Один из главных, забойных постулатов, один из символов перестройки - гласность. Ох, пропади она пропадом, эта их гласность... Всех перебаламутили, всё перетряхнули, всех на уши поставили. Ну, всё-то мы теперь знаем, и про ГУЛАГ даже знаем, но что же с нами-то произошло, что со страной произошло?! Бесы-перестройщики использовали шумиху не просто для крушения советской власти, а для крушения государства...
В 1973 году, я, 22-летний, оказался в больнице, в городе Барнауле. Палата большая, и все вокруг деды - 70-80 лет. Как всегда в больничной палате - разговоры о жизни с утра до вечера, а старикам вообще - только дай поговорить. Сколько потом доводилось лежать в больницах (нет-нет, я вовсе не болезненный) - каждый раскрывает всю душу, рассказывает про всю свою жизнь. Обычное дело...
Старики мои рассказывали и про войну, и про революцию, и про 20-30-е годы... И про лагеря. (Кстати, ГУЛАГ - демократическо-книжное словечко, народ его не употреблял).
И рассказывал один дед... Прекрасно помню его, и сколько ему лет, и название его деревни помню...
В последующие годы читал я и Солженицына, и других - про лагеря.
Но такого ужаса...
Старик в 30-е годы был начальником лагеря в Сибири, на Севере, в тайге. Лагерь такой: летом завозили партию заключенных, начинались какие-то работы, а вообще перед начальником стояла главная задача: чтобы к весне ни одного заключенного не осталось в живых.
- Весной приезжало начальство, - рассказывал дед, - мы идем: там из снега торчит рука, там нога... - Молодец, молодец, - говорило начальство. - Ну, ты тут прибери...
Три года он пробыл начальником такого лагеря, а потом его вернули на прежнее место работы, заместителем управляющего строительным трестом.
Думаете, в палате кто-нибудь кинулся душить деда, или начал его презирать, или возмущаться?
Ничего подобного. Уже тогда, в тысяча девятьсот семьдесят третьем году люди понимали: это уже далекая история...
То же самое с репрессиями, раскулачиванием. Все мои соседи по палате - сельские жители, и все в один голос говорили: раскулачивание - просто уничтожение хороших хозяев. Но говорили в общем-то спокойно, как о делах давным-давно минувших дней. Они все получали пенсию, хорошо жили своим хозяйством, у всех удачно прошли операции по снятию катаракты, и старики радостно разглядывали номера трамваев из больничного окна...
Ну, и насчет репрессий. О них много и горячо говорил (характер такой) еще один дедок, в прошлом заместитель председателя одного из сельских райисполкомов.
- До сих пор удивляюсь, как я уцелел! Я ведь еще и на своей секретарше женился: ей - 19, мне - 37. Ночью проснусь, посмотрю: такая молодая, такая красивая - я и опять к ней! - Вася, да ты что, до смерти меня хочешь, что ли?!.
При этом черного воронка ждали каждую ночь. Все председатели-заместители друг друга знали, и почти все исчезли один за другим, в первую очередь - лучшие.
- Чем ни лучше человек работает - тем скорее исчезнет!..
Еще один интересный дедок, совсем дедок... Однако самый шустрый изо всех: всё бегал к окну разглядывать трамвайные номера.
И частушку пел:
- Будем жить-поживать, туалеты ладить,
Целовать-миловать – и по пузе гладить!
Всю войну дедок прослужил конюхом на Дальнем Востоке.
- Сколько баб пере... я на этой конюшне!..
Старики искренне радовались за него: повезло! Отправка на фронт - верная смерть, скорее всего, в первом же бою, и запросто - еще до всякого боя, под бомбежкой или обстрелом.
Глядя в окно, комментировал дед и новую моду, тогда как раз пошла мода на мини-юбки.
- Почитай вся голая ходит. А мужчина разве может удержаться?!.
Палата дружно соглашалась: не может!
И это тоже гласность, ха-ха. А мини-юбки - символ того, что жизнь в стране к началу 70-х изменилась полностью, напрочь, абсолютно, даже по сравнению с шестидесятыми годами. Я видел книгу, с фотографиями: народные дружинники еще в конце 50-х ловили стиляг в Москве, набивали ими автобус, тащили в милицию. Юбки-прически-штаны «не те»!
В общем, все всё знали, все всё понимали, обо всем свободно говорили безо всякой объявленной гласности - в 1973 году.
Естественно, само собой разумеется! - в конце концов надо было официально сказать всю правду о так называемом Великом Октябре, о гражданской войне, о репрессиях 20-х годов (в первую очередь), и 30-х, о ГУЛАГе... Спокойно. (Сегодня не хотят говорить всю правду о Великой Отечественной войне. Хотя люди всё поймут, и это нисколько не умалит подвига народа, и не помешает проведению маршей «бессмертного полка» по всей стране… Нет, чего-то боятся).
Несчастье в том, что перестройщики, подняв страшную шумиху, нагородив полуправду-ложь, а многое залив морем вранья, приватизировали и эту тему, оборотив ее себе на пользу.