Случаются поступки необъяснимые,
Бывают ошибки непоправимые,
Как и потери невосполнимые,
Как чувство стыда, за это
по жизни хранимое.
Разве можно рассказать кому-то обо всём, за что стыдно? Нет, пожалуй. Да и не стоит. Для того существуют священник и таинство исповеди. Для того есть обряд причастия. Но чтобы не терять время по мелочам, грехов-то поднакопится…
О том, что запало чувством стыда в детстве. Это такие разнесённые по времени и в пространстве эпизоды.
1.
Зима. Возвращаемся небольшой ватагой пацанов из кино. Думаю, класс – пятый, не старше. Уезжали специально куда-то к городскому аэропорту. Там в кинотеатре на улице Ереванской смотрели модный японский фильм «Гений дзю-до». Это была кино-приманка для пацанов, поэтому мальчишки и собрались в такую даль. С выходом этого фильма возникла между нами и долго длилась дискуссия, кто сильнее – борец или боксёр? Чем выгоднее владеть для самозащиты? Какие приёмчики выручат тебя в любой передряге? И вот, воодушевлённые увиденным, идём и громко болтаем, вспоминаем понравившиеся эпизоды, толкаемся. И подходим к месту на тротуаре, который добросовестно протюкал ломиком какой-то дворник. Пробил утоптанный паковый слой до асфальта, а куски слежавшегося снега и льда ещё не успел все убрать, они то и дело попадались под ноги. Совершенно естественно возник между нами футбол. Стали мы куски, что помельче, пинать, пасовать друг другу. Потом захотелось мне подцепить ногой какой-нибудь кусман покрупнее и зашвырнуть его так, чтобы полетел куда подальше. Попробовал раз-другой – получилось, полетел. Другие тоже стали поддевать ледышки и направлять друг в друга такие то ли пинки, то ли броски. Игра быстро переросла в сражение. Сила бросков всё увеличивалась. Азарт нарастал, стали прицельно попадать. Конечно, это обычный недостаток детского возраста и свойство компании, мы тут же перестали замечать кого-либо вокруг.
А навстречу нам медленно двигались две пожилые женщины. Почему я их не увидел, или видел, да не заметил? Только случилось так, что подцепив очередной осколок льда, я его швырнул вперёд, куда пробежал кто-то из наших. И я его атаковал. Поддел я достаточно массивный осколок, да и бросок удался. Но снаряд, предназначенный сопернику в ледовом сражении, попал в одну из женщин. Он угодил ей чуть ниже колена, видимо, в самую кость.
Обе женщины сразу же остановились. А я по инерции прошёл быстро мимо них. Они на нас даже не глядели, смотрели друг – на друга. И вот, проходя мимо, почти на скаку, я успел разглядеть и слёзы в глазах женщины, и успел услышать, как она сказала своей попутчице: «Ты представляешь? В это же самое место попали!». Это было сказано с каким-то удивлением, и с сознанием непоправимости случившегося. А мы ушли, ускакали, и ничего вслед нам они не сказали, не успели, да и не пытались даже. Когда я оглянулся, то увидел, что они стоят на том же самом месте. Не двигаются.
Я уже знал, что такое – кость, как болезненно она принимает удар, как долго заживает травмированное место. И ещё мне стало сразу понятно из этих отрывочных слов женщины, что её нога или уже была травмирована, или поражена каким-то недугом. И ей не столько больно, сколько страшно за случившееся и последствия – после...
Нет, никто меня не ругал, не корил, не стыдил. Из моих товарищей, по-моему, никто ничего даже не успел разглядеть и понять. И, казалось бы – да что такого случилось? А вот помню, и мне – стыдно за себя. Я хотел и тогда вернуться и сказать – простите. Не вернулся. Не сказал.
Прости меня, женщина.
2.
