Страшные дни после...

Андрей Николаевич Тихонов, мэр города Светлогорье, проснулся среди ночи от какого-то странного звука. Как будто совсем недалеко шел тяжелый железнодорожный состав, и от его неторопливого движения исходил монотонный гул, а земля слегка подрагивала, когда колесные пары проходили стыки рельсов. Только вот почему-то содрогание земли было каким-то неравномерным, с продолжительными паузами. Вот от этой неравномерности, скорее всего, и проснулся Андрей Николаевич. Его детство прошло рядом с железнодорожной станцией, и что-что, а звуки движущихся поездов он изучил досконально. Мог с закрытыми глазами отличить не только пассажирский от товарного, но и скорый от обыкновенного, почтово-пассажирского. Но доносящиеся из ночи звуки  не походили ни на что, ранее слышанное. «Да и поезд ли это? – подумал Тихонов, и от такой мысли какая-то непонятная тревога вошла в грудь, кольнув сердце нудной, тягучей болью. – Ну вот, еще мне этого не хватало, – он сел на кровати и стал медленным движением растирать левую сторону груди, от чего боль как будто исчезла, оставив после себя свербящее ощущение. – Надо бы кардиограмму снять, да все некогда. Нет, завтра же съезжу к доктору», – решил он, вдевая ноги в шлепанцы.

Где-то на юге, в стороне водохранилища, сильно громыхнуло, после чего гул поезда усилился. «Так ведь железная дорога в обратной стороне, – неожиданно осенило Андрея Николаевича. – Какой к черту поезд. Гроза, наверно. Что-то рановато она нынче, еще только начало мая». Он встал с койки и подошел к окну, отодвинул штору. В свете фонарей мостовая выглядела серой, а значит, дождя еще не было. Осторожно ступая, чтобы не разбудить супругу, Андрей Николаевич вышел из спальни в зал, присел на диван. Настенные часы, сработанные под старину и подаренные мэру ко дню рождения его первым замом Новоселовым, показывали без двадцати пять. «Теперь уже не уснуть, – подумал Андрей Николаевич, и потянулся к телефону. – Позвонить дежурному, что ли? Как у нас ночь прошла?»
Как бы предвосхищая его желание, телефон мелодично замурлыкал, и Андрей Николаевич поднял трубку.

– Слушаю, Тихонов, –  вполголоса произнес он, поворачиваясь всем корпусом, как бы отгораживая аппарат от двери в спальню. – Что там у вас?
– Андрей Николаевич, – немного дрожащим, по-видимому, от волнения голосом заговорил ответственный дежурный по администрации города, – у нас тут ЧП – прервалась связь с областным центром и с Москвой то же.
– Ну, так что же, из-за этого среди ночи звонить мне?
– Андрей Николаевич, дело в том, что связь исчезла и по всем остальным линиям. Ни милиция, ни МЧС, не могут дозвониться до своих. Даже у вояк связи нет.
– Шворнику сообщили?
– Само собой. Он уже на узле связи, разбирается там. И знаете что еще, Андрей Николаевич, – с заметным напряжением в голосе продолжил дежурный, – ни один канал телевидения не показывает. Я звонил на телецентр. У них там все в порядке. А не показывает потому, что нет сигнала от спутников.
– Что за ерунда? – недовольно пробормотал Андрей Николаевич, и уже ощущая серьезность ситуации, коротко бросил невидимому собеседнику, – через полчаса буду.

Дверь спальни отворилась и в зал вошла, супруга Андрея Николаевича, Мария Сергеевна, в накинутом на плечи пестром халате:
– Что случилось, Андрюша? – спросила она. На ее заспанном лице, лишенном всякого макияжа, проступала гримаса недовольства, которая невольно подчеркивала возраст женщины, которой уже за пятьдесят.
– Черт его знает, – пожал плечами Тихонов. – Со связью что-то стряслось. Нужно ехать, разбираться. А ты зачем встала? Еще пяти нет.
– Из-за чувства долга, – одним губами улыбнулась Мария Сергеевна, подходя к зеркалу и разглаживая обеими руками морщинки на помятом лице. – Радио-то говорит? – спросила она, направляясь снова к двери в спальню. – Пойду, сосну еще часок.
– Радио? – удивился вслед ей Андрей Николаевич. – Какое радио? Еще шести нет. А впрочем, обожди, а ведь точно, – и Тихонов, как будто осененный важным открытием, быстро направился в соседнюю комнату, где стоял радиоприемник, привезенный им пару лет назад из заграничной командировки. Этим своеобразным сувениром они с супругой пользовались достаточно редко, но в его исправности сомневаться не приходилось. Щелкнув клавишей «Reset», он подождал некоторое время, ожидая услышать голоса из эфира, но из приемника доносился лишь шорохи, прерываемые треском грозовых разрядов. Нажав клавишу поиска, Тихонов застыл в напряженном ожидании. В эфире по-прежнему не было слышно ни единого голоса, ни на русском, ни на английском, ни даже на китайском. Пристукнув ладонью по корпусу приемника, Андрей Николаевич постоял возле него еще минуту или две и, так и не услышав из аппарата ничего, кроме треска разрядов, выключил безмолвную технику. Чувство тревоги, с которым он проснулся, теперь становилось осознанным и нарастало в его душе с каждым мгновением. В мире что-то произошло, но что?

Уже через час Тихонов входил в свой рабочий кабинет, который располагался на втором этаже здания городской администрации. Нажав кнопку внутренней связи, он коротко бросил в микрофон:
– Дежурный, это Тихонов, зайдите ко мне.
Вскоре дежурный по администрации города, им оказался начальник отдела экологии и природопользования, Вахитов Григорий Алексеевич, уже рассказывал Тихонову обо всем, что ему удалось узнать к этому времени. Помимо нарушения связи, о котором он ранее уже докладывал мэру, добавилась информация о прекращении движения по железной дороге, об отключении Светлогорьевской ГЭС от единой энергетической сети из-за выхода из строя распределительных подстанций на всех трех направлениях: восточном, западном и южном. Помимо того, диспетчерская служба аэропорта известила о неприбытии двух плановых рейсов из Москвы и Красноярска. Но самое главное было даже не в этом. Начиная с полночи, в пределах наблюдения радиолокаторов аэропорта мимо Светлогорья не проследовал ни один рейс, ни на Север, ни на Восток, ни на Запад. А по расписанию их значилось четыре, в том числе один международный.

Выслушав Вахитова, Тихонов на всякий случай спросил:
– У вас все?
– Все.
– В городе как?
– Пока все нормально. Транспорт, службы ЖКХ, милиция – все функционирует в обычном режиме.
– Электричка на завод ушла?
– Да, как обычно.
– Хорошо. Теперь срочно, только без паники, обзвоните всех моих замов – немедленно ко мне. Разыщите директоров ГЭС, металлургического завода, дерево-обрабатывющего комбината, начальников городских и районных электросетей, а так же начальника железнодорожной станции. Их нужно пригласить в администрацию часам к десяти. Пока все.

После того, как дежурный вышел, Тихонов нажал клавишу прямой связи с начальником городского управления внутренних дел. Обнаружив, что тот находится в своем рабочем кабинете, Андрей Николаевич понял, что начальник УВД, полковник Александров Михаил Иванович, уже в курсе случившегося. Поприветствовав его с недобрым утром, Тихонов пригласил его на чрезвычайное заседание городского правительства. Он позвонил так же начальнику отдела ФСБ по городу и району, и командиру гарнизона. В окрестностях Светлогорья размещались танковый полк, отдельный батальон связи и эскадрилья «Сушек» системы ПВО. Обязанности командира гарнизона исполнял полковник Игнатьев – командир танкового полка.

Затем, немного подумав, Тихонов вновь снял трубку и набрал номер домашнего телефона командира эскадрильи, которая хотя и относилась к системе ПВО, но ее руководство никаким образом не взаимодействовало со штабом гражданской обороны, который по должности, в случае возникновения чрезвычайной ситуации, возглавлял мэр города. Командир летчиков, несмотря на раннее время, дома не оказалось. Трубку подняла его супруга, перед которой Андрею Николаевичу пришлось извиняться за столь ранний звонок. Минут через пять он все же разыскал Никифорова на КПП полка и, после непродолжительной беседы уже знал, что и эскадрилья противовоздушной обороны осталась без связи с центром, что не укладывалось ни в какие рамки армейского разгильдяйства. Уже понимая, что все это звенья одной цепи, Тихонов проинформировал Никифорова обо всем, предварительно заметив, что эта информация не для распространения не только среди жителей города, но даже и среди офицерского состава гарнизона. Под конец разговора, он обратился к Никифорову с необычной просьбой:
– Олег Олегович, только ты можешь помочь нам прояснить ситуацию. Боюсь, что произошло нечто страшное…
– Война?
– Возможно. У меня к тебе огромная просьба от имени всех жителей города. Ведь они через час другой обо все догадаются, а у нас никакой информации. Ты же представляешь, что может начаться?
– Еще бы, – хмыкнул Никифоров, – жуткая паника.
– Вот именно. Пошли своего летуна в сторону областного центра – пусть посмотрит, что там делается.
– Андрей Николаевич, ты представляешь, о чем просишь? Ведь его запросто могут сбить свои же. Полет-то не заявленный.
– Понимаю, Олег Олегович. Но ведь ситуация ужасная. На кону стоит жизнь двухсот тысяч горожан. Если начнется паника, а с нашей неопределенностью она обязательно будет, то катастрофы не избежать. И потом у вас же имеется маяк «свой-чужой», выручай, Олег Олегович!

На другом конце телефонного провода установилось длительное молчание. Молчал и Тихонов, понимая, что командиру эскадрильи трудно решиться на приказ, идущий в разрез со всеми существующими инструкциями и наставлениями. В случае чего, подобное самовольство могло закончиться для Никифорова в лучшем случае увольнением из армии, в худшем – тюрьмой. Наконец, тягостное молчание прервалось:
– Ладно, Андрей Николаевич, положеньице действительно хуже некуда. Только никого я посылать не буду, – Никифоров сделал непродолжительную паузу, как бы еще раз оценивая уже принятое им решение, – слетаю сам.
– Спасибо, Олег Олегович, – Тихонов с облегчением провел рукой по лбу – рука была мокрой. – Ты только, пожалуйста, оставь на КП человека, которому всецело доверяешь, и прямо с воздуха информируй нас обо все, что увидишь. Хорошо бы крутануть кружок вокруг города, радиусом этак километров на пятьсот, оценить, что вокруг  делается, как железная дорога, как ЛЭП, как соседи?
– Постараюсь, Андрей Николаевич, до упора. Насколько горючки хватит.
– Как скоро полетишь?
– Через часик. Технику подготовят, и вперед.
– Ну, Бог тебе в помощь. До гробовой доски буду обязан.

После разговора с Никифоровым на сердце Тихонова немного отлегло. Через два-три часа терзающая душу неопределенность закончится, и можно будет посмотреть вперед, предпринять какие-то шаги, чтобы уберечь город от катастрофы. Люди должны знать правду о своем будущем, какой бы жестокой эта правда ни была. Только так и не иначе можно сплотить народ, поднять его на борьбу за собственное спасение. Еще не представляя масштабов катастрофы, Тихонов Андрей Николаевич готовился к самому худшему. Это худшее в его представлении являлось термоядерной войной, от которой не будет спасения никому: ни младенцу, ни мужику в расцвете сил, ни русскому, ни китайцу. Не спасутся от нее и американцы за океаном, на другом конце земли. Всех достанет старуха с косой, всех заставит поклониться себе в ноги, чтобы больше уже никогда не встать.

