Жил как-то в нашей деревне паренёк. Серафим. Звали его Фима попросту. Собою пригож был. А жизнь как у каждого крестьянина. Бедствовал, одним словом. Невесту вот тоже никак не мог найти. Умирая, матушка ему открылась: «Крёстная твоя напророчествовала при крещении, что счастье своё ты найдёшь с Серафимой». В селеньях окрест ни у кого не было такого имени. И никому не ведомо, где искать.
Похоронил Серафим матушку и решил идти, куда глаза глядят, долю лучшую искать. Подпёр дверь избушки палкой. Замков у них сроду не водилось. И двинулся поутру. Кот с ним увязался. Хозяин всё-таки. А что? Всё веселее. Только шаг сделал от порога, глядь, а у крыльца мышонок пищит, в мышеловку попал. Кот туда, поживиться хочет. Показалось Фиме, что мышонок к нему обращается, пищит и пищит. Вытащил, отпустил бедолагу. А коту, который надеялся на завтрак, отломил от краюхи хлеба кусок: «Подкрепись. Путь неблизкий. А я вчера поел, до обеда потерплю». Отбежал радостный мышонок к норке и пищит тоненько, да так, что стало понятно о чем он:
- Спасибо тебе, Серафим. Отблагодарю тебя, что спас ты принца мышиного. Будешь теперь понимать наш язык. Возьми вот кусочек моего хвоста, что мышеловка отсекла. Может, пригодится когда.
Положил подарок себе в суму заплечную, и двинулись они. Серафим идёт, песни поёт, кот следом. Солнце печёт, жара донимает. Дошли до моря-озера. Решил искупаться путник, подошёл к берегу. Тут кот как кинется. Глянул Фима, а у того в лапах рыбка бьётся. Шевелит ртом, будто сказать что-то хочет. Взял её Серафим, отпустил в воду. Только не уплывает она. Заговорила:
- Спаситель ты мой! Выбросило меня волной сильной на сушу, не могла я вернуться в свою стихию. Спасибо тебе, что не дал умереть и коту не скормил принцессу рыбью. Будешь теперь понимать язык наш. На прощанье возьми вот чешуйку мою. Может, сгодится когда.
Положил он чешуйку в сумку, а коту половину оставшегося хлеба скормил.
- Отобедай, - говорит, - а я до вечера потерплю.
Двинулись дальше. Уже темнеть стало, когда к стенам городским подошли. Решили заночевать, дождаться утра и открытия ворот. Только расположились под деревом, как кот бросился, добычу почуял. Подошёл Серафим. Видит: в когтях у того птенец. Из гнезда, видать, вывалился, летать ещё не умеет. Пищит вовсю, будто сказать хочет. Да не понимает его никто. Жалко стало парню, поднял. Огляделся. Видит – на дереве гнездо. Залез, вернул туда, откуда свалился. Заговорил тут птенец:
- Спасибо тебе, Серафим. Спас ты принца птичьего. Взамен мой подарок прими. Будешь ты понимать наш язык. И пёрышко моё возьми. Глядишь, пригодится.
Отдал Фима коту свой кусок хлеба, что на ужин берёг.
- Грызи, - говорит, - я потерпеть могу. Авось завтра найду работу, будем сыты.
Наелся кот. Легли они. Кот к боку привалился, урчит и урчит всё по-своему. Только вдруг разобрал Серафим его мурлыканье:
- Спасибо тебе, хозяин, что не жалеешь для меня ничего. В ответ на заботу такую – будешь ты понимать моё урчанье. Не горюй, завтра что-нибудь да придумаем.
Поутру зашли в город. Стал Серафим спрашивать, не нужны ли кому работники. Весь день бродили в поисках. Ничего путного нет. В одном месте писарь требовался. Спрашивают: «Читать-писать умеешь?» «Нет, - отвечает, - не было у нас в деревне грамотных. Не у кого учиться». Вот и дали от ворот поворот. В другом месте повар нужен. «Умеешь ты блюда купеческие готовить, изысканные?» «Нет, не приходилось никогда», - молвит. «На нет и суда нет», - слышит в ответ. В третьем месте искали слугу расторопного. «Знаешь ли ты повадки господские, сможешь ли угодить благолепным услужением?» Признался прямо: «Не приходилось. Всю жизнь крестьянствовал». «Тебе не приходилось, а нам твоё умение не пригодилось». С таким словами прогнали взашей.
