Было это в середине 1970-х. На календаре был конец февраля, но сибирская зима и не собиралась сдавать свои позиции – мороз за 25 градусов, не спадая, вот уже более трёх недель испытывал сибиряков на прочность. А те и не думали сдаваться. Такая погода была для них привычна, а яркое солнце и без единого облачка голубое небо предвещали скорую весну, поднимая всем настроение.
В преддверии окончания сезона команда студентов прибыла в небольшой городок, в районный центр сибирского региона, на финальные соревнования по хоккею с шайбой среди команд, представляющих интересы организаций Западно-Сибирской железной дороги.
Команда студенческой сборной из института железнодорожного транспорта, состоявшая из 17-ти полевых игроков и 2-х вратарей, одним из которых был Александр Михеев, расселилась в нескольких номерах местной гостиницы. Тренеру команды Юрию Михайловичу Сухотину достался одноместный номер, а остальные разместились в многоместных. В одном, наиболее вместительном, четырёхместном номере, в который на правах старшего заселился капитан команды Владимир Пахалин (все игроки команды называли своего капитана коротким прозвищем «Паха») команда решила устраивать общие собрания перед началом игр и после их завершения.
Если всем членам команды удалось комфортно расселиться в отдельных, пусть и многоместных номерах, то вратарям команды несколько не повезло. Им пришлось разместиться, что называется, «с подселением». В трёхместном номере у вратарей Саши Михеева (или в команде коротко «Михея») и Жоры Щепьева («Щепы») соседом оказался мужичок, вовсе не имеющий никакого отношения к хоккею.
На вид мужичку было лет 45. Он был в этом городке в командировке и прибыл сюда, как он рассказал ребятам, в составе небольшой группы из четырёх бухгалтеров-аудиторов – проверяли работу бухгалтерии какой-то организации. Группа эта была тоже из областного центра, как и студенческая команда. Получалось, что вроде бы как «земляки».
Неудобство соседства с этим весьма странным «земляком» ребята-вратари ощутили с первой же минуты совместного пребывания в одном номере.
Во-первых, сосед был заядлым курильщиком. И поскольку запрета на курение в номерах данной гостиницы не существовало, Николай Константинович, а именно так он представился своим соседям по номеру, практически никогда не выпускал изо рта постоянно дымившуюся «беломорину». Едкий запах выкуренного табака так заполнил воздушное пространство гостиничного номера, что все попытки ребят проветрить помещение были для них безуспешными. Открытие форточки на короткое время (снаружи-то было под 30 градусов ниже нуля) и пропуск в комнату клубившегося паром свежего морозного воздуха ни к чему не приводили. Николай Константинович, как нарочно, сразу же после проветривания всовывал себе между зубов новую папиросу, смачно её прикуривал, долго противно дымил, не обращая никакого внимания на замечания парней. Впрочем, обращать на что-либо внимание ему было попросту затруднительно, поскольку постоянным вечерним состоянием соседа в гостинице было его нахождение под приличной «мухой».
А во-вторых, этот алкаш-бухгалтер имел нездоровый интерес к прослушиванию радиопередач на своём «походном» всегда громко «оравшем» транзисторе.
Каждый вечер, хорошо «пригубив» где-то в номере своих коллег-сослуживцев, с дымящейся папиросой он, изрядно пьяный, заваливался на свою полутораспальную кровать. Затем он бережно укладывал себе на живот злополучный транзистор, «врубал» его на полную, и, удерживая радиоприёмник обеими руками, постепенно засыпал, не вынимая изо рта свою проклятую «беломорину». Пока курильщик засыпал, папироса затухала и уже холодной выпадала из его приоткрывшегося во сне рта. А потому такое развитие событий, слава богу, не приводило к пожару. Следом выпадал из его рук транзистор, сползая с живота на кровать, что позволяло ребятам его отключить и наслаждаться тишиной, прерываемой редкими всхрапываниями уснувшего соседа.
Как-то в один из вечеров Александр отдыхал в номере после очередной проведённой игры турнира. Он решил почитать прихваченную с собой из дому толстую книжку с приключенческими детективами. Тем более «Щепа» где-то «заблудился», видимо заболтавшись с кем-то из ребят в другом номере. Николай же Константинович, судя по всему, ещё не успел принять свою привычную дозу вечернего горячительного. Будучи в номере один, Александр хорошо проветрил комнату и, лёжа в своей постели, наслаждался расслаблением всех натруженных за время дневного матча мышц, более или менее чистым воздухом, чтением и тишиной.
Но такая непривычная тишина длилась недолго – скоро дверь с грохотом распахнулась, и в номер ввалился «кривой, как турецкая сабля» землячок-сосед. Закуривая на ходу очередную «свежую» папиросу, он, шатаясь, направился к своей прикроватной тумбочке. Его кровать стояла у стены слева, если считать от входа в номер. Кровати же его «однокамерников», как в шутку себя называли вратари-студенты, располагались у стены противоположной. Причём кровать «Щепы» находилась ближе ко входу, а Сашина – в углу, у окна. Саша как раз сейчас лежал головой к окну, а потому ему было очень удобно созерцать всё то, что происходит в номере.
Сосед, неуверенно переступая с ноги на ногу и заметно покачиваясь, выдвинул верхний ящик тумбочки, подобно фокуснику медленно достал из него почти доверху наполненную окурками пепельницу и, водрузив её на один из стульев, придвинул стул ближе к левой спинке своей кровати.
«Ай да сосед! – восхитился про себя Саша. – Казалось бы, пропил всё на свете, а об окурочках всё ж не забывает. Запасливый, чёрт! А вдруг папироски кончатся? А они вот тут рядом, «бычки» жирненькие. Бережёт уши, чтобы не опухли».
