УЧА ДРУГИХ, УЧИСЬ САМ
Чтобы быть хорошим преподавателем,
нужно любить то, что преподаёшь,
и любить тех, кому преподаёшь.
(В.Ключевский).
Несмотря на отвратительное самочувствие, закреплённое за мною на всю оставшуюся жизнь, время обучения в музыкальном училище и работа в музыкальной школе были одними из самых счастливых периодов в моей жизни. Своей работе я отдавался полностью, без остатка, вкладывал всю свою душу и получал полнейшее удовлетворение от общения с детьми. Моё благожелательное, уважительное отношение к детям создавало благоприятный климат для взаимопонимания и безболезненного преодоления ими встречающихся трудностей в процессе овладения инструментом. Выдающимся педагогом я не был и, тем не менее, однако, я имел свои успехи и свой авторитет.
Не могу без волнения вспоминать отдельные, особенно значимые моменты. Некоторые мои ученики (Ильдар Абдрашитов, Вера Торбинская) говорили мне, что в сочинениях по литературе в общеобразовательной школе человеком, которого хотели бы взять в качестве примера для подражания, они называли меня, наделив меня качествами и достоинствами, о наличии которых у себя я и не подозревал. Одна мамаша (к слову сказать, женщина весьма и весьма привлекательной внешности, что мне особенно польстило) сказала мне, что для своего сына она выбирала не инструмент, который он должен был бы освоить, а педагога. Она пожелала, чтобы он занимался именно у меня, независимо от того, какой инструмент я преподаю.
Несомненным моим педагогическим достижением явилось успешное выступление моих учеников на областном конкурсе учащихся народного отделения в 1983-м году на звание лучшего педагога года. Это был почему-то за всё время моей работы единственный подготовленный и проведённый конкурс такого значения. Весь «пьедестал почёта» заняли мои воспитанники как в группе младших, так и в группе старших классов. Лишь единственное, одно второе место разделила с моей ученицей ученица, опять же моей бывшей ученицы, Ананьевой Татьяны. Этот мой успех документально подтверждён почётной грамотой «лучшего педагога года» на отделении народных инструментов.
Не могу не вспомнить похвальным словом двух моих учениц – сестричек, дорогих моему сердцу «кармашек»,- Кармак Оксаны и Татьяны,- детей – «трудоголиков». В моём классе урок Тани следовал сразу за уроком Оксаны и, когда мы с Оксаной работали над пьесой или этюдом, Таня делала работу по какому-нибудь предмету общеобразовательной школы. Их мать рассказывала, что из школы они приходили очень уставшими и поэтому спать ложились рано. Немного поспав, ночью они поднимались и принимались за подготовку к урокам на следующий день. В обеих школах учились только на отлично. На уроки ко мне приходили настолько начищенными и наглаженными, что я диву давался, когда это всё можно успеть сделать. Когда Оксана оканчивала музыкальную школу, я уже должен был уходить на «заслуженный отдых», но задержался ещё на один год, чтобы самому подготовить Таню к выпускным экзаменам и увидеть конечный результат своего труда. Таня сыграла экзаменационную программу отлично, и после вручения выпускникам свидетельств об окончании школы вся семья Кармаков, от семилетней Марины, такой же стерильно начищенной и наглаженной, как и её старшие сёстры, до главы этого славного семейства на радостях публично (coram populo) меня «облобызали». Не участвовал только в этой «акции благодарности» их дедушка. Во время Таниного выступления дед, сидевший рядом со мной, объявил мне с гордостью: «это моя внучка!» Когда же я в ответ ему (невестке в отместку) сказал: «а я её учитель» (до этого мы с ним не были знакомы), - реакции ноль. Самый старший Кармак в городе был человек известный, «ортодоксальный коммунист», активный профсоюзный деятель, может быть даже председатель профкома всего механического завода; мужчина серьёзный, не подверженный легкомысленным эмоциям, не мог себе позволить такой слабости. Обе мои «кармашки» после окончания средней общеобразовательной школы поступили в Питерский военно – инженерный университет. Связь с ними в бурные девяностые прервалась; дальнейшая судьба этих девочек мне неизвестна, но я совершенно уверен, что университет они успешно окончили и стали прекрасными инженерами.
