Этот рассказ я услышал в опустевшей гостинице во время общегосударственных зимних каникул, когда Россия дурела от водки и безделья. Рассказал человек, приехавший порыбачить на пруд. Его японский внедорожник ночами стоял под окнами, время от времени автоматика включала остывающий движок, движок вздрагивал и начинал чадить соляровым выхлопом. По утрам внедорожник увозил рыбака на пруд, по вечерам снова являлся под окна, а рыбак загружал в мешок, мёрзший за окном, несколько приличных щук.
За пару часов до конца года рыбак постучался ко мне с большим блюдом, на котором горой лежали жареные ломти щуки и из горы торчала банка со щучьей икрой. «Вот, буфетчица нажарила», – сказал он. Под мышкой рыбак зажимал бутылку коньяка. У меня на подоконнике на всякий забродший случай стояло по бутылке коньяка и водки и по пузырю пива и минералки. Во всей гостинице кроме нас была только дежурная. Впрочем, может, и не была, мы не проверяли. Мы отпивали по глоточку, закусывали и беседовали, поглядывая в телевизор. Я с запада приехал, он местным был, дальневосточником, нам было что поведать друг другу о жизни, какую нам устроили в конце одного века и начале другого. Он был немного склонен к мистике. Ни с того ни с сего о гостиничном буфете высказался: «Ты видел справа от двери стенку? Видел, какая толстенная? Кто-то внутреннюю стенку делает втрое тоще, чем наружную? Вот. Я постучал по ней: пустота. Там – тайная комнатка». А позже, уже под утро, предложил: «Я тебе святочный рассказ расскажу. Тебе что в современном телевидении особенно не нравится? Мне, например, что непрерывно просят скинуться на лечение детей. Страна самых дорогих яхт не может найти денег для лечения деток. Это не стыд?» «Ну, во-первых, – возразил я, – не страна, яхты – у самых крупных негодяев. Я помню, как один из них заявил заграничному журналисту, что призывают поделиться захваченным национальным богатством только «совки». Мол, «продвинутые» не столь глупы. Его, кстати, можно назвать сиротинушкой, он не даст на лечение ни копейки, ни фунта». «Сиротинушка… Мерзавец. Как и прочие «прихватизаторы». Но мне всё равно за страну нашу стыдно»,– заключил он.
«Ладно, – сказал я, – оставим. Ничего в том от нас не зависит, как и не зависело. Попробуй народ выйти на улицы и потребовать свою долю, как во главе окажутся те же или другие «прихватизаторы» и всё сделают в свою пользу и в ущерб народу. Давай свой святочный».
«Да. Сейчас, – он поводил взглядом влево-вправо. – Да… Так вот, это слух у нас такой был, что по телику показывали, но я не видел сам. Что однажды президент в конце года… Уже в один из последних дней года. Ёлки всюду в Москве, украшения, как обычно в Москве. На зависть России. Всё светится, сияет… Сверкает. Некоторые из бывших олигархов приехали, просить что-нибудь у власти. Он же отодвинул их от государства, а им иногда от государства чего-нибудь да нужно. Ну, они не в кабинет к нему приехали, туда их, может, не пускают. Поэтому они хотели увидеться с ним как бы случайно. И один поджидал его там где-то; не помню, как объяснили, но там была ёлка, на которой добровольные помощники развесили среди украшений бумажки с просьбами детей».
«Это не в Москве было», – поправил его я, хотя и не вполне уверенно.
«Да? Впрочем, разве важно, где? Важней, что, – продолжил он. – Важно, что президент и несколько там человек с ним проходили мимо ёлки, президент остановился, постоял – так мне рассказывали, – а потом сорвал несколько бумажек и стал читать и обсуждать со спутниками. И как раз на беду себе этот олигарх решился подойти к президенту, как бы невзначай».
«Невзначай?» – я усмехнулся.
«Ну, я же сказал: как бы. Так слышал, так рассказывали. Неважно, взначай или нет. Важно, что подошёл, а президент ответил ему на приветствие, а потом спросил: видал? И на бумажки кивнул головой. Посоветовал почитать, а потом говорит: твоя яхта где? Вот я не понимаю, что подумал этот тип бывший «олигарх», но он ответил даже с гордостью, что у Лазурного берега стоит. Мог бы сказать, что где-нибудь у берега Антарктиды или ещё где у чёрта на куличках. Но так сказал. И президент сунул ему бумажку: читай. Ну, прочёл; рассказывали, что по телевизору показали, что пожал плечами: мол, ну и что? А президент сказал: «Девочка больна, нужна дорогущая операция за границей, а денег у семьи нет. И ты пожимаешь плечами? Лезть к тебе в карман я не буду, это не в моих правилах. Но вот там просьба не об операции, а о том, что девочка хочет побывать на современной яхте, почувствовать простор моря, чтобы берег растворялся вдали. Радостные ощущения бывают целебными. Что скажешь?» Тому уже деваться некуда, взял у президента бумажку и промямлил что-то. Потом наше уже, местное телевидение показывало, как ходила девочка по верхней палубе его огромной белой яхты. С таким восторгом смотрела на море… Берегов не было видно, простор, куда ни…» – он коротко вдохнул воздух.
Мы помолчали с минуту. «Ты говоришь, что тебе рассказывали, а рассказываешь так, словно сам репортажи смотрел» – заметил ему я. «А ты бы как рассказывал? Как-то отстранённо?» – возразил он. Я: «Ладно, а где же святочный рассказ? В святочном рассказе в начале что-то неприятное, печальное, потом какие-то события, действия, а в конце – радость, благополучный исход. Если в начале – о больной девочке, то в конце – о её исцелении. Всего лишь яхта; может, и пальмы – этого мало». Он: «Но я не досказал. Наше, местное, телевидение кинуло клич, и наши местные приличные состоятельные дельцы скинулись, и девочке сделали операцию, а потом она несколько месяцев ещё в Германии, где делали, восстанавливалась. Так что вполне святочный».
Я смолчал, но подумал: «Вот если бы одну яхту продать за сотню миллионов американских рублей и вылечить всех деток и так делать каждый год – вот это был бы святочный рассказ. А так… Так – просто сказка. Не слышал я, чтоб какой-нибудь прихватизатор поделился с больным ребёнком. Правда, я бы на их месте не стал бы шуметь, если б поделился». Мы продолжили беседу, попивая коньяк, но больше о зимней рыбалке.
6.01.20.