Часы показывали без четверти семь, когда в кабинет мэра потянулись люди. Первым появился, как и следовало ожидать, начальник УВД Александров. Почти одновременно с ним вошел и Новоселов Андрей Ильич, вице-мэр города, статный высоколобый мужчина, хороший экономист и еще лучший организатор, с которым Тихонов съел уже ни один пуд соли и которому доверял, как самому себе. В сравнении с Александровым, краснолицым, кряжистым мужиком, Новоселов выглядел этаким денди, любимцем женщин, хотя его отношение к ним было довольно сдержанным. К семи часам вся верхушка городской администрации была в сборе. На лицах присутствующих угадывалась тревога, хотя немногие из них знали об истинной причине столь раннего совещания.

Открывая неурочное заседание городского правительства, Тихонов предупредил присутствующих, чтобы обо всем, о чем сейчас пойдет речь, до поры до времени особо не распространялись. Затем Тихонов рассказал о странном, необъяснимо странном, исчезновении связи города с внешним миром, а также о полном молчании в теле- и  радио-эфире.

– Возможно, произошло самое страшное, что только может быть, – подвел итог своей краткой информации Тихонов, тем не менее, не называя конкретно этого самого страшного. – Через час начнется рабочий день, и жители города обязательно нас спросят. Что мы можем, а вернее, должны им ответить, чтобы не посеять в городе панику?
– Нужно сказать правду, мол, сами еще не знаем, разбираемся, – уверенно заявил заместитель мэра по коммунальному хозяйству, толстый и лысый мужчина, чей возраст и довольно темпераментный характер абсолютно не соответствовали его внешности.
– Вот-вот, – неодобрительно мотнул головой Александров, – как только услышат слова «не знаем», тут и начнется.
– Давайте сделаем так, – вмешался в начинающуюся перепалку Новоселов, – поскольку говорить «не знаем» нельзя, а врать тем более нельзя, ничего конкретного отвечать не станем. Скажем, что скоро по этому поводу будет заявление городской администрации, слушайте, мол, радио.
– Вот это, пожалуй, правильно, – поддержал предложение Новоселова Александров. – Появится информация от летунов, тогда и будет разговор.
– Согласен, – подвел черту под непродолжительной дискуссией Тихонов. – А теперь уважаемые товарищи-господа попрошу оставаться на своих рабочих местах, и без моего разрешения никуда не отлучаться. Как только появится информация от Никифорова, я вас соберу снова. А пока проработайте каждый по своему разделу – что нам следует предпринять на самый неблагоприятный вариант развития событий. – И снова он не осмелился озвучить название этого неблагоприятного варианта, хотя оно висело в воздухе с самого начала совещания.

Все стали расходиться, молча, без обычных в таких случаях разговоров между собой по поводу состоявшегося мероприятия.
– Михаил Иванович, я вас попрошу задержаться на пару минут, – окликнул  Александрова Тихонов. – Думаю, что нам следует уже сейчас предпринять кое-какие меры, опережающего, так сказать характера.
Полковник Александров, который вместе со всеми направился было к выходу, остановился. По его грубому, можно сказать, топорной работы лицу, скользнула еле заметная улыбка.
– А я думал уже все, – посерьезнев лицом, произнес он, возвращаясь к столу заседаний.

Отношения между мэром города и начальником городского управления внутренних дел были далеко неоднозначными. И Александров, и Тихонов являлись людьми, обличенными властью. Они оба  отвечали за порядок в городе, но ответственность у них была разная. Мэр города, избранный населением, отвечал за все, но чувствовал себя более свободным человеком в принятии того или иного решения. Начальник же УВД, назначенный на должность своим ведомством и всецело подконтрольный ему, помимо того обязан был постоянно оглядываться на городскую администрацию, которая не только помогала ему финансово, но и могла изрядно попортить кровь нелицеприятными отзывами о работе УВД города. Эта своеобразная зависимость от человека, подноготную которого за период до его избрания мэром, Александров знал досконально, немного коробила главного милиционера города, уязвляя его самолюбие. Но приходилось подчиняться обстоятельствам.

– Вот что, Михаил Иванович, я не стал при всех говорить, но мне кажется, что мы надолго останемся отрезанными от внешнего мира. Если я ошибаюсь, – Тихонов развел руками, – то поставлю свечку в церкви. – Немного помолчав, он продолжил: – Я считаю, что необходимо предпринять кое-какие меры, чтобы город мог продержаться на имеющихся у нас ресурсах как можно дольше.
– Разумно, – согласился Александров. – Что требуется от нас?
– Нужно немедленно, прямо сейчас, заблокировать, до прояснения ситуации, работу всех торгово-закупочных баз города, я имею в виду продовольственных.
– Основание? Это же частная собственность.
– В том-то и дело. Знаю что это противозаконно, но ведь другого выхода нет. Если мы не сделаем это сейчас, то не исключено, что к концу дня базы будут разграблены. Никакие «Рубежи» и прочие охранные фирмы народ не удержат. Всех сметут. Тут помимо  людей с автоматами, нужна техника, типа танков.
– Где же их взять, танки-то? У меня нет. А потом, кто будет нести за все ответственность, если… – дальше продолжать Александров не стал.
– Придется нам с тобой брать ее на себя.
– Давайте, Андрей Николаевич, более конкретно. Мне нужно для подобных противоправных действий хоть какое-то основание, постановление городской администрации или что-то в этом роде. Мы его выполним, а пока прокуратура раскумекает и опротестует  его, может, к тому времени, все и проясниться.
– Согласен. Постановление будет. Ты, Михаил Иванович, езжай к себе, готовь все, а через полчаса постановление тебе подвезут. И потом, нужно обязательно усилить патрулирование улиц – мало ли какая заваруха может случиться.
– Сделаю, обязательно. Только я попрошу, как получите сообщение от авиаторов, не забудьте проинформировать меня.
– Ну, это ты мог бы и не говорить. Куда же я без тебя, – грустно улыбнулся Тихонов.

Время приближалось к девяти часам, когда возле здания администрации города с натужным скрипом всеми своими агрегатами остановился видавший вид УАЗик с воинскими номерами. Из него вылез статный майор с синими петлицами авиатора на лацканах униформы, и, не мешкая, быстрым шагом направился внутрь здания. В руках у него была солидная черная сумка, содержание которой было достаточно тяжелым, что чувствовалось по походке майора. Через минуту авиатор уже входил в приемную мэра, где его встретил удивленный взгляд секретарши, Веры Павловны.
– Вы к кому? – строго спросила она, давая понять вошедшему, что дальше без ее разрешения идти нельзя.
– К Тихонову, – бросил ей в ответ майор и, не на секунду не задерживаясь, прошел в кабинет мэра.
– Вы куда без разрешения? – взвизгнула Вера Павловна, врываясь вслед за летчиком в кабинет шефа, с явным намерением схватить наглеца за руку и выдворить его вон.
– Оставьте, Вера Павловна, – почти выкрикнул Тихонов, вставая навстречу странному посетителю, и делая рукой жест, одновременно указывающий тому на кресло и Вере Павловне на дверь.

После того, как бдительная секретарша, оскорбленная в своих лучших чувствах, вышла обратно в приемную, Андрей Николаевич с обреченным видом медленно осел в свое кресло. Он молча смотрел на майора и в его глазах читался один единственный вопрос – что там?

– Олег Олегович приказал доставить к вам вот это, – произнес майор, ставя на стол сумку и медленно извлекая из нее серый прямоугольный ящик. – Это магнитофон, запись переговоров командира с руководителем полетов.
Тихонов, по-прежнему не говоря ни слова, перевел взгляд на серый ящик, в котором, как он уже понял по тону посланца Никифорова, таилось нечто ужасное. Как бы желая оттянуть легализацию этого ужасного в своей жизни, он спросил совсем не о том, о чем думал:
– А где сам, Олег Олегович?
– В медсанчасти, – тяжело выдохнул майор. – По-видимому, получил сильную дозу.
– Какую дозу? – приподнял брови Тихонов, по-прежнему не спуская взгляда с магнитофона который, кажется, гипнотизировал мэра своими серыми, тускло отсвечивающими боками.
– Радиации, разумеется. Ну, что включать магнитофон?
– Обождите минутку. Сейчас приглашу народ, – Тихонов встрепенулся в своем кресле и потянулся к селектору, – Вера Павловна, срочно ко мне всех замов, и … одним словом всех, кто был сегодня утром.

Через двадцать минут кабинет Тихонова заполнился народом. Последним на этот раз появился полковник Александров. Отыскав свободный стул, он, прежде чем сесть, бросил многозначительный взгляд в сторону Тихонова, как бы информируя его о выполнении прежних договоренностей. Заметив его взгляд, Тихонов слегка кивнул головой, мол, понял, и тяжело поднялся со своего места, опираясь одной рукой об стол:
– Мы получили запись переговоров Никифорова с их диспетчером полетов, – проинформировал он присутствующих.
– С руководителем полетов, у нас нет диспетчеров, – автоматически поправил Тихонова майор-авиатор, щелкая тумблерами на корпусе магнитофона.
– Хорошо, – согласился Тихонов, – все в сборе, включайте.
Кабинет заполнили шорох и треск эфира, перекрывая который, зазвучал голос Никифорова:
– Гранит, я первый. Полет идет нормально. Ложусь на курс 270. Высота полторы тысячи. Как поняли?
– Вас понял. Но имейте в виду – слышимость будет неважная. Гонит много помех.
– Понял, слышу сам. Внизу все нормально. Тайга. Вижу поселок Рудный. Все нормально. Дымят трубы, наверно, хозяйки готовят завтрак.
Некоторое время из магнитофона доносились лишь треск и шум. Через какое-то время снова раздался голос Никифорова:
– Впереди облачность, ниже тысячи. Попробую пройти под ней. Высота 600 метров. О, мама мия! Это же дым. Горит тайга. Братцы, я такого еще не видел. Внизу море огня. Видимости никакой. Ухожу наверх.
– Гранит понял. Вы прошли точку 455, был ли запрос?
– Какой к черту запрос. Там все, наверно, забились по щелям. Тайга горит сплошняком.
После минутного молчания Никифоров заговорил снова:
 – Ребята, что делается! В просветах земля – все черным черно. И дым. Тянет пеленой на Восток, к областному центру. Через минуты три буду там. Так, появилась возможность нырнуть вниз, большой просвет. А то не дай Бог, ракетчики…– после этих слов в эфире надолго установилась тишина. Все попытки Гранита восстановить связь оказались тщетными. Никифоров молчал.
– Неужели сбили? – не выдержал кто-то из присутствующих.
На него тут же зашикали со всех сторон. Тихонов поморщился и поднял руку, требуя тишины. И тут же в эфире снова раздался хриплый голос Никифорова:
– Гранит, Гранит! Я первый. Сообщите Тихонову – областного центра нет! Все, все начисто сметено! Скорее всего, ядерным взрывом! У меня дозиметр прямо гремит. Ухожу на запад. Пойду вдоль железной дороги. Вижу под собой опрокинутые два, нет три, даже четыре состава, один из них пассажирский. Лежат вдоль полотна. Горят. Опоры электролинии – крест накрест, опрокинуты, сломаны. Людей не вижу. Поселки вблизи областного центра, догорают. Где же люди? Никого не вижу! О Господи! Неужели все погибли?!

И снова в эфире установилась тишина, холодная и жесткая, раздираемая треском грозовых разрядов. В кабинете Тихонова так же не было слышно ни звука. Все замерли, придавленные непомерной тяжестью случившегося. Люди впились взглядами в серый, такой ненавистный ящик, доносивший сюда, в Светлогорье, известие о страшной беде, может быть, о конце самой жизни. Время как будто остановилось, замерло перед последним прыжком в неизвестность. Так продолжалось минут десять, а может быть, и дольше. И когда снова из магнитофона донесся голос Никифорова, все вздрогнули от неожиданности и какого-то облегчения. Как будто тот факт, что подполковник Никифоров живой и еще продолжает разведку, разведку самой жизни, давало людям, собравшимся в кабинете мэра города Светлогорье, некую надежду.