Тем временем сосед зацепил рукой подушку, лежавшую у правой спинки кровати и, небрежно бросив её на противоположную сторону, намеревался лечь на кровать лицом к окну. Изрядно потоптавшись перед кроватью на месте, сосед повернулся, наконец, к ней задницей и, подкосив ноги, совсем не напрягая никаких мышц, буквально упал на кровать. Но главным его намерением, которое без труда читалось смотревшим на происходящее Александром, было поскорее занять горизонтальное положение. И он его занял. Сначала завалился на бок, потом с огромным трудом закинул на кровать ноги, затем, подобно червяку, немного поизвивался и, наконец, оказался лежащим на спине. И тут же Александр увидел у соседа на животе зажатый в его обеих руках злополучный транзистор.
«Вот же блин, где ж он его прятал, что так быстро сумел найти?» – разочарованно подумал о предстоящем радиогрохоте Александр.
Пока «Михей» сожалел о несбывшейся тишине, папироса соседа, словно труба паровоза, продолжала вовсю дымить, а включённый на всю мощь транзистор уже оглашал помещение номера ритмичной узбекской мелодией. Она разрезала тишину энергичными звуками узбекского барабана (дул или дол, как там его на самом деле по-узбекски?) и высоким «блеющим» голосом певца из Средней Азии.
Правда, алкоголь быстро взял своё. Не прошло и 5-ти минут, как аудитор уже впал в глубокий сон. Его папироса погасла и выпала изо рта на подушку, застряв между ней и шеей курильщика. Руки спящего соседа расслабились, выпустив из своих «захватов» радиоприёмник. И тот, громко гремя и, при этом, вибрируя, стал съезжать с живота спящего на постель, но только не на свободный край кровати, а на край возле стены. Как только центр тяжести приёмника достаточно сдвинулся, транзистор быстро съехал на постель под стену и по инерции продолжил своё движение прямо в щель между стеной и кроватью. Громыхая, он, упал под кроватью на пол, откуда с ещё большей громкостью продолжал слать в эфир мелодии Средней Азии.
И тут в номер вернулся «Щепа». Открыв дверь, он, услышав сумасшедше громкие звуки радиоприёмника, медленно прошёл вглубь комнаты к круглому столу, который стоял посередине номера. Принюхавшись и исказив своё лицо гримасой отвращения, он с презрением сначала посмотрел на спящего соседа, потом на стул, на котором стояла полная окурков-«бычков» пепельница, после чего выругался.
– Вот же, б<***>ь, свинья! – глядя на всхрапывающего соседа, негромко процедил сквозь зубы «Щепа». Затем он заглянул под кровать со стороны прикроватной тумбочки, попытавшись разглядеть, где лежит радиоприёмник. Но кровать имела такую конструкцию, что щель между ней и полом была величиной не более 15 сантиметров, а потому «Щепа» не смог ничего под ней увидеть. Поэтому он подошёл к шифоньеру, стоявшему у стены напротив окна, где к его боковой стенке были прислонены вратарские клюшки ребят, «вёсла», как их часто называют хоккеисты. Взяв одно «весло» он просунул его под кровать и с силой вышвырнул оттуда оравший транзистор. Но сила «щепиного» броска оказалась излишней, и «весло», вылетев из-под кровати по инерции, ударило по ножкам стоявшего у кровати стула, на котором находилась доверху заполненная окурками пепельница. Стул пошатнулся и, громыхая, упал на бок. Пепельница слетела с него на пол и опрокинулась, а вся куча находившихся в ней «бычков» разлетелась в разные стороны, причём их бОльшая часть оказалась под столом.
– Ну, ё<*> твою мать! – буквально взревев, прорычал «Щепа» и, со злобой крутнув ручку выключения оравшего транзистора, обиженно кряхтя, на четвереньках полез под стол собирать окурки обратно в пепельницу.
Александр, беззвучно смеясь, всё же тихо прыснул и, прикрыв лицо открытой книгой, заслонился от «Щепы», чтобы тот не увидел его смех.
– А тебе, «Михей», только бы ржать? – раздался всё-таки из-под стола «щепин» недовольный голос, в ответ на который Александр, отодвинув книгу от лица, уже рассмеялся во весь голос.
При разговоре «Щепа» картавил подобно Ленину, не выговаривая букву «р». Поэтому слово «ржать» у него прозвучало примерно как «г'жать», что добавляло Александру весёлости в этой и без того очень забавной ситуации.
– Убил бы на х<**> алкаша этого! – неслось из-под стола. – Засг'ал весь номег', пидог'!
Наконец собрав все разлетевшиеся окурки обратно в пепельницу, «Щепа» понёс их выбрасывать. Мусорка в виде цилиндрического ведра с круглой крышкой, открывавшегося нажатием педали, стояла в небольшом тамбуре на входе в номер под расположенным там умывальником. Вот только крышка мусорки не открывалась полностью. При нажатии педали крышка не занимала вертикального положения, а приоткрывалась всего лишь градусов на 35-40. Нажав ногой на педаль и открыв крышку, «Щепа» с трудом просунул под крышку переполненную «бычками» пепельницу. Но, опорожняя пепельницу в ведро, он всё-таки зацепил горкой окурков за край крышки и несколько окурков выпали из пепельницы мимо ведра на пол тамбура.
– Ё<*>ана в г'от, – возмущённо выругался «Щепа». Затем он унёс пустую пепельницу в номер на стол, а потом, вернувшись в тамбур, стал собирать не попавшие в мусорку окурки.
