Дети блокадного Ленинграда… Дети, у которых отняли детство. Наравне со взрослыми, они переживали все тяготы войны и быстро повзрослели. Это о них строчки: «Нам в сорок третьем выдали медали и только в сорок пятом паспорта».
Десятилетней встретила войну коренная ленинградка Орлова Бронислава Зиновьевна. Родилась в 1931 году в хорошей, дружной семье. Папа, Зиновий Михайлович был военным летчиком. Мама, Фаина Даниловна, не работала, воспитывала двоих детей, дочь и сына. Когда началась война, братишке было всего пять лет. В это воскресное утро ярко светило солнце, и все дети играли во дворе. Папа должен был отвести семью на дачу, и мама собирала сумки с нехитрой снедью. Вдруг, как по команде, раскрылись окна, ребятишек из разных квартир срочно позвали домой. Бронислава заскочила в квартиру, мама плакала, а папа собирал вещи. Его, летчика-штурмана, сразу же демобилизовали, с первого дня войны он ушел на фронт.
Родители большой коммунальной квартиры, в которой проживало 10 семей, были озабочены, а дети бегали, мальчишки размахивали воображаемыми саблями и восклицали: «Ух, мы теперь им (немцам) покажем, они от нас получат!». В скорое окончание войны и победу верили и взрослые и дети.
«Нам, детям, сначала все было интересно, как укрывали памятники, как маскировали здания, как сгружали мешки с песком, все казалось игрой, но с каждым днем тревога, владевшая взрослыми, передавалась и детям, становилось страшно. Памятники Суворову и Кутузову не маскировали, мимо них проходили на фронт солдаты. Полководцы вдохновляли и вселяли уверенность, что победа будет за нами.
Начались регулярные обстрелы города, по тревоге все бежали вниз, благо лестницы в доме были хорошие, в бомбоубежище и толпились у дверей, но скоро устали бегать. Если мамы дома не было, то прятались с братом под одеяло с головой, сидели на кровати, прижавшись, друг к другу, было не так страшно. Продукты постепенно закончились, купить было негде. От отца сначала приходили письма, он переживал за семью, ведь мама не работала. Мужественная женщина, она была донором, ходила сдавать кровь в больницу рядом с домом. За сдачу крови давали супчик или еще что, все приносила домой и кормила детей.
По домам ходили работники ЖЭКа, переписывали детей, на малышей выдавали по 50 грамм манной крупы, но все равно мы были вечно голодные. По вечерам соседи собирались на кухне, у печки-буржуйки, такие печки были в каждой семье, было как-то легче переносить голод и холод всем вместе. Дни, особенно зимой, потянулись, счет им никто не вел, иногда и не знали какой день. На Новый год в городе устраивали елку, но мы об этом даже не знали. Маленьких детей не выпускали из дома, боялись, что замерзнут или попадут под обстрел. Маме предложили сдать нас с братом в детдом и вывезти в Ярославль. Папа в письме просил не отдавать детей, но если так случится, то подробно записать наши приметы, как были одеты, в какие шубы и шапки, чтобы потом отыскать.
У нас была хорошая большая библиотека, мебель. Стулья и столы ушли на растопку печки, книги было жалко, но и они в большом количестве были сожжены. Скоро мы совсем перестали спускаться вниз – не было сил. Писем от папы не было, а потом пришло сообщение, что он пропал без вести.
Только в мае 1942 года нас эвакуировали в Пермскую область. Посадили в машину, выдали пайки, укрыли брезентом.
Дорогу Жизни через Ладогу постоянно бомбили, машины с людьми в одно мгновенье уходили под лед. Все – взрослые и дети понимали, что и мы можем оказаться под водой, но бог миловал.
Добирались до места назначения в теплушках. Наш эшелон был первый, старушки встречали нас с хлебом и солью, жалели, плакали вместе с нами и с трудом выговаривали слово «эвакуированные». У них получалось «выковырянные», так всех последующих и называли.
Мама стала работать за две семьи. Другая женщина со своими маленькими детками не могла работать и смотрела за нами и своими. Потом нас отправили еще дальше, в Сталинабад (ныне Душанбе).
Ликовали 27 января 1944 года, когда в честь окончания 900-дневной блокады был дан салют.
Вернулись в Ленинград только в 1946 году. Наш флигель был разрушен, поселили в другой. Маме удалось вытащить из-под завалов какую-то мебель, лампу. До войны у нас было пианино, меня учили музыке, но его видимо украли, библиотека тоже не сохранилась. Из бывших наших соседей никто не возвратился.
После окончания школы, поступила в Медицинский институт, на отделение педиатрии, успешно окончила его. Прошла путь от участкового врача до заведующей поликлиникой, а впоследствии, когда переехали с Камчатки в 1971 году, от ординатора до заведующей отделением в кардиологическом санатории «Красная Пахра» рядом с Ватутинками.