Лагерь Конц
Посвящается моему сыну, попросившему меня написать "об этом". Тебе, Миха!
Моя мама, в бытность свою медсестрой в поликлинике, часто возила меня на море. Тогда это мог позволить себе каждый, кто уже отложил деньжат на новую стенку. Мы объездили весь КрымНаш, ткните пальцем- мы там были. Иногда дважды, если понравилось. Но вот, видимо, не хватало смены впечатлений. Море, да море всё, барашки, да барашки, да блинчики с творогом и сметана в банке на завтрак. Стерильно, как в санатории, хоть и дикари. Всё есть для счастья, это тоже, знаете, надоедает же. И потом, я не думаю, что и в ту поездку она искала чего-то другого. Но нашла.
Вспомнив, видимо, что я до сих пор не была в лагере, мама решила меня туда отправить. Но не одну, нельзя меня одну, я могу уйти в прерии и не вернуться, а под своим чутким руководством. Поэтому она устроилась медсестрой, а я ехала прицепом. Так ведь и лагерь тот был мне ещё не по возрасту, трудовой! Потом мы поняли, что он не по возрасту никому, но сначала всё описывалось очень заманчиво: море солнца, фруктов, купания в речке, прекрасные повара и всё это вам! Кушайте, пожалуйста, с удовольствием! Набирайтесь здоровья перед долгой лютой зимой! Под Ростовом-на-Дону располагалось это райское местечко, готовое принять нас, как самых дорогих гостей. И поехали мы...на автобусе. Когда кончилась дорога, начались живописные поля. Кукуруза. Кукурузы. Ку-ку! Кукуруза! Маис, попкорн, кукуриса, как говорил разносчик жёлтой негритянской радости на пляже в Греции. Она, ага)
Настроение в народе держалось выше верхнего предела энтузиазма, поэтому, когда мы поняли, что есть такое наш лагерь, мы не уехали назад на том же автобусе. Это было ошибкой. Перед нами в вытравленной солнцем траве стояли буквой пэ бывшие коровники. Внутри буквы росли три тополя на Плющихе и, кажется, лавочка была. Да! Точно! Была лавочка! А может, и две: давно дело было. Ну и чо? Ну и ничо! Рабыня Изаура приехала окультуривать очередную плантацию, так не царские ж ей хоромы! Газунгенгарунгейрогазунгунга!
Пока детишки 13+ размещались по шконкам, мы с мамой с некоторой тоской поняли, что изолятор нашего медпункта, сам медпункт и наша опочивальня это одно и то же помещение восемь на десять. Но больных пока ещё не было, не успели, так что...дальше мы двинулись на кухню. Мама очень щепетильный человек, она должна проверить всё. В скобках добавим, что, если маме не дадут вымыть руки перед едой, есть она не станет. Никогда. Мама умрёт. Вот...Приходим на кухню, там необъятные, как положено, потные по погоде поварихи варят-жарять хлёбово. А потолок чёрный. Мы даже не сразу осознали, почему. А потому, что побелка покрыта плотным слоем мух. Навесной потолок потому что. Жужжащий навесной потолок. Сказать, что мама пришла в ужас, всё равно, что сказать: весенний ветерок урагана Катрин. Мама ринулась вешать везде, даже на поварих, липкую ленту. Вскоре в ленте было всё по периметру, мухи жирко трепыхались в ней, как форель в сети, и, казалось бы, это была победа. Но все эти ленты вскоре кончились. А мухи нет. В результате, ели мы обычно так: наливаешь половник- две мухи, выливаешь. Наливаешь снова- одна, выливаешь. Наливаешь ещё- нет мух! Выбираешь компот без мух и ...а в котлету не заглянешь! И чешешь к столику, где, согнав мух, принимаешь трапезу.
Если плюсануть эти изначально инородные для человеческого существа вкусовые добавки к молочной кукурузе и диким абрикосам, росшим в посадках( обещанные фрукты), разделяющих поля, нетрудно догадаться, что туалетная тема встала колом уже в первые дни оздоровления. Нельзя сказать, чтоб туалета в лагере не было, но нельзя также сказать, что был. На двести человек был предусмотрен покосившийся одноместный сортир, до которого надо было идти через мостик через ручей-вонючку, на котором в первый же день обнаружили и убили гадюку. Больше им никто, понятно, не пользовался. Да и не из-за угрозы жизни. Тупо не добежать бы. Не всегда и до кукурузы-то успевали, что росла чуть ли не под окнами. Успевали под окна зато. Теперь...теперь Дети кукурузы очень непростое произведение, очень личное для меня.
Ещё одним удовольствием и развлечением был арык. Не знаю, как человеку, обещавшему маме речку, хватило на это совести. Арык был, как положено арыку, двухметровой траншеей, по которой текла блеклая муть цвета гепатитной детской неожиданности. В арык можно было аккуратно забраться, но чаще выходило свинтить туда, в чём был, забыв про особенности околоарыкогуляния. Идти вдоль водоёма нужно было, держась за ветки или камыши, иначе мокрая глина становилась прекрасной лыжнёй, ведущей в вонючие потоки мёртвой на вид воды. К сожалению, мёртвой она не была. Время от времени в косы течения вплетались то змеиная голова, то хвост, то вся змейка игриво улыбалась и махала желающим освежиться в мути температуры подостывшей рвоты. Я никогда и нигде не видела таких головастиков, как арычные! Размером с греческую маслину! Они плыли по воде вместе со змейками и просто потрясали воображение, а на берегу распластались гигантские жабы, совершенно мимикрировавшие под свой VIP-пляж. Думаю, они где-то как-то надеялись, что случайный прохожий наступит и раздавит. Я бы на их месте надеялась...Да. Мы купались в арыке. Мы бы, наверное, и в канализации искупались в такие, матушка, погоды!