Спящий Николай Константинович, в то время когда «Щепа» «буйствовал» с орущим транзистором, перевёрнутым стулом, упавшей пепельницей, разлетевшиеся окурками и мусоркой, преспокойно спал, но при этом затих и даже не всхрапывал.
Но когда «Щепа» вернулся к мусорке, собрал валявшиеся на полу окурки и нажал на педаль, чтобы отправить «бычки» внутрь, тут сосед вдруг громко всхрапнул, с каким-то трескающим шумом затягивая воздух внутрь лёгких. Звук этого храпа был очень резким, похожим на храп лошади.
Такой громкий храп «Щепа» посчитал прямым издевательством над собой.
– Ну, с<**>а дг'аная, щас я тебя пг'оучу! – и он раз пять резко ударил ногой по педали мусорки. Крышка при этом издала громкие звонкие звуки, но ожидаемого пробуждения пьяного соседа «Щепа» не добился. Он добился другого эффекта, совсем неожиданного для обоих ребят-хоккеистов.
Николай Константинович, спавший на спине, вдруг стал, не сгибая, поднимать свои ноги над кроватью градусов так на 30, а затем, резко опустив их обратно и используя при этом силу инерции, приподнял своё туловище и уселся на кровати с вытянутыми ногами. Всё бы ничего, ну, сел себе человек резко на кровати, и что тут необычного? Ан нет, дело в том, что глаза у соседа были широко открыты, но видны были лишь одни белки, а радужная роговица глаз скрывалась где-то вверху под веками. Глаза, если можно так выразиться, смотрели ему в лоб, но изнутри черепной коробки. При этом наш бухгалтер широко открыл рот и, будто задыхаясь, пытался втянуть в лёгкие как можно больше воздуха. Шумно, с каким-то сипом втягивая воздух, он ко всему прочему ещё издавал громкие звуки, похожие на что-то вроде этого:
– Иии-ыыыыыыыыыыы, – звучало на каждом его вдохе. После чего он закрывал глаза и наотмашь падал назад на свою подушку, практически беззвучно выдыхая при этом воздух. И такое движение «сесть-лечь» с необычным звуковым сопровождением всасывания воздуха он исполнил четыре раза подряд.
Саше при виде этого «зрелища» стало как-то не по себе, а «Щепа», это было видно по нему, струхнул основательно. Он, ставший инициатором этого события, оторопел и медленно подойдя к кровати «Михея», сел у него в ногах и вкрадчиво спросил у «Михея»:
– Б<***>ь, он щас тут не помг'ёт ненаг'оком, боты свои не завег'нёт, а, «Михей»?
Но всё благополучно закончилось. Николай Константинович, после четвёртого «отпада» на подушку, преспокойно повернулся на бок, к стенке, и умиротворённо засопел, проспав в таком положении до утра.
Утром, когда Николай Константинович, как всегда проснувшись раньше всех, покинул номер, отправившись к своим коллегам на опохмелку, «Щепа» поделился своими вчерашними впечатлениями с Александром:
– Пг'едставляешь, «Михей», а я действительно вчег'а чуть не обосг'ался, думал соседу кг'анты.
А днём того же дня, последнего дня пребывания ребят в этом городе, сосед-аудитор «отчебучил» ещё одну «хохму». И всё происходило так.
Все игры финала хоккейного чемпионата проходили на ледовой площадке местного стадиона под открытым небом на морозном воздухе.
Студентам в этот день предстояла последняя игра турнира. Команда шла в лидерах, и последнюю игру ей было достаточно сыграть вничью, чтобы занять первое место в чемпионате и завоевать при этом медали так называемого «высшего достоинства» вместе с чемпионским командным кубком. И, предвосхищая события, скажем, что эту игру ребята-студенты выиграли и стали победителями турнира. Но, как вы понимаете, рассказ не об этом.
Итак, игра проходила днём без искусственного освещения ледовой площадки. Просто над ледовым полем светило яркое февральское солнце. Вокруг хоккейного поля на окружающих его заснеженных трибунах, несмотря на приличный мороз, собралось довольно-таки много зрителей, а местА в первых рядах трибун вообще были полностью заняты местными любителями хоккея.
Тут в игре случилась очередная остановка. И чтобы она продолжилась, судьи вот-вот должны были выполнить вбрасывание шайбы в игру в зоне защиты соперников студентов. «Михей» сегодня, в отличие от «Щепы», сидевшем «на лавке», защищал ворота своей команды. Выкатившись из своих ворот немного вперёд и стоя «на трёх точках», то есть оперевшись и переложив весь свой вес на клюшку-«весло», Александр внимательно следил за действиями арбитров и вбрасыванием шайбы.
Зрители на трибунах в ожидании продолжения игры примолкли. Но тут у борта ледового поля, там, где заканчивается закругление лицевого борта и начинается ограждение за воротами, как раз слева от Александра появился наш аудитор-бухгалтер. Не нужно удивляться тому, что он был на хорошем «взводе». Несмотря на холодную погоду, ему, судя по всему, было жарко. Его полушубок широко распахнулся, шарф развивался на груди, бесформенная кроличья шапка съехала набок. Появившись у борта, он «благим матом» заорал на весь стадион:
– «Михе-е-ей», мать твою за обе ноги! Ты што ль? Тудыт твою в качель! «Михей», давай шайбу! Ша-а-ай-бу! Шай-бу давай!
Приумолкнувшие было трибуны, ответили на это нестройным смехом. А оба судьи невольно отвлеклись от ввода шайбы в игру, повернув свои головы в сторону возмутителя спокойствия, так неистово оравшего не с трибуны, а прямо от борта площадки.
