На фото: картина Тициана "Венера земная и Венера небесная". Пушкинский музей
Вот с них-то всё и началось!
Это – небольшой роман, немного правды, немного фантазии (приход Тициана во сне).
Я ехал в скором поезде из Москвы.
Накануне за день до отъезда, когда я бываю в Москве, я обязательно посещаю Пушкинский музей. Меня интересует, в основном, зал номер 14.
В этом зале с одной стороны размещены картины Тициана, а с другой стороны – скульптура Родена «Вечная весна».
В некоторых моих рассказах уже упоминается и о скульптурах Родена, и о полотнах Тициана.
Не было ещё такого раза, чтобы я, приезжая в Москву, не приходил на встречу с этими двумя величайшими мастерами.
Так было и в этот раз. Я долго стоял перед несколькими картинами Тициана. Если удастся, я покажу их в приложениях. Мне трудно судить: копии это или подлинники, но я уверен, что письмо этих картин – величайшая художественная ценность. Чуть позже читатель поймёт, почему меня интересовал именно этот художник, хотя я почти всегда заезжал и в Третьяковскую галерею ещё раз насладиться живописью русских художников: Репина, Васнецова, Сурикова, Айвазовского, Верещагина, Брюллова, Александра Иванова, Куинджи. Таково моё к ним отношение.
Этот год ознаменовался для меня не только посещением этих музеев, но и в обязательном порядке – предстать перед Тицианом. Он и послужил названием этого романа.
Как обычно, после просмотра, я захожу в небольшое, но очень уютное кафе в Пушкинском музее. Хороший кофе, хорошие пирожные. Обедаю я обычно в «Третьковке». За столиком сидела сравнительно молодая женщина, одетая с большим вкусом. Макияж был изумительный, помада слегка покрывала губы. Маникюр – безупречный. Она не была красавицей, но смотреть на неё было приятно.
Попросил разрешения сесть рядом. Она ответила по- английски: «Пожалуйста». Я не пишу здесь английские слова, а сразу даю их перевод. Я хорошо владел английским, и беседа, не сразу, а постепенно, началась.
Я назвал своё имя. «Анжелина» - ответила она. Я назвал ей место, где я живу, что я – россиянин. «Я из Лондона» - вторила мне в ответ она. «Я неплохо говорю по-русски, но предпочитаю всё же говорить на своём языке. Я в разводе с мужем- членом нижней палаты английского парламента. В конце концов, мы не сошлись характерами. Он был без ума от Тетчер, а я с ним не была согласна. Мы часто спорили на эту тему, но, тем не менее, пришлось расстаться». «Моя жена умерла» - в свою очередь рассказал я ей. «Я сейчас пишу рассказы, романы и стихи, а работал в системе Ростелекома – это система связи в России».
Когда я сказал Анжелине, что я – писатель, то разговор пошёл уже в более конкретном плане. Она заинтересовалась о чём я пишу. И, когда я рассказал, что в последнее время мною написаны романы о Франции и об одной красивой парижанке, с которой я познакомился в Третьяковской галерее в Москве.
Анжелина оживилась. Она говорила, что знакома со многими парижскими женщинами по роду деятельности мужа, и входила в своеобразный дипломатический бомонд в Париже, сверкавший парламентариями, дипломатами, их жёнами и ещё роскошными женщинами.
«А кем была ваша парижанка?»- спросила она. «Мари была замужем за арабом и жила с ним в Эр - Рияде несколько лет» - начал рассказывать я. «Она многому научилась в кругу арабских женщин, но с мужем пришлось расстаться из-за его бесконечной ревности. Он не очень преследовал её, и, наконец, понял, что удержать её он не сумеет. По их законам он дал ей приличное содержание, и они расстались». Так я коротко рассказал о своём романе с Мари.
Анжелина ещё с большим интересом смотрела на меня. «Составьте компанию мне в виде прогулки» - попросила она. «Я почти не знаю Москвы». Я охотно согласился.
Помог ей одеться. Мы вышли на Волхонку и стали спускаться к Библиотеке им. Ленина, и затем вышли на Старый Арбат. Здесь было то, что могло прельстить её – некоторая похожесть с лондонскими кварталами. Она очень оживилась, разглядывая здания и кафе.
