21
Из Дневника Александра. Последняя запись.
« Нехорошо, ненормально радоваться в таких случаях, но я был чертовски рад. Правда, внешне этого, разумеется, не показывал.
Мои соседи алкашики траванулись бормотухой. С летальным исходом. Если бы раньше обнаружили, возможно, спасли бы. Женька, их сын, пришёл только в пятом часу, открыл дверь, а родители уже холодные. Вылетел бледный:
- ДяСаш…это…они не дышат…
Глянул с порога: синюшные, скрученные. Вызвал «Скорую», а они уже труповозку.
Утром, когда мы с Ларой уходили, сосед на кухне был, перед этим канючил одолжить червонец. Не дал: я его уже на дух не выносил. Я мог дать только в глаз, но он этого пока не просил.
Почти весь день я не видел и не слышал их, вообще думал, что их нет дома. Пока меня не было, они где-то раздобыли палёное пойло, а потом, когда мы с Зиночкой любились, за стенкой тихо умирали…
С одной стороны жутковато, а с другой…кроме радости никаких других ощущений. Наконец-то не будет этой вони рядом!
Где-то часам к восьми всё закончилось: трупы увезли, менты меня подробненько расспросили, приехала какая-то дальняя родственница из пригорода и забрала с собой Женьку. Комнату опечатали.
Я с наслаждением выкурил две сигареты подряд и принялся за генуборку общественных мест. Ощущения, что отсюда только что вынесли трупы, не было, напротив, дышалось так, словно вынес протухший мусор, проветрил помещение…и радовался жизни.
Потом прибежала Зиночка. Ещё до приезда «скорой» я позвонил ей и просил в ближайшие три часа не появляться. Зачем ей видеть всё это? Бедняжке на всю жизнь хватит тех потрясений со смертью Нины, потом Нелепова.
- Хорошо, Аличка. Я тогда займусь марафетом у себя: бабуля вечером грозилась нагрянуть, да не одна, а с бабой Фимой. Останешься один - звони.
Вообще-то оставшись один, я не спешил звонить: время позднее, Вера Васильевна вероятно уже дома.Зиночка сама почувствовала, что уже можно появиться, и, не дожидаясь моего звонка, прибежала.
Мы вкусненько перекусили, даже позволили себе по чуть-чуть алкоголя: в серванте завалялся шкалик. В последние годы у нас на работе в праздники дарили алкоголь: шампанское, коньяк, или в подарочной упаковке три шкалика водки. Мы с Лидой можно сказать непьющие, так что «подарки» подолгу стояли в серванте. Вспоминали о них, когда случались гости, либо когда простывали дети: на компрессы использовали.
Настроение было какое-то двойственное - смесь радости с грустью. Захотелось сделать что-нибудь такое, чтобы радость повысить, а грусть понизить. Тут на глаза и попался сиротливо скучающий в серванте шкалик.
Зиночка поднесла рюмочку к носу, понюхала, поморщилась, шумно выдохнув, залпом выпила, быстро стала заедать. Сделав паузу, сказала:
- Какая гадость! Для сластёны просто издевательство. Только бы не привыкнуть. А то вслед…за соседями…
- Тебе не грозит: я лучший образец для подражания. Будем вести трезвый образ жизни.
- Угу. Нам хорошо и без этих…невкусных возбудителей.
- Возбудителей?- усмехнулся я.- Это о каких речь?
- Об искусственных,- засмеялась Зиночка, вытерла рот салфеткой и юркнула мне на колени, обхватив шею руками. - Неси меня на ложе любви. Сладкого! хочу сладкого!
Вот те раз…
У меня впервые в жизни НИЧЕГО не получилось! Афанасий Иванович объявил забастовку. Ни уговоры, ни повышенные нежность и ласки не воздействовали на него: был глух и нем…
Зиночка получила свою порцию сладкого: руки и язык, слава богу, в забастовке не участвовали. Зиночка с долькой грустинки сказала:
- Не та сладость. Как сахар для диабетиков, не помню, как называется. Пульхерия не диабетик…- Уже уходя, поцеловав меня, Зиночка шепнула:
- Только не зацикливайся. Хорошо? Это просто очепятка. Завтра всё исправим. Угу?
-Угу.
Зиночка ушла. Я ещё долго сидел на кухне, курил, мучительно терзая себя мыслями. Почему это случилось? Алкоголь тут ни при чём, да и сколько его было: на один глоток. Причина в другом… Чувства, желания прежние, однако Афанасий Иванович решительно заявил: нет! Действительно ли это просто очепятка? Или…включился вирус и съедает текст? Тьфу! тьфу! постучи по дереву.
Постучал. Погасил сигарету и метнулся в комнату. В шкафчике над баром между книгами у меня хранилась одна видеокассета- эротика, переходящая в мягкую порнушку. Раньше нередко, оставаясь один дома, я ставил её в видик, чтобы восстановить ощущения возбуждения: уже с первых кадров включался…
Сейчас я просмотрел всю кассету, то, убирая звук, то, наоборот, включая громко…
Результат полный ноль! Ни одна жилочка не дрогнула! Напротив, появилась…брезгливость.
Всё? приехали? Я накушался секса, - переел, правильнее будет сказать,- и всё, начинает воротить уже от видео? Афанасий не хочет Пульхерию?! Это уже диагноз…
Неужели я стал импотентом? Читал, что бывает такое после долгого воздержания. Но ведь у меня после воздержания была Зиночка, и до сегодня не было проблем! Выбрал остатки лимита? Может, рано я ударился в панику? следует подождать, когда по новой зарядится батарейка…
И всё же, всё же…муторно как-то на душе. Импотент в сорок лет…худшего наказания для мужика трудно придумать.
А что если это действительно наказание? За мою аморальность. За радость, что соседи траванулись, за несчастье Лиды…
Мистика? Чушь, в которую я никогда не верил. А вдруг она-то как раз и шмякнула по моей неверующей башке?
Всё! Стоп! Хватит себя накачивать! Зиночка сказала: не зацикливайся. Вот и следуй её совету. Опечатка это, опечатка. Желания идут сверху, Афанасий подчиняется голосу свыше, значит, причина в голове. Расстроился, провожая Лару, затем эти жмурики, нервишки итак натянуты до предела…
Пойду-ка я напеку пирогов с капустой, потом посмотрю по видику лёгкую комедию, затем крепенько посплю часиков восемь-девять-десять. И всё нормализуется.
И будет всё океюшки!»