1.
Дождь не кончался уже третий день. Он все лил и лил, шурша по шиферу крыши. Мутные капли бежали по оконному стеклу словно слезы, заливая собой открывавшийся за окнами вид. А я все стоял, облокотившись о подоконник, и редкая соленая влага смачивала мои небритые щеки.
Звали меня Иннокентием, если вас все же это интересует. А вот фамилия моя ничего вам не скажет, даже если бы я и назвал ее вам. Но этого я не стану делать, потому как вовсе не желаю докучать и наскучивать вам ненужными подробностями.
Сквозь мутную завесу дождя и тумана я продолжал внимательно вглядываться в дом, стоявший почти напротив через дорогу. Вечерело и в окнах то и дело вспыхивал яркий свет. Но меня интересовало одно окно – на другие я просто не обращал никакого внимания, - располагавшееся на третьем этаже под самой крышей. Ничем не примечательное, обычное окно, прикрытое тюлевой занавеской. Пока оно еще оставалось темным, но время шло, и я ждал.
Позади меня была долгая и я бы сказал, странная жизнь. В ней имели место радость и печаль, веселье и тоска. Но никогда еще так яростно и жестоко не давил на меня груз одиночества. Сколько себя помню, я почти все время был один, с детства даже мечтал об этом. Так и жил, просыпаясь, вкушая в одиночестве пищу, занимаясь какими-то насущными делами (по большей части это было сочинение и написание стихотворений и рассказов), одиноко отмеряя шаги по городскому парку, вновь возвращаясь к себе и погружаясь в черные сны без всяких сновидений.
Временами у меня были женщины, правда, не так уж и много их было, как можно подумать, - всего лишь пять или шесть. Надолго они обычно не задерживались в моей жизни. Появлялись, уходили, и я тут же о них забывал. Скорее всего им не нравилась излишняя тишина моего характера. А может быть что-то еще, я не знаю причин. Мне ясно было только одно: каждую из них я любил и любил страстно, до слез. Когда в моей жизни появлялась женщина, весь мой разум и сердце принадлежали ей одной. И как же тяжело переживал я уход любимой! После того как за ней закрывалась дверь, и стук каблуков терялся в общем гуле машин и голосах прохожих, меня вдруг обволакивала такая пронзительная тишина, что голова моя была готова вот-вот лопнуть, а сам я не смел даже пошевелиться. Конечности мои как-то разом одеревенели, а язык прилипал к небу. В такие минуты я был особенно жалок. Но никогда я не делал особых попыток удержать женщину, - и в этом напрямую проявлялась моя самая настоящая слабость.
Они просто уходили и все. После этого я обычно пил по неделе, а то и по две, а затем вновь раз за разом принимался за свою писанину. Но для меня все эти женщины все же не исчезали бесследно. Каждой из них в свое время посвятил я или стихотворение или рассказ. Скажу прямо: все эти женщины и были источником моего вдохновения.
Так проходил год за годом, каждый последующий день терялся в предыдущем, и все постепенно сливалось для меня в один сплошной полумрак одиночества. Шесть десятков лет пролетели мимо меня будто шесть дней, и все, казалось, было по-прежнему. Пустая кровать в углу, шкаф, набитый книгами, стопки бумаг на столе. И я, стоявший у окошка, как будто бы в ожидании чего-то необъяснимого.
Окно на третьем этаже наконец-то зажглось. Знали бы вы, как сильно ждал я этого света! Сердце мое мгновенно забилось чуть быстрее, чем прежде, но мне было не до того. Все мои мысли и чувства сейчас оказались накрепко прикованными к этому обычному, и вместе с тем поистине чарующему свету. А главное, к той, что была там, за окном.
Тень появилась в окне неожиданно, так что я даже невольно вздрогнул. Силуэт женщины лишь на какое-то короткое мгновение задержался у окна (она слегка поправила занавеску), а потом так же внезапно исчез. Но я знал, что она там и мне было о чем подумать.