– Прошел железнодорожный узел. Его фактически не существует. Все сметено, как и в областном центре. Сильный пожар в районе бывшего нефтеперегонного завода. Наверно, догорают остатки нефтепродуктов. По железной дороге та же самая картина – опрокинутые, горящие составы. Вокруг горит тайга. Ухожу на северо-восток.
Магнитофон похрипел еще немного и умолк.

– Это все, – отрешенным голосом заявил майор-авиатор, щелкая тумблером. Пока мы перезаписывали эту ленту для вас и ехали сюда, мне сообщили по телефону, что командир сел. На Востоке от Светлогорья картина, приблизительно, та же. А Олег Олегович, получил, по-видимому, сильную дозу радиации. Прямо с аэродрома его увезли в медсанчасть.
– Спасибо майор, – поблагодарил авиатора Тихонов. – Вы теперь к себе?
– Да.
– Я попрошу вас – обо всем услышанном пока никому ни слова.
– Понимаю, в полку уже все знают, но связь с городом по приказу начштаба отключена.
– Мобильники не отключишь, – хмуро буркнул Александров, вертя в руках шариковую ручку.
Не обращая внимание на замечание милицейского полковника, майор, затолкал магнитофон в сумку и тут же направился к выходу из кабинета.
Подождав, пока за ним закроется дверь, Тихонов устало опустился в свое председательское кресло, и каким-то тусклым голосом обратился к присутствующим:
– Прошу высказываться, господа.
Несмотря на присутствие в кабинете более десятка человек, в нем установилась мертвая тишина. Если бы в нем была хоть одна муха, ее полет был бы услышан даже в приемной Веры Павловны.


                * * *

Василий Иванович Демин проснулся рано, в пять утра. После ухода на пенсию он вообще спал мало – не больше шести часов в сутки. Казалось бы, теперь, когда появилась возможность, поваляться в койке, сколько твоей душе угодно, он должен был наверстать все, что недоспал за свою жизнь. А недосып у него был громадный. Тот, кто работал посменно, хорошо себе представляет, что за сон в летний день после ночной смены, когда за окном квартиры ярится солнце, а звуки города назойливо напоминают, что нормальный человек днем работает, учится или просто лежит на солнышке кверху брюхом. Но все это для человека нормального, а не для дежурного электромеханика на химзаводе, где за округлыми боками химических реакторов бурлит адская смесь кислоты и газов, среди которых беснуется и хлор, боевое отравляющее вещество времен первой мировой войны.

И сегодня Василий Иванович вынырнул из омута каких-то несуразных сновидений с сильно бьющимся сердцем и головной болью. «Будь ты неладно, – подумал он, прижимая руку к левой стороне груди, как бы пытаясь этим придержать чрезмерно торопливый стук сердца. – Вот какая-то чушь присниться, а оно воспринимает ее за правду. Ну, ну, уймись, глупое. Это же сон». Василий Иванович полежал немного, пока вся его «организма» не пришла в норму, затем пошарил рукой выключатель настенной лампы. Желтый свет залил маленькую комнатку, личные апартаменты Василия Ивановича в двухкомнатной квартире, где они обитали с бабкой. Сын с невесткой и два внука жили рядом, в этом же доме, в четвертом подъезде, что было чрезвычайно удобно для всех, и особенно для самих внуков.

За окном, сквозь задернутые шторы смутно проступал свет зарождающегося дня. Где-то вдали проворчал далекий раскат грома, долго незатухающее эхо которого было похоже на звуки тяжело груженого состава, ползущего мимо станции. Василий Иванович решительно встал и, утопая ногами в мягкости ковра, подошел к окну, отодвинул штору. На юго-востоке небо медленно наливалось красным, но с запада на краски нового дня наползала чернота тучи, поглощая собой все, возвращая снова ночь.

«Да, погода будет неважная, – подумал Василий Иванович, – чего доброго, задождит. Может сорвать поездку». Он собирался сегодня ближе к обеду завезти на своей «Ниве» килограмм двадцать соли в тайгу, подновить старый солонец. А заодно забросить в свои зимовья кое-какое имущество для будущего охотничьего сезона. И сделать это следовало именно в начале мая месяца, пока не проснулся клещ – свирепый таежный кровопийца, из-за которого Василий Иванович лишний раз в тайгу не совался вплоть до конца июня месяца. Следовало так же проверить состояние лесной избушки после необычно многоснежной зимы. И вот теперь в этот расклад могла вмешаться погода.

После ухода на пенсию Демин задумал полностью посвятить остаток своей жизни охоте, которой увлекался уже много лет, и на которой он отдыхал душой и телом после затхлого существования среди городских стен. Будь его воля, он давно бы перебрался куда-нибудь в деревню, поближе к природе, к тайге. Но сделать этот решительный шаг ему все не позволяли обстоятельства. Сначала отсутствие денег, затем появление двух сыновей, которых, по твердому убеждению супруги, можно было нормально выучить только в городе. А потом вмешался возраст, ожидание пенсии, размер которой в не последнюю очередь зависел и от среднего заработка. Так вот и цеплялось одно за другое, а теперь уже и сам Василий Иванович стал сомневаться, что его сил будет достаточно для начала новой жизни на селе. Как-никак, а шестьдесят лет, с хорошим хвостиком, – это уже диагноз.

Мелкие заботы утра съедают время непостижимо быстро. Только что было пять часов, а пока умылся, вскипятил чаек, соорудил легкий завтрак, стрелки часов перешагнули шесть. Василий Иванович имел давно укоренившуюся привычку – ровно в шесть слушать последние новости по радио. Вот и теперь он покрутил круглую рукоятку репродуктора, ожидая услышать привычное – «Говорит Москва», но из динамика не доносилось ни звука. «Спят работнички», – презрительно подумал он, и перешел с кухни обратно в свою комнату, чтобы включить телевизор. Но и с этой затеи у него ничего не получилось – по экрану на всех каналах с противным шорохом сыпал «снег». «Что-то они сегодня? – пожал плечами Василий Иванович, и, нажав красную кнопку, выключил свой «Самсунг». – Нигде не стало порядка, черт бы их побрал, этих перестройщиков». С подпорченным настроением он сел за стол, и взял в руки книгу. Это входило в своеобразный ритуал его нового статуса, статуса пенсионера. Но чтение что-то не пошло. Он смотрел в книгу, но, заслоняя ее страницы, перед глазами то и дело всплывала черная туча, ползущая на Восток. Что-то было в ней необычное, непонятно-тревожное, несущее какую-то угрозу. Вначале возникновение такого чувства Василий Иванович объяснял лишь ожидаемым ненастьем, срывающим его планы на предстоящий день. Но теперь что-то другое беспокоило его, и,  отложив книгу, он снова подошел к окну.

На юго-востоке все небо было черным и, вместе с тем, немного розоватым, как будто сквозь тучи всходящее солнце настойчиво пыталось пробиться своими лучами к земле, озябшей после лютых зимних морозов. Над самим городом небо пока что было  чистым, но Василий Иванович знал, что это явление временное. Коль уж Запад погнал такие черные тучи, значит на подходе очередной циклон, который закружит дождем на сотни километров. «Тучи какие-то необычные, – подумал Василий Иванович. – И потом, откуда эта краснота? Сквозь такую муть солнцу, вряд ли, пробиться. Может, что горит? Хотя, вряд ли. В тайге еще сыро. Черт те что. И потом этот звук. Что-то не похоже, чтобы в той стороне была гроза». И хотя громовые раскаты давно прекратились, в ушах Василия Ивановича они все еще звучали, вызывая в душе странную зябкость. Так и не разрешив свои сомнения, он снова возвратился к столу.
Неожиданно зазвонил телефон, и Василий Иванович снял трубку.
– Батя, – донесся из нее голос старшего сына Демина, Дмитрия, – здорово. Это я.
– Здравствуй, Дима. Чего в такую рань звонишь? Ты с работы?
– Да. Смену сдал, сейчас бегу на электричку. Я чего, батя, звоню, у нас тут слушок прошел, что, вроде бы, война началась!
– Какая к хрену война? Ты чего, сдурел?
– Ты телевизор включал?
– Ну?
– Показывает?
– Да нет.
– Вот то-то и оно! Ладно, батя, бегу на электричку. Приеду – заскочу, – из трубки пошли короткие гудки.

Василий Иванович, ошарашенный такой страшной новостью, еще долго держал ее  в руке, затем зло чертыхнулся и бросил на аппарат. По телу разлилась гнетущая усталость, как будто он целый день ворочал нечто тяжелое, а к вечеру обнаружил, что он делал все это совсем напрасно. Слова сына, даже ничем не подкрепленные, неожиданно внесли в его умонастроение какую-то определенность. Все становилось по своим местам: и молчание радио, и необычная чернота неба на юго-востоке, и ранее слышанные громовые раскаты в той стороне, и неосознанное чувство тревоги, заставлявшие судорожно колотиться сердце поутру.

Василий Иванович поднялся из-за стола и на ватных ногах снова подошел к окну, глянул сначала на небо, затем перевел взгляд на улицу. Там ему сразу бросилось в глаза, что наряду с обычно спешащими к троллейбусным и автобусным остановкам прохожими, на тротуарах по обеим сторонам улицы возникали небольшие группки людей, которые явно никуда не спешили. По ним было видно, что они обсуждают какую-то важную, их сильно беспокоящую, новость. Недолго думая, Василий Иванович накинул куртку на плечи и вышел на улицу. Прямо у своего подъезда он обнаружил Михаила Егорова, своего сверстника, который ежедневно, утром и вечером, выводил на прогулку собачонку, черного пуделя, лохматого и непутевого, способного подолгу лаять на весь двор без всякого на то повода. Неприязнь Василия Ивановича к этой вздорной собачонке каким-то образом распространилась и на ее хозяина, и они, встречаясь в подъезде или возле него, редко когда вступали в разговор, отделываясь коротким приветствием. Но на этот раз Василий Иванович остановился возле соседа.
– Ты не слышал – чего тут случилось? Чего народ на улице толпится?
– Да болтают какую-то чушь, не хочу даже повторять, – махнул рукой Егоров, оттягивая поводком своего пуделя с проезжай части, на которой появилась легковушка.
– Ну-ну, – буркнул Василий Иванович, и подался в сторону площади перед дворцом культуры, который боком почти примыкал к торцу его дома. Там он медленно, изображая из себя человека, ожидающего автобус, приблизился к самой многочисленной группе людей, и прислушался. В разговоре этого небольшого  мужского коллектива помимо, обязательных в таких случаях крепких слов, то и дело упоминались слова: «война, радиация, Америка, Китай». Вскоре группа людей, к которой подошел Василий Иванович, сыпанула в сторону подошедшего служебного автобуса, и он остался один. Медленно прогуливаясь, он приблизился к следующей группе, и снова прислушался. Через полчаса подобного блуждания по площади, у него накопилось столько противоречивой информации о случившемся, что он посчитал за лучшее пойти домой – может быть, что объявят по радио. Да и сын должен был вот-вот появиться с электрички.

 Супруга Василия Ивановича, Аллина Александровна, на вид еще довольно крепкая женщина, хотя морщинистое лицо свидетельствовало о довольно приличном возрасте, возилась уже на кухне.
– Ты где это с утра был? – удивилась она, завидев Василия Ивановича, – Вечером ложилась спать, ты вроде бы дома был. Встала – глядь, а тебя и след простыл.
– Да так, сходил, немного проветрился.
– Надо, надо, – согласилась Аллина Александровна, поворачиваясь к плите и ставя на конфорку кастрюлю. – Что-то радио молчит сегодня, Может неисправно?
– А шут его знает. Потом посмотрим, – отговорился Василий Иванович, не желая раньше времени беспокоить супругу. – Дима звонил с работы, должен к нам заскочить.
– Хорошо, я как раз завтрак приготовлю.