А возмутитель не останавливался на этом. Видя, что первые ряды трибун заняты и свободных мест для него там нет, неугомонный зритель, продолжая во всю глотку орать: «Шай-бу, шай-бу!», вдруг стал карабкаться на борт, имея целью усесться на борт сверху, на узкую доску, обрамляющую верхушку борта. Причём намеревался сесть таким образом, чтобы свои ноги свесить внутрь хоккейной площадки.
Видя такое безобразие, один из судей, просигнализировав второму, чтобы тот повременил вводить шайбу в игру, тут же подъехал к нарушителю и потребовал от него, чтобы тот удалился на трибуну. Но наш бухгалтер с этим и не думал соглашаться. В конце концов, он, желая, чтобы назойливый судья отстал от него, стал отталкивать судью обеими руками. Но, потеряв своё хлипкое пьяное равновесие на вершине узкого борта, полетел спиной вниз за борт, свалившись в снег снаружи ограждения ледового поля. И, слава богу, что там были высокие сугробы пушистого снега, в один из которых он успешно воткнулся. Рыхлый снег от удара тела нашего горе-болельщика взлетел кверху, тут же следом опустившись ему на лицо и грудь, хорошо замаскировав неудачника. И лишь его ноги остались после падения «не замаскированными». Они остались торчать из сугроба, – оба ботинка упёрлись пятками о верхнюю часть борта с его наружной стороны.
Случившееся вызвало огромный интерес у болельщиков. Они гудели и свистели, когда шли разборки судьи и этого пьяного субъекта. Зашумели они ещё сильнее тогда, когда субъект, не удержавшись на борту, рухнул в снег и, весьма долго пролежав в сугробе неподвижно, вдруг зашевелился, а зашевелившись, несколько раз безуспешно пытался выбраться из снежного плена, беспомощно там барахтаясь. А когда, наконец, горе-зрителю всё-таки удалось выползти из сугроба, подняться и, заметно шатаясь, покинуть территорию стадиона, одобрительный гул трибун засвидетельствовал, что болельщики на трибунах полностью переключили своё внимание с хоккея на эти забавные «похождения» их пьяного коллеги.
Итак, как уже сказано выше, студенческая команда выиграла кубок турнира. Было награждение игроков команд-призёров памятными медалями, было вручение команде-победительнице переходящего кубка. Всё было в хороших традициях окончания финальных спортивных соревнований. Только не было одного – шампанского в победном кубке, глоток которого каждый из членов команды-победительницы по традиции всё-таки должен был выпить прямо из кубка.
Поэтому уже в гостинице были определены «гонцы», рванувшие за шампанским и продуктами. Предстоял путь домой и празднование победы прямо в вагоне вечернего поезда. Домой ехать предстояло сравнительно недолго – вечер и ночь, а утром поезд уже прибывал в родной город. Все члены студенческой сборной, в один миг собрав в свои огромные баулы хоккейную амуницию и личные вещи, быстро подтянулись в номер к своему капитану «Пахе». Радость победы выплёскивалась наружу, все оживлённо болтали друг с другом, ликовали и смеялись. В этом эмоционально заряженном состоянии они и покинули гостиницу, гурьбой направившись на железнодорожный вокзал.
Ну, а дальше был путь домой.
Билеты в поезде у команды были приобретены в пять идущих подряд друг за другом соседних купе в конце предпоследнего вагона поезда. В среднем из этих пяти команда и устроила своё празднование победы. И благо, что остальные купе в вагоне были пусты. Тому была простая причина – непопулярны в зимнее время поездки в Кулундинскую степь. А потому празднование победы в отсутствие «чужих» глаз было довольно шумным и долгим – до глубокой ночи. И было, как пожелал того тренер Юрий Михайлович, шампанское в кубке, который обошёл по кругу и побывал в руках (и в губах) у каждого из членов команды во главе с ним самим. Потом был походный ужин, привычный для многих из игроков-студентов, проживавших в студенческой «общаге». А к ужину была водка, разливаемая парнями в тонкие стаканы из-под чая в мельхиоровых подстаканниках, которые подала в купе на широком столовском подносе проводница в самом начале пути. Водка, о которой тренер посчитал не вправе даже заикаться в гостинице, всё же оказалась на маленьком купейном столике. Её, как всегда бывает в таких случаях, в конце концов, естественно, не хватает. Тем более спортивный сезон у команды был успешно завершён. И почему бы этот успех хорошо не отметить? По-мужски, как потом главный «хохмач» команды Славка ГрузИнов, (кратко в команде его звали «Грузин»), рано завалившийся спать в своём купе и проспавший бОльшую часть полуночного «сабантуя», уже по приезду в родной город назвал так: «НабралИсь до зелёных соплей, до поросячьего визга!»
Но это было уже потом, утром, когда большинству парней с похмелья было совсем не до шуток и веселья.
А сейчас «сабантуй» был в самом разгаре. А ещё где-то там впереди состава был вагон-ресторан, и, понимая, что водки может не хватить, двое «разведчиков» – защитник Игорь Степашкин (коротко «Гарри») и его закадычный друг «хват» (вратарь) «Михей» – в какой-то момент втихаря от всех отправились искать этот желанный вагон впереди состава.
Но далеко от своего вагона парням, по воле случая, уйти не удалось.
Перешедши в соседний вагон и пройдя мимо пары закрытых купе, они подошли к тому, дверь которого была нараспашку. Из купе буквально валил табачный дым, слышалась громкая мужская речь и звонкий женский смех. Ясно, что в купе гуляла компания явно подвыпивших людей. И «Михей», который шёл по коридору первым, из любопытства притормозив у открытой двери, заглянул внутрь. И кого же он там увидел?