Однако, не будем забывать про работу за бесконечным отдыхом! Когда с полей начали поступать первый уработанные с тепловыми и солнечными ударами, мама решила проверить условия труда самых счастливых в мире детей. Думаю, рабы всё же находились в лучших условиях, потому что детки наши на пятидесятиградусной жаре пропалывали морковь. Ну, как, пропалывали...если находили её, ведь весь остальной осот и ромашка были самому высокому по пояс. Не знаю, как так вышло, но именно морковь никуда особо не торопилась, не рванула вместе со всеми к небу, а тихо и беспомощно подгнивала у самой земли, среди стволов крапивов-великанов. Почему-то очень запомнился гонорар за прополку десяти метров такой морковки- 2 копейки. Стакан газировки без сиропа или звонок другу. Чтоб успеть попрощаться.
Как бы то ни было, мама одела на всех панамки, выдала по бутылке воды и...а что ещё тут можно сделать?! Не зонтик же над каждым держать?! К тому же, наш изолятор начал уже заполняться дизинтерийными. Сказались-таки мухи, кукуриса, ныряние в арык и...вся атмосфэра в целом. У бедных бегемотиков животики болели. Температурка за сорок хреначила. Рвота и понос каждые пять. Потом не все стали помещаться в изолятор, отгороженный от наших с мамой кроватей марлей. Марлю убрали, потому что я решительно присоединилась ко всем страждущим, а марля мешала мне смотреть на одного очень красивого парня, который был такой очень красивый, что смотреть через марлю невыносимо бы! Потом очень красивых парней стало два, так что...да и вообще, в карантине было уже мало смысла, ведь треть ребят бегали кругами в поисках туалета, треть облегчилась и успокоилась, а ещё половина вот только почувствовала первый слабый позыв. Сказ о том, как люди в собственном говне тонули, да не потонули всё ж...
Из других заболеваний. Их было богато! Мне запомнилась девочка с рожей на ноге, она расчесала комариный укус. Комары становились навесным потолком по ночам, сменяя уставших мух. Ещё одна, с жуткими фурункулами, из которых мы вытаскивали гнойные столбики, как из жерла вулкана. А однажды уж вообще вышел казус! Мама увезла в город мальчика с подозрением на аппендицит, которое потом подтвердилось. Я осталась в медпункте одна. Сижу с гнойной, фурункулы работаем, обычное дело. А тут мне такое тащат! Девчонку с распоротой лодыжкой! Говорят, лазила на абрикосовое дерево, упала, продрала о сук. И тут я вспоминаю, что в лагере есть же ещё и доктор! Татьяна Похуистовна Голикова! Удивительной рафинированности женщина, которая одна, пожалуй, умудрилась реально отдохнуть в этом бедламе. Утром она кушала в себя и в сына, потом гуляла его, потом они спали днём и т.д. Убедить её в том, что её задача лечить детей, не представлялось никакой возможности. Этот железный лоб был совершенно не пробиваем. Они приехали отдыхать! Мда...но случай-то был подответственный, так сказать, это было понятно даже восьмилетней мне. Я бросилась к Голиковой. Я описала ситуацию. "Ты что?! Ты не видишь, что у меня санитарная комиссия?!"- возмутилась докторица, ткнув пальцем в лысого толстяка с портфелем,- "Сами там, сами!" Ну, чо...мы сами наложили жгут, сняли, когда хлестать перестала, кое-как обработали и наложили повязку. До приезда мамы хватило, короче...
Зато потом, на заключительной линейке..."Давайте поблагодарим нашего чудесного доктора Татьяну Похуистовну Голикову, ребята!" - а в ответ тишина. Гробовая. Ну...а как могло быть иначе-то?! И..." Давайте поблагодарим нашу чудесную медсестру, Нину Викторовну Алымову!" Пять минут стоял такой рёв, что с тополей последние листья попадали! Как же я гордилась за маму! Это такое счастье, которого, наверное, не испытывала ни разу в жизни! А Похуистовна потом долго рыдала в кукурузе, но никто её не успокаивал, потому что и не узнал-то толком за месяц. Да и объективно ж всё, дети не комиссия, их не обманешь.
Очень хорошо, лучше всего помню я день отъезда. Все мы постарались максимально прокакаться на дорожку, собрались за секунды, как солдаты и легчайшими от недоедания существами впорхнули в автобус. Когда он тронулся, мы оглядели владенья бывшие свои. Вокруг наших коровников было бело от туалетной бумаги и салфеток. Даже довольно нарядно и как на прощание платочком машут. Радости от расставания не было предела! И потом...очень странное дело, но мы все остались живы. Мама часто повторяет: "Как только все живы остались?!" Нина Викторовна у нас была, вот как!