Много у меня было прекрасных, способных учеников, но очень и очень немногие из них выбрали музыку своей профессией. Я никогда не навязывал ученикам своей воли, будучи уверенным, что каждый ребёнок сможет вместе с родителями, ну и с моей помощью, при необходимости выбрать для себя тот жизненный путь, который наиболее соответствует его склонностям и таланту.
Интересные воспоминания связаны у меня с одним экспериментом, который решило опробовать руководство нашей школы. Было решено организовать при нашей школе курсы по обучению игре на музыкальных инструментах для взрослых. На наше объявление откликнулось немало таких желающих, которые готовы были приступить к занятиям немедленно. Ко мне в класс пришла Людмила, довольно высокого роста, дородная, представительная женщина, лет немного за тридцать. Не помню уже теперь точно, кто из них оказался у меня на обучении прежде - то ли мама, то ли её бестолковый сынок - Дима. Но, как бы то ни было, осваивала Людмила аккордеон «под моим чутким руководством» два года, по её желанию, вместо одного года по плану.
Прошло несколько лет тому, «как мы расстались». Еду я как-то по городу по своим делам в маршрутке. Вдруг на одной остановке в маршрутку входит Людмила. Увидев меня, вся засветилась счастливой улыбкой и, после традиционных приветствий, во всю силу своих неслабых лёгких на весь салон стала осыпать меня благодарными комплиментами. Многому ли может научиться даже за два года взрослый человек в деле овладения такой непростой «машиной»? Шутники «от музыки» приписывают такой афоризм легендарному саратовскому баянисту Ивану Яковлевичу Паницкому: «Кто начинает учиться игре на баяне в зрелом возрасте, тот будет играть на том свете». Иван Яковлевич, конечно же, имел в виду эту самую игру несколько иного уровня, но всё-таки. Людмила стала перечислять всё, что она получила от занятий со мной. Оказалось, что благодаря мне, жизнь её резко повернулась к разительному улучшению. Она «по заявкам» или по «заказам» (я, далёкий от всего этого, не знаю, как это назвать) с большим успехом проводит всевозможные вечеринки (или корпоративы), свадьбы. Работая в детском садике учителем английского языка и одновременно музыкальным работником, она к детским английским стишкам, да при случае и к русским тоже, сочиняет музыку. Потом полученные песенки она разучивает с детьми под собственный аккомпанемент. Сочинённые ею мелодии настолько нравятся детям, что они, по словам Людмилы, «чуть ли не выпрыгивают из штанишек» от восторга. Вот уж, воистину, смелым судьба помогает (fortes fortuna adjuvat). Я бы так не смог! Но я в этот момент был горд тем, что, как говорил польский философ Тадеуш Каторбиньский, «хороший учитель может научить других даже тому, чего сам не умеет». И я сделал вывод: стало быть, и я был очень даже неплохим учителем.
На следующей остановке Людмила вышла. Пожилые мои спутницы в маршрутке стали «доставать» меня расспросами. От такого неожиданного излияния на меня столь бурной благодарности, весь разволновавшийся, я так растерялся, что в ответ на возникшие ко мне в «народных массах» вопросы, конечно же, наплёл всяких глупостей. Но, что говорить, было очень приятно узнать, что твой скромный, и вроде бы незаметный труд хоть одному человеку принёс некую толику настоящего счастья – обретение чувства уверенности в завтрашнем дне.