На нижней, той, что была слева от студентов, полке спиной по ходу движения поезда сидел очень хорошо «подогретый» спиртным и очень хорошо знакомый «Михею» персонаж, его бывший сосед по гостиничному номеру бухгалтер-аудитор Николай Константинович.
Видимо «купание» в сугробе, происшедшее с ним на финальном хоккейном матче, и прогулки в распахнутой одежде на морозном воздухе привели его в более-менее сознательное состояние. Поскольку чуть мутноватый взгляд Николая Константиновича, направленный на проходившего по коридору мимо купе Александра, всё-таки позволил ему узнать проходившего. И Николай Константинович тут же громко воскликнул:
– «Михей», мать твою за обе ноги! Ты што ль? Тудыт твою в качель! А ну-ка давай, давай заходи к нам, дружище! Заходи, и друга своего заводи!
Оказалось, что и группа бухгалтеров-аудиторов возвращалась домой тем же поездом, что и студенты-хоккеисты.
Николай Константинович протянул Александру правую руку для приветствия и, когда тот подал ему в ответ свою, крепко сжал ладонь Александра в своей ладони и насильно потянул «Михея» за руку в купе. Александр вначале попытался сопротивляться этому насилию, но, поняв, что это бесполезно, что попал в крепкие «клещи», прекратил сопротивление и, со смехом проходя в купе, поздоровался с компанией.
Николай Константинович усадил «Михея» справа от себя в углу купе возле проёма двери. «Гарри», тоже поздоровавшись со всеми, обосновался в другом углу напротив «Михея».
Слева от Николая Константиновича за столом у окна сидел его коллега примерно такого же возраста. На противоположной нижней полке, куда уселся «Гарри», касаясь своими острыми коленками коленей Николая Константиновича, сидел ещё один щупленький мужичок неопределённого возраста. А у окна в углу, оперевшись на стол обоими локтями и подняв кверху кисти тонких рук, сидела яркая на вид женщина-блондинка лет так 35-ти – 38-ми в ажурной тёмно-красной вязаной кофте с чуть полноватыми губами, окрашенными губной помадой, схожей по цвету с цветом кофты. В левой руке у неё был тонкий стакан с налитой «на донышке» водкой. А в правой она элегантно держала между двумя своими длинными пальцами дымившуюся длинную и тонкую сигарету тёмно-коричневого цвета.
«More», – сразу определил Александр при взгляде на сигарету и, посмотрев на стол, в подтверждение своей догадки увидел лежавшую возле самого стекла вагонного окна вскрытую ярко-зелёную пачку этих американского брэнда сигарет с ментолом.
Мужчины же в этой компании, подобно соседу Александра по гостиничному номеру, курили папиросы «Беломор». Дымили все одновременно, табачный дым в купе стоял, что называется «столбом», вываливаясь клубами из купе в коридор вагона через верхнюю часть его дверного проёма.
Небольшой столик купе был заставлен початыми бутылками из-под водки и пива, пустыми стаканами. Посередине же столика на газете была разбросана разная походная закуска – варёная колбаса, хлеб, селёдка (всё это было нарезано толстыми кусками), плавленые сырки в тонкой алюминиевой обёртке, разрезанные на несколько частей. В самом центре стола над кусками еды возвышалась открытая литровая стеклянная банка болгарских консервированных огурцов.
– Ну, каковы успехи, земляки-хоккеисты? – всё ещё удерживая руку «Михея» в своей, спросил Николай Константинович.
– Можете нас поздравить, мы выиграли турнир и стали чемпионами, – с удовольствием ответил Александр, стараясь незаметно освободиться из «клещей».
– Вот, молодцы, тудыт твою в качель! – смеясь и тряся руку Александру, буквально завопил Николай Константинович. – Это дело надо спрыснуть! Семёныч, наливай! Обмоем нашу победу!
Он наконец-то освободил руку Александра от «захвата», потянувшись к столу, к пустым стаканам.
И полилась водка в тонкие стаканы, а следом полилась беседа случайных попутчиков-пассажиров. Беседа и ни о чём, и обо всём сразу, бессвязная, а в такой пьяной компании, в которой преобладают мужчины, просто «о мужицких делах и о женских телах».
Мужицкие дела, судя по всему, стали совсем неинтересны единственной женщине этой шумной компании. Тая-Таисия, так она представилась, когда знакомилась со студентами-хоккеистами, заскучала. «Михей», не имевший желания участвовать в бестолковом разговоре изрядно выпивших мужчин, тоже заскучал. Тая всё чаще и чаще, как бы исподтишка, бросала свой взгляд на Александра, который полузакрыл глаза и откинулся спиной на стенку купе. Но он сквозь веки буквально ощущал на себе взгляды опьяневшей женщины.
Через некоторое время Таисия выбралась изо стола, вышла в коридор вагона и прошла по коридору в сторону туалета. А когда через пять минут она вернулась, заходить в купе не стала. Остановившись, в дверном проёме купе, она вдруг ухватила своей рукой руку сидевшего Александра и, потянув её на себя, вынудила его встать и выйти за собой из купе в коридор вагона. Казалось, что никто из занятых оживлённой беседой мужчин на данный поступок единственной в компании женщины не обратил никакого внимания. А Тая, выдернувшая в коридор Александра, продолжала тянуть его за руку, увлекая его за собой к соседнему купе.
Свободной рукой открыв его дверь, она втащила «Михея» внутрь купе, которое, как оказалось, было совершенно пустым. Затем она захлопнула за собой дверь, закрыв её на внутренний замок.