2.
Впервые повстречал я ее в местной церкви, что располагалась за рекой на холме. На саму службу ходил я очень и очень редко, не испытывая собственно говоря в этом особой надобности, а тут вдруг что-то нахлынуло и я собрался. Даже и не вспомню, что именно послужило толчком к этому. Вероятно это свершилось без моей на то воли. Так или иначе, я отправился на вечернюю службу, а было все это ровно месяц тому назад.
Троицкая церковь была не такая уж и большая, и народу в ней стояло немного. Я старался поначалу ни на кого не смотреть. Прямо передо мной находилось изображение Божьей Матери и Младенца, кажется, это была именно Казанская икона, и взгляд мой был привлечен именно к ней.
Я стоял, практически не слыша пения певчих и даже как будто бы не осязая присутствия священника. Взгляд Богородицы был очень глубоким и твердым, я буквально самой кожей ощущал его завораживающую силу и свет. Многое проносилось тогда в уме моем с калейдоскопической быстротой. Сейчас я могу сказать, что это были так называемые слепые воспоминания разных лет и ситуаций. Все грехи мои обнажились вдруг предо мною, так что я даже почувствовал себя невероятно беспомощным перед всесокрушающей Божественной силой.
Но что-то неожиданно вдруг заставило меня отвернуться в сторону от иконы, и наваждение мое спало разом как пелена с глаз. Вот тут-то я и увидел Ее. Она была молода, высока ростом и тонка как сухая тростинка. Волосы ее были упрятаны под вишневый платок, а темное длинное платье прикрывало ее хрупкое тело. Что в ней было такого особенного – я не могу в точности описать. Одно могу сказать наверняка: взгляд мой буквально прилип к ней словно бы муха на клейкую ленту.
И вот теперь вместе иконы смотрел я как ополоумевший на эту девицу. Мимо меня прошел священник, окуривающий ладаном церковь, но и это, казалось, пронеслось где-то на самых задворках моего сознания. Но тем не менее ум мой оставался со мною, и я добросовестно достоял до самого конца этой службы. Все это время она молилась, почти и не поднимая глаз, а затем, когда все окончилось, повернулась и пошла к выходу. Меня она, кажется, не заметила, но лицо ее я разглядел особенно ясно и четко. Безнадежная печаль и покорность – вот и все, что можно было выделить на этом бледном и молодом лице. А еще был стыд, откровенный и ничем не скрываемый, казалось, он исходил от всего ее существа и был виден даже в опущенных долу глазах.
Что же могло так ее тяготить, чем она была настолько сильно угнетена? Вот что мне не давало покоя. Желание получить ответ на эти вопросы толкнуло меня вслед за ней, и я пошел, по-возможности стараясь держаться от нее на расстоянии, тихо и незаметно.
Идя следом, я все время ждал, что она вдруг повернет голову и буде немедленно разоблачен. Провалился бы сквозь землю, это точно, если бы такое случилось. Но девица шла и шла, не глядя по сторонам, приложив к груди руки, и к своему удивлению я обнаружил, что она вошла в дом, который находился совсем рядом с моим.
Подождав немного, я вошел в полуоткрытую дверь подъезда, и расслышал как на площадке третьего этажа открылась и захлопнулась дверь. Поднявшись по лестнице, я окинул взглядом все двери на этой площадке, а было их ровно четыре. Жилой из них была именно под номером «двенадцать», остальные были попросту заколочены.
Переведя дух, я спустился вниз. Неужели она жила здесь, думал я, выходя на улицу. И почему же я никогда не видел ее прежде? Должно быть она совсем недавно переселилась сюда. Но насколько мне помнится, этот этаж всегда пустовал, по крайней мере, все последние двадцать лет.
