Лыжня

 

Уроки в школе начинались во вторую смену. Значит – ура! - можно встать на лыжи. Валенки, с вечера мокрёхонькие, за  ночь просохли. Обулся. Натянул старое зимнее пальто, из которого вырос, и оно стало уже не пальто, а почти куртка, только рукава коротковаты. Варежки матерчатые по руке. В сарае дожидаются своего часа лыжи и бамбуковые палки. Но прежде бабушка, уполномоченная родителями надзирать, в приказном порядке обязала тарелку шершавой пшенной каши съесть.  Без молока, но с духмяным, деревенским подсолнечным маслом. Давлюсь пшёнкой, а сам размечтался: вот бы крепления на лыжах поменять. У меня мягкие – из сыромятных ремешков. А хорошо бы полужёсткие. Они лучше ногу держат. Но с другой стороны – валенки для полужёстких не подходят. Как поёт, над собой изгаляясь, вечная балаболка и дворовая шутиха, бобылка Шурка Корявина: «Валенки, валенки.! Эх, да не подшиты стареньки». Поёт да ещё пританцовывает, растоптанными  валенками притопывает. Почитай, весь двор в валенках да ватниках. Народ ещё окончательно от войны не очухался, на  глоданных костях мясо не наросло. Если кто полупальто из бобрика справит, всем двором обновку обсуждают. А некоторые и обмыть втираются. У одного Аарона Исааковича  пальто строено с каракулевым воротником и обут он в белые фетровые, тёплые  бурки-ботфорты на кожаной подмётке с кожаными же головками и пятками. Но, он  директор, хоть и маленького, но завода. Ему в ватнике ходить невместно.   Я же о  жёстких креплениях  и не мечтаю. Там нужны ботинки. А как их покупать, когда я  безостановочно расту, значит, и ноги растут. Да и не по карману лыжи с ботинками родителям. Жизнь хороша, когда живёшь по средствам. А когда не хватает – родители то и дело ныряют в кассу взаимопомощи. Да и туда не нарыряешься –  сами знаете, какие  доходы у медиков,  следовательно, и взаимопомощь согласно доходам.
 И, вот, скольжу по лыжне, проложенной в кювете вдоль  улицы. Ших-ших, Ших–ших -  по накатанному снегу! Взы-взы – впиваются острия палок в  наст обочь лыжни. Мороз градусов пятнадцать. А мне и нипочём. Чую, только щеки нажгло. Ветерок в лицо, вроде, слабенький, а ветерок. Наконец, Урал. Теперь на другую сторону  наискосок по снегу, наметённому поверх серо-зелёного льда, исчерченному  следами от лыж. Здесь ветерок настырнее, норовит забраться за ворот. А шарф я сроду не носил. Девчачье это дело в шарфы да шали кутаться. Тут главное – поскорее пересечь реку - и в Рощу. Там деревья, кусты. Они от ветра укроют. Ших-ших!
Вот и Роща. Будний день, морозец, утро. В Роще никого.  И  славно! Предо мною два пути, размеченные согласно маршрутам. Вдоль лыжни вёшки. Там. где зелёные – три километра пути. Красные – дистанция в пять километров. Без вёшек нельзя – заплутать можно, лишка хватануть. Снег  исчерчен следами лыж празднокатающихся. Но я-то себя спортсменом числю. В секцию  собрался записываться. Там, ребята сказывают, лыжи с жёсткими креплениями бесплатно дают. Правда, не всех берут. Надо сперва доказать тренеру, что ты готов бежать и на лыжне не скиксуешь. Нетрудно догадаться;  выбрал ту, где пять. Ии - эх! А хорошо зимой в лесу! Сладостен запах  морозного воздуха, обжигающего ноздри на вдохе. А  выдох – садится куржаком на опушенные  уши шапки и оторачивает белым поднятый воротник пальтишкокуртки. Но за пазуху не лезет, пока бегу, не останавливаюсь. А горлу зябко. Тут бы шарф не помешал, но где там! А лыжи славно скользят по сухому, промороженному снегу и лыжня накатана –  эвон,  сколько народа по ней пробегает и в воскресенье, и в будни! Бегу: Ших-ших! Старый лес заканчивается – громадные вязы, подставлявшие грудь метельным вихрям, а потому чёрно-белые, расступаются, пропуская меня на простор Большой Поляны. Тут ветер окорота не знает. Начинает припекать коленки через тонкую байку лыжных штанов, сшитых мамой. Надо было надевать подштанники, в просторечии – кальсоны. Но где я, а где кальсоны!!! А ветер явно усиливается и поддувает, под пальтецо моё куцее. Надо бы вернуться в лес. Но где там! А дистанция? Я же решил, что надо бежать пять км. Надо же доказать самому себе, что могу!  