Александр, не ожидавший такого напора, и будучи в изумлении от поведения почти незнакомой ему женщины, пока не оказывал ей какого-либо сопротивления.
А Таисия продолжала наступать. Закрыв дверь на замок, она тут же оказалась лицом к лицу с Александром, который стоял спиной к двери. Быстро мелькнувшие перед Александром руки женщины вдруг оказались под его «олимпийкой», и он почувствовал, как холодноватые руки обхватили его за спину, буквально впившись в голую кожу спины ногтями пальцев.
Таисия стала сильно тянуть на себя Александра, сама при этом медленно садясь на нижнюю полку. В тот момент, когда она на неё села, Александр стал терять равновесие. Так как его рукам не за что было ухватиться, он, чтобы хоть как-то удержать равновесие, обхватил женщину за плечи. А той только этого и было надо. Она продолжила движение своего тела, и сразу же, после того, как села на полку, стала ложиться на спину, увлекая за собой Александра, и впиваясь в его губы своими напомаженными губами. В считанные секунды напор женщины привёл к тому, что они оба уже лежали на нижней полке купе – Таисия на спине, а Александр – сверху, на Таисии.
– Возьми меня! – страстно зашептала она ему в ухо, всё крепче прижимая его к себе. – Хочу тебя! Возьми меня так, чтоб до крови!
Но Александр, когда падал в объятиях этой напористой женщины, почувствовал неприятную боль на своей спине – ногти Таисии, впившиеся ему в кожу спины, при падении больно оцарапали ему кожу.
Боль, что называется, привела Александра в чувство, и он вдруг очнулся от того наваждения, которое своим неожиданным поведением, своим напором внушила ему пристающая к нему подвыпившая женщина.
Воспользовавшись тем, что Тае после очередного страстного поцелуя требовалась передышка, и она в этот момент несколько расслабила руки, Александр, упёршись ладонями в её плечи, оттолкнулся от них и быстро встал на ноги. Вытирая рукой помаду, оставленную на его губах губами страстной женщины, Александр обратился к ней:
– Вы знаете, Тая, только не обижайтесь, ради бога! А мне вот этого делать сейчас совершенно не хочется. Признаюсь, что я люблю это делать, но только с очень хорошо знакомой мне и любимой мною женщиной. А дорожные романы мне, в общем-то, ни к чему...
Сказав это, Александр обернулся к дверному зеркалу, поправил перед ним руками свои несколько растрепавшиеся короткие волосы, после чего, открыв дверь, вышел из купе и закрыл дверь за собой. Пройдя по коридору к купе, где в шумной компании оставался «Гарри», он встал напротив открытой двери, оперевшись спиной и локтями о подоконный поручень коридорного окна.
Через пару минут из только что покинутого им купе вышла Таисия и направилась в своё купе. Проходя мимо Александра, она легонько подтолкнула его локтем в живот и, мило улыбаясь, тихо произнесла:
– У-у-у, мальчишка! Такой большой и сильный. А дурачок! Жизнью надо наслаждаться!
И, войдя в купе, уже громко воскликнула:
– Мужчины! Дама хочет выпить! За любовь!
Призыв «Выпить!» был с энтузиазмом подхвачен мужской частью компании, и опять полилась водка в стаканы, и все пили, каждый поочерёдно поднимая свой стакан и чокаясь им со стаканом Таисии, произнося при этом для её удовольствия: «За любовь!»
В отличие от других мужчин, находившихся в купе, «Михей» в этот раз водку пить не стал. Он оставался в коридоре вагона, и только тогда, когда компания, провозгласив тост, выпила и закусила, он зашёл обратно в купе и сел в свой угол. Дождавшись, пока «Гарри» обратит на него внимание, он, мотнув головой в сторону открытой двери купе, тихо спросил у того: «Ну, что, пошли?» Но «Гарри», кивком головы и своим взглядом показав на стол, как-то отрешённо махнул левой рукой, из чего можно было сделать вывод, что пока водка и закуска есть, он ещё здесь задержится.
И «Михей» поступил по-английски. Когда в купе с новой силой «забурлила» коллективная беседа, он просто вышел из купе в коридор, ни с кем не попрощавшись, и направился в свой вагон. Хмельной напиток наконец-то на него подействовал, хотелось спать, время было позднее – за окнами вагона лежала глубокая февральская ночь.
Однако желаемого покоя в своём вагоне «Михей» не обнаружил. Там по-прежнему было шумно – бОльшая часть студенческой команды бодрствовала. Водка и здесь сделала людей очень разговорчивыми. Кто-то кучковался в коридоре, кто-то небольшими группами по два-три человека – в купе. Стоял шум, слышался хохот – ребята продолжали праздновать победу. Хотя были и те, кто, несмотря на этот гвалт, преспокойно «дрыхли» в своих купе, кто на нижних, а кто на верхних полках.
Решил завалиться спать и «Михей». Он прошёл в своё второе от конца вагона купе и, закрыв за собою скрипучую дверь, лёг на нижнюю полку, отвернувшись к стенке. Но не прошло и нескольких минут, как дверь, жутко скрипнув, отворилась, и в купе завалился «Щепа».
– Где «Га'г'ги»-то поте'гял?
– А он сам потерялся. Представляешь, в соседнем вагоне наш Николай Константинович едет со своей бухгалтерской бандой. Сидят, «квасят», нас к себе затащили. Я пару раз дерябнул и сбежал. А «Гарри» не захотел. Продолжает бухать. Можешь сходить туда, третье купе от конца вагона. Сходи, поможешь стаканы подымать, да и им поменьше останется. А то Николай Константинович опять какой-нибудь фортель выкинет, наклюкавшись.
