РОМАН-ХРОНИКА
Автор Анатолий Гордиенко
Анатолий Алексеевич Гордиенко(1932-2010), советский, российский журналист, писатель, кинодокументалист. Заслуженный работник культуры Республики Карелия (1997), заслуженный работник культуры Российской Федерации (2007).
Продолжение 34
Продолжение 33 http://www.proza.ru/2020/01/21/1420
«Лес рубят – щепки летят»
«Уходя, Разумов попросил меня проводить его. На дворе стояла мохнатая ночь, ни звёздочки, ни арбузной корки холодного месяца. Пошли лесом, окружным путём.
— Неужто остуда пала, что не заходишь? — начал Разумов тихо.
— Не зовёте, и не являюсь. Не нужен я вам нынче, Алексей Николаевич. Был бы гром победы, тогда иное дело. Да я не в обиде, чего уж там. Пушка нужна, пока стреляет. Вот иногда в наряды хожу, шею и щёки на морозе натёр до крови ушами суконной будёновки.
— Всё мне Шура снится, Коля, — перебил меня Разумов. — То она новое платье примеряет, то венок плетёт из желтоцвета, а я у неё на коленях лежу. Хочу её приголубить, а она хохочет и отворачивается. Алька, та снится реже: «Папа, папочка приехал!» Я просыпаюсь и уже не сплю до рассвета. Сейчас заберёмся в мой медвежий угол, там покойно. Кондрашов спит, он твёрдо усвоил командирское правило: при неясной обстановке ложись спать. Алексеев, как всегда, бодрствует, он будет тебе рад.
— Ну что ж, кривая вокруг начальства короче прямой, — сказал я, и мы побрели к штабной землянке, до которой уже было рукой подать.
— Как на духу, скажу тебе, Николай, — после долгой паузы, уже в землянке начал Разумов, — я никогда не описывал круги или кривые вокруг большого начальства. Не знаю, не ведаю, как меня вычислил Мехлис. То ли кто-то из моих московских друзей-приятелей порекомендовал, то ли мою анкету кадровики его управления со всех сторон обнюхали и решили показать начальству; чей-то опытный глаз зацепился за биографию мою кристально чистую, рабоче-крестьянскую. Тогда, после 37-го годочка, люди молодые, с незапятнанной анкетой всюду в нашем ведомстве ох как понадобились, сам понимаешь. Мы, юнцы, руки потирали, занимая освободившиеся командирские кабинеты. Из лейтенантов прыгали сразу в майоры. Из грязи — да в князи, как говаривал мой тесть.
Ну так вот, произошло сие событие в прошлом году. Разыскали меня в Крыму, в Гурзуфе, в санатории нашего наркомата. Ты не был там случайно? Не был, конечно, санаторий этот только для военных, причём для высшего комсостава. В огромном парке — красивые старинные корпуса. Деревянные, но как сделаны! Чудо! Ажурная резьба — одно загляденье. Наличники на окнах, причелины, карнизы — всё резное.
Акации цветут. От запаха голова идёт кругом. Цветы у них странные, необычные, висят словно кружева, словно гроздья белые. Акации эти не такие, как у нас в Ярославле, а тропические, под самое небо. Пальмы перед ними — будто карлики. В центре парка — фонтан. Он и фонтан, и памятник — тоже старинный, досюльный, как бабушка бы моя сказала. Настоящий памятник женской красоте. Называется «Богиня Ночи». Место встречи влюблённых. Только вот девушек в санатории мало. А мне печали нет по этому поводу, меня это не заботит: милая Шура, красавица моя ненаглядная, в моём горячем сердце. Она такая же красивая, как «Богиня Ночи».
Ну так вот. Живу я себе тихо, греюсь на солнышке, купаюсь. И вдруг прямо на пляже вручают мне телеграмму с красным грифом «Правительственная». Срочно прибыть в Москву к товарищу Мехлису.
Приезжаю, захожу в приёмную, докладываю: так, мол, и так, прибыл. На следующий день принимает меня Лев Захарович и с места в карьер предлагает мне работу в своём управлении, в ГлавГТУ РККА. Обещал многое, в том числе и учёбу в академии. Я прошу оставить меня в дивизии на годик-другой. Но Мехлис не стал меня слушать, сказал, как отрезал: осенью ждите вызов. Ну что ж, решил я, новый виток судьбы, будем жить в столице. Шура продолжит учёбу в знаменитом Московском университете, Мехлис заверил, что по его приказу перевод ей тут же оформят, ну а мы с Альбинкой будем ходить, куда бы ты думал, Коля? В планетарий! Будем изучать вселенную!
