Кира вбежала в комнату, откуда доносился голос ребенка. Широкая кровать, которая раньше стояла пустой, была огорожена по кругу валиками из тряпок и подушечек, подбитых пододеяльником. Сверху аккуратно настелена простынь и на ней – попеременно барахтающий кривыми ножками младенец.
Младенец совершенно оголился, выбираясь из скомканных пеленок. Ему было холодно, вероятно и он выражал неудовольствие.
На мгновение глаза младенца остановились, и напряженный ротик прикрылся. Он заметил новоявленную тень прибывшей. Задержался, серьезно нахмурил бровки, но, не задерживаясь, тут же снова занялся орать свою претензию.
- Ма! – Кира обернулась и поглядела на растрепанную, растерянную и виновато улыбающуюся мать. – Это че?
- Кира, - мама впервые произнесла так ее имя, как-то кратко, без родительского пафоса и чуждо.
Сергеевна упорно глядела в глаза дочери, выпрашивая и одновременно утверждая что-то неукоснительное. Голова ее мелко дрожала. Кира знала это опасное состояние, сердце может не выдержать и…
И все же:
- Мама, что это? – Повторила она, перекрикивая рев младенца.
- Ах, вот! – Сергеевна бросилась к окошку, затворить щелку свободного прохладного воздуха, проходящего из улицы в крохотную щель форточки. – Боже, как я не заметила!
Кира в изумлении раскрыла глаза.
- Тут надо, чтобы никто не слышал, - торопливо сказала мама, взглянув на дочь, и по клоунски поджимала плечи, по чудному усмехнулась.
- Кирочка, сейчас… Как мы его назовем?
Сергеевна одернула занавеску.
Кира не находила слов. Она смотрела, как мать деловито взялась перепеленовать ребенка, как умиленно она смотрит на него.
Полный объем шока!
Бережно укутывались ножки емладенца, тельце, между тем, как он сунул в рот палец и стал сосать. Кире казалось, что этот младенец, чужой человечишко, только и ждал, чтобы за него взялись.
«Но разве это неестественно?»
Скоро откуда-то в руках матери появилась бутылочка с молоком и соской. И содержимое ее опрокинулось в избавленный рот от пальца. Тот начал жадно впитывать пищу, сладостно прикрывая глаза.
«Какие подлые у него глаза!»
Кира сидела на стуле стрункой и наблюдала «внеземные» события. Пришла в себя, когда мама спросила у нее что-то.
Девушка переспросила жестом, дав в горловую связку нечто «м-м» и наклонив чуть голову. Вид у нее был чрезвычайно серьезен.
Сергеевна кротко улыбалась, в азарте обрумянившись.
- Кирочка, это нам подбросили, вот!
- Кто?
- Знать бы! – восторженно (как показалось Кире) и тихонько, ссекреченно добавила мать, нежно обжимая ребенка и целуя его в маленький квадратный бледный лоб Кира услышала знакомый цокот губ, только он теперь был так неприятен, не понятен.
- Так. – Сказала она и поднялась, - нужно сдать его в полицию!
- Что ты! – В глазах Сергеевны искра яркая, недобротой сверкающая. – Что ты!
«Мама, что с тобой? Мама!»
- Пусть у нас живет. Мальчик ...
- И что, что мальчик? – Кира на что-то не решалась, медленно провела руками вдоль боков. – Так-с, ма, пока не поздно! Я пошла.
Но стоило ей сделать полшага к выходу, как мать мгновенно положила ребенка на кровать и кинулась прямо в ноги дочери, нарочно и не спотыкаясь просто так на ровном месте.
Кира ощутила, как по ее тонкому телу пробежала мертвенная нагая зима. Голыми мертвыми шагами, оставляя следы на мокром снегу.
Как что-то далеко где-то там засвистела последняя птичка, ожидающая скорой весны. Но все так безнадежно было…
Ждущее, мечущееся чувство охватило ее, сжало непреложно. А цепкие пальцы матери впились в дочь.
Серыми летучими мышиными крылышками махнуло что-то по душе, исчезло.
«Ма!»
Сергеевна молила:
- Кира, не нужно делать этого. Это судьба, да, судьба. Я же… Пусть будет так. Пусть ребеночек живет с нами. Он тебе не будет в горесть, ты не думай! Ты же видишь, как далеко он от всех нас, - в самом дальнем уголке. Я обещаю…
Мать упала на пол.
Кира не понимала, что происходит с ней самой, и с мамой, и с ребенком. Тот, казалось ей, внимательно наблюдал за действием.
- Он не будет тебе мешать, ни учиться, ни работать, и спать… Кирюшка!
- Вопль матери взбодрил девушку.
И она, как рыба, беззвучно, из дна легких, хрипло:
- М-ма!
Что-то снова новшеством блеклое, вуалью прошелестев, протащилось по комнате мимо всех, как-будто дух родства Киры и мамы остановился, оглянулся и разбавился, рассеялся невидимой степенью.
Кире захотелось остановить это безоговорочное обстоятельство, дурное, и вернуть, непременно вернуть все вспять. Всю ту, безусловно, уютную жизнь, которая раньше у нее была с мамой, где она была любима, единственна, иногда хоть и вредной дочкой, но теперь – как?
Острое бритвенное чувство твердило: «Кира! Нет!»
Кира ощутила непокрытую ревность к новоявленному барахтающемуся чуду – ребенку. Крохотное, кривоногое создание, склеивающее свои молочные ножки, свалившееся в жиру собственных испражнений, скатился неожиданно на их голову, голову тесной дружной семьи. Не законно вбивал клин в размеренную, мелодичную жизнь. А разве так должно быть?