Василий Иванович промолчал, и, повесив куртку на вешалку, прошел в свою комнату. В его голове мелькали мысли одна ужаснее второй, и все они тем или иным образом были связаны с судьбой сыновей и внуков. «Если разговоры про войну правда, что же тогда будет с ними? – О себе Василий Иванович думал меньше всего.  Он свою жизнь уже прожил. – А вот дети. Что будет с ними? С внуками? О Господи!».

Сам Василий Иванович родился в январе пятьдесят второго года, в небольшой деревушке Смоленской области. Несмышленышем пережил разруху и голод послевоенных лет, постепенное возрождение страны. Естественно, что сам он по малолетству мало что помнил из рассказов очевидцев о тех страшных сороковых годах. Но одно усвоил крепко, на всю жизнь – горожане, спасаясь от голодной смерти, всегда бежали за помощью в деревню. А деревню выручала земля. Только одна она способна кормить человека. Никакой, даже самый распрекраснейший завод или фабрика не дадут тебе хлебушка, если не будет зерна. А зерно способна родить только земля, и к тому же, далеко не во всяком месте.

Размышления Василия Ивановича прервал звонок в прихожей. Открывая дверь, он уже знал, что это Дима.
– Здорово, отец, – произнес тот прямо с порога. – Здравствуй, мама, – добавил он, увидев, выглянувшую из кухни мать.
– Здравствуй, здравствуй, сын, проходи,  – ответил Василий Иванович, одновременно делая ему предупреждающий жест рукой в сторону Алины Александровны. – Пока ничего не говори, она еще ничего не знает.
– Сынок, позавтракаешь у нас? – спросила Алина Александровна, вытирая руки о фартук.
– Да нет, мама, дома позавтракаю, а то Вера обидится.
– Ну, как знаешь, а то у меня у меня все уже готово, – с сожалением сказала Алина Александровна, снова удаляясь на кухню.
– Ну, что, батя, делать будем? – спросил Дима, присаживаясь к столу.
– Так ничего же еще неизвестно, а ты уже что-то делать собираешься, – недовольно заметил Василий Иванович, устраиваясь на другой стул напротив сына. – Ждать нужно информации от городских властей, потом уже решать.
– Это само собой. Но если началась ядерная война, то мы здесь все загнемся в течение месяца-двух. Мужики говорили, что оптовые продовольственные базы закрыты наглухо, и милиции возле них видимо-невидимо. Да и на улицах я заметил, пока добирался домой, милиции тоже густо, не так, как обычно.
– Значит и правда, что стряслось нечто страшное. Давай так, сын, перво-наперво, нужно запастись продуктами и бензином. Все остальное потом.
– Эх, боюсь, отец, что все так думают. Там уже, по-видимому, такое столпотворение, что не проведи Господи. Забегу домой, своих успокою, и попытаюсь что-нибудь сделать. Ты, батя, Вовке-то позвони. Хватит вам дуться друг на друга. Сын же. Пусть и он со своей Клавой готовится.
– Знать бы, к чему готовиться, – проворчал Василий Иванович. – А Вовке я позвоню, не беспокойся. Если и правда война, нам всем вместе держаться надо, так выжить будет легче.

Последние слова Василия Ивановича услыхала и Алина Александровна, которая неожиданно заглянула к ним в комнату.
– Какая война? О чем вы это, мужики, говорите? – всплеснула она руками, застыв в дверном проеме.
– Ладно, Дима, ты беги к себе, а мы с бабкой сами разберемся, – выпроводил сына Василий Иванович.
После ухода Димы, он осторожно рассказал обо всем Алине Александровне, делая при этом упор на якобы сомнительность циркулирующих по городу слухов. Собственно говоря, это были действительно лишь слухи и ничего более. Но все, что за ними скрывалось, было настолько ужасным, что Алина Александровна на некоторое время лишилась речи. Она сидела на краешке дивана бледная и потерянная, с надеждой переводя взгляд с мужа на телевизор и обратно.
– Ничего не показывает, так что включать бесполезно, – мотнул головой Василий Иванович.
– А местное?
– Хорошо. Сейчас включу третий канал, может действительно, что-нибудь по телевиденью сообщат. Да и радио пусть на всю катушку остается. Ты будь дома, слушай. Потом, в случае чего, обо всем мне расскажешь. А я пойду в гараж, попробую залить канистру бензином.  Может, он скоро понадобится пуще хлеба.

По пути к гаражу, Василий Иванович прошел мимо двух продовольственных магазинов. И хотя до их открытия оставалось еще больше получаса, возле каждого из них уже собралась довольно большая толпа, и народ все прибывал и прибывал. «Махом все сметут, – подумал Василий Иванович, вспомнив недавний ажиотаж с солью. – Наверно, у Димы ничего не получится. Хоть бы у меня получилось с бензином».
Его опасения оказались далеко не напрасными. Возле АЗС, которая располагалась в ста метрах от их гаражного кооператива, машин скопилось не меньше, чем народу возле продовольственных магазинов. Но Василию Ивановичу повезло. Когда он с канистрой в руке подошел к заправке, его сосед по гаражу как раз занимал место перед бензоколонкой. Увидев двадцатилитровую канистру в руках Василия Ивановича, он понимающе кивнул головой и скрылся в помещении АЗС. Через десяток минут, заправив свои «Жигули» под завязку, а заодно и канистру Василия Ивановича, они вместе отъехали от заправки.

– Ну, спасибо, сосед, выручил, – поблагодарил его Василий Иванович, отдавая заранее приготовленные деньги.
– Понадобятся ли они завтра? – вздохнул тот, пряча государственные бумажки в карман, и, немного подумав, тоскливо  добавил, – А может, обойдется?
– Ты знаешь, сосед, сколько лет я на свете живу, так уже давно подметил, что плохие слухи всегда сбываются, – проворчал Василий Иванович, – в отношении хороших – не скажу.
– Спасибо, утешил.

Домой Василий Иванович возвращался по улице, похожей на растревоженный муравейник. Люди суетливо двигались во всех направлениях, но все это делали как-то вяло. Складывалось впечатление, что многие из встреченных им людей идут сами не зная куда и зачем. Еще открывая ключом дверь, он услышал, что заговорило местное радио. «Ну, слава Богу, – подумал Василий Иванович, – может, хоть какая-то определенность появиться».


                * * *


Чрезвычайное заседание городского правительства закончилось практически ничем. Все присутствующие были настолько потрясены свалившейся на их головы страшной новостью, что мало кто из них был способен мыслить вообще, не говоря уже о возможности планирования каких-то мероприятий на будущее. Тихонов понимал состояние своих подчиненных. Он к этому времени в своем сознании уже успел в какой-то степени примириться со страшными реалиями нового дня, и его мысль теперь работала в одном направлении, в поисках путей выживания города, его жителей, в том числе и своей семьи. Все это теперь было затянуто в один тугой узел, развязать который было под силу лишь самому Господу Богу. В данный момент Тихонов не отделял своей судьбы от судьбы остальных горожан. Если ему, его семье и было суждено выжить в страшном мире новой реальности, то только вместе со всеми, иного пути Андрей Николаевич не видел.

Понимая, что его ближайшие помощники еще не скоро преодолеют психологический стресс от свалившейся на них беды, Тихонов предложил всем разойтись по своим кабинетам и подумать, что, на их взгляд, следует предпринять в первую очередь, чтобы не усугубить положение возможным анархическим беспределом. Не исключено, что среди двухсоттысячного населения города найдется немало безрассудных голов, готовых устроить пир во время чумы, со всеми вытекающими из этого последствиями.
 
В своем кабинете Тихонов попросил остаться только Александрова, Новоселова и Барахтенко Сергея Анатольевича, начальника отдела ФСБ по городу и району, приходящегося ему двоюродным братом по материнской линии. Когда кабинет опустел, Андрей Николаевич вышел из-за стола, и дернул за небольшой шнурок, свисавший с серого цилиндра почти под самым потолком кабинета. Цилиндр бесшумно развернулся вниз небольшим белым экраном. Тихонов вернулся к своему столу и щелкнул включателем проектора, соединенного с компьютером, стоящим внизу, на полке приставного столика. Настенный экран засветился и по нему, повинуясь мышке в руках мэра, побежали какие-то таблицы, заполненные разноцветными цифрами. Отыскав нужную, Андрей Николаевич заговорил, и голос его был глухой и как будто усталый, несмотря на то, что день еще только начинался:

– Я не стал пока обнародовать имеющиеся у меня данные, которые, даже если они и не совсем точные, тем не менее, наглядно свидетельствуют о возможностях  автономного выживания нашего города. Итак, – сделав многозначительную паузу, Тихонов обвел присутствующих взглядом, и продолжил, – у нас двести восемь тысяч жителей городских и около восемнадцати тысяч в двух поселках индивидуальной застройки, примыкающих к городу. На складах оптово-закупочных баз и на элеваторе вместе с мельничным комплексом на вчерашний день имелось муки около пяти тысяч тон. Если исходить из нормы выдачи хлеба на одного едока даже триста граммов в день, мы сможем продержаться всего около семидесяти дней, то есть до августа месяца. С учетом наличия макаронных изделий, крупы и тому подобного – чуть дольше. Жиров, мясопродуктов, даже по самым минимальным нормам, нам хватит до середины июля. Приблизительно такое же положение с овощами, морепродуктами и так далее. Не спасут положение и дачные участки горожан. Во-первых, не у каждой семьи они имеются, а во-вторых, слишком они малы, и слишком велики затраты, чтобы урожай с них повлиял на продовольственное положение города в будущем. Если не будет подвоза продовольствия извне, очередная зима окажется для Светлогорья последней. Все мы вымрем, как мамонты, – Тихонов снова обвел взглядом кабинет, избегая при этом устремленных на него глаз присутствующих, а затем, тяжело вздохнув, спросил, –  Ну, так что же, господа, будем делать?

– Андрей Борисович, – подал голос Новоселов, – выход, на мой взгляд, лишь один – нужно самим обеспечить себя продовольствием, нужно бросить все силы на сельское хозяйство нашего района. У нас ведь в районе вполне приличные земли.
– Только вот солнца маловато, – бросил с места Александров.
– Но ведь это и ежу понятно, если не будет подвоза продовольствия, мы можем его получить только собственными усилиями. Или нам ложиться  и прямо теперь помирать? – загорячился Новоселов.
– Собственно говоря, другого выхода и нет, – пришел на помощь вице-мэру Барахтенко, недобро блеснув глазами  в сторону Александрова.
– Может оно и верно, но как поднять на такое дело народ? – как бы про себя пробурчал Александров, рисуя шариковой ручкой на листке бумаги, лежащей перед ним, какие-то козюльки с рожками.
– Нужно вводить в городе, и притом немедленно, чрезвычайное положение, – без раздумья заявил Новоселов. – Опоздаем с этим – потом уже ничего не сделаем. Народ наш действительно…. – продолжать Новоселов не стал, лишь безнадежно махнул рукой.
– Андрей Ильич прав, – снова поддержал Новоселова Барахтенко, на округлом лице которого одновременно проступали два взаимоисключающие чувства – значительность человека, обладающего большими полномочиями и плохо скрываемая растерянность служивого, оставшегося без попечительства вышестоящего начальства.
– Как вы это себе представляете? –  спросил Александров, и на его тяжелом лице промелькнула скептическая улыбка. Она тут же исчезла, уступив место мрачной озабоченности. И все же Тихонов крем глаза успел поймать это выражение несогласия главного милиционера города с прозвучавшим предложением.
– Давайте не будем с этим спешить, – осторожно произнес Тихонов. – Мы тут с Михаилом Ивановичем уже кое-что предприняли, так что, думаю, ситуация пока остается под контролем. Как вы считаете, Михаил Иванович?
– Думаю, что да, – неопределенно пожал плечами Александров. – Весь вопрос – надолго ли?
– Вы что, сомневаетесь в своих людях? – недоуменно поднял густые, почти брежневские, брови Тихонов.
– В них-то я как раз уверен на все сто. А вот в остальном – не очень. Ситуация абсолютно неопределенная, требующая решительных, я подчеркиваю – решительных мер. Более того, я предвижу, что потребуется даже определенная жестокость. Кто возьмет на себя в этом случае ответственность? И где гарантия, что потом эту ответственность не станут перекидывать друг на друга, как волейбольный мяч?
После таких слов Александрова в кабинете повисла гнетущая тишина. Всем присутствующим было абсолютно понятно, что имел в виду начальник УВД. Не получив ответа на свой вопрос, полковник поднялся из-за стола и хмуро сказал, обращаясь к Тихонову:
– Вы тут, Андрей Николаевич, решайте, а я поеду к себе. Нужно держать руку на пульсе города. Когда проясниться положение, поставьте меня в известность. Я не прощаюсь, – и он решительно шагнул к двери кабинета.
Тихонов не стал удерживать его, лишь молча кивнул головой, как бы подтверждая принятое тем решение. И хотя лицо мэра оставалось спокойным, нетрудно было догадаться, что подобное независимое поведение полковника, тем более, в такую трудную минуту, вызывало в его душе не только досаду.