Первая моя охота состоялась в возрасте 14 лет. На зимние каникулы я приехал в Верх-Тулу погостить у бабушки с дедушкой. Хотя этот посёлок всего в 12 км от Н-ска, но быт и весь уклад жизни там сохранялся ещё вполне деревенским. На улице Новой, которая идёт по краю Верх-Тулы вдоль левого рукава речки Тулки и где дед отстроил новый дом, я был вполне свойским парнем для местных и дружил со многими из них. По-соседству жили Сергей Щербаков и Коля Лыхин. Чаще всего мы собирались именно с ними, да ещё два брата Штрековых – Владимир и Ванька, входили в нашу компанию. В тот год с осени нас потянуло на стрельбу, вернее одного из нас – Колю. Откуда-то у него появился обрез малокалиберной винтовки. Патроны к мелкашкам были у многих деревенских мальчишек. Понятно, что мы затеяли стрельбу по мишеням. Уже тогда могло получиться не очень хорошо. Мишени – а это разные, попавшиеся на глаза, бутылки и банки, мы установили на крыше гаража во дворе дома Лыхиных и начали по очереди их расстреливать. Стреляли довольно долго. Обрез не очень меткое оружие, слишком короткий ствол, да и мушки с целиком – нет, поэтому мишени подавались с трудом. Мы часто промахивались. Я в какой-то момент вышел на улицу и сходил в дом к своим дедам через дорогу, а когда возвращался, ясно увидел, что мы стреляем в сторону автотрассы на Ордынку, и все «мазаные» пули уходят туда. Сама автотрасса проходила далековато, но свёрток от неё к Верх-Туле был гораздо ближе к нашей крайней линии домов. Со двора эта картина не открывалась нам, потому что сам гараж перекрывал весь обзор, и никому в голову не пришло, что палим мы по дороге. Убойная дальность пули из такого ствола, конечно, маленькая, но разве в этом дело? Да и кто её замерял? Короче, мы свою стрельбу тут же прекратили и перенесли тир в более безопасное место – вниз к реке.
Это такой звоночек прозвучал, что с оружием надо быть очень аккуратным.
Так вот, в мой приезд зимой, Коля предложил сходить с ним на охоту. Звучало это очень завлекательно. Коля был старше меня на два года и уже выходил на охоту со старшим братом не раз. Стрелковое обеспечение он брал на себя. У них в доме имелась двустволка, с которой отправлялся он сам, и ещё берданка – для меня. Ничего сверхъестественного в этом никто не усмотрел, для села это уже обычное дело было, что парни ходили с оружием на охоту. Отец Лыхиных – инвалид войны, вполне полагался на сыновей. Сам он передвигался с большим трудом, на ногах - протезах, и ему полагался «Москвич» с ручным управлением. Этот автомобиль и стоял в том гараже, по которому мы осенью палили, как в тире. Надо сказать, что пользоваться берданкой мне уже раньше приходилось, и никакого трепета перед подобным оружием я не испытывал. Очень простая вещь.
Отправились мы на охоту с Колей вдвоём на лыжах. Накануне весь день и с утра падал снежок, слегка порошило. Вышли из села, перебрались через левый замёрзший рукав Тулки и, поднявшись на холмики за рекой, выбрались на равнину. Коля шёл впереди на широких охотничьих лыжах-снегоступах, а я сзади по его следу – на обычных, в валенках. Дед выделил мне по случаю охоты свой овчинный тулуп. Так что я не мёрз, но тащиться в нём тяжеловато, а подниматься в горку на лыжах без палок, которые охоте только мешают, как сказал Коля – вовсе тяжело по глубокому снегу. Но в округе Верх-Тулы в основном тянутся поля, и снег с них выдувает, только местами поля разрезают берёзовые колки и лесополосы, которые и задерживают снег. Особой цели движения, как я быстро понял, у Коли не было. Снег лежал свежий, и он надеялся набрести на заячьи или лисьи следы, но ничего нам не попадалось на глаза. Никаких следов. Так мы бродили по полям не меньше часа. Надоело, и тогда он предложил добраться до ближайшего леска, и мы направились через поле к нему. Ещё на подходе к берёзовому колку стали заметными стаи птиц. Кроме берёз в этих колках росли рябины и боярышник. Вот на эти деревца и слетались во множестве разные пичуги. Издали понять, что это за птички было трудно, но что они не крупные – мы и так понимали. Мы приблизились ещё, послышались птичьи голоса, и Коля, остановившись, начал снимать двустволку.
– Давай хоть этих постреляем, – сказал он. – А то ходим целый час без толку.