Через два часа прогулки мы зашли в кафе пообедать. Я бывал в этом кафе и знал, что ей понравится здесь. Мы сидели друг напротив друга и уже непринуждённо разговаривали. Она сама выбрала красное вино. Отпивая из фужера, мы посмотрели в глаза друг другу. Какие-то искорки промелькнули в её глазах. Мне казалось, что у англичанок не бывает искорок, что они надменны и чопорны. Ничего подобного. Напитанная парижскими встречами, она наполовину уже была француженкой и вела себя соответственно. С ней было удивительно приятно и тепло.
Когда мы закончили, я вызвал ей такси, и мы договорились встретиться здесь же завтра в одиннадцать утра. На Смоленской площади в этот день мы расстались.
Вот так неожиданно я познакомился с этой женщиной и назвал её про себя – моей английской леди.
На другой день я приехал на Смоленскую площадь, вскоре подъехала и Анжелина. Мы зашли в кофейню по её просьбе. Теперь это была уже совсем другая женщина. И когда она мне оживлённо рассказывала о своей жизни в Лондоне, то не заметила, как положила свою руку на мою. Но руку не убрала. Теплые нотки к ней пронизали меня.
Мы были взрослыми людьми. Интуитивно я понимал, что хочет Анжелина. Но пока я не открывал ей, что примерно догадываюсь о возникших у неё мыслях. Я решил немного поговорить с ней о классике в самом широком смысле.
«Что привело вас в Пушкинский музей?» - спросил я. Она улыбнулась. Она, скорее всего ждала этого вопроса. Но вместо ответа она сказала: «А мы с вами не договорились, как будем говорить на «Вы» или на «Ты»? Вы же знаете, что в английском языке нет слова «Ты», оно есть только у Вас в русском». Она продолжала говорить со мной на английском, чтобы не быть скованной из-за обилия русских слов, не знакомых ей. Я просто предложил ей: «Анжелина, я буду говорить тебе «you», подразумевая, что говорю «ты» и ты это должна понять. Договорились?». Она оказалась умницей. И далее мы называли друг друга уже по именам.
Тогда она продолжала. «Знаешь, Валерий, я приезжаю в Москву уже второй раз. Я еду посмотреть на Тициана, на все полотна, что есть у вас в Москве. Я была в Лувре в Париже, там большая коллекция его картин, и у нас в Лондоне в Лондонской национальной галерее есть некоторые и его картин. Самая знаменитая картина там «Диана и Актеон».
Резонанс наших предпочтений был огромным. «Ну а музыка?» - спросил я. «О, музыка – только классика или кроссовер вместо эстрады. Наша Сара Брайтман в кроссовере – превыше всего. Музыка, Валерий, это Бетховен, Шопен, Шуберт, Бриттен, Григ, Ваш Чайковский, Бизе, и, конечно Верди, особенно его «Травиата» и другие оперы». Я был поражён нашему сходству в музыке и живописи и сходству наших предпочтений относительно Тициана. Она ещё сказала, что в Англии люди мало знают о Тициане, думают, что это знаменитый футболист. Я смеялся. Больше можно было ни о чём её не спрашивать. Мы были настолько близки по духу, что можно было не сомневаться, что передо мной была женщина самых разносторонних знаний и полностью импонировала мне.
Потом вслед за ней я высказал ей свои привязанности к классике различных жанров, и в большинстве они совпадали с ней. Мы ещё долго говорили о самых разных вещах, и эти разговоры нас объединяли в круг единомышленников. А, если такое объединение происходит между мужчиной и женщиной, то последствия его уже были предсказуемы. Я не говорил ей, что она мне нравится. Возможно с англичанкой не нужно было спешить в этом смысле, но планов я не строил никаких на её счёт. Я был у себя дома, а не у неё в Англии.
Но в ней произошёл неожиданный поворот. Она сказала, что живёт в гостинице Azimut Olympic Hotel. Это недалеко от Смоленской площади.