Но, странное, в противоречие чувствам девушки, нечто заставило Киру кивнуть головой в согласие.
- Кирочка, дорогая, милочка, я знала – ты поймешь!
Сергеевна поднялась и своим неприятным широким лицом, шершавыми губами стала ерзать по мягким алым губам дочери.
- Все у нас теперь будет хорошо! Все хорошо! – Причитала она.
- Ма! – Обращение Киры звучало глухо. – Ма, у нас было все хорошо.
Взгляды их скрестились, но мать отвела глаза.
- Этот же ребенок вымученный, брошенный, - говорила она в сторону, - это не по Божьи… Приют, подарок…
- Ты будто в бреду, ма!
Взявши Киру за запястье, Сергеевна подвела свою девочку к младенцу. Последний активно сосал соску, щегольски, боевито передергивая кольцом ее по кругу.
Строго, умно глядел в самые карие глаза новоявленной сестры.
«Вот, мол, - думала за него «сестра», - моя взяла!»
Скоро ребенок уснул. Установилась тугая тишина, оглушающая, и объявился чуждый, вторгающийся враждебно, запах в дом, - от младенца, от его кожицы, от его слипшихся складок, испражнений настоящих и грядущих.
Кира сидела на кухне и механически закладывала в рот ложку с остывшим супом. Иногда останавливалась, замирала, мысли пусты, а хотелось сказать. Царь-колокол ущербным воем выл на ветру сгустившейся непогоды. Но остался Царь-колокол в семейном царстве-государстве. Что еще?
Обратиться к матери, с каким- либо вопросом? Как это было раньше спонтанно, непринужденно, но что-то мешало сейчас.
«Все пойдет не так. А почему? Глупый вопрос».
И даже если Кира спросит, то это будет совсем не она, а кто-то другой, выпавший из нее самой же.
- И все же, мама, как он мог попасть к нам?
- Не подавись, Кирочка. Осторожнее!
- И все же, мама!
- На пороге, пока ты в школе была, доченька, я его и нашла. Я вышла полить цветы и чуть не споткнулась об это маленькое прекрасное существо.
- Су-ще-ство-о! – Девушка бросила ложку в суп.
В душе, коловорот чувств, ревности, черт знает чего! И разряд молний! Сделать что-то хочется необыкновенное.
«Нет, это хорошим никак не может кончиться. Что нехорошо начинается, то также плохо и закончится».
- Ма!
Мать молчала.
- Слышь, ма! – Впервые так Кира обращалась к самому дорогому человеку. – Слышь, ма!
- Дочь, что ты! – Сергеевна доселе мыла посуду, перестала стучать ею.
Кира сидела к ней спиной, но ощутила, как обожгло ее сзади.
«Где ты, мама?»
- Да, - твердо сказала девушка и поднялась из-за стола. – Ты хочешь, чтобы мы воспитывали чужого ребенка?
- Кирочка! – Мать вытирала руки о подол фартука, торопливо. Голова ее вновь затряслась.
«Как это все неприятно, противно!» - Неслось в девушке. Ей казалось, что аксиома быть здесь в собственном доме свободной, кристально чистой незыблема.
«Нет, все-равно придется поздно или рано передать дите специальным службам опеки. Да».
Кира утвердилась в решении и успокоилась, но вдруг вспомнила, что она уже дала добро на то, чтобы младенец остался.
«Мало ли что я сказала?»
Кира двинулась в коридор, Сергеевна – за ней.
И снова - мамин ухват - крепкие наручники на запястьях.
- Кира, ты не сделаешь это!
- Что ма?
- Ты не отдашь его!
- Ты обещала.
- Мама, я тебя когда-нибудь обманывала?
«Да, это было тысячи раз».
- Нет ,- ответила мать.
- Ну, вот, - Кира кивнула.
- Что происходит, Кира?
- Ма!
- Что происходит, Кира? – Голос матери повышен.
«Все закончено, - шептал ум девушки, - все закончено, все исчезнет, тайным сном, как все и началось. Сладким мороженком жизнь безмятежная пройдет…»
«Все коню под хвост! Все на свалку какому-то гаденышу!» - Кира дернула руку. Сергеевна не отпускала.
- Ма, зачем тебе это?
- Мне так надо.
Кира освободила хватку Сергеевны и вернулась на место. В тарелке серым веществом плавал суп.
Молчали.
Посидев какое-то время почти недвижимо, Кира поднялась, стукнув стулом, и пошла в свою комнату. Там она легла на кровать, не раздеваясь, не снимая платья, лежала, думала.
Жаркое чувство опьяняющей ненависти, ревности, алчности и черт знает еще чего в ней шилом сидело.
«Кирочка, Кирюша!»
«Теперь ты не получишь лишний раз какой-нибудь задорный, незначительный, но восхитительный подарок от мамы – шоколадного зверюшку, яркий бесхитростный платочек, или особо приготовленное блюдо, рецепт которого был сыскан был в старой забытой кулинарной книжке.
Кира смотрела в окно. Мама не приходила, как раньше бы пришла, чувствуя хоть росинку уныния дочери и что скверно так на душе.
Нет, не приходила.
Даже духа ветерка не было от родного человека. Кира обняла сама себя за плечи, и тихонько запела. Слезы скупые, эгоистические едва выдавились ручеечной полоской из красивых, строгих, упрямых глаз.
«Это, - думала она, - начало чего-то нового и хорошего, наверное. Только к этому надо привыкнуть. Но я сейчас, сейчас я этого не понимаю».