Все неприятности приходят по почте. Впрочем, приятности тоже приходят по почте. Но приятности обычно ожидаемы — то ли чек, денежки, заработанные посильным трудом, то ли диплом об окончании чего-нибудь. Большие приятности если и приходят, то это обычно надувательство. Миллион долларов наследства, оставленный вам неизвестным африканским родственником, может в конце концов переместиться в раздел неприятностей, больших или малых, в зависимости от того, насколько вы поверите в свою удачу.
Насчёт больших неприятностей бог пока миловал, а вот мелкие приходят достаточно регулярно: ответь, докажи, заплати и тому подобное. Одна из регулярных неприятностей — это вызов в суд с целью отсидеть на скамье присяжных. Выражаясь высокопарно — исполнить свой гражданский долг. Исполнять сей долг у большинства населения желание отсутствует, ибо это элементарно скучно и чревато материальными потерями. Поэтому, когда я нашёл в почте белый конверт с обратным адресом Superior court, то непроизвольно выругался. Впрочем, не очень громко. От подобных весточек до сих пор удавалось успешно отбиваться.
В первые годы моего пребывания в США я шёл по указанному адресу с гордостью, находясь даже в состоянии эйфории. Впрочем, когда я открывал рот, меня немедленно отправляли домой с напутствием «You are excused» (вы освобождены). Но годы шли. Язык тихонько улучшался. Глухонемота отступала. К тому же требования к присяжному составу с каждым годом облегчались. Число не носителей языка, прибывших из Африки, Азии и особенно Латинской Америки, неуклонно росло. Так что приходилось чем-то жертвовать. Поэтому когда в очередной раз я начал объяснять, что гражданский долг отдать я рад, да вот опасаюсь чего-то недопонять, меня прервали.
Секретарь суда своим громким, победным голосом пояснила, что для того, чтобы кого-то отправить за решётку, вовсе не обязательно хорошо владеть английским языком. Так-сяк тоже сойдет. Говорят там громко и ясно. А в крайнем случае старшие товарищи придут на помощь и покажут, где расписаться.
Попытка увильнуть не прошла. Впрочем, я не сильно расстроился. Потенциальных присяжных приглашали раз в 10 больше, чем нужно. Так что теория вероятности была на моей стороне. Пришлось влиться в толпу присяжных, усесться в кресло и скучать там. Примерно через часик за нами пришли. Провели судебными коридорами и оставили рядом с дверью, скрывающей зал правосудия. Тут уже можно было полюбопытствовать, понаблюдать за своими потенциальными коллегами. Толпа как толпа. В основном белая, но с вкраплениями. Сто человек толпы с хорошей вероятностью отражали статистику личного состава населения Сан-Франциско. Возраст разный, цвет, физиономии тоже.
Впрочем, из толпы я как-то выделил одну очень симпатичную девушку. Ну, во-первых, она была очень симпатичная. Во-вторых, она достаточно громко, даже более чем достаточно, переговаривалась с кем-то по телефону. Ну а в-третьих, она говорила на очень хорошем, чистом языке. «Наверное, из наших», — решил я.
Вижу ваше удивлённое лицо, читатель. Поэтому сразу поясню. Дело в том, что любая семья несёт в себе гены, говор, акценты своих предков. Вот и получается, что техасские ребята тащат за собой южный акцент. Северные, соответственно, нью-йоркский. Чёрные афроамериканцы — вообще тяжёлый случай. Тут вам и остатки бывшего рабства плюс так называемое комьюнити — добрососедство в переводе.
Ну а если ребёнок всё детство провёл у дедушки, который без перерыва шамкал и сморкался, то есть вероятность, что через всю свою сознательную жизнь внучок пронесёт свой сморкающе-шамкающий акцент. Ну а мы, русские или бывшие советские? В семьях по-английски не говорят, портить язык некому. Так что берут дети язык в приличных местах — школах да колледжах.
Впрочем, с пояснениями я отвлёкся. А девушка продолжала с кем-то беседовать по телефону, всё более и более расслабляясь. Нежный голосок её перешёл из громкого в forte, и что окончательно развеяло мои сомнения в вопросе наша — не наша — это то, что девушка перешла на англо-русский, время от времени вставляя фразы «вот идиот», «вот придурок».
Поскольку все нужные эпитеты произносились на не английском, никто вокруг внимания не обращал, кроме меня, который всё понимал, но виду не подавал. Потом голос девушки перешёл в категорию fortissimo. Эпитеты тоже огрубели. Кризис нарастал. К счастью, открылась дверь судейского зала, и толпа присяжных потекла внутрь. Народ рассредоточивался, занимая пустые места. Моя девушка тоже втекла в зал, заняла пустое место подальше и достаточно непринужденно, по-американски, положила ноги на спинку сиденья впереди. Разговор с невидимым собеседником продолжился всё так же в стиле fortissimo. Судя по эпитетам «вот скотина», «вот хрен собачий», речь шла о любовном треугольнике. Впрочем, детали этой романтической истории узнать не удалось, потому что дверь впереди открылась, и в зал, точнее, на сцену перед залом вошла тётка в чёрной мантии, сопровождаемая цивильно одетыми мужчиной и женщиной. Прокурор и адвокат, сообразил я. Тётка в мантии села в самое высокое, самое шикарное кресло, широко улыбнулась и обвела глазами зал.