К сожалению, есть и печальная страница в моей школьной жизни. Никитин Константин Григорьевич, преподаватель нашей школы, однажды обратился ко мне с просьбой взять к себе в класс девочку – башкирку, не прошедшую в школу по конкурсу. Я не мог отказать этому человеку в его просьбе по нескольким причинам. Во-первых, потому, что ко всякому другому человеку, а к коллегам в особенности, я старался относиться так, как хотел бы, чтобы они относились ко мне. Во-вторых, потому, что заниматься с ребёнком, который этого хочет сам, а не по принуждению родителей, несравненно интереснее. И, наконец, в третьих, потому, что я, как говорится, по гроб жизни считал себя обязанным этому человеку. Когда я поступал в музыкальное училище, Константин Григорьевич был его директором. До меня дошёл слушок, что кто - то из педагогов – женщин «мутит воду», громогласно высказывая сомнение по поводу правомерности зачисления меня в число студентов без сдачи испытаний по общеобразовательным предметам. Изрядно встревоженный, я пошёл к директору за разъяснением. Константин Григорьевич, крепко выругавшись, сказал, чтобы я выбросил из головы всё грустное и спокойно приступал к учёбе; немедленно вызвал к себе в кабинет «правдорубицу» и жёстко поставил её на место.
Вопреки неуспехам на приёмных испытаниях, Гюзяль (такое красивое имя носила моя новая ученица) оказалась удивительно способной и трудолюбивой девочкой. На первом академическом концерте по существующему положению учащиеся первого класса участия не принимают. Но, благодаря своим упорству и трудолюбию, за первое полугодие Гюзяль смогла подготовить такие произведения, которые не зазорно было бы играть ученикам даже второго класса.
В назначенное время в концертном зале музыкальной школы собрались все педагоги и ученики, принимавшие участие в этом концерте. Давно пора начинать, но нет до сих пор моей ученицы Гюзяль. Я обращаюсь к преподавателю, ответственному за проведение данного концерта с просьбой немного подождать мою опаздывающую ученицу. И тут поднимается мальчик, оказавшийся её двоюродным братом, и сообщает страшную весть: вчера вечером девочка и её отец погибли в автокатастрофе.
Накануне в гости к её родителям на собственном автомобиле приехали родственники из Гурьева (теперь Атырау) и в этот вечер решили навестить родственников, проживавших в районе Новокирпичного. Этот район расположен как раз на противоположной стороне города Уральска от места проживания родителей Гюзяль. Девочка очень старательно занималась, готовясь к завтрашнему, первому в её жизни концерту и отказывалась от поездки. Но общими усилиями взрослые убедили её отвлечься немного от работы, отдохнуть и проветриться по свежему воздуху – это будет ей только на пользу. На обратном пути из гостей в сложной ситуации на скользкой дороге водитель не справился с управлением, машину занесло на встречную полосу, и они столкнулись с самосвалом.
Гюзяль была поздним и единственным ребёнком в этой семье, из которой в живых осталась теперь одна только её мать. Чем измерить отчаяние и горе этой женщины, какими словами можно описать горечь потери, так поздно приобретённого, и такого недолговечного семейного и человеческого счастья?
В принцип своей работы я положил обыкновение: с поступившими в мой класс учениками знакомиться и проводить несколько первых уроков с непременным присутствием их родителей. Родители должны были наглядно, при мне, убедиться в степени дарования своего чада и предварительно определиться на какие достижения мы можем рассчитывать. Это до некоторой степени должно было предохранить меня от возможных неприятных неожиданностей. Однако, хотя и очень редко, встречались такие «упёртые» родители, которых никакими очевидными доводами невозможно было убедить в неизбежности именно такого, вполне ожидаемого, результата. Так одна мамаша, несмотря на регулярные мои с ней беседы о плохом посещении её сыном моих уроков и, соответственно, о слабой домашней подготовке в течение всего срока обучения, осталась крайне недовольной оценкой выступления своего сына на экзаменах.