Разные слухи ходили про пустующий этаж этого дома. Насколько мне было известно, никто не желал там селиться. Была, правда, какая-то семья, двое родителей с дочкой, но они, насколько мне помнится, съехали буквально на третий день после переезда сюда. И все. Но какая же странная она, эта девушка, и главное, тихая такая, совсем незаметная.
3.
Если вдруг вы решили, что мной внезапно овладела безумная страсть к молодой женщине, то скажу, что вы жестоко и непросительно ошибаетесь, и все это есть невероятная ложь. Неправы будут и те, кто подумает, будто я влюбился, словно ветреный и бездумный мальчишка. Мол, это просто бес мне ударил в ребро и старый восхотел слегка поразвлечься. И это будет ложь, ложь!
Самое удивительное во всем этом то, что я не понимал начиная с самого начала, что же меня в ней так привлекало. Я уже говорил, что мне захотелось узнать причину ее тревоги и неописанного стыда на лице. Но было и еще что-то, чего я не в силах был объяснить. Словно невидимая петля накинулась мне на шею и тянула, тянула..
Однако никаких плохих чувств и срамных желаний я вовсе и не испытывал. Просто что-то необъяснимое и все. Говорить же о ее красоте попросту не приходилось: эта девушка была в высшей степени некрасива.
Теперь же в настоящее время, каждый вечер, я подходил к своему окну и ждал, когда же, наконец, зажжется свет в ее комнате. Время, как я однажды отметил, было примерно одно и тоже: 20.57. без трех минут девять включался свет, ни минутой ни раньше, ни позже. Включался и оставался включенным вплоть до самой полуночи.
В течение этих трех часов она появлялась у своего окна никак не чаще трех раз, а затем, в самую полночь, свет неожиданно гас и все погружалось во мрак. И так было каждый день. С того дня в церкви я ее больше не видел. Ходил на службу по воскресеньям весь последний месяц, но более ее не встречал.
4.
А семнадцатого сентября произошло нечто в высшей степени странное. Как обычно мой день начался с легкой зарядки и чашки крепкого чая. Затем я совершил часовую прогулку по парку (в тот день внезапно похолодало), и вернулся к себе домой. Выпив еще немного чая, вновь засел за бумаги. Мне чертовски нравилось копаться в них, проверять и перепроверять написанное, перепечатывать чистовики на пишущей машинке. А еще вчера я начал писать новую повесть, которая называлась «Дождь». В ней рассказывалось о том, как один парень влюбился в женщину, старше его на целых семнадцать лет. И как потом он почувствовал всю нищету своих чувств к ней. Это была довольно яркая и живая история, ее идея мне очень нравилась, но все дело в том, что она была пока не окончена. Я написал к тому времени около пятнадцати листов рукописи. Оставшаяся часть была пока еще в моей голове, и при этом довольно яростно просилась наружу.
Я перебирал листок за листком, и к своему изумлению и ужасу, не мог ничего найти. Ведь только что вчера рукопись была здесь в этой стопке, а сейчас словно ее и не было! Весь объятый каким-то жутким пронзающим холодом, принялся я смотреть в другой стопке.
Но и там не было ничего, кроме исписанных листов старых рукописей.
Часа через два я перебрал с большим трудом все бумаги, вытащил книги из шкафа, и побросав все на пол, стоял, взлохмаченный посреди своей комнаты.
Дело в том, что в последнее время я начисто терял память на написанное. И то, что было создано мною вчера, сегодня представлялось одним лишь сплошным туманом.. конечно же, я знал в общих чертах о чем там шла речь, но точно не помнил ни строчки. Да и вновь начинать работу мне не хотелось, тем более, что я хотел разобраться в этой проблеме и найти свою утерянную рукопись. Не могла же она в самом деле просто так взять и исчезнуть! Я никогда до этого ничего не терял. Что касается рукописей, то здесь я был сам порядок.
Не зная, что еще можно сделать, в отчаянии я подошел к окну.