Начал и я перебрасывать через голову ремень берданки, которая мне уже порядком надоела. Оказалось, что ходить с ружьём не так уж удобно, оно постоянно колотило по спине. Птицы нас уже заметили, и часть из них, наиболее осторожных – сорвалась с веток и улетела. Оставшиеся пичуги в нас угрозы не почуяли и продолжали весело насвистывать, щебетать и поклёвывать вкусную зимнюю ягоду.
Коля скомандовал: «Залпом пальнём, а то ведь они все сразу улетят после первого выстрела».
Мы без спешки сняли рукавицы, поустойчивее расположились на лыжах и зарядили наше оружие патронами, снаряженными мелкой дробью. Коля зарядил оба ствола и взвёл курки. Залп предстоял серьёзный. Птицы на ближайшем от нас деревце боярки находились всего в метрах десяти. Как-то особо прицеливаться не имело смысла. Мы накрывали выстрелом практически всю эту цель. Коля сказал: «Стреляем по команде «Пли»». Подняли ружья, навели на деревце. Он начал отсчёт: «Раз, два, три» – и раздался выстрел. Я ждал слова «Пли», и нажал курок чуть позже него. Залпа не получилось, но и так два его ствола бабахнули разом, а моя берданка добавила почти слитно. Стало тихо, с нашего деревца многие птицы успели вспорхнуть, но тут же на наших глазах они осыпались в снег пушистыми комочками. Дыма хватало, резко запахло порохом после абсолютно чистого, продутого ветрами воздуха. Мы торопливо двинулись к добыче. Сугробы перед леском намело высокие, и лыжи начали проваливаться глубоко. Подойдя вплотную к цели, мы осмотрели место обстрела. Снег под деревцем был весь в ярких красных пятнах. Это была распотрошённая ягода, а не кровь, но между этими алеющими накрапами сока и ягод чернели провалы – лунки в снегу, в которые и провалились птицы. Их насчитали мы больше десятка, но самих птиц не было даже видно. Я присел к ближнему провалу и попытался рукой достать добычу. Сунул руку в лунку, которая оказалась меньше кулака. Опускал её всё ниже, ниже, но ничего не нащупывал, кроме снега. Снег оказался на удивление настолько рыхлым, что наша добыча ушла слишком глубоко, зато снег уже заползал под широкий рукав тулупа до самого локтя.
Тут я глянул на Колю, а он и не пытался что-либо доставать.
– Да ну брось ты, – сказал, он невесело. – Не видишь разве, какая это мелочь? Это не добыча, а так себе. Надо другое что-то поискать.
– А зачем же мы их убили? – Мой вопрос прозвучал глупо, конечно.
– Зачем, зачем? Мы ж на охоту пошли, должны кого-нибудь убить. Сейчас вот пройдём вдоль леска, может, что-то серьёзное и попадётся. – И он набросил ловким, отработанным движением своё ружьё за спину.
Но мне совсем не хотелось продолжать охоту. Так я и сказал Коле, и он спорить не стал. Мы побрели обратно в сторону Верх-Тулы.
Первая моя охота состоялась в возрасте четырнадцати лет. И последняя.
А второй звоночек, что оружие – вещь смертельно опасная, прозвучал года через два, когда летом Ваня Штреков отправился на охоту со своим приятелем на мопеде. Им тогда тоже было лет по четырнадцать.
Мопедом управлял друг, а Ваня уселся на заднее место с ружьём. Так они уехали вдвоём, а вернулся обратно живым только его приятель. За Ваней пришлось ехать на машине, у него была прострелена навылет голова. Как это случилось? Из рассказа товарища выходило, что выехав в поля, они ружье зарядили патроном, чтобы быть готовыми к стрельбе сразу сходу, если вдруг выскочит какая-нибудь живность. Заряженное ружьё Иван держал в одной руке сбоку, стволом вверх. Другой рукой удерживался на мопеде. В какой-то момент, возможно на кочке, ружьё выстрелило. Видеть, как это случилось у себя за спиной, товарищ не мог. Вообще, его рассказ был достаточно путаным. Непонятно, был ли взведён курок? Но обвинять его в чём-либо никто не стал. Так, по неосторожности, совсем юным, ушёл первый из моих Верх-тулинских друзей.
Иллюстрация: Снегири, художник Быкова Г.