Изрядно пришлось мне поволноваться, когда ко мне во второй класс определили ученицу – аккордеонистку, прибывшую из Москвы, где она училась в музыкальной школе №2 им. И.О. Дунаевского. Из её индивидуального плана, где указаны все произведения, которые она подготовила за время обучения в первом классе, я узнал, что оценки за каждое из них только хорошие. В Уральск они приехали в связи с назначением её отца на солидную должность после окончания в Москве Академии МВД. И, как было у меня заведено, я на первый урок пригласил её мать и в её присутствии побеседовал с новой ученицей и, естественно, попросил её сыграть что-нибудь из программы, выученной в Москве. Вышло так, что из всей программы, изученной в московской школе, девочка не смогла сыграть ни одной живой ноты. Это был сюрприз! Я, так много ожидавший от ученицы, отучившейся год в столичной школе и окончившей первый класс с хорошими оценками, очень удивился, немного разочаровался и, в то же время, в душе подленько обрадовался такому повороту.
Общение с этой семьёй продлилось недолго: главу семьи перевели в Россию, очевидно с повышением, и они уехали. Воспоминания остались самые приятные. Мамаша, её сёстры или подруги, с которыми мне приходилось общаться, оказались очень милыми, приятными женщинами, и ко мне относились с большим уважением.
Разумеется, за время работы в школе, не обошлось и без, хотя и небольших, «ложечек дёгтя», что, в общем - то, не портит нисколько общего настроя моих воспоминаний. Валерий (фамилии не помню) ушёл от меня ещё в первой половине его второго учебного года. Мои посещения его на дому, беседы с родителями ни к чему не привели. Прошло немало лет. Я встретил Валерия уже взрослым, семейным человеком. Вот тут-то и начал Валера мне высказывать свои упрёки за то, что я якобы не приложил, по его мнению, достаточно усилий, настойчивости, чтобы удержать его, и не сумел убедить родителей добиться его возвращения в школу.
Отец Юры Ефремова – хорошего, способного ученика, заехал в школу за сыном. Класс оказался закрытым. Как говорят мои земляки – казахи: «сабак бiтiр, - мугалiм кеттi». (Урок окончен, - учитель ушёл). Папа, ничтоже сумняшеся, сразу к директору с разборками. Директор школы, тогда Чивилёв Иосиф Галактионович (во время службы в Армии штабной работник) школьную документацию содержал в идеальном порядке. Он достаёт папку с расписаниями педагогов, выбирает моё и показывает Юриному родителю то место в моём расписании, где, как говорится, чёрным по белому написано, что наш урок с Юрой окончился ещё полчаса назад.
UBI MEL, IBI FEL – ГДЕ МЁД, ТАМ И ЯД
Моих иллюзий ржавых груда Ещё удар судьбы… Хотя оно и грустно
Нимало мне не дорога, Но этот всех других решительней, сильней,
И понял я, что зависть друга Он неожидан был, он нанесён искусно
Страшней, чем ненависть врага Рукою близкого, и оттого больней!
(Е.Евтушенко) (К.Случевский)
Этот случай занимает особое место не только в моей педагогической практике, но и вообще во всей моей жизни. Шапошникова Катя, бывшая ученица нашей школы, в то время, о котором я хочу рассказать, вела кружок баянистов при клубе механического завода, что в Уральске. Перед началом нового учебного года она пришла ко мне в школу с предложением, от которого я не посмел отказаться. У неё учится очень способный, перспективный мальчик и она хочет, чтобы он продолжил своё обучение в музыкальной школе в моём классе. Ваня Тимофеев оказался действительно музыкально одарённым парнишкой и, к моему вящему удивлению, внуком моего сослуживца Шаталова Ивана Васильевича, человека с непростым, и прямо надо сказать, скандальным характером.