Вы наверняка читали замечательную сказку «Золушка». Наверняка перелистывали картинки-иллюстрации. Так вот. Моё первое впечатление от этой судьи было такое — добрая фея, которая помогла Золушке попасть на бал, заглянула к нам в зал суда. Лицо нашей судьи ну просто светилось добротой. Немножко, правда, портила её чёрная судейская мантия. Но казалось, что мантия сейчас упадёт и перед нами предстанет настоящая добрая фея из сказки Шарля Перро.
Наша фея обвела зал глазами. Всё было почти прилично, кроме той русской девицы, которая продолжала вещать по своему мобильному телефону в стиле fortissimo, приближаясь к апофеозу. Впрочем, добрые феи никогда не превращаются в злых ведьм. Наша фея тоже не была исключением. Она лишь терпеливо помахивала рукой нахальной девице, пока та её не заметила. После чего фея приложила палец к губам и жестом попросила опустить ноги.
Наша девица, наконец, пришла в себя. Ноги опустились на пол, и я услышал заключительную фразу, сказанную по-русски: «Ладно, Лизок, закругляюсь. А то тут пришла эта». Кто такая эта, девица уточнять не стала. Захлопнула телефон и одарила судью доброй, счастливой улыбкой. Фея улыбнулась в ответ, ещё раз обвела глазами зал. Судя по всему, она осталась довольна как присяжным составом, так и дисциплиной. Можно было начинать.
Тут я опущу некую нудную процедуру по перекличке, уточнению списочного состава, зачитыванию прав и обязанностей калифорнийских граждан, похвалы, похвальбы и т.п. Перейду если не к важнейшей, то, по крайней мере, весьма важной процедуре. Фея должна была пояснить, зачем мы тут собрались, а также представить нам виновника торжества. Это и произошло. Фея махнула судейским жезлом — молоточком. Боковая дверь отворилась и в зал ввели обвиняемого, оказавшегося, по всем канонам американского расизма, чёрного цвета, в сопровождении (опять же, в соответствии с теми же канонами) белого охранника. Ввели его совершенно не по-расистски — безо всяких наручников и весьма вежливо. Охранник как бы играл роль гида, проводника, дабы виновник торжества прибыл вовремя и не заблудился в судейских коридорах. Поместили его не в клетку с толстенными прутьями, спроектированную для диких зверей в зоопарках, а очень цивилизованно посадили во второй ряд — в партер, напротив судьи, рядом с адвокатом. И последнее. Ой как он был одет! Костюмчик, обувь, причёска, парфюм — всё самое лучшее, качественное. Простое открытое лицо с отрепетированной скромной улыбкой словно говорило: «Простите, господа присяжные, что я заставил вас побеспокоиться».
Тут стоит сравнить сие действо с репортажами из российских судов, где в клетках отсиживаются некие подсудимые-обвиняемые, одетые в какую-то дрянь, кто во что: спортивные костюмы, тужурки, ватники и прочее рваньё, один вид которого вызывает желание отправить их за решетку всерьёз и надолго.
Мои мысли прервал голос феи. Кратко представив молодого человека, она перешла к изложению дела. Позвольте мне, читатель, юридические термины и каверзности опустить и изложить суть дела своими словами.
Жил да был маленький, скромненький, чёрненький, афроамериканский мальчик. Ясельный возраст, а также детство с отрочеством пропустим и перейдём прямо в юность. Семья была вроде бы нормальная — полная, благополучная и относительно обеспеченная. И пиццу можно было покушать, когда хочется, и одеться можно было по последней моде. Захотелось вот мальчику сделать модную причёску со ста косичками на голове — во тебе, пожалуйста. Захотелось купить кроссовки а-ля Майкл Джордан (известный баскетболист) — ну что за проблемы? Получите денежку, купите кроссовки по последней афроамериканской моде. Это чтоб на три размера больше и шнурки ни в коем случае не завязывать. Футболка, рубашечка — уж не знаю, какого цвета или фасона, но обязательно с гадкой надписью. Ну а главное в гардеробе — штаны, джинсы. Это вам не просто так, это настоящее искусство. Джинсики, штанишки — побольше и подлиннее. Поясок кожаный узенький, который затягивается на... А вот и не угадали. Застегивается он не на поясе, а на ляжках. Могу сказать даже точнее: от того места, где жо** переходит в ноги, отступаете вниз одну ладонь и там затягиваете свой модный поясок. «А жо**?» — поинтересуетесь вы. А жо** прикрывается полностью или частично — это по вкусу — модными трусами в цветочек или в горошек. В общем, вид, униформа должны говорить, кричать, визжать: «Я ПРОТЕСТУЮ!!». Против чего? А хрен его знает. Либералы разберутся.
И вот я, весь гордый такой, иду по местному Бродвею. Косички по ветру развеваются, штаны сползают, жо** сверкает, кроссовки по мостовой волочатся — не потерять бы. А вокруг народ разный прохаживается. Девочки улыбаются, глазки строят, мальчики одобрительно кивают — молодец, мол. Туристы за фотоаппараты хватаются. Крысы белые офисные сторонкой обходят, глаза опускают, боятся. Кайф! Точнее, почти кайф: дума одна жить не даёт.