Вот и вечер. А во рту не побывало ни хлебной крошки, ни квасной окрошки. Ослаб совсем, сидит, печалится. Тут кот рядом прилёг, вещает:
- Прослышал я от котов здешних, что ищет семья царская сказителя. Беда у них. Царевна котору ночь не спит. Привыкла с детства укладываться под сказку. Мамки-няньки её всю жизнь ублажали своими сказаниями-небылицами. Да только все уже порассказали, а старое она слушать не хочет. Ты хоть одну знаешь?
- Одну-то знаю. Мне её матушка всегда рассказывала, когда укачивала.
- Ну, раз так - ступай ко дворцу. Не тушуйся. Авось накормят за труды твои.
Явился Серафим. Так и так, мол, знаю сказку для царевны.
- Попробуй, - говорят. – Усыпишь – отблагодарим. А коли нет – батогами бит будешь. Чтоб не мерял шапку не по себе.
Привели в спальню царевны. Та уже криком исходит: «Подавайте сюда сказку. Не то опять спать не буду». Глянул на неё Серафим. Собою хороша. Только вот зря капризами изводит люд. Нехорошо это. Попросил водицы испить, да начал:
Чоги-чоги-чоги-чоги, По дороге едут дроги.
По дороге едут дроги, могут ноги отдавить.
А на дрогах сидит дед тыща восемьдесят лет
И везет на ручках маленького внучка.
Ну а внучку-то идет только сто десятый год
И у подбородка махонька бородка.
Если эту бороду растянуть по городу...
Глянул на этих словах на царевну, та уж спит. Набежали мамки-няньки, обрадовались. Отвели в горницу спасителя, накормили досыта. И спать уложили. Наказывают ему:
- Будешь теперь кажну ночь рассказывать. И не вздумай повторяться, иначе беда будет.
Лежит Серафим, не спится. «Вот уж попал, так попал, - думает, - других-то сказок я и не знаю. Выбираться отсюда надобно, пока цел». Схватил котомку и крадется к выходу. Там его и схватили: «Бежать вздумал?»
Заперли в отдельной каморке. Сидит он, слезами заливается. Только слышит – скребётся кто-то. Это его котейка, нашёл, шельмец, лазейку. Поделился с ним бедой-кручиной.
- Не печалься, - утешает тот, - что-нибудь да придумаем. Ты вот что. Как пойдёшь к царевне – меня не забудь захватить.
Не может понять Серафим, как кот помочь ему может. Но доверился.
Вот как другой вечер настал – ведут его в спальню. Лежит царевна на перинах, поджидает. А рассказчику лавку подготовили. Пристроился он там, рядом кот примостился и начал своё мурлыканье: «Мур-мур-мур. Мур-мур-мур». Это он хозяину сказку свою затянул потихонечку. Серафим и начал её пересказывать. Опять довольны опочивальники. Пуще прежнего стараются накормить сказителя, угодить ему. Ещё прочнее сделали запоры в комнате его, стражу снаружи приставили, чтобы бежать не вздумал.
Так и повелось. Днём ест-пьёт. Ночью рассказывает котовы сказки. Тот их уйму знает. Людям-то они прежде не были знакомы. И всё бы хорошо, да не по нраву пришлась жизнь такая. Вроде не в тюрьме, а всё равно в неволе. Одна отрада: рядом с царевной в спальне находиться. За погляд на неё денег не берут. А как узнал имя её – совсем покой потерял. Дни напролёт повторяет: «Серафима, ты моя, Серафимушка. Ох, нелёгкая моя ты судьбинушка». Ждёт с нетерпением, когда к ночи время повернётся. Да и Серафима привыкла к своему сказителю. Всё чаще стали переглядываться, друг с другом, разговоры вести. А что толку? Понимают. Всяк сверчок знай свой шесток. Но чем дальше, тем ближе тянутся друг к другу сердца растревоженные. Хотели бежать из дворца, из темницы этой. Но как? Кот не глупый, тоже видит перемену хозяина.
- Не горюй, - мурлычет, - найдём выход. Дай время.
И точно. Попалась ему на глаза норка. Подкараулил и притащил мышь седую. Стара, видать, очень. И знает многое. Завел с ней беседу Серафим. Достал подарок мышиный.
