Столько времени прошло с тех пор, как она утонула. Больше она не придет и не обнимет его мягкими, бархатными руками за шею. Не подойдет бесшумно, словно ветер и не чмокнет в щеку. Не услышит ее скромного смеха, и смешок, который она выдавала за каждую его никудышную шутку. Ее появление всегда действовало на него благотворно, как амброзия, неважно в каком чрезвычайно удрученном состоянии он ни был, она была для него, как панацея для болезненного щенка.
Она не шла, а плыла по воздуху. И он никогда не замечал, как она подкрадывается сзади. Порой, он хватал ее за талию и повалив на пляжный песок, начинал пристально, щекоча, осматривать ее лодыжки и ступни на предмет присутствия мягких подушечек как у кошек. А она от таких исследований с его стороны? только хихикала и причитала – Щекотно... ахах.. перестань...
А он до сих пор приходит сюда. Опять на том же месте, опять такой же убитый.
Она всегда приходила. Как будто знала инстинктивно, что он здесь сидит. Он не мог это объяснить, но подсознательно до него доходило отдельное ощущение, обрывчатое, но предельно ясное и осознанное, что она приближается. Пляж в ночное время выглядел удивительно, загадочная игра природы во всей ее красе проявлялась именно в этот период дня. Луна взошла и серебряно-белым пятном на черном, усыпанном звездами небе, сверкала, осыпая мириадами блестящих искр водную гладь над морем. Море в тихом покое катило складки волн к берегу. Он сидел на пляже, позади него возвышались песчаные холмы с полосками порослей низкой травы и клубочками кустарников.
Легкий бриз и отдаленное гудение автострады. Отголоски шумной музыки, играющей на соседнем пляже. Наверное, там шло во всю гуляние. Может даже свадьба.
Он сидел в блаженном трепете, ожидая, что из-за горбатой вершины холма выползет ее силуэт, с длинными развевающимися волосами. И с кротким ожиданием, как маленький мальчик, ждущий своего новогоднего подарка, когда в зимнее утро, полусонный, с заляпанными глазами, он прытко сбегает по лестнице и стремительно бежит к новогодней елке, стоящей в гостиной рядом с камином.
Он сосредоточенно сверлил глазами именно ту точку, где обычно она появлялась.
Он знал точно, несомненно, она в этот момент открывает калитку приземистой ограды дома. Тихо, медленно, без скрипа, чтобы не услышали домашние.
Он мысленным взором воображал, как она, перепрыгивая крохотные рытвины, усеянные по тропе к пляжу, стремительным и грациозным бегом движется к пляжу. Она знает, что в такую живописную ночь он обязательно, как по схеме или графику выходит посидеть в одиночестве на берегу. И она всегда нарушала это одиночество, а он, безусловно, был бескрайне рад этой черте ее характера. «Наверное, я эгоист, рас всегда хочу, чтобы именно она, всегда нарушала мое одиночество, а не я – ее» – размышлял он.
Чрезмерное и пристальное созерцание точки ее схематического появления, привело к появлению галлюцинаций, потому что он чуть ли не явственно увидел, как – над холмом колышутся длинные пряди ее волос. Нет, это всего лишь мираж. Порождение его подавленного состояния, которое сковывает его каждый день, все крепче и крепче. Он, несомненно, винит себя. И это настойчивое чувство вины, разъедает его изнутри, как коррозия разъедает железо. Он чувствовал себя отцепленным от мира. Все остальное, кроме него находилось там, на стороне, как будто он был на отдельной, отгороженной силовым полем площадке, вокруг одна тьма и через прозрачную стену он наблюдал, как жизнь движется в своем обычном темпе.
Он корил себя, за столь трусливую выходку. Его совесть неизбывно преследовало его и ему казалось что она, даже после смерти не оставит его в покое.
Никого не трогает, не волнует, что находится в его больной, изъеденной душе. Тут нечему удивляться, мир не заботят такие вещи.
Тот день для него сейчас казался самым страшным кошмаром, от которого он до сих пор пытается – проснутся.
Но, он не хотел вновь возвращаться в ту злополучную ночь, не хотел опять все это пережить. В таких моментах, когда на тебя весит такой груз отчаянья и вины, мозг на удивление искусен в постановке.
Поэтому он попытался вспомнить самое сладкое, трепетное и блаженное время проведенное с Лили, надеясь что это отгонит всех призраков и демонов которые сейчас норовили вцепиться в его горло и потребовать ответы и раскаяние через полное разрушение души.