– И все-таки, Андрей Николаевич, я буду настаивать на введении в городе чрезвычайного положения, – снова заявил Новоселов, после того, как за полковником закрылась дверь. – В этом меня еще сильнее убеждает поведение Александрова. В городе должен быть один центр власти, иначе мы погибнем.
– Целиком согласен с Андреем Ильичем, – жестко, с нескрываемой досадой в голосе,  заговорил Барахтенко. – А то, что Александров всегда чувствовал себя в городе этаким маленьким Пиночетом, в том секрета нет. Думаю, что его нужно немедленно отстранить от руководства горотделом, пока он не наломал нам дров.
– Время-то, мужики, какое, – расстроено покачал головой Тихонов. – Я знаю, что он меня недолюбливает, но … – продолжать он не стал.
– Время как раз самое то, – загорячился Новоселов. Если у нас на уровни мэрии образуется двоевластие, то добром все это не закончится. Надо решаться, Андрей Николаевич.
– Я думаю, что в отношении Александрова у нас выход лишь один – его нужно срочно отстранить от должности начальника УВД города, – заявил Барахтенко.
– И как вы, Сергей Анатольевич, себе это представляете? – поинтересовался Тихонов.
– Считаю, что нужно городской думай, а лучше ее советом принять решение о переименовании нашей полиции в муниципальную, с назначением ее начальником Сафронова Дмитрия Сергеевича, нынешнего зама Александрова. Он вполне вменяемый человек и пользуется в полиции авторитетом не меньшим, чем Александров.
– Это хорошо бы сделать, но ведь эти думы, городскую и районную еще собрать нужно, добиться соответствующего решения, которое… – продолжать Тихонов не стал, но и Барахтенко, и Новоселов поняли его сомнения в законности подобного решения.
– Андрей Николаевич, нужно действовать, только так мы сможем устоять против нависшей угрозы жизням всех жителей города и района, – продолжил настаивать Барахтенко. 
– Ой, мужики, не наломать бы нам дров, – сокрушенно вздохнул Тихонов. – Но по-другому, наверно,  и вправду нельзя. Главное, что время на раздумье нет.
 
 Он встал, прошелся по кабинету, мимоходом глянул в окно. На улице народу становилось все гуще. Возвращаясь к столу, Тихонов сказал:
– Давай, Сергей Анатольевич, у тебя, насколько мне известно, свои люди в милиции есть. Организуй отстранение, а точнее – временную изоляцию Александрова, у тебя, думаю, причина для этого найдется. Но помни, если выйдет промашка, мы своими руками подтолкнем город к катастрофе. Действуй решительно и, если потребуется, жестко. В случае чего, ссылайся на постановление мэра города в условиях чрезвычайного положения. Мы сейчас с Андреем Ильичем набросаем проект этого постановления, с временной приостановкой, в виду катастрофичности ситуации, действия всяких демократических свобод, типа митингов, демонстраций и тому подобного. Всю полноту власти в условиях чрезвычайного положения примет на себя  исполнительная власть города. Через час, – Тихонов глянул на настенные часы, – и сорок минут я выступлю по местному радио и телевидению. К этому времени, надеюсь, Сафронов уже будет исполнять обязанности начальника УВД. Давай, Сережа, действуй.
Барахтенко молча кивнул головой, и вышел из кабинета. Тихонов с Новоселовым остались вдвоем.

– Ну, что, Андрей Ильич, начнем?
Через полчаса проект постановления был отдан в работу Вере Павловне, и вскоре состоялось чрезвычайное заседание правительства города, на котором проект, после краткой речи Тихонова, был одобрен единогласно. Ровно в десять часов Андрей Николаевич Тихонов, мэр города Светлогорья, выступил по местному радио и телевидению с информацией о постигшей всех беде. Закончил он свое выступление призывом сохранять спокойствие и порядок, за соблюдением которого будет установлен самый жесткий контроль со стороны правоохранительных органов. Держался Тихонов уверенно, всем своим видом излучая решительность и целеустремленность. Люди должны были поверить ему.

В студии телевиденья, во время выступления Тихонова перед жителями города, за спиной оператора, ведущего прямую трансляцию выступления, появился Барахтенко. Тихонов его заметил сразу. На некоторое время в голосе главы города появилось некоторая напряженность, но после того, как Барахтенко утвердительно кивнул Тихонову головой, голос мэра снова окреп. Андрей Николаевич закончил свое выступление энергично, с внушающей слушателям уверенностью в правоте принятого городским правительством решения.

Но на самом деле в душе Тихонова никакой уверенности не было и в помине. Уже во время выступления он вдруг осознал, что многие тысячи его слушателей вряд ли доживут до зимы, к которой он призывал всех готовиться уже сегодня, в начале мая месяца. Недостаток продовольствия, ограниченность запасов медикаментов, катастрофическое положение с тепло- и водоснабжением из-за невозможности провести ремонт коммуникаций по причине недостатка труб, и многое другое. Но самое главное, что грозило городу неминуемой бедой, это отсутствие запасов угля и нефтепродуктов. То, что  имеется в городе, это ничтожно мало. А сколько еще проблем появится завтра, когда необходимо будет приступать к решению многочисленных больших и малых задач, связанных тем или иным образом с выживаемостью города, представленного самому себе в условиях суровой сибирской природы. Но он глава города не должен говорить «невозможно». В противном случае катастрофа неизбежна

После выступления по радио Тихонова Андрея Николаевича, через какое-то время жители города, от мала до велика, высыпали на улицы. Такого столпотворения на городских улицах и площадях прежде никогда не было, даже в первомайские праздники советского времени. Всех мучил один вопрос: «Как жить дальше?», и на этот вопрос ни у кого не было ответа. Люди толпились группами по несколько десятков человек, и в каждой такой группе был свой всезнающий, который с уверенностью излагал свой прогноз на ближайшие дни. И хотя этих предсказателей было достаточно много, все их речи вели к одному – наступил конец света, о котором говорится в Библии.
В администрации города предвидели подобный ход событий и предприняли меры, что бы успокоить народ. По городским улицам разъезжали две легковые машины с громкоговорителями, через которые людям предлагалось взять себя в руки,  разойтись по домам и ожидать нового выступления Тихонова в конце следующего дня. В данный момент в здании мэрии собираются обе ветви власти, чтобы обсудить сложившееся положение и составить план действий на ближайшее будущее, о чем и будет доложено населению.

Насколько это подействовало на горожан, сложно сказать, но народу на улицах поубавилось. Ведь городские чиновники своими заявлениями не могли изменить внутрисемейные планы на выживание в ближайшие дни, когда холодильники и прочие пищевые заначки неизбежно подойдут к концу, а продовольственные магазины уже закрылись сами собой без всяких указаний сверху.


                * * *

Семья Деминых собралась на квартире у Василия Ивановича в полном составе: оба сына Дмитрий и Владимир, и их жены Вера и Клавдия. Малолетние дети Дмитрия остались дома. Алина Александровна по-хозяйски принялась хлопотать у стола, собираясь угостить всех чаем.
– Обожди Аля, – остановил ее Василий Иванович,– тут нам одним чаем не отделаться. Чтобы не свихнуться, нужно что-нибудь покрепче чая.
– Не получится, батя, – хмуро возразил Дмитрий. – Все магазины закрыты и не до того нам сейчас, чтобы застолья устраивать.
– Вообще-то, ты прав, – согласился Василий Иванович. – Это я так, для разрядки атмосферы. Давайте думать, что нам делать дальше.
– Что тут думать? Завтра объявят – как все, так и мы, – заявил Владимир, посматривая на свою жену, Клавдию, работающую преподавателем математики в школе, и имеющую, по-видимому, весомый авторитет в глаза Владимир.
– Если завтра объявят всем идти на кладбище, так ты и пойдешь? – повернулся к нему Дмитрий.
– Причем здесь кладбище? – растерялся Владимир.
– Ладно, хлопцы, – прервал их Василий Иванович, – дело серьезное и нужно думать о дне завтрашнем своей головой, не полагаться только на чью-то башку, пусть даже и шибко умную. Я вот что думаю, если вспомнить прошлую войну, то даже тогда, многие горожане, чтобы выжить, разбредались по деревням, поближе к земле. Она, если к ней относиться с уважением, не выдаст, с голоду не умрешь.
– Так где это было? В Европе, – не согласился с отцом Владимир. – У нас же Сибирь.
– Земля она везде земля! – рубанул рукой Василий Иванович. – Не будешь лениться, выживешь хоть в самом Верхоянске.
– Причем здесь Верхоянск? – вскинулся Владимир.
– Кончай, Вова, – прервал разгорающейся спор отца с братом Дмитрий. – Ты ведь даже не дослушал отца, о чем он говорит, а уже лезешь в спор.
– Владимир, ты, действительно, не спеши, послушай отца, – неожиданно поддержала Дмитрия Клавдия.
– Ну, сынок, все ты норовишь поперед батьки в пекло влезть, грустно улыбнулся Василий Иванович, получивший неожиданную поддержку от Клавы, которой он слегка смущался из-за ее чрезмерной, на его взгляд, интеллигентности. – Так вот, я считаю, что единственным верным будет решение, нам вернуться всей семьей в Березовку, пока это возможно.

Березовка являлась родной деревней всех Деминых, которых в городе было еще несколько семей, и с которыми Василий Иванович старался поддерживать все это время теплые, дружеские отношения. Ведь с ними можно было поговорить о прошлом, которое всегда нам кажется если и нее прекрасным, то радующими душу теплыми искрами событий, оставшихся в памяти с далекого детства.

Их родная деревня располагалась на правом берегу реки Бадары, впадающей в водохранилище уже не рекой, шириной каких-то пару десятков метров, а широченной протокой, между берегами которой было без малого два километра. Теперь, чтобы попасть в Березовку, приходилось пользоваться паромной переправой леспромхоза, поселок которого находился на том же правом берегу водохранилища, почти у самого уреза воды и носившего по этой причине название Прибрежный. От этого поселка до Березовки расстояние было, всего ничего – какой-то десяток километров.