«Но, Анжелина, мне как-то неудобно ехать к тебе в гостиницу. Мы ещё так мало знакомы, что подумают на ресепшн?». Она пробовала мне возражать, но у неё это не получилось. Я предложил ей другое. «Поедем сейчас к Большому театру, там сегодня Дон Кихот, может быть достанем билеты у перекупщиков». «Перекупщиков? А кто это такие?» - спросила Анжелина. Я объяснил. Но всё равно это было не совсем понятно ей. Поехали.
Я любил раньше говорить: «Большой, он и есть Большой!» Я любил его всегда до его перестройки, но после перестройки несколько охладел. Прим знакомых уже не было – одна Захарова, но где она? Голосов- теноров тоже о них не слышал, тем более басов. Как-то не то было во внутреннем убранстве. Исчез любимый мною запах театра, запах занавеса. В нём всегда был неуловимый внутренний настрой большого искусства. И это, в моём смысле, куда-то исчезло. Но хотелось показать Анжелине этот балет с его искромётными танцами прим и дуэтов, изумительными фуэте. Анжелина призналась, что этого балета она нигде не смотрела. Поехали.
Даже в наше сегодняшнее время перекупщики, как класс особых спекулянтов, никуда не исчезли. Они были. Они не стояли, как раньше – свободно. Они слились с людьми и подходили сами. Билеты были у них на всё! Но балет шёл дневным спектаклем, и цены были божеские. Я взял два билета на второй ярус на первый ряд. Оттуда прекрасно была видна вся сцена и все артисты.
Разделись. Анжелина приехала в красивом чёрном платье, достала из сумки туфли на тонкой шпильке. И только тут среди зеркал раздевалки я полностью всмотрелся в её фигуру. Это был шедевр греческой классики. Все пропорции, облегаемые платьем, были идеальны. Красивая грудь, красивые линии бёдер, стройные ноги. Нитка жемчуга облегала красивую шею. Она была прекрасна. Что-то внутри меня сжалось. Мне хотелось обнять это прелестное существо. Но она взяла меня под руку, и легко и свободно мы пошли к своим местам. Мы успели за десять минут до начала спектакля.
Обзор был великолепный. Запах незнакомых мне духов, исходивший от неё, завораживал. Он был тонким, нежным зеленоватого оттенка (так иногда объясняют запахи), и, конечно, притягивающим. Она снова положила свою руку на мою. Тонкая красивая рука лежала снова на моей руке и это было на второй день знакомства. Я решил наблюдать за ней во время спектакля, за её аплодисментами, за её выражением лица во время фуэте. При условии её реагирования, как у меня, я знал, что влюблюсь в неё окончательно. Это у меня была самая действенная проверка женщин, с которыми я когда-либо приходил в театр на балет. Правда, до Анжелины это была всего лишь одна женщина. Но это был, своего рода, экзамен для моей спутницы на родство наших душ. То же самое я мог сказать и об опере. Только в этом одном случае я мог продолжать дальше знакомство со своей спутницей.
Мои надежды на Анжелину все оправдались. Она реагировала на все элементы балета созвучно со мной и со всеми знатоками балета. Она хлопала в ладони от превосходных фуэте, от красивейших дуэтов, от сцен с танцами пиццикато (танец на носках пуантов).
Я уже был влюблён в эту женщину, похожую на греческую Венеру Милосскую – классику женской фигуры на все времена.
Мы выходили из театра, и Анжелину было не узнать. Восторг бурлил где-то внутри неё. Англичане – не из простых людей, они не привыкли восторгаться бурно проявляя свои чувства. Так было и с ней. Она благодарно мне улыбалась. Я вёл её в метро на Охотный ряд, но она пока не совсем понимала куда мы идём. Уже на подходе к метро я сказал, что покажу ей наше метро. До этого она разъезжала по Москве на такси. И тут был восторг от красоты наших станций. Через некоторое время мы были уже на Смоленской площади и пешком пошли к гостинице.
Впереди показался Azimut Olympic Hotel. Честно говоря, я и не знал, что есть такой четырёх звёздочный отель в этом месте. В последние годы в Москве выстроили большое количество отелей, а всего, когда я искал себе отель через компьютер, то их оказалось больше трёх тысяч вместе с маленькими отелями.