Одного маленького штришка не хватает, дабы закончить гардероб, получить полную уважуху. Что же это? Да, да — то самое, что В. Высоцкий забыл на Большой Каретной. Тот самый большой чёрный пистолет, который так хорошо и приятно будет оттягивать карманы штанов. «Он знал одной лишь думы власть, одну — но пламенную страсть...», — выражаясь стихами Лермонтова.
И вот однажды мечта сбылась. Добыл где-то денег. Сам ли заработал, выпросил ли у родителей на ещё более крутые кроссовки, одолжил ли у бандитов, обещая вернуть с первого же гоп-стопа — не знаю. Но в один весенний денёк стал он обладателем большого чёрного пистолета. Естественно, что приобретение следует обмыть. По такому случаю собрались они с друзьями-приятелями у кого-то на хате, закупив выпивку — «буз» по-американски. Потом переместились на детскую площадку. Потом выпивка кончилась, денежки тоже. Стало грустно.
И тут кто-то из друзей подал гениальную мысль. Покупку следует не только обмыть, но также и испытать в действии. Идея была встречена с воодушевлением, и вот толпа чёрных юнцов двинулась на охоту. Вышли они на угол Маркет и Шестой стрит. Впрочем, это не важно. Важно то, что время уже было за полночь. Бизнесы, магазины были уже закрыты, и лишь две витрины блистали огнями. Первая витрина была так называемый convinience store — удобный магазинчик в переводе. Там можно было затариться пивом, водкой и ещё чем-нибудь по вкусу. Грабить его не стали: незачем портить сложившиеся хорошие отношения. Да и хозяин был наверняка вооружён и отличался плохим нравом.
Поэтому порешили заняться вторым магазинчиком. На вывеске второго сверкали и переливались огнями три большие буквы Х. Любой мало-мальски искушённый человек знает, что это есть сексуально-эротический-порнографический магазинчик. Заняли удобную позицию неподалёку, стали ждать. Действительно, вскоре оттуда вышел клиент. В левой руке он держал надувную куклу, весьма аппетитно расставившую ноги. Правая рука была занята авоськой с видиками. Очевидно, товарищ готовился приятно провести остаток ночи. Но...
От арки неподалеку отделилась тень и вместе с нею — тот самый улыбчивый молодой человек, сидящий перед нами. Тогда, впрочем, он не улыбался, а предложил выбор «кошелёк или жизнь». Несчастный мужчина вытянул руки вверх, уронив куклу и рассыпав видики. В дальнейшем кукла, только в сдутом виде, присутствовала на суде в качестве вещественных доказательств. Мужчина безропотно отдал кошелёк. Наш молодой человек кошелёк взял, вроде даже слегка извинился за беспокойство и двинул к своим друзьям. Денежки быстро пересчитали. Было не сильно много — 23 доллара и 45 центов. Но друзья поздравили нашего молодого человека с почином и все вместе направились в тот самый удобный магазинчик через дорогу. Бывший клиент магазинчика «Три икса» просто вернулся обратно в магазин и позвонил в полицию.
Полицейская машина находилась тут же, рядом, в квартале или двух — патрулировала тот самый неблагополучный райончик. Так что уже через 30 секунд, без сирены, полицейская машина тормознула возле того самого удобного магазинчика, а еще через минуту вся дружная гоп-компания лежала на полу в наручниках, изучая трещинки и выбоинки кафельного пола. Вот, собственно, и вся история, произошедшая годик или два назад.
Улыбчивый мальчик, естественно, ни в какой тюрьме (СИЗО по-российски) не сидел. Здесь это не принято. Вносишь бэйл (откупные, в переводе) и гуляй себе до суда, наслаждайся солнечными деньками перед отсидкой или неотсидкой, коли оправдают.
Как видите, историю интересную сию я изложил быстро. В суде же всё это звучало долго и нудно. Но зато сразу же после зачитки этой трагической истории нас отпустили на обед. Виновника же торжества увели или отпустили на время — не в курсе.
Потом мы вернулись с обеда. Наша фея-судья находилась в прекрасном расположении духа. Всё шло без сучка без задоринки: ни эксцессов, ни опозданий, ни нарушений дисциплины. Мы подошли к священной процедуре отбора присяжных. Вы, конечно, в курсе, что присяжных должно быть 12. Нас в зале было человек сто — на тот уникальный случай, когда все вдруг не подойдут, или когда прокурор с адвокатом пакостят друг другу, выгоняя выбранных присяжных. Впрочем, такое бывает редко, в серьёзных случаях, когда на кону — жизнь и карьера какой-нибудь провинившейся кинозвезды. Наш случай был прост как сапог, и как обещала фея, будет решён за 3-4 дня.
— Мистер Смит! Прошу занять кресло номер один в ряду присяжных! — громким командным голосом отчеканила фея.
Мистер Смит, конечно же, вздрогнул от неожиданности, засуетился, потом, схватив свой багаж, последовал на сцену, в ряд присяжных кресел. Убедившись, что задница первого присяжного оказалась в кресле, а сам мистер Смит перестал дёргаться и вертеться, фея продолжила:
— Мистер Вонг, прошу занять кресло номер два.
Места присяжных тихонько заполнялись. Вот уже исчезло последнее двенадцатое место. Я уже радостно потирал руки, готовясь встать и броситься к выходу, как наша добрая фея радостно проговорила:
— Также нам надо выбрать одного запасного присяжного.