Через некоторое время  размеченная лыжня опять ныряет в заросли: Ших-ших, Ших-ших! Вдруг слышу за спиной: «Эй, парень! Лыжню!». Оборачиваюсь: это военные в шинелях, и шапках с ушами, завязанными на затылке с вещмешками за плечами – сколько их! Первый – немолодой уже дяденька  с усами, выбеленными морозом. Следом тоже дяденьки, но много моложе. Ступаю с лыжни вправо, а там глубоко.  А лыжня – дело такое: коли не тянешь, уступи. Тем более, мне ли, мальчишке тягаться с этакими молодцами! Ходко идут мимо военные: шаг широкий, попеременный, скользят легко, крепления у них полужёсткие – они в сапогах, палки дюралевые. На лыжах, там, где загиб,  белой краской проставлены аккуратные номера.  Сколько их на лыжне – конца и края не видно! Ясное дело, у них марш-бросок.  Они идут, а меня всё больше  пробирает холод. Но вот и последний проскользил мимо. Ших-ших! Выбираюсь из сугроба на лыжню и вижу, что на правой лыже развязались сыромятные шнурки, стягивающие петлю, куда всовывается валенок. Вот незадача –  не проверил, дурила, - ругаю сам себя. Снимаю лыжу, стаскиваю варежки, начинаю починку. А дырочка, в которую надо просунуть шнурок маленькая, шнурок – только название, что шнурок. На деле – тонкий кусочек сыромятной кожи, который никак не просовывается. Пальцы моментально прихватывает холодом. А шнурок всё не просовывается. Растираю руки, дышу на них, и вновь пытаюсь. И опять никак. Прячу  руки в карманы. Вроде бы отошли. Но и после дело не идёт. Снимаю вторую лыжу и решаю идти пешком. Подхватываю лыжи и палки. Но прежде натягиваю варежки. А они холоднючие и волглые, и уже схватились ледком. Делаю шаг, другой, третий… лыжня ног не держит. Хотя, сколько во мне веса? Папа  говаривает: «Вес бараний». А по снежному целику и вовсе хода нет – проваливаюсь почти по пояс. Снег забивается в голенища валенок. Беда! Замерзаю! А город рядышком - виднеется меж деревьев на высоком речном откосе. Дым из печных труб поднимается вверх, ветер дым ухватывает, дергает, словно вместе с дымом и трубы печные норовит оторвать. Хорошо бы сейчас у печки постоять, руки к изразцам приложить. Снова выбираюсь на лыжню, и опять пытаюсь вдеть сыромятину совсем непослушными пальцами.  Наконец-то получилось. Надо бы покрепче увязать, но уже сил нет, и пальцы ничего не ощущают.  Потом-потом ...  Встал и пошёл. Думаю себе: на ходу отогреюсь. А прежнего хода не получается. Кажется, не иду, а плетусь, на крепление поглядываю – не развязалось бы опять. Связал-то на живульку. И руки палки не держат.
Но  вот и спортивная база показалась. Зелёной краской крашена, поскольку армейская. Возле базы знакомые лыжи с номерами поставлены – воткнуты в снег. А военные, видно, внутри. Бросаю лыжи и поднимаюсь по лестнице наверх. Помещение полнёхонько. Военные, а они, судя по черным погонам с пушками крест-накрест, обшитым по краям позументом, курсанты «Зенитки». Прихлёбывают  горячий чай из алюминиевых кружек, дуют на края, чтобы не обжечься, белозубо смеются, галдят, жуют какие-то пирожки. А мне в радость, что хоть тепло. Заметили меня:
- А, парень! Догнал нас? Ты, брат, шустрый!