***
Днем было очень жарко, солнце припекало страшно, аж до костей. Поэтому они договорились пойти прогуляться по пляжу ближе к вечеру. Когда солнце немного склониться к закату и ветер посвежеет.
Он шел спеша, песок был еще теплым. Дом Лили находился недалеко от пляжа. Преодолевая невысокие холмистые тропинки, юный влюбленный приближался к окрашенному в белый цвет забору из дощатого штакетника. С томящей щекоткой на его млеющем сердце он предвкушал встречу с Лили.
Низкий домик, с ветхой крышей довольно глубоко усел в землю. Он, то тонул, то всплывал как поплавок, в глазах юноши, поскольку он взбирался и спускался, по песчаным дюнам, местами поросший копчиками обгоревшей травы.
Солнце разливалось по горизонту бескрайнего неба. В его алых волнах лучей домик казался тлеющим углем. Когда он добрался до домика Лили, она сразу выскочила и равномерным шагом пошла к калитке.
Ее чувственный стан облегало платье из мягкого крепа. Все ее тело, выказывало застенчивую жеманность и неприкрытую страсть. Оно сочилось желанием. Девятнадцати летняя дева, она была созревшим, блаженным фруктом. Цветком, распустившимся при теплых лучах солнца. И все это, просто бурей захватывало юную и еще не отглаженную восприимчивость молодого ухажера. Весь образ, лучившийся сквозь все изгибы и черты, нагонял на его душевное состояние шторм вожделений и разрозненных впечатлений.
Когда Лили плывущими шагами направилась к нему, по расчищенной тропинке, позади нее, в дверях показалась ее мать и крикнула в след. Она обращалась к парню.
– Том! Прошу не задерживайтесь долго.
– Конечно, Миссис Соратц! – Любезно расплываясь в улыбке, ответил Том.
– Мамочка, не волнуйся, мы долго не будем гулять. – Она подбежала к калитке и ее волосы слегка колыхнулись. Голубые глаза томительно устремились к Тому, белая холеная ладонь потянулась к защелке на дверце и калитка открылась.
– Привеет! Токки!
– Привет Лили… – Голос погрубел, немного осип, но затем Том собрался и продолжил. – Идем?
Он взялся за ее ручку, почувствовал, как его ладонь внезапно похолодела, кровь отхлынуло и забурлило по всему телу. Их локти едва соприкоснулись и они, улыбаясь друг другу, вместе зашагали к пляжу.
Предвечернее небо было удивительно сказочным. В этой части берега не было никого, обычно здесь ни кто не купался. Все собирались на южной части городского пляжа. Днем, там всегда полно народу.
Обычно, беседа у этих двух очаровательных молодых людей завязывалась вполне непринужденно, но сейчас между ними явственно ощущалась напряженность, а в поведении чувствовалось неуверенность и робость. Причина очень проста, они значительно повзрослели, минули те дни когда, им было по десять лет. Когда, совершенно безобидные и невинные вещи становились предметом их увеселительных разговоров. Они стали взрослыми, он возмужал и перешагнул эти хлипкие и депрессивные дни отрочества. Она похорошела и набралась чарующей страстью и тяготением к нежным ласкам. Ее кожа стала гладкой как шелк, взгляд волшебным, черты четко проявились, а осанка выпрямилась. Каждый изгиб ее действенного тела восполнился неутомимым желанием.
Том рядом с Лили ходил весь напряженный, руки тряслись, его кидало то в жар, то в холод. В нем пробудились вполне естественные желания. Нравственный характер и чистота души заставляло его приглушать все непристойности, которые будоражили его, совсем еще не окрепший ум. Ментальная борьба утомляло его временами. Иногда хотелось разрушить все грани и поддаться, сладострастным вожделениям, вызываемые гуляющей рядом с ним девушкой, неотразимо желанной и преступной.
Томи шел немного позади, Лили шла вдоль кромки воды, и Том наблюдал, как безутешный прибой невысоких волн, скатываясь, обливают ее белоснежные щиколотки. Она по-ребячески вскрикивала и подхватывала длинный подол своего платья. Ее волосы, беспорядочно раздуваемые, свежим бризом, трепетали на ветру. Порывы ветра облегали ткань ее одежды и изящно обрисовывали контуры ее безупречных бедер. Она иногда оборачивалась и ловила истомившийся взгляд Тома.