Тут я, наконец, обратил внимание на то, что рядом с удобными креслами присяжных высится какой-то табурет без спинки с твёрдой сидушкой. Ну это вот достаточно по-американски — вот так подчеркнуть, что ты никто, человек без голоса, с мнением, которое ты можешь засунуть себе в *адницу, но тем не менее, обязан отсидеть всё судебное заседание на табурете.
— Так вот, нашим запасным присяжным будет... — и тут я услышал, как фея на все лады коверкает мою фамилию.
— Я правильно произнесла Ваше имя? — добродушно спросила фея.
— Почти, — отрезал я и, понимая, что тут ничего не переиграешь, направился к табурету. «Не повезло!» — подумал я. «Да уж, не повезло!» — своим неприятным скрипом подтвердил табурет. «Наверное, сейчас начнется», — подумал я. Но оказался неправ. Мы были не присяжными, а лишь кандидатами, с коими нужно было ещё разобраться, выяснить, что там скрывается под личиной добродетели. После небольшого перерыва фея приступила.
— Присяжный номер один, господин Смит, — провозгласила фея, — пожалуйста, с целью знакомства расскажите-ка нам о себе.
Мистер Смит вкратце изложил свою биографию и на вопрос, нет ли у него самоотвода, сообщил, что вроде самоотводиться незачем, и что он вполне готов воздать преступникам по заслугам.
Итого — почин прошёл успешно, и одна двенадцатая часть работы была успешно завершена. Со вторым присяжным пошло не так гладко.
— Господин Вонг, — продолжила фея, — расскажите-ка нам о себе.
Я вообще очень люблю китайцев за их работоспособность, целеустремлённость, настойчивость, упорство. Например, если китайцу дать бревно и предложить сделать зубочистку, то он с необыкновенным, свойственным только китайцам, упорством будет строгать бревно, абсолютно не задумываясь о других возможностях. Поэтому ответ нашего китайца мистера Вонга меня абсолютно не удивил.
— I don't believe in guns! (я не верю в оружие), — сообщил китаец.
Фея на сие лишь радостно улыбнулась и подтвердила:
— Я тоже не верю, что оружие может кого-либо защитить.
В этот момент я всерьёз начал сомневаться в адекватности нашей судьи. Было очевидно, что наша судья-фея живёт в сказочной стране, где главным орудием решения всех конфликтов является волшебная палочка.
Впрочем, целеустремлённый китаец сие замечание пропустил мимо ушей и вновь сообщил:
— I don't believe in guns!
Фея замолчала, думая, чем крыть. Китаец же расценил молчание по-своему.
— I don't believe in guns! — повторил он.
Тут на выручку судье пришли адвокат с прокурором. Адвокат — лойер по-английски — была молодая, чернявая индианка. Дело это было, вероятно, одним из первых в её карьере. Прокурор же, наоборот, был мужчиной в летах, белый и с очень неприятной физиономией, с какими обычно изображались империалисты на старых советских карикатурах.
— Что вы имеете в виду, когда говорите об оружии? — вещал прокурор. — Вы не верите в малокалиберные пистолеты? Так вот, что я вам скажу. «Смит-Вессон» 50-го калибра — вот это машина!
— Мы, индийцы, — очень мирный народ, — зудела индийская адвокатша. — Мы тоже верим, что кривая индийская сабля в руках индийского богатыря надёжней ружей и пушек.
Все эти англо-индийские замечания китаец всё так же проигнорировал.
— I don't believe in guns! — вновь сообщил он.
— Ну поясните, что вы имеете в виду! — отчаянно возопила фея. I don't believe in guns — это что? Самоотвод, политическое заявление, отказ?
— I don't believe in guns! — резюмировал китаец.
Устало махнув рукой, фея произнесла:
— Dismissed! (отстранен).
Китаец радостно улыбнулся. Очевидно было, что он всё понимал, просто придуривался. Он уходил со сцены, что-то бормоча под нос и, как мне показалось, напевая китайскую песенку с английскими словами:
— I don't, I don't... I don't believe in guns!
Китайское место освободилось. Судья жестом предложила нам всем передвинуться. Со своего табурета я переместился в удобное кресло, став, таким образом, почти настоящим присяжным.
История с отбором жюри присяжных продолжилась. На очереди были обитатели кресел три, четыре и пять. Белые англосаксы. Потомки первопроходцев, прибывших лет эдак 400 назад. Естественно, они завидовали ловкому китайцу, оставившему всех в дураках и так резво сбежавшему из зала суда. Естественно, все они хотели отмазаться. Правда, ума не хватало придумать что-нибудь душещипательное и оригинальное. Они просто продолжили тему о guns, заданную китайцем.
— Со мной случилась ужасная история, — вещает присяжный номер три. — Двадцать лет назад с туристической группой я был в Северной Ирландии. И тут... Хлоп! Хлоп!.. Выстрелы. И пуля свистнула где-то недалеко.
— И что? — интересуется судья.
— Как что?! Теперь меня мучат кошмары, недосыпаю и боюсь, что не смогу принять правильное решение.
— Ничего, ничего... — успокаивает фея, — вы сильный человек (ох, уж до чего в Америке любят раздавать комплименты!). Вы сумеете преодолеть себя и принять правильное решение.
С кислой рожей присяжный номер три садится в своё кресло, и слово берёт присяжный номер четыре. Лепит такую же, но слегка модифицированную, чушь:
— У моей жены есть сестра. А у сестры муж — полицейский, который недавно куда-то стрелял.