– Да ну, к че'гтям! Сколько её ж'гать-то можно? Хо'гош. А смот'геть, как Николай Константинович опять, как 'гыба, будет воздух глотать, 'геветь медведем и зенки свои закатывать под че'геп, нет, уж, п'гебольшое ме'гси. Вот «Га'г'ги» 'гжал, когда мы ему 'гассказывали п'го тот случай, пусть тепе'гь воочию посмот'гит, если опять это п'гоизойдёт с нашим бухгалте'гом.
И хотя «щепина» нижняя полка была в этом же купе напротив полки «Михея», тот и не подумал на неё залечь, вышел в коридор, продолжив «блудить» по вагону.
Александр встал, вновь задвинул скрипучую дверь купе до предела и опять лёг. Но... Как говорится: «Недолго музыка играла». Через пару минут следом за «Щепой» в купе, громко скрипя проклятой дверью, «вломился» тренер, Юрий Михайлович.
– А где Степашкин, – с порога начал он. – Ты где его бросил?
– Ну, Юр-Михалыч, во-первых, я ему не нянька, – с трудом открывая слипавшиеся веки глаз, с некоторым возмущением ответил «Михей» тренеру. – Он сам-с-усам, где и с кем хочет, там и гуляет, мне это по барабану. Лично мне вот спать захотелось. Только вот задремал, а тут ты, Юр-Михалыч, дверью скрипишь так, словно в поезде пилорама заработала. А во-вторых, «Гарри» в соседнем вагоне «завис» в компании моего бывшего соседа по гостиничному номеру. Помнишь на сегодняшнем матче такое ЧП, сидящее на борту? – с улыбкой спросил он тренера.
– А-а-а, заядлый и шумный болельщик, как же, помню. Ладно, прости, пожалуйста, что разбудил, – и, выходя из купе, спросил: – Дверь закрыть?
– Нет, не надо, а то опять скрипом своим разбудит.
Но вновь разбудил «Михея» совсем не скрип двери, а громко выраженный восторг ещё вовсю бодрствовавших членов команды и звонкий женский смех, последовавший за этим восторгом. А случилось это тогда, когда «Гарри» на пару с Таисией неожиданно для всех появились в коридоре вагона.
И, как оказалось, пришли они не пустые, а с выпивкой. Что вызвало следующий приступ буйного восторга, по громкости чуть ли не вдвое сильнее первого.
И уж какой тут сон под такое сопровождение?
Но глаза у Александра, открываясь от очередного шума, тут же следом начинали вновь закрываться. Он опять впадал в дрёму, которая неоднократно прерывалась. И виною тому были то громкий дружный смех в несколько мужских глоток, то звонкий голосок Таисии, переплетавшийся с её колокольчиком-смехом, похожим на звуки утреннего будильника, то внезапный глухой стук человеческих тел о тонкую стенку-перегородку с соседним купе (что уж там творили эти тела, можно было только догадываться).
Закончился весь этот «балаган» конфликтом. Сквозь сон «Михей» слышал, как Таисия заметно заплетавшимся языком кому-то с обидой выговаривала:
– Я пришла сюда отдохнуть и повеселиться. А тут некоторые из вас себя просто вести не умеют. Грубят, хамят. Я всё-таки женщина, а не грузчик с портового причала. И зачем так больно хватать меня руками? Что, аккуратнее нельзя этого делать? Вот только синяков мне не хватало. Всё, хватит! Не прикасайтесь ко мне больше! Грубияны! Ну вас всех, пошла я от вас...
И, судя по всему, после такой речи она удалилась в свой вагон.
А парни после её речи и ухода ещё немного громко поржали, будто лошади на конюшне. А потом постепенно всё стало успокаиваться, все разошлись по своим купе и, заняв там горизонтальное положение, в конце концов, угомонились.
И уж совсем, казалось бы, настала ночная тишина. Но тут злополучная дверь купе, где спали «Гарри», «Щепа», «Грузин» и «Михей», разрезала своим скрипом ночную тишину. Следом щёлкнул выключатель, и очнувшиеся от сна обитатели купе увидели стоявшего на пороге возмущённого тренера. Он был в трусах и майке, а в правой вытянутой вперёд руке двумя пальцами удерживал тонкие светлые женские трусики. Измотав за вечер и половину ночи все свои нервы, пытаясь удержать своих подопечных в рамках приличия и порядка, Юрий Михайлович уже не мог удержать себя самого в этих рамках.
– Степашкин, кто из вас эту гадость засунул мне под подушку? – громким шёпотом, будто деревенский вожак-гусак, возмущённо зашипел Юрий Михайлович. – Ты зачем эту шалаву сюда привёл?
С верхней полки послышалось громкое прысканье Славки «Грузина», с трудом сдерживающего смех при виде женских трусиков в вытянутой руке тренера. Он за вечер выспался, и сейчас вновь готов был похохмить.
– Так это «Михей» её в соседнем вагоне приголубил, – постепенно пробуждаясь ото сна и отвечая на вопрос тренера, сонным голосом молвил «Гарри». – А ей, по всей видимости, понравилось, она сюда и притопала вместе со мной, когда я назад возвращался.
– Я-я-я? Приголубил? – возмутился сказанному «Михей». – Что ты чушь-то несёшь?
– А что, не так что ли? Пока мы с мужиками-бухгалтерами в их купе водочку попивали, ты в соседнем пустом купе с этой лялей на засов закрылся. Скажешь, не было этого? – продолжил «Гарри». – Было! Так что шуры-муры с этой бабёнкой именно ты и начал, а с этого всё пошло и поехало дальше.