Слова висели в воздухе. Ни кто не решался начать разговор. Том боялся, поторопиться и чего-нибудь испортить. А Лили ждала удобного момента для вступления. А если подумать, летнее предвечернее небо, млеющее под теплые разгоряченные валы света, беспокойные волны непредсказуемого моря – довольно превосходная увертюра и прочный фон для последующих актов.
Лили повернулась и всем видом стала приглашать Тома подойти. Манящая улыбка, не сходила с ее лица. Она стояла, задернув подол платья до колен и немного наклонившись вперед, словно в таком скромном реверансе, которым одаривают публику балерины. Черные как обсидиан волосы густыми патлами обрамляли ее лицо, глаза так и таяли предвкушением чего-то, неизвестного и желанного.
Томи подошел осторожно, походка была похожа на охотника, который медленно и незаметно приближается к своей добыче. Лили схватили его за руку, и шаловливо как маленькая проказница пролепетала ему на ухо.
– Идем со мной, я тебе кое-что покажу.
Она поволокла его за собой.
***
Его голова снова повернулась в сторону холма, томный взгляд устремился на вершину, в ту же самую точку. На глаза навернулись слезы, но он их быстро вытер. Преданная любовь, глубокое неопровержимое никаким образом чувство вины за ее гибель, смешались вместе, и сознание начало дергать струну арфы, которая рисовала своими мелодиями миражи и наваждения. Сила этой арфы инварианта, необъяснима, она может заставить человека сойти с ума, предметом игры арфы может выступать что угодно: любовь, переживания, мечта, месть. Говоря простым языком, это можно назвать одним словом – помешательство, одержимость.
Взгляд не сходил с одной точки. И вскоре его шея утомилась, он повернулся к морю.
Он не поборолся за ее жизнь, не кинулся в бушующую стихию воды и не поплыл за ней. Не поплыл, хотя это способность, которую он так и не смог освоить обрекало его на неминуемую погибель. Ни смотря на страх потонуть, захлебнуться соленой, волной разгневанного моря, страх и нерешительность которую он испытывал сознанием того что пловец из него никудышный – он должен был, устремиться за ней, а не стоять в парализующем онемении и наблюдать как, два исполинских волн, поочередно накрыли ее и погребли под собой.
Плавать он не умел, по крайней мере так хорошо, чтобы спасать людей. Он сам несколько раз чуть не утонул. Что уничижающее для него, ведь для того чтобы научиться этому столь необходимому и полезному делу были все средства: море, вода и черт возьми – руки и ноги. Что ему мешало? Что препятствовало для этого или претило? Теперь, его беспечное отношение к жизненно-важным умениям, оказалось роковой, но не для него, а для его любимой. Он себя не утешал, это немного оправдывает его характер и нрав, но не его поступок. Видно, он честен перед самим собой, достоинство еще не полностью утеряно. Вопрос, который он задавал сам себе – «Почему он, не кинулся в воду и не потонул вместе с ней». Ведь если не удастся спасти ее, (а это однозначно) то погибнуть вместе с ней, разделить с ней эту участь, отправится вместе с ней на дно равнодушного моря. Обнять ее, утешить в преддверии агонии и темноты. Быть с ней рядом в столь страшный миг. Этого бы хватило, что может быть еще преданнее и храбрее от верного душою и сердцем ей человека.
Весь груз, гнетущих и желчных мыслей прожигающих оболочку купола в его сознании все уменьшался. Медленно и болезненно укорачиваясь и неотвратимо приближаясь к центральной точке, точке, где скапливаются все предостерегающие его от безумия – принципы и убеждения. Капсула трескалась и плавилась под слоем наплывающей лавы раскаленных мыслей, которые меняя форму, трансформировались в идеи, а затем и в решения – искупление, предрассудки, желание хоть что-то изменить, поправить и поменять. Жаль что уже поздно, что-либо менять.
Он в отчаяние схватился за голову. Так сильно что, пальцы побагровели, а вены на запястьях импульсивно начали бугриться. Он беспрестанно как умалишенный или бальной пароноидальной шизофренией лепетал что-то, бубнил и бормотал себе под нос.