Стаскиваю варежки, чтобы положить их ближе к печке.
- Да ты руки приморозил!  Товарищ капитан, тут малый руки отморозил.
Теперь  вижу: тот, кто кричал мне, требуя уступить лыжню – офицер с усами.
 -Товарищ капитан, может снегом?
- Отставить снег, Палагин! Надо чем-то мягким.
- Товарищ капитан! А шарфом?
- Молодец, Кузьменко! Действуй.
И Кузьменко, выпростав из-под шинели шарф, принялся растирать мне закоченевшие кисти рук, всё время переспрашивая: «Чуешь?» 
А капитан поучал: «Товарищи курсанты! Слушай меня внимательно - Все разом умолкли -  Ни в коем разе не снегом! Снег травмирует кожу, которая и без того обожжена морозом! Только чем-нибудь мягоньким. Мы на фронте при случае  пользовались  портянкой. Запомнили?»
- Так точно! – Дружно гаркнули курсанты.
- Отошли пальцы? – спросил меня капитан.
- Кажется, - пролепетал я.
- Не ответ, боец! Что ты нюнишься, себя жалеешь!  Как надо отвечать?
- Не знаю…
- Либо « Так точно, товарищ командир!». Либо «Никак нет» Но, правильнее отвечать «Так точно». И - вперёд». - Он поучал строгим, командирским голосом, но глаза его серые под кустистыми пшеничными бровями смотрели на меня сочувствующе и улыбчиво. – Ну, отошли руки?
- Так точно, товарищ командир…
- От, молодца! В армии плохому не научат! Беломытцев! Дать бойцу чая и пирожков.
В углу стояли два армейских зелёных термоса. У термосов распоряжался немолодой дядька со старшинскими погонами. Из одного термоса он почерпнул крепчайшего и сладчайшего чая. Из второго - пару тёплых пирожков, как оказалось, с картошкой. И тут я понял, насколько устал, промёрз и голоден.
-  Рота! Слушай мою команду: Выходи строиться! – скомандовал капитан.
Курсанты затопали сапогами вниз по лестнице. Я залпом допил чай и вернул кружку старшине. Второй пирожок дожевывал уже на улице, глядя, как курсанты разобрали лыжи, взяв их, как винтовки, на плечо.
- Сам дойдёшь до дома? – спросил меня капитан.
- Дойду… Ой..! Так точно, товарищ командир!
- Держись, боец!
Впереди ждала дооолгая дорога через Урал. К обеду ветер нагнал мороз пуще прежнего. Варежки, конечно же,  не просохли, а потому проку от них чуть. Даже наоборот. Шиииих-шиииих – слышалось, когда я еле двигал лыжами. А острия палок уже не издававли бодрого взвизгивания, вонзаясь в снежный наст. Я их просто волок за собой, надев петли на запястья, так как  рук уже  не чуял. Но идти надо. Никто за меня этот путь не пройдёт, раз сам вызвался.  Дома, скинув на ходу пальтецо, кинулся к печным изразцам, приставил к ним растопыренные пятерни, прильнул иззябшим телом. Пальцы согрелись и вмиг начали походить на хорошо проваренные сосиски. В школу, понятное дело,  я опоздал. Но это другая и не самая весёлая история, её и  поминать не хочется. Помнятся, и по сей день: мороз и солнце, шершавящий лицо встречный ветер, поблёскивающая на солнце накатанная лыжня – пятикилометровка. Я, всё же, её одолел. А ещё - курсантский мягкий шарф, разрумяненные, улыбчивые лица молодых ребят, чай из армейского термоса и пирожки с картошкой. А ещё - капитанова наука. Его сочувствующий взгляд и ободряющая улыбка. Столько всякого случилось за жизнь, да не всё отложилось в памяти. А это – помню. Иногда, кажется, будто слышу  капитанов голос: Он, улыбаючись одними глазами, поглядывает на меня: «Вспоминаешь ли, боец, науку побеждать?»
- Так точно, товарищ командир! – отвечаю я по Уставу. – Буду помнить, пока лыжня предо мною стелется! – И добавляю неуставное. - Негоже доброе забывать.