Отель был красавцем. Дошли до ступенек. Анжелина, всё ещё разогретая восторгами, снова пригласила меня зайти. «Хорошо» - сказал я ей. Перекусим что-нибудь в кафе на твоём этаже, и продолжим наши беседы. Она согласилась, но…
Я подал свой паспорт на ресепшн. Зарегистрировали спокойно. Оказывается, Анжелина сняла двухместный номер, но оплатила его весь, чтобы не было чужого человека с нею. Поднялись на девятый этаж. Вошли в номер. Респектабельное убранство коренным образом отличало этот номер от моего номера в моей гостиницы их трёх звёзд. Здесь было всё, что пожелает самый придирчивый постоялец. Белоснежная ванна сверкала чистотой, множество полотенец, стол и кресла, две полутороспальные кровати. Ну и многое другое.
Помог ей снять кардиган. Она неожиданно повернулась ко мне, обняла меня, и жадно поцеловала в губы. Мне ничего не оставалось делать, как перестать сдерживать свои чувства, и я начал целовать её в губки, в шею, в глаза, обняв её за талию и прижимая к себе. Видимо такого у неё не было. Она шумно дышала и тоже прижимала меня к себе. Наши поцелуи продолжались долго. Я целовал её руки и отдельно каждый пальчик с красивым ноготочком, целовал в вырезы платья её баснословную кожу. Потом взял её лицо в ладони поцеловал ещё несколько раз в губки и глазки и немного успокоил её. Она, несколько покачиваясь, стояла и смотрела на меня. «Валерий, какой ты нежный! Это невыразимое счастье целоваться с тобой. Пойми, дорогой, я этого не испытывала никогда!». Я ещё некоторое время обнимал её, гладил роскошные волосы. Она затихала, постепенно успокаиваясь.
Она достала из сумочки две карточки, одна из них была электронным ключом. Второй ключ она дала мне, и мы пошли в кафе. Столик в углу соответствовал нашему состоянию – скрытого восторга! Заказывала она сама. Там были официанты. Немного вина, красной икры, осетрина, салаты. Ели не спеша, всматриваясь друг в друга. Глаза её светились. Я мог и не мог представить себе, что будет дальше. Неужели женщины в чём-то могут быть похожи в своём желании? Неужели они могут добиваться того, что хотят от мужчины? Я вписывал в романы желания француженок, но я не представлял себе на их месте англичанки. Какая она? Поймёт ли она меня? Поймёт ли она мою прелюдию? Поймёт ли она мои поцелуи? Я ел, смотрел на неё, она лишь слегка улыбалась мне. Какие мысли проносились в её головке? Она была загадкой. Но, в принципе, любая женщина – это загадка, если ты предполагаешь встретиться с ней впервые.
Я поднял слегка наполненный фужер и хотел сказать, что выпьем за тебя, Анжелина, но она опередила меня: «Валерочка! (научилась это по –русски), хочу выпить это за тебя, за твою необыкновенную нежность ко мне!». Чокнулись фужерами, выпили. Какая-то торжественность была во всём этом. Обед закончился, я отодвинул за ней стул, счёт пришёл на модуль для карточек на столе, она подставила карту. Встала, взяла меня под руку, и мы вышли.
Медленно шли в свой номер. «Я – в ванную» тихо произнесла она, «Ты- после меня». И поцеловала меня долгим поцелуем. Я понимал это, что задуманное ею, начнётся так, как она хотела. «Закрой глаза, пожалуйста», сказала она, выходя из ванны. Я закрыл. «Можешь открывать». Она была уже в постели. Я ушёл в ванную. Быстро вымылся и в красивом белом халате (идёт вместе с полотенцами) сел на край её кровати. «Иди ко мне, мой дорогой» - сказала она и протянула руки навстречу. Я сбросил халат и юркнул к ней в постель. Она сразу обняла меня за шею и ногами – мои бёдра, и начала целовать в губы. Но в отличие от меня она не была обнажённой. На ней было некое кружево, похожее на комбинацию, какие женщины носили раньше. Но это была настоящая эротическая вещь, сквозь которую проглядывало её тело. Это был шедевр женской одежды для интима. Я стал целовать её губы, глаза, волосы. Тонкие бретельки не мешали целовать её плечи, шею, мочки ушей. Я чувствовал, как ей было приятно, и постепенно поднимал её «укрытие» выше и выше.