Кое-что из той тарабарщины мы могли разобрать. Вот примерные фразы из его лихорадочного бормота можно разуметь:
Ты не должен тут сидеть… ты.. не.. достоин. Ты должен был.. нет.. ты должен лежать вместе с ней на дне моря..трус! Ты рохля! Не должен сидеть… тут.. не должен!
Качаясь в нервном кураже, он вскинул голову и посмотрел в небо. Луна светилась, ее серебристые блики орошали водную гладь и он вспомнил ее лицо. Ведь он всегда представлял себе ее лицо, когда видел это волшебное явление природы.
Он невольно, от бездыханности и утомления отправился обратно в тот день, когда Лили поволокла его к заводи, где он, как юноша отдал ей всю душу и тело целиком.
И мы тоже с вами отправимся туда.
***
Они приближались к залитому ярко-багровым светом берегу. Скалистые выступы укрепляли его со стороны прибоя. Каменистые уступы подобно ступенькам полого спускались к воде, моря заметно разбушевалось, волны накатывали высокими валами, разбиваясь о каменную твердь. Каскад брызг ополаскивало с обеих сторон каменный лог, вытягивающийся в море.
Лили стояла у самой кромки выступа, платье намочилась немного, сквозь мокрую ткань просвечивались формы ее моложавого, соблазнительного тела. Томи стоял как вкопанный, завороженный и околдованный невидимой силой притяжения, которая исходила от нее, и не мог, ни то чтобы слово сказать даже сделать малейшее движение. Она разводила руками, казалось, будто она чертит круги в воздухе, ее тонкие и белоснежные руки, выглядели, как только что выпавший снег. Томи был уверен, что поверхность этих безупречных рук мягкая и податливая как пух одуванчиков. И возгорелся неотвратимым желанием прикоснуться к ним, провести ладонью по ним и почувствовать аромат, который они источают.
Пылкое сердце Томи, стучало как отбойный молоток, с каждым стуком его разум освобождался от оков и понятия – скромность, застенчивость, начали обретать прозрачную форму.
Платье Лили четко облегало ее упругие бедра и овальные контуры ног. Что может быть совершенней, чем женское тело? Как по мне, только сама женщина. Ее взмокшие волосы, патлы, которых спокойно повисли у нее на плечах, еле вздрагивали, потому что весь напор дувшего ветра принимал на себя ее стан. Стеклянно чистое лицо, лоснилось и сверкало сквозь водяную патину, которым соленое море изящно покрыло ее неотразимое лицо. Все в ней было идеально подчеркнуто. Черты лица ее, были немного затуманены, слегка затушеваны, но это придавало ей некую неприкрытую загадочность, а брови стрельчатые, будто нарисованные кистью мастера-художника, словно взмахи крыльев ангелов, запечатлелись на холмистых надбровных дугах. А ее губы, чего стоили одни ее губы, в меру маленькие и одновременно пухленькие как облака. О да! Облака.. вот что приходит на ум как самое приблизительное сравнение к ее неписанным губам. Если говорить о форме ее губ, то они прямо пропорциональны размеру ее рта. Едва заметными ямочками, венчались обе конечности отрезка линии губ. Щеки воздушные, отливающие легким багровым тоном. Нос маленький, относительно маленький, ноздри как две бархатные подушки, и все это обрамлено в чарующее овальное лицо. Это невообразимо удивительные проекции, чувствуется Божий промысел. Как такие пропорции укладываются и изумительно ровно, и безупречно гармонируют с этими глазами. ДА! Глазами, вы только представьте себе, эти ярко-голубые глаза, увидев их, вам непременно представится лагуна, тихая гавань, отмель которого омывается чистой, прозрачной водой океана. Именно так, по крайней мере, мне так и представляется, ее глаза они поразительны, они обладают разительной силой. Ты один раз уловишь их взгляд и никогда не сможешь больше стереть их из памяти. Глаза в своей непорочной и действенной чистоте, носили кошачью грацию. Если такое существо, смотрит на тебя, не возможно не рехнуться и потерять напрочь голову.
Она стояла там, для Тома это было там. Для него теперь все характеризовалось как неопределенное, безымянное. Все это было похоже на грезы, Лили напоминала мифическую обитательницу морей, как например Нимфы или Сирены. Лили робко повернулась к нему, низко опустив глаза, но краем наблюдая за его поведением. Она переставляла свои изящные ноги, которые сейчас представлялись как бестелесные, жидкие формы воды.
Томи глотнул, и его руки судорожно сжали брючины. Если на выступе не вихрился свежий бриз, то его ладони взмокли бы до предела.