Дождя не было, но дул довольно сильный ветер, и пожухлые листья мело по дороге словно бы невидимой рукой. Вдруг я увидел ее. Она стояла на краю тротуара и смотрела прямо на меня. Таким неподвижным и вместе с тем живым взглядом. Темное платье. Ее волосы развевались на открытом ветру.
Она знает, внезапно подумалось мне, знает про мою рукопись. Капельки пота побежали по моим холодным вискам, а сердце на мгновение остановилось, когда я увидел, что она улыбнулась мне в тот момент. Это была самая настоящая улыбка понимания. Куда только пропала ее прежняя угнетенность, ведь в ней теперь не было ни капли стыда, ни смущения!
Она кивнула мне головой, как бы подтверждая эти мои мысли, а затем сделав призывный жест рукой следовать за ней следом, развернулась и исчезла в двери своего подъезда.
Мне не оставалось собственно ничего другого, кроме как пойти вслед за ней. Я накинул на плечи пальто и поспешил к выходу. По дороге я задел локтем стоявший на тумбочке графин с водой, и он, упав, разлетелся на множество осколков. Но тогда я ничего этого не замечал: ни звуков, ни движения времени. Как одержимый бросился я вниз по лестнице, позабыв и про свои года, и про больное сердце, и про изуродованные артритом колени.
Все мои нервы словно бы разом выскочили из меня, оставив прежнему хозяину лишь пустую сморщенную оболочку. В таком состоянии я и перешел через дорогу, и вошел в подъезд ее дома.
5.
Подъем по лестнице занял, казалось, целую вечность. А тут еще как-то резко стало темно: я почти не видел ступенек у себя под ногами. Но нужную мне дверь все-таки отыскал почти сразу: цифра «двенадцать» светилась на ней, словно горевшая изнутри. Подойдя вплотную к самой двери, я приложил ухо и осторожно прислушался.
Вот когда ко мне впервые вернулось самообладание: за дверью было тихо, точно за крышкой гроба. Теперь холодный пот побежал по моим щекам и шее, но я осмелился тем не менее поднять руку и взяться за ручку двери. Чуть потянул ее на себя, и она тут же и открылась.
Первое, что я там почувствовал, это был запах. Из-за двери на меня пахнуло плесенью, сыростью и застарелой полувековой пылью. Будто бы я вошел не в квартиру современного жилого дома, а в какой-нибудь старинный замок, где обитали только лишь пауки и привидения.
Когда я оказался в прихожей, запах внезапно стал еще сильнее, и настолько, что мне просто пришлось зажать нос. Где же эта девушка? Неужели она здесь живет? И что, черт возьми, я сам здесь сейчас делаю? Или это вообще не со мной происходит, а с кем-то совсем другим?
С такими мыслями я и двинулся вперед по коридору, забыв прикрыть за собой дверь, которая била сейчас по косяку. И монотонные ее удары все больше напоминали молот, бьющий по наковальне. Или по гвоздям на гробовой крышке, мелькнула вдруг у меня еще более ужасная мысль. Удары молота, забивающего крышку, и обрывающего тем самым последнюю связь с этим миром.
Я тут же пожелал вернуться назад, но ноги меня не слушались: они несли меня куда-то по полутемному коридору, которому, как мне тогда казалось, не будет конца.
Но вот я очутился в конце концов в комнате, которая размерами своими напоминала небольшой спортивный зал. Как такое было возможно – я не понимал, да мне собственно было и не до этого. Взор мой был в это время прикован к дальнему углу, вернее к тому, что в нем находилось.
Вся эта комната тонула в полумраке, но все-таки мне довольно ясно представилось кресло с высокой спинкой и сидящая в нем девушка. Насколько я понял, других предметов в комнате не было, было лишь кресло и она.
Девушка сидела совершенно неподвижно, и, как я заметил, смотрела на меня не отрываясь и даже не моргая. Глаза ее при этом горели каким-то странным внутренним огнем, почти точно так же как и номер на двери. А еще я не слышал здесь совершенно никаких звуков: ни шороха веток деревьев, ни гула автомобилей, - ничего не доносилось ос стороны улицы. А может быть в тот самый момент я просто потерял слух, не знаю. Главным было то, что я продолжал видеть и чувствовать при этом невероятный отвратительный запах.