Основывали Березовку Демины еще в позапрошлом веке, когда Екатериновский тракт, проходивший через березовую падь, привлек сюда Деминых, искавших лучших земель. И надо признать, что Демины в свое выборе не ошиблись – толщина чернозема в березовой пади достигала почти полуметра. И хотя площадь такого богатства была не так уж и большой, менее полтысячи десятин, этого оказалось достаточны, чтобы на берегу небольшой речушки Серебрянки, так ее прозвали Демины, выросла деревушка Березовка. Сначала в ней было всего лишь четыре усадьбы, затем она расползлась вдоль тракта почти на целый километр, но когда Екатериновский тракт уступил место новой гравийной дороге, проложенной по противоположному берегу реки в двадцати километрах севернее от Березовки, деревня стала хиреть, и в шестидесятые годы прошлого века тихо, незаметно скончалась.   

Василий Иванович не мог позабыть свое родовое гнездо, и ежегодно приезжал в Березовку, что бы осмотреть свой дом, который даже с заколоченными окнами казался ему живым и родным. В деревне в прошлом году, в августе месяце, когда Василий Иванович был там последний раз, в живых оставалось всего лишь два дома. В одном доживала свой век старуха Изергиль, так в свое время Евдокию Шаманскую прозвала ребетня, а в другом ютились дед Никифор с бабкой Марьей. Все эти жители Березовки на лето перебирались в родную деревню из поселка лесозаготовителей Прибрежного, где жили их дети, которые не очень-то жаловали  старую полуразрушенную временем деревню, где прошла вся жизнь их родителей, и на кладбище которой те хотели быть похороненными.

Вот такова была родная для Деминых деревня Березовка, которая в конце прошлого века числилась даже отделением колхоза, и была электрифицирована. Старая ЛЭП, с редко где  уцелевшими столбами, еще и сегодня соединяла ее с Прибрежным, где имелась дизельная электростанция.  Но сегодня эта деревня мало походила на живую, хотя и смотрела еще на Екатериновский тракт пустыми глазницами окон домов, чернеющих среди  полуразрушенных стен, прикрытых сверху останками крыш. По черноземам приусадебных участков местами уже выросли молодые березки, возрастам около десятка лет. На их фоне старая березовая роща деревенского кладбища смотрелась неким реликтом, свидетельствующим о неумолимости времени, поглощающим все, но и порождающим все.

– Уехать в Березовку? – удивился Владимир. – С какого перепугу? Как в ней можно выжить, если там даже нет электричества?
– Твои дед с бабушкой не то что там выживали, но очень даже неплохо жили, коль пятеро детей вырастили, и тем самым дали и тебе возможность на свет божий появился, – возмутился Василий Иванович. – Ишь ты! Если нет электричества и горячей воды, так и жить уже невозможно.
– Обожди, батя, не злись. Давай по порядку, – снова встрял в разговор Дима. – Ведь для того, чтобы там жить и вырастить хлебушек и какую-никакую живность, нужны не только желание работать и руки, надо еще много чего.
– Само собой, – согласился Василий Иванович. – Нужен инструмент, нужен инвентарь, нужно, как ты говоришь, много чего еще. Так вот и давайте обсуждать, с чем мы можем собраться в нашу Березовку, потому что завтра уже может быть поздно.
– Думаешь, паром перестанет ходить?
– Это произойдет само собой, но надеюсь не в ближайшие дни. Вот кончится горючее, и все, баста. Нового-то взять негде. Видел бы ты, что делалось на заправке сегодня! А что будет завтра – одному Богу известно.
– Да, – покачал головой Дима. – Наверняка завтра будет еще хуже.
– Отец, может, мы действительно спешим? – подала голос Клава. – Может быть, Владимир прав? Подождать нужно хотя бы до завтра.
– Так мы же еще никуда и  не едем, – всплеснула руками Алина Александровна. – Мы же только обсуждаем ехать нам в деревню или не ехать.
– Знаете что, дорогие родственники, – подала, наконец, голос Вера, молчавшая до сих пор, только переводившая взгляд с Василия Ивановича на Владимира, когда они заспорили, – послушайте, что я вам скажу. – Обожди, Вова, – движением руки она как бы попыталась закрыть рот Владимиру, который никак не мог успокоиться. – Если наш комбинат остановится, а он обязательно остановится, потому что работал в основном на экспорт, а это… – она как бы споткнулась на этом самом экспорте, но затем быстро взяла себя в руки и продолжила: – Завтра без работы останутся больше тысячи человек, и я в том числе. Так что мне все равно придется куда-то двигаться, хоть в тайгу, хоть в деревню, хоть к черту на кулички. Но, Клава права и не стоит спешить, особенно в ее положении.
– Это почему? – заинтересовался Василий Иванович. – Если она, как сегодня говорят, училка, так ей и в деревне работа найдется. Уверен, что Березовка пустая будет недолго. Жителей Прибрежного обязательно рванут туда. Ведь вокруг их поселка путной земли не отыскать – одни пески. 
– Да не в этом дело, отец, – заметила Вера, – я думаю, что она об этом сама вам расскажет.
– Клава, уж не беременна ли ты? – снова всплеснула руками Алина Александровна. – То-то я гляжу, что ты, как будто, пополнела.
Клавдия не ответила на заданный ей вопрос, лишь густо покраснела и опустила голову.
– Что вы к ней пристали? – вновь вскинулся Владимир. – Пойдем, Клава, домой. Никуда из города мы не поедем.
Клавдия послушно встала, и они оба покинули квартиру родителей.
– Вот так дела, – покачал головой Василий Иванович. – Как-то не ко времени все это.
– А кто же знал, что такое время настанет, – грустно улыбнулся Дмитрий.   
– Ну что же, будем ждать до завтра или даже позже. Посмотрим, что там решат городские власти, – подвел итог домашнего совещания Василий Иванович. – А пока, Дмитрий, топайте вы домой, и хорошенько взвесьте все, а завтра к вечеру снова соберемся и порешаем, как нам быть дальше.

               
               
                * * *

Этот страшный майский день представлялся Тихонову как день сплошных заседаний, как день оценки возможности продолжения самой жизни и жизни не только своей, но и всех людей, которые попали вместе с ним в безвыходную ситуацию, когда казалось, пути к спасению не существует. И, тем не менее, нужно было искать этот путь, и для его поиска нужен был коллективный разум людей, способных к трезвой оценке сложившегося положения не только с продовольствием, но и со всеми другими ресурсами, без использования которых современный человек выжить не может.

В кабинете Тихонова, доступ в который регулировала Вера Павловна, используя указания своего начальника, для всех был закрыт, кроме руководящего состава администрации города в лице всех замов Тихонова и руководителей отделов. Из посторонних был приглашен лишь Барахтенко, начальник ФСБ по городу и Светлогорьевскому району. Следовало оценить возможности города и прилегающих к нему территорий, прежде чем приглашать на запланированное чрезвычайное заседание других должностных лиц многочисленных городских организаций, а также представителей городской думы. Помимо того Барахтенко предложил пригласить на будущее совещание и представителей администрации района, поскольку в сложившейся ситуации работать городу с районом придется в тесной смычке. Более того, сказал он, целесообразно было бы объединить обе администрации в единый управленческий орган.
– Сергей Анатольевич, я с тобой целиком и полностью согласен, – отреагировал на это предложение Тихонов. – Но дайте нам возможность сначала определить ресурсы города, а уж потом во избежание возможных конфликтов, мы обсудим этот вопрос и с главой районной администрации Ивановым и прочими должностными лицами района.
На некоторое время в кабинете установилась тишина. Никто не знал как подступиться к проблеме, которая давила на всех тяжестью, кажется, несоизмеримой с возможностями простого человека. Наконец, молчание нарушил Тихонов:
– И так, давайте подсчитаем, чем мы сегодня располагаем, и чем будем располагать в ближайшем будущем, надеюсь, оно у нас есть. Самый большой плюс, подарок для нас самого, так сказать, Господа, это то, что уцелела гидроэлектростанция и у нас имеется неистощимый источник энергии. Это раз. Второе, мы располагаем природным газом, и пусть наше месторождение не такое уж значительное, но, насколько мне известно, в районе в свое время были открыты еще несколько небольших месторождений, пока законсервированных в связи с экономической нецелесообразности их использования.
– К тем месторождениям не так-то просто добраться, – заметил  Новоселов. – Все они на той стороне водохранилища.
– Ладно, Андрей Ильич, речь пока не об этом, – нахмурился Тихонов. – Если не восстановится связь с внешним миром, то у нас возникнут проблемы с топливом для автотранспорта, а потому то, что вчера было экономически не выгодным, завтра может стать жизненно-необходимым.
– Как я понимаю, Андрей Николаевич, вы думаете о возможности перевода автотранспорта на газ? – не замедлил отреагировать Новоселов.
– А чем мы можем заменить дизтопливо для автотракторной техники? Дровами или электричеством? А ведь без тракторов нам не выжить, поскольку, как я думаю, мы должны прямо сегодня направить максимум усилий на развитие сельского хозяйства, это должна быть нашей первоочередной задачей.
– Андрей Николаевич, если с газом у нас выйдет какая-то накладка, думаю, нам не помешает вспомнить газгены, – заявил Новоселов.
– Газгены? – удивился Тихонов. – Это что еще что такое?
– Мне отец рассказывал, что после войны наш дед работал на тракторе, который был оборудован газогенераторной установкой. Короче говоря, на тракторе было установлено специальное оборудование, которое добывало газ из обыкновенных дров. На таком газе и работал двигатель трактора.
– Хорошо, Андрей Ильич, – будем иметь в виду и этот вариант.

–  Андрей Николаевич, – обратился к Тихонову Барахтенко, – это по вашему распоряжению закрылись все автозаправки?
– Да нет,  я только собирался это сделать, как они уже сами закрылись, и знаете почему?
– Предполагаю, но не уверен, – пожал плечами Барахтенко.
– Весь вопрос в деньгах.
– Что, денег у людей нет?
– Деньги, думаю, есть,  но кому они нужны, если за них ничего не купишь? Вот мы и подошли к самому главному ресурсу, который всегда, во все времена регулировал жизнь людей, к деньгам или их заменителям.

В кабинете снова установилось тягостное молчание, поскольку никто не знал, как подступиться к такой необычной проблеме. Ведь неизвестно, что стоит российский рубль в условиях изоляции района от внешнего мира. Да и существует ли этот внешний мир? Не постигла ли и его такая же участь, как южную часть области? Пока что на этот вопрос ответа не было ни у кого. А жизнь до сих пор регулировалась именно деньгами. Тиханов как-то слышал выступление российского толи экономиста, толи политика, Хазина, который утверждал,  что могучая Римская империя в свое время рухнула только по причине недостатка у нее денег, а точнее, серебра.

– Да, проблема с деньгами… – понурил голову Новоселов, но продолжать не стал.
– Вот именно что проблема, – повторил его слова Тихонов и тут же обратился к Григорьеву, начальнику финансово-экономического отдела. – Что вы, Лев Давыдович, посоветуете, точнее, предложите по этому вопросу.