— И что? — вопрошает судья.
— Как что? — обижается номер четыре. — Теперь меня мучат кошмары...
И так далее, по сценарию предыдущего номера три. Фея опять же жалеет присяжного номер четыре, раздает комплименты и выражает уверенность, что товарищ номер четыре сумеет принять правильное решение. Номер пять мало отличается от номеров три и четыре и также возвращается в своё кресло. Далее, в соответствии с арифметикой, приходит очередь присяжного номер шесть. Им оказывается молодая женщина мексиканского вида. Вопрос «расскажите нам о себе» она игнорирует и сразу переходит к делу.
— Мне надо сказать вам что-то важное, — сообщает мексиканская девушка.
— Говорите, — отзывается судья.
— Нет, мне надо сказать вам в частном порядке.
— У нас нет секретов от ваших коллег, — упорствует судья.
— Нет, это очень важно, и я не хочу, чтобы все это узнали.
Не знаю, придуривается ли фея или действительно живёт в своей сказочной стране, не подозревая о реалиях грешной земли, но, по крайней мере, для меня было понятно, что хочет сказать бедная мексиканка.
— Простите меня, но я вовсе не Кристина Браун, а Роза Фернандес. И мне вовсе не 114 лет, а всего лишь 30. И вовсе я не усопшая, а весьма деятельная и живая. Так уж случилось. Перебежала через границу, живу по поддельным документам. Работаю где попадя. Так что, господа хорошие, будьте ласковы, отпустите меня подобру-поздорову. Что ни говори, наши гоголевские «Мёртвые души», только наоборот. Препирательства между мексиканской Кристиной Браун и феей продолжаются еще минут пять. Потом они удаляются за сцену. Через четверть часа появляются вновь.
— Dismissed (отстранена), — объявляет судья.
Пряча глаза, мексиканская девушка хватает свою сумку и скорым шагом удаляется из зала. На фею нашу было жалко смотреть. Ещё полчаса назад она цвела, наслаждаясь интернациональным коллективом, семьей присяжных. И тут коллектив дал трещину: сбежали два самых важных члена интернационала.
Но не всё ещё было потеряно. Под счастливым номером семь обитал некто в балахоне. Очевидно, мусульманин, пакистанец — судя по одеждам. Впрочем, не уверен. Фея наша приосанилась и начала опрос. — Господин Аббас, расскажите-ка нам о себе. Зовут как?
— Махмуд.
— Женаты?
— Конечно! — с обиженным видом: мусульманин, да в возрасте сорок с плюсом. Усомниться — это ж просто оскорбление. Конечно ж, женат.
— Дети?
— Семеро!
Наша фея расцветала на глазах. И тут, как говорится, дала маху:
— А чем занимаетесь, где работаете?
На английском это звучит более прикольно: «Что вы делаете, чтобы прожить?».
Пакистанец просто закатил глаза от изумления:
— Как что?! Я молюсь!
Тут уж наша фея осознала свою оплошность.
— Конечно же, конечно, — засуетилась фея. Она была явно в ужасе. Ещё чуть-чуть и такой перспективный присяжный слиняет, сославшись на невозможность отправлять свои религиозные потребности.
— И мы предоставим вам все возможности, чтобы наш суд не помешал вам осуществлять все религиозные обряды, — закончила фея.
Пакистанец удивленно хмыкнул, ибо ни о чём таком он не просил. Во-первых, Аллах ему уже разрешил в дни заседаний суда молиться пореже. А во-вторых (это уже по моему личному наблюдению), за долгие годы жизни в Соединённых Штатах я ни разу не видел мусульманина, раскатывающего коврик и отбивающего поклоны на восток. По-моему, эту хрень придумывают всякие либералы, феи, а также халявщики, желающие поиметь то, что другим не достаётся. А балахон — это униформа, в которой можно халявить без лишних вопросов.
Но это лишь моё мнение. Феи думают иначе. Особенно испуганные феи. Во всяком случае, опрос пакистанца она быстро свернула и перешла к присяжным за номерами восемь, девять и так далее.
Ничего интересного товарищи от восьми до двенадцати сообщить не смогли и потому остались в своих креслах. Наступила очередь присяжного номер тринадцать, то бишь меня. Фея отнеслась ко мне без особого энтузиазма. Оно и понятно: кожа белая, морда интеллигентная, одёжка нормальная, причёска тоже, конечности функционируют, не инвалид. Ничего интересного... Начался уже избитый, надоевший допрос: как зовут, где трудитесь, семья-жена-дети... Трудятся на благо? Где? Чего? Я совершенно честно, безо всякой задней мысли, сообщил, что дочка моя работает в женской клинике. И тут фея преобразилась. Она расцвела! Для тех, кто ещё не догадался, я поясню, в чём тут причина.
Дело в том, что женские консультации — кроме всех необходимых услуг беременным женщинам — также производят аборты. И хоть аборты составляют меньше одного процента всех оказываемых услуг, это является полем брани между демократами и республиканцами. Республиканцы считают, что аборты — это зло, ибо бог повелел «плодиться и размножаться». Кроме того, желательно жить по заповедям первопроходцев: рожать в хлеву, ходить в церковь, детей обучать дома и ни в коем случае не отпускать в университеты, где можно набраться всяческой либеральной заразы. Демократы же, наоборот, считают, что аборты — это прекрасно, ибо в очередной раз гарантируют права женщин распоряжаться собой, как пожелается. Возможно, истина лежит где-то посередине, но это не про нас.