Вдруг в комнате стало еще темнее, чем было прежде. И кресло да и сама девушка куда-то подевались. Мне ясно видны были лишь ее глаза, ее немигающие глаза. Они поднялись немного вверх, а затем поплыли по воздуху прямиком ко мне. И вот тогда я и закричал, а потом заслонил лицо ладонями. В тот же миг моей руки коснулось что-то обжигающе ледяное, так что я сразу же отпрянул назад в коридор. Понесся по нему прямиком к приотворенной двери, которая меж тем все били и била по косяку, но ничего этого я уже не слышал.
Как я добрался до своего дома – об этом я совершенно не помню. Знаю лишь то, что когда я оказался у себя в квартире, то первым делом захлопнул дверь и запер ее на все запоры, а уж только после всего этого позволил себе слегка отдышаться.
Войдя в свою комнату я тут же принялся сбрасывать с себя на пол всю свою одежду: пот насквозь промочил рубаху и свитер, а пальто тоже было сырок. Вероятно, на улице шел дождь, а я этого и не заметил.
Свет я включать пока что не решался: так и раздевался в темноте. Но когда, наконец-таки, добрался до майки, то обомлел от нахлынувшего на меня ужаса: рядом со мною, буквально в трех шагах от меня, в воздухе висели ее глаза и они приближались ко мне! Когда же я вдруг понял, что именно происходит, то просто повалился без чувств на пол.
6.
Оставшуюся часть ночи я провалялся в беспамятстве, но с первыми проблесками туманной зари очнулся. Лежа на полу я жутко замерз и теперь надевал на себя то, что в такой спешке побросал еще вчера на пол. Накидывая на себя рубаху, я обнаружил на ней волос, длинный и черный, и тут же припомнил некоторые подробности вчерашнего вечера. Неужели она была здесь взаправду?
Пройдя к двери, я обнаружил, что она заперта. Но как же она попала сюда? А может быть все это мне только приснилось? Просто приснилось, как это обычно бывает. Но наличие длинного и черного волоса явно свидетельствовало об обратном. Она есть, она существует, и наверняка уже имеет определенную власть надо мной.
Мне вдруг стало страшно как никогда прежде. Тяжелый комок подкатил к горлу и застрял где-то в глотке. Пришлось выпить пару стаканов воды, что хотя бы немного привело меня в чувство. Но когда я вернулся в комнату и подошел к столу, у меня чуть не подкосились ноги: все, абсолютно все мои рукописи исчезли!
На столе одиноко стояла только моя пишущая машинка и больше ничего. Ни единого листочка. Книги как обычно лежали на своих полках, а вот рукописей не было и в помине.
Знаете, что именно я испытал в тот момент? Когда вдруг почувствовал, что у меня опускаются руки и начинает болезненно дергаться сердце?
Да то, что я вообще никогда и ничего не писал! Понимаете? Ничего и никогда. В голове у меня образовался некий вакуум, в котором что-то еще билось о его стенки. Но больше не было ничего. Ничего постороннего и лишнего, только лишь этот вакуум.
Я никогда не был настоящим писателем. Я не сидел а этим столом последние сорок лет и не мозолил свои пальцы о клавиши. Ко мне не приходили идеи, восхищавшие меня самого до безумия, когда я чуть не прыгал до потолка от восторга. У меня уже не осталось того, чем я жил все это время. Но это означает лишь то, что я и не жил вовсе. Но в тоже время я понимал всю несостоятельность подобных рассуждений, потому как знал, что все было совсем не так, все было как раз наоборот. Но это теперь уже ничего не меняло. Обратной дороги для меня уже не было, все ниточки, все пути назад были отрезаны одним махом. И оставалось только безнадежное чувство завершения жизненного круга, да и еще не оконченной битвы. Последнего боя.