- Узнаю, - говорит мышь, - запах принца нашего. Чем помочь могу?
А как узнала – выдала тайну:
- Есть в палате царевны ход подземный. Люди о нём забыли, там мы нынче хозяйничаем. Тебе так и быть, поделюсь, в каком месте надо доски приподнять. А дальше уж сам думай.
Вот в следующий раз Серафим не сказку сказывает, а признался, что жить не может без своей Серафимы. Тут и царевна кинулась в объятья: «Не нужны мне палаты царские, коль они будут крепостью моей на всю жизнь. Ты - мой суженый».
Раз такое дело – приоткрыл ход потайной наш молодчик удалой. Кинулись они бежать. Кот впереди, дорогу высматривает в темноте. Царевна за ним. Последним – Фима идёт, оборачивается, нет ли погони за ними. Слышит – точно, шум и свет вдалеке. Торопит он царевну, но той все трудней приходится. Лаз становится уже и уже. Скоро догонят их. Вот и выход наружу. Выбрались, берег недалеко. И лодка. Бегом к ней. Следом стражники поспешают. «Стой, - кричат, - а не то голову с плеч». Только уселись, оттолкнулись от берега, преследователи руки тянут, схватить торопятся. Не успели. А в воду побоялись лезть в доспехах-то.
Гребёт Серафим, поспешает, но и царское войско не дремлет. Послал царь вдогонку ладью. Серафим один вёслами ворочает, а там по сорок человек с каждого борта. Того и гляди – догонят. Из последних сил Фимушка выбивается, видит – нет спасения. Льёт слёзы Сима. Только кот не унывает: «Вывернемся! Давай-ка кликнем рыбку». Вынырнула рыбка, спрашивает: «Пошто звали?» Достал Фима чешуйку подаренную. «Не сможете ли помочь?» - вопрошает.
- Это знак нашей принцессы, - отвечает. – Так и быть, вызволим из беды. Есть в лодке вашей сеть рыбацкая. Бросьте её в воду. А конец один закрепите на носу.
Так и сделал Фима, хоть и не верит, что поможет. Корабь царский совсем уж рядом. Радуются стражники. Вот-вот схватят. Багры приготовили, зацепить лодку с беглецами. Но пришел на подмогу весь рыбий народ моря-озера. Впряглись в сеть, да и потащили прочь. Так и ускользнули. Остались стражники с носом.
Домчали рыбки лодочку до другого берега. А куда дальше двигаться им? Решили передохнуть, утра дождаться, осмотреться.
Рассветало. Глянули они, а кругом степь. Ни конца, ни края нет ей. Беглецы усталые, голодные, а рады-радёшеньки. Вот она, свобода! Только рано было веселиться. Царь смириться не смог. Послал войско конное округ озера, перехватить. Видать уже их, летит конница тучей, небо пылью застилает. И не спрячешься никуда. Прощаются Фима с Симой, близка разлука. Но кот и тут не унывает. Завидел он птицу пролётную, кличет. «Чего надобно?» - спрашивает та. Показал Серафим пёрышко подаренное и обращается: «Не сможет ли она придумать, как спастись?»
- Знаю-знаю, чьё перо. Зря его не дарят. Вызволю вас. Ложитесь-ка в сеть и ждите нас.
Птичка-невеличка посвистела, тут же стая прилетела. Видимо-невидимо собралось. Полнеба закрывают. Ухватились клювиками за сеть, подняли и понесли ношу в небеса. Отнесли далеко, в леса вольные. Только слуги царские их и видели.
- Не пропадём, - воспрянул Фима на новом месте. – Главное, что свободны. К земле я привычный. Прокормимся. Не ведаю, правда, сможешь ли ты, Симушка моя верная, хозяйство вести? Али непривычно это тебе?
- Твоя правда, - винится Сима. – Не приучена. Хотела бы, да не знаю как.
- И это не беда, - вмешался кот. – Было бы желание, да руки. У тебя они, в отличие от меня, есть. А сноровка придёт. Знаний, как вести хозяйство, у меня пруд пруди. Знаю, да не могу. Буду учить-рассказывать. А ты сможешь с моей помощью.
Вот и зажили они ладно. А кот им сказки мурчал складно. Долго они жили. Жили, не тужили. Никогда не пили из пустой бутыли. Откуда я про то знаю? Кот мой намурлыкал сказку эту. А я вам пересказал.