Лили скрестили руки на груди, и незаметным движением скинула бретельки, в мгновение ока с нее сползло платье. Томи, чуть ли не рассыпался на мириады кусочков. Его истомившееся сердце стало обливаться теплым сиропом. Губы задрожали, глаза округлились и стали ярче прожектора маяка. Она уверенно, безмолвной походкой приблизилась к нему. Затем обвела его шею теми же руками, прижалась к его бедрам теми же бедрами, обласкала его лицо словно перышком, тем же взглядом. Пальцы настырно зарылись в его мокрых волосах, и теми же бесподобными, бархатными холмиками губ прижалась к его устам. Он чуть ли не раскололся как раскаленное стекло, тело наполнилось жарким, воспламеняющим соком истомы. На секунду ему показалось, что он отрывается от земли, почва под ногами поплыла, колени прошили судорогой, Лили потянула его вниз, не разомкнув страстный поцелуй.
И под тлеющим летним солнцем, лучи которого смолистыми пластами расплываются по горизонту, под пьянящий аккомпанемент симфонии волн они занялись дурманящей, до потери сознания утомительной и сладкой любовью на песчаном ложе. Любовью, которую он никогда больше не испытает. Чувства, которые он испытал в первый и последний раз. Ведь это было несравненно.
***
И так он провел еще некоторое время, мысленно пребывая в воспоминаниях тех волшебных дней. Колдовские чары безумной красоты Лили, еще гнездились глубоко в его сердце, точнее в душе. Наверное, он так продолжал бы сидеть до рассвета и придавался бы экстатическим влиянием минувших моментов, упиваясь каждой эфемерной деталью проведенных с ней часов, если бы не услышал еле различимый смешок в шуме прибоя моря. Он долетел до его уха и как крохотный колокольчик звякнул по мошке.
Он встрепенулся, его глаза засверкали и наполнились приятным дымом удивления. По спине пробежала дрожь. Он оглянулся на холм. За ним, прямо за навершием колыхнулась длинная прядь волос.
Его глаза заблестели.
Еще раз, теперь уже более явственно взметнулась густая линия волос.
Послышался смешок и появился силуэт.
Этот силуэт он узнал бы из миллиона силуэтов. Глаза машинально выделили бы это бесподобное тело из бескрайней вереницы теней. Эта субтильная талия, изгибающаяся словно рея мачты, гладкие линии плеч, полого спускающиеся к предплечьям. Ритмичное покачивание гибких бедер, которое заставляло сердце качать кровь в ускоренном темпе. А как она переставляла свои холеные ноги. Изумительно!
Она осторожно спускалась по песчаному бархану. Ее ступни глубоко вязли в рыхлом песке. На ней был полупрозрачный саронг, подолы которого трепыхались на ветру и оголяли белоснежные коленки.
Он замер и с парализующей робостью ждал пока она подойдет. Он не верил своим глазам, он закрывал их, жмурил, открывал, но призрак не исчезал. Он был таким реальным, что спутать было не возможно. Это была она.
Это была Лили.
Ее безупречная улыбка. Слегка пухлые губки, еле заметные ямочки, тонко прочерченные глаза и брови. Если спросить его, с чем бы он сравнил эту улыбку, он непременно ответил бы – «Ее улыбка, как мириады бликов, орошенных луной над водной гладью и играющих над ней».
Она спустилась к нему и хихикающим голосом заверещала.
– Токи, ты всегда тут сидишь и киснешь!
Он не мог до сих пор отойти от ступора. Он неловко забубнил, пытаясь что-то сказать, но она подбежала и ущипнула его за кончик носа. Затем схватившись за подол своего кисейного саронга, закружилась, рисуя вокруг него круги. Ее ноги ловко чертили овальные линии, ступни елозили прохладный песок. И она голосила, таким певучим голоском –Туду-туууру-туууру-ту-ту-туу.
Токи, так его звала только она. И ему это нравилось. Как она произносит это прозвище в такой манере. Первый слог она протягивала, говоря – Ток-ки! А последний слог быстро завершала.
Токи нервно сглотнул и попытался построить хоть какое-то предложение, призывая все свои речевые способности он начал:
– Лили, ведь ты…
Но Лили не дала ему закончить она, словно подхватила его слова и обронила.
– Нет, я не умерла, Токи.. я жива и хочу танцевать, яхуу.