7.
Ей нужны были мои рукописи? Очень странно, да и нелепо тоже. Зачем же она их взяла? Да и кто она вообще такая, эта девушка? Которая опять зажжет свет в своем окошке без трех минут девять и погасит его ровно в полночь? У меня создавалось ощущение, что она сознательно лишила меня всего, чем я обладал, начиная с рукописей и кончая физическими и душевными силами. Оставался правда какой-то остаток, но он был так невелик, что я боялся не успеть сделать того, что уже решил.
Думая о ней я все больше приходил к мысли, что девушка эта колдунья. А может (как говорят в последнее время) и энергетический вампир. Но скорее всего, и то и другое вместе. И это было не просто страшно, а поистине чудовищно. Она непременно придет за мной, - вот к какому выводу я пришел, и поэтому нужно успеть, пока у меня оставалось мое единственное оружие – время.
Я посмотрел на часы: 18.22
Еще успею доехать до вокзала, чтобы купить билет на вечерний поезд. Столичный экспресс отправлялся где-то часа через два. Да, у меня еще было время.
8.
Спустя пару минут я уже шел по улице, подняв воротник пальто и нахлобучив на глаза шляпу. В левой руке у меня был маленький кожаный портфель, в котором лежали документы и деньги, в правой – трость, которой я опирался о землю. Правда, в этом не было большой необходимости: я и так шел довольно бодро. Но мне нужно было взять что-нибудь для самозащиты, если, конечно, возникнет такая необходимость. И я не придумал ничего лучше, кроме как взять с собой эту старую палку.
Не смотря на щемящую боль за грудиной и в обеих ногах, я тем не менее торопился. Квартиру свою я не запер, и ключ повесил на дверь: все равно брать там уже нечего, а возвращаться туда я и не собирался.
Когда я выходил из дома, все вроде бы было нормально, и я не ощущал вокруг себя ничего странного. Но дойдя до автобусной остановки, я вдруг почувствовал чей-то тяжелый взгляд, упертый мне в спину. Я буквально оцепенел от этого пронзающего насквозь ощущения. В то же самое мгновение я обернулся, но никого не увидел: улица позади меня была абсолютно пустынной. На остановке так же никого не было. Может быть, все это мне лишь показалось? Да, скорее всего, это так. Я перевел дух и стал ждать автобуса.
Подошел какой-то мальчик с бабушкой, а потом и еще одна, как мне показалось, совсем не молодая уже женщина в платке. Когда она оказалась рядом, я вновь почувствовал нарастающее внутри меня волнение. Но повнимательнее вглядевшись в лицо этой женщины, убедился, что это все же была не та, когда я так боялся увидеть.
Правда, от этого мне легче не стало. А тут еще вдруг подул сильный северный ветер и как-то внезапно похолодало. Автобус подошел спустя десять минут.
Я вошел вслед за бабушкой и ее внуком и уселся на свободное сиденье. И тут вдруг ко мне вновь вернулось то чувство, будто кто-то смотрит мне в спину. Оглянувшись, я вновь никого не увидел: задняя часть автобусного салона была совершенно пустой. А впереди меня сидела эта бабушка с мальчиком, и больше никого не было. И тут вдруг я вспомнил про ту женщину в платке, которая стояла в нами на остановке. Насколько я знаю, она вошла первая в салон автобуса. Но куда же она, черт возьми, теперь подевалась? Она ведь только что была здесь!
Все это мне начинало жутко не нравиться. Я хотел было уже сорваться с места и бежать прочь, но буквально примерз к сиденью, да и вообще был не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Только и мог, что бешено озираться по сторонам.
Наступал вечер, становилось темнее.
9.
