Ахмат - малыш лет пяти, рос в арабской христианской семье. Некогда могущественная страна, сияющая красотой и великолепием, с приходом войны изменилась до неузнаваемости. Отец – араб по происхождению, потомственный доктор, получивший образование в Риме. Мать - итальянка, родом из Неаполя играла на фортепьяно и пела чудесным сопрано, что позволило, возглавить кружок вокала при местной школе.
В маленьком городке, несмотря на войну, жизнь протекала сравнительно спокойно. Отец практиковал в клинике. Мать допоздна на работе, а малыш с утра до вечера с бабушкой. Листал детские книжки с яркими картинками, слушал чудесные арабские сказки, которые бабушка Хэмми знала превеликое множество. По возвращении мамы дом наполнялся чарующими слух мелодичными звуками.
Плачущие стоны ребаба в руках бабушки, переливающаяся, спорящая с ним мелодия фортепьяно. А как нежны песни на арабском! Два голоса, бабушкин и мамин, то меняли друг друга, то сливались и уносили далеко - далеко в сказку.
Но, ни с чем несравнима на итальянском «Санта Лючия». Звонкий мамин голос взмывал вверх. Живо представлялось синее море, белоснежный парус, яркое солнце и мир, наполненный радостью жизни. Ахмат с удовольствием подпевал. Не хватало дыхания, но старался, а с последним куплетом бежал в раскрытые материнские объятия. Думал, что эта песня о маме, а как иначе, раз её звали Лючия, как в песне.
С каждым днём всё страшнее стали доходить слухи. Семьи беженцев наполнили улицы городка, бросив дома и земли, убегали от смерти и крови. На всё согласен человек, лишь бы спасти детей и семью. Больше всего горя выпало на долю таких же семей, как у Ахмата, относящихся к христианской вере. Несмотря на то, что великая страна приняла христианство задолго до мусульманства. Что национальности и религии жили здесь в согласии из века в век. Неожиданно вспыхнула вражда именно к христианам. Теперь приходилось прятать нательный крестик от посторонних глаз.
Отца, как одного из лучших хирургов, вызвали в Дамаск для работы в военном госпитале. Они с мамой поехали туда, чтобы определиться с жильём и через пару дней вернуться за бабушкой и Ахматом. Но уже через день начались обстрелы города из орудий и миномётов. Шальной снаряд залетел в храм, где спасались внук с бабушкой, пробил толстую многовековую стену, но не взорвался.
С рассветом, крепко держась за руки, бабушка и внук шагали в колонне беженцев в направлении Дамаска. Много чего пришлось насмотреться. Разрушенные дома, старинные храмы с укором смотрели слепыми глазницами окон на уходящих людей. Раненные и убитые вдоль дорог. Смерть безжалостно забирала без разбора и стариков и детей. Обжигающее полуденное солнце, жгучий песчаный ветер, сбитые в кровь ноги - ничто по сравнению со смертью.
День, второй, третий… неделя, вторая. …И расстояние то шестьдесят километров от городка Маалюля до Дамаска, но для людей, опалённых войной, а тем более стариков и детей, добраться - несбыточная мечта. Уже виднеются разрушенные здания Дамаска, но дорога простреливается. Приходится продвигаться, прячась за разрушенные дома, заборы. Где бегом, где ползком.
При очередном миномётном обстреле потерялась бабушка Хэмми, и Ахмат остался один. Растерянно крутил головой, пытаясь её найти, бегал среди воронок, заглядывал в лица убитых, но найти не смог.
Незнакомец в сером, пропахшем потом одеянии, в бронежилете с автоматом и надетой на лицо чёрной маске, затащил Ахмата в просторный бетонный подвал с такими же бойцами...
Потная, волосатая рука больно схватила за подбородок. Жёсткий пронзительный взгляд встретился с глазами Ахмата. Жуткая смертельная дрожь пробежала по телу ребёнка…
- Как зовут? - спросил страшный бородатый незнакомец в бронежилете и сандалиях на босу ногу. Колючий взгляд наткнулся на крестик, сверкнувший из - под рваной рубашки.
- Ты кого сюда привёл? Где были твои слепые глаза? Урод безмозглый! Разобрался бы с ним там наверху! Зачем притащил сюда эту грязь? – полетела ругань в сторону бойца, захватившего малыша - что у тебя нет кинжала?
Рука резко дёрнула за крестик, натянув шёлковую нить, а вторая потянулась к ножу.
Сердечко Ахмата сжалось в комочек. По телу пробежал смертельный озноб до самых костей. И вдруг вспомнил тёплый ласковый голос бабушки Хэмми: « Если тебя, милый мой внучек, охватит страх, вспомни весёлую песенку и спой. Страх испугается и отпустит».
Он запел «Санта-Лючия» звонко, нежно и весело…Задорный, голос вырвался из бетонного подземелья и полетел к самому небу. (От неожиданности руки незнакомца разжались и выпустили мальчишку). Запахло морской пеной, представился шум волн, крик свободных чаек в небе. Слёзы радости текли по щекам Ахмата... осталось только широко распахнуть руки для объятий.…
Он открыл глаза и увидел, что бородатый незнакомец в куфие с чёрным орнаментом восхищённо смотрит в его сторону, вставляя кинжал в ножны
.
- Знаешь, о чем песня, неверный?- спросил, поперхнувшись, надтреснутым голосом, проглотив подступивший к горлу комок. Он отлично помнил эту песню и знал, о чём она. «…Радость безмерная. Нет ей причины. Санта-Лючия, Санта-Лючия…», но совсем не ожидал такого ответа.
- Конечно, знаю. Эта песня о моей маме…
Пустынными улочками разрушенного поселения двое автоматчиков в чёрных масках вели за руки кудрявого малыша. В проеме оторванного ворота рубахи хорошо был виден маленький нательный крестик.
Встречающиеся на пути, опускали головы, пряча взгляды. Им, наверняка, было жаль мальчугана, но ещё больше боялись за свою жизнь.
По нейтральной полосе, простреливаемой со всех сторон, двигалась беззащитная фигурка с кудрявой непокрытой головой. Снайперские винтовки внимательно наблюдали за движением. Одна смотрела в спину - другая в грудь...
И снова звонкая песня взметнулась в небо, удивляя безмерной сказочной радостью, прогоняя заботы и печали. Обе винтовки, так и не выстрелив, упали в накаленный от яркого солнца рыжий песок.
Хочется верить, что малыш найдёт родных и близких. Обязательно отыщется любимая бабушка Хэмми, страна станет, как и прежде, величественной и красивой.…А пока прекратились выстрелы, и слышалась только радостная мелодия песни о маме.