Понимаешь, мне этого так хочется, ну как человеку в жаркой пустыне воды напиться. Пробел у меня с планетами. Что там, в звёздном царстве-государстве? Что там дальше, за звёздами? Ум мой бессилен понять. Опять-таки, как всё это держится, куда летит наша система или не летит она никуда? А если стоит, то почему не падает? А может, падает, да мы не ведаем? Звёзды-то падают, чиркают по небу. Я всегда останавливаюсь, когда звёздочка скатывается. Отчего, куда? Есть ли жизнь на Марсе или на других планетах? Как там дела? Разбогатею — куплю трубу, слово тебе даю; будем с Алечкой глядеть на Марс. Надо знать нашу Вселенную, может, покорять нам её придётся, Красное знамя водружать на Марсе. Ну, не нам, так Алиным детям.
Москва, Москва... Я человек деревенский, большие города меня приводят в оторопь. Столько будет вокруг бравых мужиков с ромбами на гимнастёрках, и все в длинных скрипучих хромовых сапогах, а Шура моя такая красивая...
Понимаешь, какая штука, с ней нельзя на танцы пойти! Рвут из рук, нахалы., а я стою, как столб. Сколько раз так бывало в нашем Доме Красной Армии на Гоголя! К полуночи придём домой — начинаю разбор учений. Другие бы бабы в слёзы, а моя смеётся, а то ещё и на меня крикнет: «Держать надо крепче жену, комиссар!»
Вот с Алей мы живём душа в душу. Не дала мне судьба мальчонку, и не жалко. Знаешь, как Аля классно играет в разведчиков? Ползёт она, ползёт в тыл к белым, и вдруг её хватают враги. Это я её цап за ноги, и вот она уже висит вниз головой, как зайчонок.
— Где красные? Кто командиры? Выдавай, а не то...
— Не выдам! — кричит Алечка.
Потом мы едем с ней по Африке. Я то верблюд, то арабский скакун, а Альбина Разумова, разумеется, красная пионерка, которая тайно, окольными путями пробирается в Испанию, чтобы вызволить всех деток, томящихся во франкистских тюрьмах, накормить их, обогреть и выпросить у них взамен желанную малиновую пилотку-испанку с золотистой китицей. Едем долго по всем коридорам, туда-сюда. В крайнюю комнатку нельзя: там мама курсовую работу по фольклору Поморья пишет.
Кавалерия скачет! Тузит меня босыми пятками по бокам Алька моя ненаглядная, мой аленький цветочек...
— Падать, так с белого коня! — кричит Альбина, повторяя мои слова, сказанные однажды Шуре, когда та спорила со мной, чтобы я в такие молодые лета не брал на себя груз начальника политотдела дивизии. С какого коня я сейчас упаду, Николай Иванович, как думаешь? С хромой кобылы! И Кондрашов с такой же свалится. Только вот беда: нет у нас ни меринов, ни скакунов, ни кобыл. Но особисты найдут нам лошадку, сесть верхом подсобят. У меня был разговор с Московским о тебе. Не любит он шибко умных. Запомни — я разрешил тебе вести дневник. Именно я, и никто другой! Когда он это услыхал, то пена осела на его пиве. Он уже сварил своё «пойло», уже дрожжей туда кинул, уже бродить стало, уже приготовился меня угостить. Не вышло: я разрешил Климову делать записи, и точка! Они будут использованы в специальном докладе для СгавПУ и переданы лично товарищу Мехлису.
Тут Московский окончательно скис. А чтоб совсем положить на лопатки, напомнил я ему две секретные шифровки, где Московский и его зам Соловьёв радируют своим в особый отдел армии:
«Погибаем, просим выплатить семьям зарплату за март. Передайте всем, что умираем, как герои, погибаем, но не сдаёмся».
Ну, как тебе это нравится? «Умираем, как герои!» И там, наверху, не понравилось. Знаешь, как их назвали, этих героев? Паникёрами и трусами! А меня срочно попросили дать характеристику их поведения за последние дни. Мне верят, а им нет! Чудеса в решете! Однако, дорогой друг и товарищ, держи ухо востро, прикуси язык. Ведомство сие великую силу имеет. Не мне тебе толковать. Не забыл, поди, как чистили Красную Армию. Мели железной метлой, конечно, по делу. Однако, однако... А как шерстили нашу родную дивизию? Это всё на моих глазах было. Лес рубят — щепки летят. Только некоторым щепкам была золотая цена, сегодня ох как могли бы пригодиться те щепки!».
Продолжение в следующей публикации.