это для подшлифовки»,- объяснил он.
Опорожнив полбутылки без закуски, подполковник звучно рыгнул, развязал язык и тут понеслось. Не стесняясь в выражениях, он принялся материть начальство военной кафедры, которое, по его словам, состоит сплошь из алкоголиков, что они его зажимают, что он давно уже должен был стать полковником, но ему не дают ходу, и жаль, что нет войны, тогда бы он всем показал, как надо воевать, что жена его женщина хорошая, но дура последняя, не понимает и не ценит его, что дети не пошли по его стопам, как он их не упрашивал, а ведь это самая доходная на свете профессия, ведь если солдат спит, а служба идёт, то для офицера идут
ещё звания, довольствие и выслуга лет. Он так расчувствовался, что пустил слезу от горя за коллег, за жену, детей и отсутствие войны. Постепенно речь его перешла в бессмысленный бубнёж, голова стала клониться к галифе и застряла между ногами. В такой позе мы уложили вояку на доски и стали думать, что делать дальше. Нести его домой? – мы не знали номер квартиры, а таскаться по этажам с этим военным грузом особой охоты не было. Решили, ладно, пусть храпит здесь. Мы допили пиво, доели чебуреки, подождали, пока несостоявшийся полковник придёт в себя, и отправились по домам. В часть нам разрешено было не возвращаться на весь период стройки.
Так продолжалось все девять дней в одной и той же последовательности: до обеда
работа, приход начальника, пиво, чебуреки, водка, жалобы и глубокий сон. Мне кажется, что подполковника больше интересовало не обустройство кладовки, а возможность отдохнуть и приятно провести время подальше от глаз жены.
Мы уложились в установленный срок. Полки получились немного кривоватыми и
выглядели не очень эстетично, но художественных достоинств от нас никто и не требовал.
3. Настал день принятия присяги. В вычищенной и выглаженной форме мы выстроились перед знаменем части, с автоматом наперевес и с текстом присяги в руках. Текст мы накануне выучили наизусть, но всё же заглядывали в священный листок, боясь от волнения забыть слова, или сбиться. Всё прошло гладко, если не считать маленького конфуа, который случился с Яшей Болотным. Рассчитывая произвести эффект, он демонстративно отставил в сторону руку с текстом, сделал суровое лицо, и голосом Левитана, сообщающего о начале войны, произнёс слова присяги. Эффект получился обратный. Лучше бы он не пижонил, а заглядывал в текст. В том месте, где говорилось, что воин должен ценой жизни защищать свою Родину, Яша добавил отсебятину «… ибороться с немецко-фашистскими оккупантами». Офицеры недоумённо переглядывались, мы же с трудом сдерживали смех.
Уже во время принятия присяги я чувствовал, что с моим организмом творится что-то неладное. Крутило живот, подступала тошнота, порхали мухи перед глазами, и всё время хотелось в туалет. Я пытался сдерживать позывы, но мне это давалось всё труднее. В конце концов, я не выдержал и, боясь опозориться перед товарищами, помчался в туалет.
Посмотрел на использованную бумажку – она была красная от крови. В гарнизонной
санчасти майор-кореец, выслушав меня, хитро улыбнулся, подмигнул и сказал: «Ты где, парень, эти симптомы прочитал? В медицинском справочнике? От сборов откосить хочешь? Не получится. Будешь служить, как все. Свободен». «Но у меня кровь идёт»,- продолжал настаивать я. «Пойдём, посмотрим, какая у тебя кровь идёт. Может ты её из носа наковырял». В туалете майор встал рядом со мной, и когда в очередной раз из меня
вылилось всё, я протянул ему бумажку. «Это же дизентерия! – охнул он. - Только этого нам не хватало!»- глаза у корейца обрели круглую форму, и он заспешил в санчасть, стараясь держаться от меня на расстоянии. В санчасти написал что-то на бланке, вручил его мне и сказал, чтобы я немедленно ехал в военный госпиталь.
В госпитале меня пичкали какими-то лекарствами, и уже дней через десять всё прошло. Я попросил выписать меня, поскольку хотелось принять участие в боевых действиях вместе со своими товарищами по оружию, но мне отказали, заявив, что нужно выдержать карантинный срок. Через месяц я вернулся в часть, но учения уже прошли. Тем не менее, мне, как и всем остальным, выдали значок ГТО (Готов к труду и обороне), и удостоверение, что я отлично отработал на учениях манёвры «взвод в нападении» и «взвод в обороне», в которых я не участвовал.
Владимир Зарембо