Ее танец стал еще более, головокружительней. Стоящий поодаль от нее, он тоже это заметил. Она подбежала к нему, схватила его за руки и поволокла к кромке пляжа, затем закружилась вместе с ним.
Токи, хотел выяснить в чем дело, но не мог понять, почему она так увиливает от его попыток поговорить. Каждая его фраза, попытка к тому чтобы настроить ее на разговор, обрывалась ее прибауткой или хихиканьем и словами – Просто кружись Ток-ки, просто смотри на меня, не отводи взгляда.
Но Токи продолжал настаивать.
– Лили, я думал ты утонула, прости я не смог… тебя..
Но, осоловелое поведение Лили, перекрывала всякие возможные начатки разговора.
– Просто смотри на меня, Токи. Смотри, не отводи взгляда.
Они, медленно кружась в восхитительном танце, по щиколотки зашли в воду. Токи ощутил прохладное прикосновение воды. Она волокла его еще дальше, в воду. Токи ощутил хладную плотность воды уже по колено.
Лили вплотную приблизилась к нему, так что он ощутил ее напрягшиеся груди. Через тонкую промокшую ткань, ясно выделялись округлости ее грудей. Она прильнула к нему, таща его дальше в воду. Она схватила его за талию, Токи тревожно оглядывался, вода была уже на уровне пупка. Лицо Лили было так завораживающе красивым. Она мокрой ладонью водила по его побагровевшим щекам. Теперь их животы чуть соприкоснулись, ее глаза впились в него, ее губы были так близки от его губ. Она шептала волшебные слова.
– Иди за мной, Токи, не бойся, я ведь твоя Лили.
Токи охватили мурашки, они как взбушевавшиеся насекомые бегали по всему телу. Он не знал, что из себя выдавить. Он не находил нужных слов. Какое-то гложущее чувство не отступало. Вода была уже на уровне шеи. Волосы Лили пластом распростерлись над водой. Он впитывал ее образ, боясь, что все это может в один миг исчезнуть и что он ее больше не увидит.
– Ты ведь доверяешь своей Лили, верно? – Голос звучал разомлевшим. Он был готов идти за этим звуком куда угодно: в пропасть, в темноту, в чрево холодной пещеры. Куда угодно.
– Лили, прости я не смог тебя спасти.. я плохо плаваю.. я тебе не раз.. говорил. (голос прерывался, холод воды остудил легкие) не надо заплывать так далеко… Лили прости меня.
На его глаза опять навернулись слезы. Но лицо Лили все так же, оставалось улыбчивым.
– Нет, Токи, ты не виноват. Не надо просить прощения. Но теперь я здесь, с тобой. Забудь обо всем. Доверься мне, Токи.
Токи уже не ощущал под собой дно. Его волокло, притяжение к Лили, по принципу магнита. Впервые в жизни он не боялся. Она шептала своим дурманящим голоском ласковые слова. Она не переставая, улыбалась и подплывала так близко, что чуть ли их губы не соприкасались. Заплыли они далеко, Токи это тактильно чувствовал. Внутреннее сенсетивное чувство, предупреждающее об опасности, пробудилось. В голове проснулись сомнения и предрассудки. Лицо Лили внезапно стало терять живость, словно краски размывались с полотна и картина исчезала.
Она становилась прозрачной как стекло и погружалась в воду.
– Лили! – В страхе защебетал он. – Лили!! – Еще громче. – Лии-лии! Лили! – Но она растворилась, в стылой воде необъятного моря. Единственная надежная опора для него, растворилась как ложка молока.
Ногу сковала судорога, он захлебываясь оглянулся назад, но берег потонул в непроглядной ночной мгле. Кричать и звать на помощь было бессмысленно, а попытаться доплыть – темпаче. Он не был хорошим пловцом.
Все выше перечисленные мысли были самым страшным осознанием в его жизни. Последним осознанием, осознанием необратимой беды.
Вскоре его голова скрылась в воде, своды холодного и беспристрастного моря сомкнулись над ним. И его утянула вниз непроницаемая пучина ледяной темноты моря. Его тело пару раз задергалось в безнадежной попытке спастись, но затем окоченело в момент, глаза замерли и потухли. И в его безжизненных, стеклянных глазах мелькнуло крохотной искоркой – облегчение.
Он погружался.
Туда, глубоко вниз.
К своей любимой Лили.