Фея наша была не просто демократкой, а демократкой в квадрате и посему прониклась нежностью к присяжному, имеющему к абортам и прочим женским свободам весьма отдалённое, но всё же отношение. Моё желание сбежать из семьи присяжных оказалось невыполнимым. На замечание, что моя жена оказалась в госпитале благодаря и в связи с ограблением чёрными юнцами и получила по физиономии за нежелание отдать сумку с документами, фея лишь скорчила страдальческую физиономию и развела руками.
— Бывает, — сообщила она и выразила уверенность, что тот неприятный инцидент я забуду и буду ориентироваться только на факты, а не на чувства. Пришлось сесть в присяжное кресло и радоваться тому, что следующие несколько дней мне не придётся сидеть на табурете и мнение моё всё-таки зачтётся.
Теперь нам предстояло утрясти вопрос с двумя местами присяжных, так удачно освобожденными упёртым китайцем и мёртво-живой душечкой мексиканкой. Сим занялись мы уже после обеда. Следующей в списке перспективных присяжных была белая бабулька со злобным малоприятным лицом. Индийская адвокатша сразу заподозрила подвох и взяла слово для вопросов, тут же ухватив быка за рога.
— Вы там, часом, не расистка? — поинтересовалась она.
— Да как вы смеете? — выдохнула бабулька. — Да я к чёрным всей душой! У меня даже парикмахерша афроамериканка.
Звучало все это достаточно фальшиво, а если логически подумать... Счастливое детство и сладкая юность сей старушенции пришлись на 60-е годы. Тогда в Америке буйным цветом цвёл расизм. Цветное население пользовало отдельные туалеты. Чёрные дети ходили в школы для цветных, а когда белая соплячка входила в автобус, чёрный старичок обязан был подняться и уступить ей место. Тётушку с подобным багажом было бы логично оставить за бортом правосудия. А как? Ох уж эти находчивые индийские лойеры (адвокаты)!
— А если вы узнаете, что этот молодой человек уже однажды оступился? — поинтересовалась адвокатша, — не повлияет ли это на ваше самочувствие, а также решение?
— Очевидно, что этот вопрос серьёзно повлиял на самочувствие нашей бабульки. Она осталась стоять с открытым ртом и круглыми от ужаса глазами.
— Dismissed (освобождена), — объявила фея.
Следующим в очереди оказалась в меру молодая женщина подозрительно хипповатого вида. Видимо, наша фея уже сталкивалась с подобными персонажами, и потому перешла прямо к сути.
— У вас не было когда-либо проблем с правосудием? — поинтересовалась фея.
Женщина-хиппи замялась.
— Нет... то есть, да! — сообщила она после секундного замешательства.
— И что же это было?
— Наркотики. Но судья закрыл дело, — пояснила хиппи. — Мы доказали, что всё, что они нашли, было для личного употребления.
— Это всё? — вновь поинтересовалась фея.
— Да... То есть, нет, — вновь поправилась хиппи. — Арест за участие в уличных беспорядках.
— И что дальше?
— Судья закрыл дело, потому что мы доказали, что я там оказалась случайно.
— Это всё?
— Да... То есть, нет, — сообщила хиппи.
— И что там ещё?
— Мародёрство во время протестов. Но мы доказали...
— Достаточно, — сообщила судья. — Dismissed!
Более интересных особ среди опрошенных присяжных я не видел. Следующие выбранные присяжные оказались безликими, бесполыми, бесформенными. Тех, которых забываешь через 30 секунд после знакомства. Но дело было сделано. Жюри укомплектовано. Судья лишь сообщила, что завтра — выходной день для нас, дабы послезавтра без опозданий явиться на суд. «Дело простое, — ещё раз подчеркнула она. — За 2-3 дня должны управиться».
Как и было предписано, появились мы на суде послезавтра. Чем дольше и нуднее процесс, тем меньше его хочется вспоминать и особенно писать. Вспомню лишь парочку интересных моментов. Прежде всего, это уголовное братство. Естественно, прибыли друзья-подельники, которые в этот раз числились свидетелями. Естественно, все как один уверяли, что оказались там случайно, и отговаривали нашего главного персонажа от глупостей с грабежом. Потом прибыли полицейские, которые как раз арестовывали всю эту гоп-компанию. Индийская лойерша для порядку решила слегка поспорить с полицейскими, но допрос-вопрос шёл как-то вяло. На всякий случай спросила:
— Там, в магазине, было темно, и не могли ли вы случайно кого-нибудь с кем-нибудь перепутать?
На что получила ответ:
— Нет, мэам (неформальное от «мадам»), там было светло, и никого ни с кем мы не перепутали. А этот вот чёрный пистолет перед вами мы извлекли из спущенных штанов вот этого персонажа.
Бормоча что-то, лойерша обиженно замолчала, зато полностью оттянулась на главном свидетеле — главном пострадавшем, жертве ограбления. По неписаным адвокатским правилам необходимо зародить сомнение у присяжных в показаниях главного свидетеля. Ну она принялась зарождать — в меру своего понимания.