Здание железнодорожного вокзала возникло из мрака совершенно неожиданно. Кругом горели фонари, светились окна. Я выбрался из автобуса, держа перед собой портфель с тростью, и направился прямиком к кассе. Разум мой вдруг стал абсолютно холодным, но сердце продолжало бешено колотиться.
Народу у кассы было порядочно. Но в основном многие уже купили билеты, и просто коротали время в ожидании. Тем более. Что погода окончательно испортилась: полил ледяной дождь, и кажется, даже запахло снегом.
На часах было ровно восемь ноль ноль. Вечерний поезд, судя по расписанию, должен был прибыть буквально через десять-пятнадцать минут. Билеты в кассе продавала сухопарая женщина в огромных очках с толстыми стеклами. Когда я протянул ей свой паспорт и назвал фамилию, она как-то странно на меня посмотрела. А когда, наконец, вернула мне документы и сдачу, то произнесла нечто в высшей степени необычное:
- Земля горит под ногами и слишком поздно спешить за ускользающей жизнью.
Сказала и тут же уткнулась в свои бумаги, как будто ни в чем не бывало, словно ничего и не говорила при этом. Я отошел прочь, ничего не понимая. К чему вдруг она сказала мне все это? И не показалась ли она мне знакомой? Откуда это может быть, ведь я ее в первый раз видел. Или же не в первый?
Пронзенный очередной безумной догадкой, я вышел навстречу дождю и ветру.
10.
Мой поезд задержался всего лишь на минуту позже назначенного времени. Стальные рельсы дрожали под тяжестью этого монстра, явившегося, как могло показаться, из самого настоящего ада. Капли дождя стекали по нему, словно вода, омывающая шкуру огромного чудовища.
Все это время я старательно искал нужную мне платформу. Пришлось переходить по пешеходному мосту над путями, чтобы оказаться на другой стороне. У входа в нужный мне вагон уже собралась порядочная толпа. Никому не хотелось просто так мокнуть под ледяным ливнем, рискуя заполучить насморк или простуду. Поэтому, как и следовало думать, образовалась давка – каждый хотел пройти первым. Какого-то молодого парня просто вышибли на пустую часть платформы. Он упал на бок, потом поднялся, отряхиваясь. Снова было со вскинутыми кулаками бросился обратно в толпу, но его вдруг остановил негромкий, но повелительный голос внезапно откуда-то появившейся женщины-кондуктора. Самое удивительное было в том, что этому голосу подчинились все находящиеся здесь без исключения.
- К порядку! – вот что тогда прозвучало сквозь ветер и дождь.
По мне в тот самый момент будто прошла волна электрического тока: я узнал этот голос. Хотя, как мне кажется, никогда до этого его и не слышал. Но чувство узнавания было достаточно ярким и сильным как молния.
Кондуктор брала билеты, что-то проверяла, впуская внутрь поезда очередного пассажира. Когда же дошла очередь до меня, дождь уже насквозь промочил мне пальто. Я подал ей документы, она их взяла, согласно покивав при этом головой, и вот тут я и заглянул ей в глаза.
Они были красными, словно бы подсвеченными изнутри, совсем как яркие лампочки на новогодней елке.
- Это она, - подумал я вдруг. – Она меня опередила и теперь я сажусь на ее поезд.
Женщина протянула руку за билетом и в этом миг заметила, что я на нее смотрю. Несколько долгих секунд прошло в бесконечном молчании, а потом она произнесла:
- Счастливого пути, - и при этом, казалось бы, совсем легонько ткнула мне в грудь своим красивым указательным пальцем. Удар был настолько сильным, что я буквально отлетел назад, словно какой-нибудь мячик, и свалился прямо на рельсы соседнего пути.
Рельсы дрожали.
Я успел лишь вскинуть вверх свою взлохмаченную голову, как тут вдруг меня ослепил невыразимо яркий свет прожектора. Я буквально оглох от надвигающегося на меня гула. Было уже слишком поздно, я не успел ничего сделать, когда тяжелый локомотив закрыл собой весь этот мир.