Боже мой! Передо мной представало тело действительно греческой Венеры, необыкновенной красоты. Я волновался при виде её обнажённой, а она лежала спокойно, почти с царственным видом. Она чуть поднялась, и «одежда» исчезла с её тела. Я чуть опустился, взял обеими руками её прелестные груди с розовыми сосочками и начал медленно целовать их, попеременно, беря в рот соски, то целуя груди по окружности. Языком нежил ей соски. Она слегка стонала. Это было мне знакомо. Опустившись ниже, стал целовать тело, животик, необычайно красивый. Я его целовал нежно, нежно и незаметно перешёл к бёдрам, тоже целуя их с большой нежностью. Она что-то говорила по – английски, но тихо и слегка стонала. Потом я с замиранием сердца спустился с кровати на колени, раздвинул её ножки, слегка повернув её к себе. Я прикоснулся языком к её цветку по его наружной поверхности. Волосы на её лобке были только в виде маленького треугольника. Она слегка вскрикнула. Но когда я начал проникать языком глубже, то стон её превратился в крик. Мне уже было понятно, что она не отвергнет этот мой приём, и я начал усиленно работать языком, иногда уделяя внимание клитору. То ли она стеснялась крика, то ли думала, что услышат за дверью, но подавила крик, превратив его в глухой звук, идущий почти непрерывно. Плечи её содрогались от слёз, она плакала.
Такого я ещё не встречал. Потом неслось: «Валерочка, Валерочка, Валерочка…still, still, still», (это означало ещё). Затем в какой-то момент бёдра её приподнялись, и она замерла на какой-то момент, сильно вздрогнув. Это был мощный оргазм! Я пододвинул её на место и лёг рядом. Я гладил её волосы, это успокаивает женщину. Когда она медленно стала открывать глаза, я овладел ею нежно и не спеша.
Дальше была фантастика. Анжелина была не простой женщиной. Уже точно я сразу понял, что вумбилдингом она обладала. Всё было в такт мне. Она пришла в себя после моей прелюдии и старательно двигалась в так со мной, не забывая о правилах вумбилдинга. Это было восхитительно. Она снова произносила моё имя многократно, добавляя: still, still, still…Наконец, она вскрикнула, сжала, что было сил, мои плечи и затихла, успев положить свою головку на моё плечо. Десятки секунд, и она уже ровно дышала. Она спала.
Через какое-то время она просыпалась, и всё повторялось снова. В эти моменты я вновь обнимал её под звуки: still, still, still…
Она уже спала на подушке, я тоже потихоньку засыпал.
Я проснулся от того, что она нежно целовала теперь моё тело, и с какой-то особой нежностью прижималась ко мне. «Валерочка, я восхищаюсь тобой, я тебя обожаю!».
Она сидела на краешке кровати, покрытая своей прозрачной одеждой с милыми бретельками, и пила кофе с наломанным мною шоколадом. Её колени и ножки были просто обворожительны. И ещё, признаюсь, когда она спала, я открыл одеяло, и любовался её прелестным телом. Вот тут-то и заложилось сравнение её тела с женщинами на полотнах Тициана. Жалко, что я не могу вам показать десяток этих картин, но несколько я покажу в Приложениях к этому маленькому роману.