— Вот куколку надувную для утех вы несли? Да, да несли. А вот с какой звезды копировали это произведение порнографического искусства? Ах не помните! Ах не знаете! Ах не обратили внимание!
После чего она картинно закатывала глаза, возводила руки и сообщала: «Ну как можно полагаться на показания столь забывчивого свидетеля?».
— Ну а видики, порнушку с голыми девочками просматривали? И кто там в ролях?
И опять к зрителям, картинно задрав руки:
— Попрошу занести в протокол. Свидетель ничегошеньки не помнит!
— Ну а кто же там на видике в главной роли? Какой расы, какого цвета, какого вероисповедания?
— Белая? Вы уверены? И почему же?
— Ах, вы выбрали белую девушку! Ах, вы предпочитаете белых! А почему не чёрных? Вам белые нравятся! А чёрные, значит, вам не нравятся? Так вы ко всему и расист! Попрошу занести в протокол — наш главный свидетель обвинения — расист! Только что признался!
Держался наш главный свидетель и пострадавший на удивление спокойно. В этом отношении мне нравятся американцы — очень уравновешены, спокойны, без лишних эмоций. Не знаю, выдержал бы я подобное хамство. Впрочем, вероятно, он был предупреждён со стороны обвинения относиться к адвокатше как к лающей собаке: погавкает и угомонится. Так и произошло. Аргументы кончились. Лойерша уселась на место. А суд потащился дальше по своим нудным судейским канонам.
К счастью, и этому приходит конец. Наконец судья обратила и на нас внимание. Теперь мы превратились в важнейшую часть процесса, которая решала всё. Фея передала нам листик со списком прегрешений нашего персонажа. Ещё раз пояснила, что мнение должно быть единым — то есть 12:0. Никаких «ничьей» и побед с минимальным преимуществом. Счёт 7:5, а также 8:4 не засчитывается. Такой штучки как «воздержался» тоже не существует. 11:0 — это всё равно что сухая «ничья», и персонаж пойдёт гулять на все четыре стороны. Просто и понятно. Good luck (всего хорошего)!
Вы наверняка смотрели замечательную советскую кинокомедию «Кавказская пленница». Помните, как троица мелких жуликов в конце концов попадает на скамью подсудимых, и один из них, по кличке «Трус», громко провозглашает: «Да здравствует наш советский суд! Самый справедливый суд в мире!»? Мы, конечно, все весело смеёмся, потому что это смешно. Мы все знаем, что самый несправедливый суд в мире — это советский, а самый справедливый находится за океаном. Ну а если кто-либо пытался возражать, то мы, говоря словами другой советской кинокомедии, готовы были ему «пасть порвать».
Так вот, могу вам абсолютно ответственно заявить, что американский суд — это просто образец беззакония. В этом я ещё раз убедился, глянув на листок со списком прегрешений нашего персонажа. Каким-то чудным образом его неудачное нападение — грабёж — размножился и превратился в десяток серьёзных преступлений. Особенно меня порадовали преступления за номерами пять и шесть. По простоте душевной я полагал, что грабят для того, чтобы нечто отнять и в дальнейшем этим и обладать. Однако находчивое американское правосудие решило иначе. Пункт 5-й — это просто грабёж. А пункт номер 6 — это обладание награбленным имуществом. Причём каждый пункт может караться лишением свободы до 10 лет. В Америке на сроки не скупятся.
Дальше начинается самое интересное. Судья может назначить отбывание сроков одновременно, а может назначить отсидку последовательно. Итого, отсидев 10 лет за грабёж, ты немедленно начинаешь следующие 10 лет за обладание награбленным имуществом. И всё это решает судья одним росчерком пера. Захочет — отправит тебя за решетку на 100 лет, а захочет иначе, то отделаешься штрафом в 200 долларов. В Соединённых Штатах в любом законе прописан денежный эквивалент. Каково вам, господа советские и постсоветские?
Впрочем, всё это — мысли вслух. Мы же, двенадцать присяжных плюс один запасной-безголосый, проследовали в комнату заседаний. Дверь за нами закрылась. Мы теперь были один на один с листочком. Немедленно поднялась какая-то боевая тётка.
— Слушайте, чего мы тут сидим? — провозгласила она. — И так всё понятно. Давайте-ка тут всё подпишем и домой.
Председатель жюри лишь снисходительно улыбнулся.
— Да что вы! Мы же решаем судьбу человека! Мы обязаны обсудить каждый пункт и принять взвешенное решение. И кроме того, — председатель скорчил страдальческую физиономию, — что произойдёт, если мы выйдем сейчас с готовым решением? Не сомневайтесь, что завтра в нашей прессе напишут аршинными буквами на первой полосе «Расистское жюри за пять минут осудило чёрного подростка».
— А мы скажем, что осудили чёрного бандита, ограбившего белого старика! — отозвалась боевая тётка.
— Да, конечно, — согласился председатель. — Только нам не поверят!
— Именно благодаря таким как вы и не поверят! — заключила тётка.
Председатель обидное замечание проглотил. Тётка же лишь свернула губки бантиком и тоже утихла.
Итак, — продолжил председатель, — пункт номер один. Незаконное владение огнестрельным оружием. Был ли у обвиняемого пистолет или нет? Давайте обсуждать.
— Вы что, считаете, нас всех идиотами? — опять взвилась тётка. — После трёх дней заседаний вы заставляете нас сомневаться в том, что у этого бандита был пистолет?