Григорьев, мужчина лет за пятьдесят, с седой копной волос на голове и несколько полноватый в талии, поднялся со своего места.
– Деньги инструмент очень тонкий, – сказал он, поправляя очки. – Мало их – плохо, но когда их слишком много тоже не лучше. Все должно быть в меру. Думаю, что сегодня нужно точно рассчитать необходимое их количество исходя из имеющихся у нас материальных и трудовых ресурсов.
– Ваш отдел способен это сделать притом быстро, поскольку?… – Тихонов продолжать не стал, только безнадежно махнул рукой, мол, время не ждет.
– Хорошо, Андрей Николаевич, мы попробуем, если только у нас будет достаточно данных.
– Знаете что, господа, – обратился к присутствующим Барахтенко, – как я думаю, от денег как таковых, в виде российских рублей, нам придется на некоторое время отказаться.
– Как это отказаться? – непонимающе посмотрел в его сторону Новоселов.
– Заморозить их употребление и перейти в расчетах с гражданами и торговыми организациями на специальные карточки, выпуск которых можно наладить в нашей типографии.
– Наладить то можно, – кивнул головой Тихонов, – но кто же их примет вместо денег?
– Все примут, если хлебушек можно будет купить только за эти карточки, – заявил Барахтенко, и мрачная улыбка скользнула по его лицу и тут же исчезла. – К тому же не только хлеб, но и все прочие продукты тоже придется населению выдавать по карточкам.
– Возможно, вы, Сергей Анатольевич, и правы, – немного подумав, согласился Тихонов. – Только нужно все это  хорошенько обмозговать.
– Пока мы будем обмозговывать, может произойти непоправимое, – заметил со своего места Григорьев. – Я бы предложил, пока у нас нет четкой программы действий, от употребления рублей не отказываться, а лишь заморозить обращение денежных купюр крупнее тысячи рублей.
– И что это нам даст? – удивился Барахтенко.
– Многое, – заявил Григорьев. – У людей, имеющих заначки, они, как правило, представлены крупными купюрами. Следовательно, подобный запрет на такие купюры снизит возможности спекулятивного ажиотажа. Тем более, что банки пока что не работают, да и вряд ли они будут в ближайшие дни работать.
– Согласен, предложение толковое, – одобрил Тихонов и тут же вызвал в кабинет Веру Павловну. – Обзвоните, пожалуйста, все банки, а их у нас четыре, а также руководство филиала Центробанка, пригласите их на совещание, и без уверток с их стороны. Иначе пригласим с помощью полиции.

– Это правильное решение, – одобрительно кивнул головой Барахтенко. – Нужно защищаться от возможности спекуляции, даже если она и маловероятна – не такое время теперь. И вообще, как мне кажется, нам много чего придется защищать и переделывать. Вот, допустим, что нам делать с тюрьмой, в которой заключенные отбывают пожизненный срок?
– Ну, это не проблема, – заявил Новоселов. – У нас ведь пожизненным заключением заменили смертную казнь, ввели на нее, так сказать, мораторий. Сегодня у нас такая ситуация, что нам не до всяких там парламентских ассамблей, с их правом человека на жизнь. Нужно обеспечить саму возможность простому человеку просто выжить. Так что решение этого вопроса простое – ввиду чрезвычайной ситуации действие моратория на нашей территории временно отменить.
– Вы-то, Андрей Ильич, под таким постановлением подпишетесь? – поинтересовался Тихонов.
– Хоть сейчас, – утвердительно кивнул головой Новоселов. – И вообще что-то с зэками нужно предпринимать. Насколько мне известно, в районке, в лагере, человек триста отбывают срок за самые различные преступления. Их же всех нужно не только охранять, но и кормить.
– Но эти же люди там работают, – покачал головой Барахтенко, – ты их тоже предложишь расстрелять?
– Наоборот, я их всех досрочно освободил бы, – спокойно отреагировал Новоселов. – Отпустил бы по домам, но предупредил бы, что в случае рецидива им грозит смертная казнь и баста.
– Крутой ты мужик, – грустно улыбнулся Тихонов. – Но давайте дальше, как нам поступить с медициной. Очень болезненный вопрос. Что по нему скажите вы, Нина Дмитриевна? У вас есть  какие-то предложения? – обратился Тихонов к заведующей отделом здравоохранения.

– Да, Андрей Николаевич, есть, – поднимаясь со своего места, твердо заявила Нина Дмитриевна, женщина лет сорока, с очками на лице, в темной оправе, делающими ее лицо строгим, даже, как будто, профессорским. – У нас положение, я бы сказала катастрофическое. Мало того, что  в обеих больницах всегда был дефицит необходимых лекарств, так теперь положение еще усугубится тем, что в связи с невозможность создания значительных запасов обыкновенных лекарств, пользующихся массовым спросом,  очень скоро возникнет их недостаток. Ведь у всех лекарств существует ограничение по сроку использования. Это раз. Второе, как я понимаю, теперь обеспечить функционирование обоих больничных стационаров не получится, следовательно, нужно усилить институт участковых врачей, и перевести основную массу больных на домашнее лечение.

– Пожалуй, вы, Нина Дмитриевна, правы, – согласился с ней Тихонов. – С лекарствами у нас будут дела совсем плохи – никаких фармацевтических предприятий в нашем городе так и не построено, хотя когда-то и обещали. Придется вспоминать рецепты народной медицины. Думаю, что теперь основное внимание нужно обратить на роддом и на малолетних ребят. В отношении же срока использования лекарств, следует продумат вопрос о возможности продления этого срока. Поработайте в этом направлении и тоже дайте к середине дня свои предложения в письменном виде. А в отношение участковых врачей, на мой взгляд, вы абсолютно правы.

Такой разговор – вопрос-ответ, продолжался минут тридцать, пока, наконец, Тихонов не поднялся со своего кресла и не сказал:
– А теперь мне хотелось бы сказать пару слов о моем видении ситуации в целом. Что, на мой взгляд, нужно сделать в первую очередь. Во-первых, определиться с работой деревообрабатывающего и металлургического  комбинатов. Перенацелить  часть их производств на нужды города и района, временно закрыв те технологические линии, которые не соответствуют этим целям. В первую очередь это касается изготовления необходимых для обеспечения жизнедеятельности города металлоконструкций, различного инструмента, типа обыкновенных лопат, топоров, двуручных пил и прочего инструмента, которым мы будем вынуждены пользоваться там, где невозможно применить электроинструменты.

Немного помолчав, как будто желая услышать от кого-то возражения в отношении им сказанного, он продолжил: – Самым важным  сегодня для нас, как я считаю, является не только необходимость, но и возможность воспользоваться существующим опытом перевода автотранспорта с бензина на газ. Следует как можно быстрее распространить эту технологию на различные виды тракторов, что для будущего исключительно важно.

Второе, необходимо взять на учет все виды нефтепродуктов, которыми располагают город и район, с целью транспортировки их в зоны проведения сельхозработ. Общественный транспорт в городе сохранить только в виде троллейбусных маршрутов. Третье, следует ввести чрезвычайный режим на территории города и района, с отменой всех видов общественных собраний без разрешения администрации. Считаю необходимым после объединения исполнительных структур города и района, думы обеих территорий временно распустить, чтобы не вносить лишние разногласия в умы людей. Сегодня нам явно не до соблюдения демократических принципов. Четвертое, усилить правоохранительные органы за счет некоторой части военнослужащих гарнизона. Остальных военнослужащих, кроме задействованных на охране военных объектов и складов, демобилизовать.

И последнее, в числе первоочередных задач, следует считать проведение инвентаризации имеющихся запасов угля для обеих наших ТЭЦ. Необходимо оценить их способность обеспечивать теплом город или только его часть, с вытекающими из этого последствиями. Возможности добычи каменного угля на территории района, да и соседних районов, насколько мне известно, не существует. Может быть, в ближайшем будущем что-то изменится, и мы получим доступ к угольным разрезам юга области, но это зависит от многих факторов. По этой причине службе МЧС необходимо будет постоянно вести разведку уровня радиации соседних территорий, возможности нашей ветки железной дороги восстановиться до узловой станции. В свете ожидаемого дефицита топлива для наших ТЭЦ, вполне вероятно, что нам придется вернуться к системе коммунальных квартир.

– Как это понимать? – сквозь поднимающейся шум, послышался женский голос.
– А так, уважаемые друзья, если нам не удастся разрешить вопрос с топливом для наших ТЭЦ, мы вынуждены будем сократить количество микрорайонов, которые будут обеспечены в зимний период теплоснабжением. Отсюда и возникает вопрос о возможном уплотнении жителей по квартирам одного-двух микрорайонов.
– Андрей Николаевич, а как  вы думаете в отношении того, чтобы перевести хотя бы одну ТЭЦ на газ? – поинтересовался Новоселов.
– На газ? Это хорошо бы, – ответил Тихонов, – но вряд ли такое выполнимо в ближайшее время. Мало того, что для этого нужно переоборудовать котельные, так и газ до города еще не дотянули, осталось почти полсотни километров. А в запасе труб – всего ничего. Из-за них-то все и застопорилось.
– Может наш металлургический комбинат с этим справится? – не сдавался Новоселов.
– Не знаю, не знаю, – поговорим об этом потом с Павленковым, директором комбината. Пока, пожалуй, все. Прошу разойтись по своим рабочим местам и подумать обо всем, о чем мы здесь говорили. Может быть, у кого-то появятся какие-то предложения, я готов их выслушать.
Закрыв совещание, Тихонов попросил остаться в его кабинете Новоселова и Барахтенко.

– Вот что, мужики, – сказал Тихонов, когда за последним из  покидавших помещение закрылась дверь, – остался нерешенным один очень важный вопрос, который не для широкого обсуждения. Ведь у нас сегодня правоохранительные органы работают по-старому законодательству, которое несовместимо с чрезвычайным, я бы сказал, военным положением. По этой причине нам следует подумать о приведении уголовного и гражданского законодательства в соответствие с существующим положением.
– Вопрос очень серьезный, – заметил Барахтенко. – Думаю, что без работников прокуратуры и судейских нам его не разрешить.
– Согласен, – кивнул головой Тихонов, – но все это нужно будет утрясти до официального роспуска городской и районной дум. Прошу вас подумать над всем этим, а я в свою очередь переговорю с нашими охранителями законности. Не позже чем завтра утром нужно будет собраться вместе с ними и проработать этот вопрос для последующего внесения его на рассмотрение думы.



                * * *

На следующий день, ближе к вечеру, вся семья Деминых была снова в сборе. Даже Владимир и Клава пришли сразу вслед за Дмитрием и Верой. Могло показаться, что они где-то ожидали, пока старший брат не зайдет в родительскую квартиру. Вчера Дима по возвращении домой, долго разговаривал с Владимиром по телефону, убеждая его сменить свое поведение по отношению к отцу, даже если тот в чем-то и неправ.
– Ведь сегодня совсем не то время, – говорил он, – чтобы выяснять отношения. Нужно думать, как им всем вместе выжить. Ведь у Клавы кроме нас в городе никого из родственников нет, и не нужно своим поведением усугублять положение, в котором оказались мы все.

По-видимому, доводы Дмитрия подействовали, и в этот раз Владимир уже не был таким ершистым, как вчера. Да и Клава уже не прятала больше глаза, а смотрела на родителей мужа спокойно и как-то совсем иначе, чем вчера. Это сразу же заметила Алина Александровна, которая как только они вошли, тут же подошла к Клаве и с ласковой улыбкой приобняла ее.
– Миленькая моя, что же вчера ты так засмущалась? Это же счастье какое, садись вот сюда, – она подвела невестку к стулу, на котором до сих пор сидела сама, и ласково улыбаясь, придерживая Клаву за плечо, усадила ее.
– Спасибо, мама, – поблагодарила Клава, одновременно окидывая всех взглядом.
– Ну, ладно, все в сборе, – констатировал Василий Иванович. – Вот-вот должно начаться.
 И когда диктор объявил о выступлении Тихонова, все замолчали и с напряженными лицами прильнули взглядами к телеэкрану. Слушали они своего мэра с некоторой душевной дрожью, запрятанной под внешним спокойствием.
 