***
Один Тициан смог передать изображение Венеры на своих картинах с тем естественным цветом тела и светом, окружающим этих женщин. Во взглядах тех времён в Италии идеал женщин Тициана был таким, каким он изображал их на своих картинах: утолщённые бёдра, чуть более объёмное тело, но сохраняющее пропорции. Так писал картины не только он один. Это была эпоха среднего и позднего ренессанса. Наряду с ним создавали свои бессмертные творения Леонардо, Микеланджело, Рафаэль и Тициан — титаны эпохи Возрождения. С 1490 –х годов до 1527 года эти 30 лет определили главные черты европейской живописи на 500 лет вперёд! Вплоть до импрессионистов…
И я Анжелину сравнил с Венерой Тициана, но одно лишь различие и главное, что классика женского тела осталась за греками, создавшими Венеру Милосскую, где пропорции женского тела остаются классическими до сих пор, несмотря на то, что созданы между 130 и 100 годами до новой эры.
***
Анжелина была полной копией Венеры Милосской, настолько идеально она была сложена.
Я тоже с ней выпил кофе. За окном- уже вечер. И, если вначале я собирался уехать в свою гостиницу, то теперь всякое подобное желание у меня пропало. Мы лежали, обнявшись, изредка целуя друг друга. Ужин заказали в номер. Ужинали полуодетые. Душ поздний. И снова лежали обнявшись. Где же чопорность англичанок? Её не было. Было счастье женщины.
Наступило утро. После завтрака мы созвонились с Новой оперой, и нам оставили два билета. Уехали гулять на площадь у Никитских ворот. Там рядом с церковью, где венчались Пушкин и Наталья Гончарова, поставлен замечательный памятник этой прекрасной паре. Мы зашли в эту церковь и поставили свечи великому поэту и его прекрасной супруге.
Я показал Анжелине храм Христа Спасителя. Она, притихшая, молча взирала на создание наших великих мастеров, воссоздавших этот символ православной веры после его разрушения большевиками.
Вечером уехали в Новую оперу слушать «Золушку» Россини.
Наступила вторая ночь моего пребывания с моей английской леди. Нет надобности повторять, что было вечером и частью ночи. Было то же самое – любовь мужчины и женщины, милостью Божьей соединённых.
***
Мы, уставшие уснули почти под утро.
И тут приснился мне СОН!
В наш номер вошёл Тициан! Он был уже стар, но взгляд его был суров. Он подошёл ближе ко мне и тихо сказал: «Я долго искал натуру женщины для создания новых полотен и узнал, что ты «открыл» её. Небеса указали мне на вас! Я смотрел на вас ночью, не на тебя, на неё. Она прекрасна! Продай мне её, я использую её, как натурщицу! Я мог бы забрать у тебя её силой, но я уже стар и слаб. Я мог бы нанять воинов, но тогда я потеряю вдохновение, рисуя её. Я буду приходить к тебе каждую ночь и просить её у тебя. Продай мне её и проси золота и бриллиантов сколько хочешь. Конечно я завидую тебе, что ты молод и силён и что ты смог завоевать её сердце. Но мне не нужно завоёвывать её сердце. Я с ней создам великие полотна и вновь прославлю мир моими картинами! Ты же не создашь ничего, ты лишь утешаешь её плоть! По сравнению со мной ты – мужское ничтожество, а меня боготворит весь мир! Подумай и согласись на моё предложение. Ты будешь сказочно богат! Я завидую твоей молодости и тому, что она отдала тебе своё сердце! Но она никогда не останется с тобой! Помни мои слова! Я вернусь!». Сказал эти слова и исчез.
***
Я проснулся в холодном поту. Анжелина мирно спала, улыбаясь во сне. Сердце моё сразу потеплело. Мне хотелось поцеловать её, но она сразу бы проснулась. Я лёг снова рядом и, засыпая, думал о своём сне. Хорошо, что это был просто СОН!
Утром мы долго нежно обнимались с Анжелиной. Всё было, как в сказке. Она сегодня улетала в Лондон. За ней пришлют машину из посольства Великобритании. Мы ещё завтракали с ней в Кафе. Она сказала, что в этом году обязательно прилетит ко мне. У лифта мы долго целовались. Про свой сон я ей не рассказал. Я уехал.
Конечно, безумно хотелось увидеть её вновь!
В Приложении 1 к этому роману читайте: Божественный спор об удовольствиях.
PS. На самом деле всё написанное происходило с автором.
Любимую женщину, имя её и место проживания он предпочёл скрыть.