Прошло два, очень успешных года. На заключительный концерт за второй класс мы, кроме этюда, подготовили небольшой, несложный, но очень мелодичный вальсок болгарского композитора Хаджиева, который мне прислала дочь почтой из далёкого Благовещенска. В Благовещенской музыкальной школе исполнение этого вальса произвело выгодное впечатление, и дочка решила меня порадовать таким неожиданным подарком. Второй пьесой был популярный цыганский народный танец «Цыганочка» в очень сложной для учеников второго класса обработке (Е. Журавлёва). Блестящее Ванино исполнение программы повергло моих коллег в состояние лёгкого потрясения. Дед, Иван Васильевич, ожидал внука в коридоре. После обсуждения и объявления результатов выступлений, все педагоги и ученики вышли в коридор. И тут последовала череда обидных и даже оскорбительных для меня событий, которые продлились, следуя друг за другом, целых два года. Случилось то, чего я никак не ожидал от некоторых моих друзей – товарищей, моих коллег. Они окружили деда и наперебой стали давать ему рекомендации поискать для Вани педагога, соответствующего его таланту и, разумеется, профессионально более подготовленного, чем Иван Алексеевич. Этот низкий и постыдный поступок - обыкновенное, заурядное предательство, на мой взгляд, стало причиной моих долговременных душевных переживаний. Значительно укрепила свои позиции моя пожизненная спутница – депрессия. Насколько справедливы оказались слова Архиепископа Рижского и всея Латвии, Иоанна: «…мир скорее простит тебе десять грехов и пороков, которые тебя равняют с прочими, чем одну добродетель, которая возвышает тебя над прочими».
Прошло лето. Наступил очередной новый учебный год. Учителя встречают своих учеников, составляют расписание на первое полугодие. Вот уже начались занятия, а Ваня мой у меня так и не появился. Откуда-то до Ивана Васильевича дошёл слух, что в третьей музыкальной школе появилась учительница, которая где-то очень прославилась необычайными успехами в деле обучения детей игре на нашем инструменте, и Ваня стал её учеником. Но не оправдались надежды Ивана Васильевича - чуда не случилось, не дождался он предполагаемого триумфа.
Вначале следующего учебного года упорный дед пришёл к директору нашей школы и попросил восстановить Ваню в числе учеников детской музыкальной школы №1, но опять же в класс более авторитетного педагога, чем Иван Алексеевич. Итак, теперь Тимофеев Ваня – ученик четвёртого класса музыкальной школы №1, но в классе преподавателя Халбошина Павла Петровича – молодого, прекрасного, играющего педагога, недавно принятого на работу в нашу школу. В определённом смысле это было и для меня неплохо. Дело в том, что в этом учебном году должен был состояться в Алма-Ате республиканский конкурс учащихся народных отделений, и, по состоянию своего здоровья, я не смог бы никак поехать с Ваней в столь длительное путешествие. Как и следовало ожидать, на конкурс от нашей школы с Павлом Петровичем поехал Ваня Тимофеев. Не знаю, что помешало их выступлению, но лавров они не приобрели.
Теперь уже с покаянной головой Иван Васильевич приходит прямо ко мне, просит меня забыть прежние обиды, снова взять Ваню «под своё крыло» и подготовить его к успешному окончанию музыкальной школы. Я не стал высказывать Ивану Васильевичу всего того, что, представляется мне, следовало бы сказать ему по этому поводу, и, без лишних экивоков, согласился. Судьба ребёнка для меня была выше моих обид. Мы подобрали очень приличную программу и начали работать.
В середине учебного года под руководством областного отдела культуры, не помню по какому поводу, был организован конкурс. В конкурсе участвовали учащиеся двух возрастных групп: младшая – до 13-ти лет, и старшая. В старшей группе первое место завоевал блестяще выступивший мой Ваня Тимофеев; второе присудили также моему ученику из посёлка Павлово, где я работал по совместительству - Андрееву Николаю. (Коля приезжал ко мне на уроки в Чапово, хотя иногда случалось и мне съездить непосредственно в Павлово). Оба эти парня окончили музыкальные школы отлично. Коля затем поступил в музыкальное училище и успешно его окончил, а Ваня поступил в педагогический институт на отделение иностранных языков. К сожалению, о дальнейшей судьбе этих ребят мне ничего неизвестно. Одно знаю доподлинно, поскольку Ваня кроме баяна, хорошо играл на фортепьяно, вся музыкальная часть художественной самодеятельности института лежала на его плечах в течение всех лет обучения. К сожалению, лихие девяностые оборвали почти все мои связи с моими учениками.