– А ты через стенку видел, чего мы там в том купе делали, да?
– А что ещё можно делать вдвоём в пустом купе с такой кралей смазливой. Глазищи-то у неё вон как сверкали в твой адрес. А губищи эти красные и страстные, жуть. Она и сюда-то, скорее всего, за тобой прибежала, продолжить с тобой хотела, да ребята эту мадам ненасытную перехватили. Вон она даже трусишки тут свои потеряла от удовольствия.
– Да, ладно, «Михей», отнекиваться, – вмешался, наконец, с верхней полки «Грузин». – Ну, влупил, и влупил, чего теперь брыкаться?
– Чего влупил? – возмущённо спросил Александр.
– Дурака под кожу, гхы, – весело хохотнул «Грузин», и они втроём вместе с «Гарри» и «Щепой» в три глотки взорвались громким хохотом.
– Вот кони гортоповские! – под этот хохот тренер безнадёжно махнул рукой, державшей злополучные трусики, и вышел из купе.
Слышно было, как он довольно долго шарахался в тёмном тамбуре вагона, пытаясь по-тихому избавиться от забытой вечерней гостьей интимной принадлежности её нижнего белья, пытаясь засунуть трусики в мусорный ящик-отсек напротив двери туалета. В конце концов, он всё же смог запихнуть их в переполненный мусором ящик. Но при этом, как он ни старался соблюсти ночную тишину, всё же не смог аккуратно закрыть его крышку. Та так громко хлопнула в темноте о край ящика, что вызвала новые проклятия тренера, высказанные им громким шёпотом, и очередной взрыв смеха «Гарри», «Михея», «Грузина» и «Щепы» из их ближнего к тамбуру купе.
– Кобели проклятые! – тихо пробормотал тренер, проходя по коридору вагона из тамбура в своё купе. Следом скрипнула его дверь, и через пару-тройку минут в вагоне наконец-то воцарилась полная тишина, если не считать никем не замечаемый и всех убаюкивающий глухой и мерный стук колёс поезда.
Пасмурным утром поезд прибыл на вокзал родного города, и команда, подхватив на плечи свои громоздкие сумки-баулы, опираясь на клюшки, как на походные посохи, «гуськом» направилась к остановке автобусов. Настроение, несмотря на выигрыш финала чемпионата, было далеко не весёлым, – сказывалось излишнее ночное возлияние алкоголем. Хотелось поскорее добраться до институтского стадиона, побросать там, в раздевалке команды, эти увесистые баулы с хоккейной амуницией и уже налегке разъехаться по домам.
И когда багаж уже был складирован в раздевалке, а тренер назвал время следующей тренировки, тут вновь отличился «Грузин»:
– Слышь, мужики! – привлёк к себе внимание Славка. – Представляете? Вот многие из вас скоро будут к защите диплома готовиться, а «Михей», вместо этого, будет от триппера лечиться... или от чего-нить похуже...
Тут уж оглушительный взрыв хохота в раздевалке случился не в три, а во все двадцать глоток.
Хохотал над этим и «Михей», отлично понимая, что ничего подобного с ним произойти не может. Да и стоило ли препятствовать этому всплеску дружного весёлого смеха членов команды? Ребята наконец-то стали хоть как-то отходить от утреннего похмелья.
Дома Александр в первую очередь залез в горячую ванну. Около часа он пролежал в ней в полудрёме, пока не ощутил холода. Вода в ванне остыла, и он, очнувшись, тут же открыл крышку сливного отверстия ванны, включил горячую воду через гибкий шланг душа, направив тоненькие струйки себе на голову и плечи, чтобы побыстрее согреться.
Выйдя в одних трусах из ванны, он встал перед большим зеркалом-трюмо, стоявшим в коридоре напротив входа в гостиную, и стал причёсывать свои влажные волосы.
В это время из гостиной вышла его мать и, проходя мимо Александра, как бы невзначай спросила у него:
– Где спину-то умудрился поцарапать?
Александр на мгновение опешил от такого вопроса матери, совсем не ожидая его услышать. У него в памяти пулей пролетела случившаяся с ним дорожная история с попутчицей Таисией. Но сейчас нужно было что-то быстро ответить матери, что называется «на ходу» придумав что-то более или менее правдоподобное.
– Да это я об стол в гостинице спиной оцарапался. Книжку нечаянно уронил на пол, а она под стол улетела.
Вполне удовлетворившись собой, что так быстро сумел солгать матери и придумал такой вполне правдоподобный ответ, Александр повернулся спиной к зеркалу и через «кругляш» ручного зеркала, с помощью которого он до того выравнивал расчёской пробор на затылке, взглянул в своё отражение в большом зеркале. На его спине от позвоночника в обе стороны расходились по четыре «правильных» царапины, оставленных ногтями Таисии, создавая на спине своеобразную картинку, похожую на рисунок перевернутой ёлки, чьи «ветви» расходились вверх от своего ствола, коим условно являлся позвоночник Александра.
«Вот так столик гостиничный! – усмехнулся Александр, реагируя на увиденное в зеркале отражение своей спины. – Мда-а-а, и с ручками, и с коготками!»
Александр чувствовал, как внезапно и быстро приливает кровь к его лицу, и что оно густо краснеет. Это был обыкновенный стыд. Ему вдруг стало очень стыдно перед матерью и за своё откровенное враньё, и за свой поступок в поезде. Повернувшись лицом к зеркалу, он глянул на отражение своего красного лица и тут же поспешил надеть футболку, чтобы не светить перед домашними своей голой оцарапанной спиной...
январь 2020 г.
/фото – из Интернета/