– Ну и как? – спросил всех сразу Василий Иванович, когда Тихонов закончил говорить и исчез с экрана, а диктор объявила о том, что повтор выступления главы города будет через каждые полтора часа вплоть до полуночи. – Я же вам говорил вчера, что нас, горожан, спасет только деревня. Ведь по сути дела именно это и сказал Тихонов – закрыть все, что только можно, а все, освободившиеся силы бросить на сельское хозяйство.
– Получается, что так, – тяжело вздохнул Дима. – На нашем железоделательном комбинате работает, по-моему, тысяч двенадцать человек.
– В том числе и ты, – грустно с иронизировал Василий Иванович.
– Да, батя, в том числе и я, – согласился Дмитрий. – А это значит, что останутся работать для города человек пятьсот, ну, может быть, от силы тысяча. Остальным флаг в руки и… – Продолжать Дима не стал, и так все было ясно, что его, молодого человека, киповца, который занимается эксплуатацией электрооборудования, явно ожидает труд на земле. Ведь таких специалистов, как он, но только пожилых и более опытных, на заводе довольно много.
– Я что-то не поняла, у нас теперь на город и район один начальник, этот самый Тихонов? – спросила Алина Александровна.
– Выходит так, – кивнул головой Василий Иванович. – Оно и правильно, нечего теперь людей делить, все в одной лодке находимся. – Меня вот что волнует, оказывается, что моя заначка в сорок тысяч рублей теперь нам не пригодится? Она ведь у меня из пятитысячных купюр.
– Да, отец, пролетел ты здесь, как фанера над Парижем, – грустно улыбнулся Дима.
– Наверно, это временно, – попыталась успокоить тестя Вера.
– Эх! Верочка, твои бы слова да Богу в уши, – безнадежно махнул рукой Василий Иванович. – Да шут с ней, с этой заначкой. Ты, Вера, понимаешь, что на вашем деревообрабатывающем комбинате все будет тоже самое. Так что надо всем нам не тянуть резину, а собираться в Березовку, пока еще имеется возможность.
– Ну что ты, Вася, говоришь, – накинулась на мужа Алина Александровна. – Мы уедем, а как же Вовка с Клавой и будущим внуком или внучкой?
– Я уже, мать, об этом подумал. Мы всем семейством уедем завтра или послезавтра, обустроимся там, а Вовку с семьей будем ожидать в деревне. Клаве, действительно, лучше рожать здесь, в городе. Мало ли что может при родах произойти.

– Эх, батя, батя, – вздохнул Дима, ну куда ты спешишь, когда еще совсем непонятно, какие  будут карточки, как их будут распределять, а мы уже окажемся в твоей Березовке, что бы там подохнуть с голода, да?
– Вот именно, – подержал брата Владимир.
–  В деревне, даже заброшенной, тем более летом, с голоду не помрешь, – возразил Василий Иванович, но его голос уже не был таким уверенным, как прежде.
Действительно, не имея возможности вывезти в родную деревню ничего из того, что делает жизнь в городе достаточно комфортной и привычной, оказаться вдали от города в деревенской избе, пусть даже и родной, не располагая запасом продуктов, такое будущее способно оказаться смертельно опасным. Это хорошо понимал и Василий Иванович, но вот эта возможность вернуться к своей молодости, прошедшей в родной  Березовке, влекла его туда, как бы заслоняя все остальное. Слова сына заставили его поумерить свой пыл и тщательнее взвесить все, прежде чем решиться на рискованный шаг.

– Как я поняла из слов этого Тихонова, так нашему комбинату теперь придется  заниматься выпуском только пиломатериалов для строительства жилья на селе, – сказала Вера и тяжело вздохнула.
– Получается так, – согласился Василий Иванович.
– А как же они этот пиломатериал развезут по деревням, если горючего для автомашин не будет?
– Так он же сказал, что расход топлива для автотранспорта будет нацелен только на жизнеобеспечение города и района. На все остальное его не будет.
– Что будет, что будет, – снова всплеснула руками Алина Александровна.– Ладно мы, старики, а вот вы, молодняк, как вам выживать. Не сегодня, так завтра лекарств в аптеках не найдешь, а как же лечиться?
– Ничего, бабка, – хлопнул ее по плечу Василий Иванович, – мы в лес пойдем, всяких травок насобираем. У тебя же целая книга по этому делу имеется, да и ни одна. А что больницы позакрывают, так это было понятно и ежу. Там же в основном лечатся одни старики, типа нас с тобой. Отправят по домам умирать – вот тебе и экономия всего: и денег, и продуктов.
– Да иди ты, старый, – тряхнула плечом Алина Александровна, сбрасывая с него руку мужа.
– Иди не иди, а так оно и будет, – хохотнул  Василий Иванович, хотя лицо его было грустным. – В принципе оно и правильно. Молодых надо беречь, а что старики… – и он махнул рукой, как бы стряхивая с нее всех стариков и, себя в том числе, прочь.

– Между прочим, – заметил Владимир, теперь разным там гриппам и прочим болячкам неоткуда будет взяться – в Таиланд или Турцию уже никто не полетит. Но да ладно, что же нам теперь делать? Как я понял, так школы закрывать никто не собирается, так что, Клава, – Владимир глянул на жену, – ты будешь по-прежнему востребована.
– Надеюсь, – кивнула головой Клавдия. – Только вряд ли все школы сохраняться, особенно старые, которым нужен серьезный ремонт.
– Школы – это когда будет, – вступила в разговор Алина Александровна. – Нам уже про день завтрашний нужно думать. Хлеба-то осталось всего ничего.
– Нужно ожидать, когда решится вопрос с карточками на продукты, – рассудительно заметила Вера. – Ведь не понятно, как с ними будет, с этими карточками? Они будут все одинаковые, как во время прошлой войны или же как-то по-другому, будут персональные, у каждого своя?

– Такая куча народу в городе, какие тут могут быть персоны? – отозвался на слова невестки Василий Иванович.
– В наше время, батя, это не так уж сложно и сделать, – заметил Дима. – Повсюду, во всех магазинах давно уже стоят компьютеры. Допустим, придешь ты за хлебом в магазин, а продавщица тык пальцем по клавишам и увидит на дисплее карточку с твоим персональным номером. А в ней уже все будет расписано, что и когда тебе положено. Достал паспорт, деньги и вперед.

– Если карточки сделают именными, так зачем тогда паспорт? – удивилась Вера.
– Паспорт все равно будет нужен, – ответил Дима. – Теперь жулья расплодилось столько, что они без паспорта облапошат кого угодно.
– Д-а-а, – поморщился Василий Иванович, – дожили…кстати, сын, а что там твой Интернет говорит о происшедшем? Что творится в мире?
– Молчит Интернет, батя, как и междугородняя сотовая связь. Наверно, все спутники приказали долго жить, – грустно улыбнулся Дима.
– Междугородняя говоришь? А у нас с районом, с Прибрежным, по мобильнику поговорить можно? Что-то я совсем позабыл про это, – оживился Василий Иванович.
– У нас по городу мобильная связь работает, а как по району – не знаю, – пожал плечами Дима.
– А мы сейчас проверим, – загорелся Василий Иванович и достал из-за раздвижного стекла книжного шкафа свой мобильник, которым он пользовался достаточно редко. Поколдовав минуту с кнопками на нем, он выжидательно уставился на потолок, пока телефон издавал длинные гудки вызова. – Вызов идет, но никто не отвечает, – пояснил он окружающим, продолжая прижимать телефон к уху.
– Вряд ли ты дозвонишься, – заметил Дима. – Кстати, а там электричество есть, чтобы аккумулятор телефона подзарядить.
– Отстал ты, сынок, от жизни, – заявил Василий Иванович, отложив свой телефон в сторону. – В Прибрежный лет десять тому назад, а может даже и  раньше, провели ЛЭП, так что с электричествам проблем там нет.
– А как это они умудрились через залив ее протянуть? Ведь там, как ты сам мне говорил, его ширина чуть ли не два километра.
– Зато ниже по течению, где сопки подпирают нашу Бадару, там ширина его не превышает сотни метров – раньше там на нашей речке пороги были. Вот в том месте и перекинули ЛЭП, металлические опоры поставили и перекинули.
Во время этого разговора мобильник Василия Ивановича неожиданно затренькал и, вибрируя, стал передвигаться по столу.

– Кто-то звонит, возьми телефон, отец, – сказала Алина Александровна, подталкивая аппарат к Василию Ивановичу, – может кто из Прибрежного?
– Алло, – крикнул Василий Иванович, приложив телефон к уху. – О! Да это никак Леха! – воскликнул он, удивленно округлив глаза. – А я только что тебе звонил – проверял, есть ли связь с Прибрежным. Оказывается есть. Ну, как вы там? Рассказывай.
Пока Василий Иванович разговаривал по телефону, а вернее больше слушал, чем говорил сам, все напряженно замерли, как будто из какого-то  поселка для них, жителей города, могло придти нечто новое, способное повлиять на их жизнь.
– Ну, спасибо, Леха, что позвонил, – закончил разговор Василий Иванович, – может быть, еще свидимся. Ну, будь здоров.
– Как они там? – поинтересовалась Алина Александровна, которая имела в Прибрежном много родственников.
– У них, говорит, все нормально. Половина поселка собирается перебираться в нашу Березовку, на землю. Не одни мы такие умные.
– А много в поселке народу? – спросил Владимир.
– Не считал, но там леспромхоз был серьезный, так что человек, поди, пятьсот было. А сколько теперь сталось, шут его знает. Леспромхоз-то полуживой.
– Вот тебе, батя, и ответ на твое предложение уехать всем нам в Березовку, – заметил Владимир. – Туда скорее переберутся жители Прибрежного, может быть, даже и электричества восстановят, в смысле, старую ЛЭП. Нужны ли мы там будем? Думаю, что не очень.
– Может быть, сын, ты и прав, – тяжело вздохнул Василий Иванович. – Подождем, посмотрим, как дальше жизнь пойдет. 
– Господи, что же это будет, – снова тяжело вздохнула Алина Александровна. – Поди, сейчас всякие бандюки волю для себя почувствуют, грабить начнут.
– Не скажи, мать, – отозвался на ее слова Василий Иванович. – Ты же слышала, что Тихонов говорил об ужесточении законодательства в связи с ведением военного положения.
– Чрезвычайного, – поправил отца Дима.
– Да однохренственно, – отмахнулся тот. – Теперь чуть что и вышка, без всяких там судей и адвокатов.
– Да брось ты, батя, как без судей может быть, – не согласился Дима.

– Будут какие-нибудь тройки, как в советские времена во время войны, – стоял на своем Василий Иванович. – Только вот я одно не понимаю – какие меры наказания кроме расстрела могут быть? Ведь в тюрьму не посадят, накладно. На принудительные работы? Так они сегодня всем светят. Я бы на месте властей ввел за небольшие преступления, по которым нельзя преступника расстрелять, высечь его розгами. Выдрать хорошенько по заднице какого-нибудь ворюгу, чтобы он месяц сидеть не мог. Возможно, тогда и позабудет о воровстве.

– Что-что, а наказание придумают. Специалисты найдутся, – отозвалась Вера. – Нам с тобой, Дима, теперь самое главное, если придется ехать в деревню, держаться вместе. Чтобы нас не разлучили, коль мы с тобой на разных заводах работаем.
– Это, Верочка, само собой, – поддержала невестку Алина Александровна. – Вы уж в этом деле не спите, следите что и как. И ты тоже, Вова, думай, чтобы вас с Клавой не разлучили. Ей теперь твоя помощь ох! как нужна будет.
За разговорами о собственном будущем не заметили как быстро пробежало время. И только когда диктор на телеэкране снова объявила о выступлении Тихонова, все присутствующие снова прильнули к телевизору, в ожидании – не сообщит ли Тихонов чего-то нового. Но убедившись, что это всего лишь повтор, дети Деминых засобирались домой. Договорились, что обязательно по утрам и каждым вечером будут созваниваться, чтобы это страшное время не разлучило их насовсем.
Алина Александровна провожала их с влажными от слез глазами. В них застыло само горе. Ей хотелось криком кричать, обращаясь ко всем и всему сразу: что же это теперь будет? Что будет?
Но кто же мог дать ей ответ?!