— Я никого не заставляю, — заныл председатель, — просто Америка — это свободная страна, и каждый человек вправе иметь своё мнение.
— То-то и оно, — ответила тётка. — Может, вы соизволили заметить кучу бездомных, которые валяются тут вот рядышком, перед дворцом правосудия, причём, каждый — со своим мнением. Двадцать тысяч бродяг, и это в городе с 900-тысячным населением. Пока сюда шла, я вступила в дерьмо, причём, заметьте, не собачье, а человечье!
— Ладно, прекратите! — взвился председатель. — Мы здесь для того, чтобы решить судьбу человека, а не для того, чтобы высказывать свои политические взгляды.
— Так и я о том же, — заметила тётка. — Надо смотреть на реальность, а не превращать суд в либеральный цирк.
Судя по физиономиям окружения, тётка была в меньшинстве, что в нашем городе совершенно не мудрено. Тем не менее, речь тётки сделала своё дело. Председатель посерьёзнел.
— Итак, голосуем по пункту один, — произнес председатель. — При голосе «против» прошу обосновать свою позицию.
«Вот это здорово! — подумал я. — Достаточно хорошо пнуть любого либерала, как он начинает нормально мыслить».
Остальные члены жюри тоже напряглись и стали тоже вроде мыслить. Возражений не было, и потому счёт оказался 12:0.
— Пункт номер один. Виновен! — резюмировал председатель.
«Лёд тронулся, господа присяжные», как говорил Остап Бендер. Причём концовка насчёт присяжных была очень к месту. Пункты обвинений со счетом 12:0 превращались в судебные решения. Слегка раздражал один лысый бойкий мужчина — плешивый философ, как окрестил я его про себя. Как-то слишком много болтал, подвергал сомнению или просто делал вид. Но в конце концов голосовал вместе со всеми.
Девять пунктов обвинения мы осилили. Оставался последний, десятый, пункт — сопротивление при аресте. Мнения слегка разделились. Вроде полицейского он не бил, значит, не сопротивлялся. Но с другой стороны, залез в бочонок из-под солений, откуда его тащили за ноги. Значит, вроде сопротивлялся... Развеял сомнения наш плешивый философ.
— Он ведь не хотел в тюрьму! — провозгласил философ.
— Безусловно!
— Следовательно, внутренне сопротивлялся, — философ закончил свою мысль.
На том и порешили. Последний, десятый, раунд закончился со счётом 12:0 в пользу правосудия.
Можно было уже возвращаться в зал суда. Но председатель колебался. Час с небольшим времени на обсуждение вердикта с точки зрения местной прессы всё ещё тянул на расизм. Впрочем, выход нашёлся. Время двигалось к обеду. А бесплатный ланч (обед) — это было единственное поощрение присяжных и компенсация за потерянное нами время. Насчёт обеда возражений не было ни у кого, тем более что его нам обязаны были доставить прямо в совещательную комнату. Даже философ со скандальной тёткой прониклись этой блестящей идеей.
Теперь всё было замечательно. Полтора часа на обед плюс полтора часа на обсуждение пунктов обвинения переводили нас из категории расистов в категорию вдумчивых и сострадательных индивидуумов. Председатель передал листик с нашим вердиктом судье. Та приняла его без всяких эмоций. Дождалась тишины в зале и затем принялась так же, без эмоций, читать. Пункт номер один... Виновен! Пункт номер два...
Каждая фраза нашей судьи сопровождалась вскриками, ахами и охами двух чёрных женщин, сидящих в зале суда. Мама и бабушка, догадался я. Остальная редкая публика воспринимала вердикт либо безэмоционально, либо, судя по лицам, с каким-то даже удовлетворением. Всё-таки воздано было по заслугам.
Наконец последний, десятый, Ох охнул, Ах ахнул и в зале водрузилась тишина.
— Заседание закончено! — объявила судья — Увести преступника.
Теперь, после вердикта, наш персонаж превратился в преступника. Белый охранник картинно застегнул наручники на руках нашего персонажа. Скромная, виноватая улыбка, так долго репетированная индийской лойершей, слетела с его лица. Она теперь была уже ни к чему. А он сам превратился в того самого чёрного бандита, ограбившего и едва не застрелившего невинного человека, выходящего из магазина. Народ поднялся и потёк к выходу. Впрочем, не все. Та самая чёрная пожилая женщина, бабушка нашего персонажа, наоборот, прошла вперёд, к сцене, и став перед креслом судьи, громко объявила:
— Это был суд Линча!
P.S.
«Так всё-таки, сколько же он получил? — спросите вы, дорогой читатель, — сидел, корпел, читал. Знать хочу...».
И я хотел бы знать, да не знаю. Дело в том, что наказание в американских судах назначается не сразу, а спустя некоторое время — неделю, две, давая возможность всем всё обдумать и принять взвешенное во всех отношениях решение. Да и для того, чтобы присяжным не было обидно. А то вот судили, рядили, а преступник отделался щелчком по носу.
Но судя по добрейшему лицу нашей феи, персонаж наш отделается не самым строгим наказанием, я полагаю. Так что через годик-другой наша индийская лойерша сможет вливать какой-нибудь белой бабульке: «А как вы отнесётесь, если узнаете, что сей молодой человек в прошлом оступился два раза ...».