Как-то - в суматохе буден – молодой писатель Мартын умудрился на нетолстой пачке обычных листов бумаги создать нечто спорное и неоднозначное. Сначала компетентными лицами и прочими литературоведами было решено, что автор, по своему обыкновению, опять написал очередные глупости, и дело хотели по-тихому замять. Однако тут в него вмешались общественность, благодарные читатели и прочие неквалифицированные доброжелатели, которые раздули вокруг Мартынова романа такие скандалы и резонансы, что по-тихому замять уже не получалось, а надо было разбираться по-другому. Впрочем, по-другому тоже не выходило по причине «необыкновенной значимости вечного» произведения, «гражданской позиции» автора и разной тому подобной чепухи.
Тогда Мартына срочно вызвали в одно учреждение, по роду своей деятельности тесно связанное именно с литературой, да, впрочем, и не только с ней.
- Чего же вы хотите добиться, дорогой товарищ Мартын? – спросили там писателя, а потом ехидно спросили ещё: - Уж не на премию ли вы нацелились, голубчик? Признайтесь по-честному! Чё таиться-то да затейничать? Знаем мы все эти «гражданские позиции» - не дураки, слава Богу! Тоже не лыком шиты!
Напрасно напуганный автор нашумевшего романа уверял своих оппонентов, что мысль создать громкое художественное произведение была спонтанной и непреднамеренной, – «власть в литературе предержащие» ему не верили.
«Вот сволочь! – сначала поразились они наглости рядового творческого работника, а потом разозлились не на шутку. – Сказал бы правду, может, и воздали б ему по заслугам, а коль так – гнать поганца взашей, чтоб не сильно радовался! Не допустим лицемера до скрижалей! Костьми ляжем!»
- Ну что ж, - в конце беседы поведали Мартыну лица, наделённые правом награждать писателей или их же чего-нибудь в наказание лишать. – Ни шиша ты не получишь: ни премий, ни подарков. Даже не надейся. Сначала сдохнешь, а там посмотрим! Ну, а если будешь противиться и сеять смуту, тогда берегись – замордуем!..
А надо сказать, что Мартын в собственных мечтах действительно замахнулся на высокую награду Родины, но никому, естественно (из предосторожности), об этом не сказал.
«Теперь не отвертятся, - думал он после посещения компетентного учреждения и опасливо озирался по сторонам. – Мне и смуту сеять незачем. А раз заработал признание современников – вынь да положь премиальные!»
Итак, Мартын стал дожидаться присвоения заслуженного почётного звания и готовиться к этому знаменательному событию, а его недруги, со своей стороны, не теряя времени даром, внесли писателя в свои «чёрные» списки и принялись гадать: когда тот окочурится?..
Пока же приходилось выкручиваться всеми возможными средствами. Под давлением «резонанса», облечённые властью Мартыновы противники вынуждены были и «гражданскую позицию» писателя признать, и «значимость» его «вечного» романа подтвердить да и со многим другим, скрепя душой, согласиться. Впрочем, эти безусловные достижения молодого автора потребовали от него определённого времени - лет сорок или пятьдесят, встали ему в парочку инсультов и в практически полное выпадение прямой кишки, но, несмотря ни на что, заметно приблизили Мартына к высокой награде Родины. Оставалась сущая безделица – не умереть до конца уже назначенной официальной процедуры её вручения.
«Сдохнешь сначала, а потом посмотрим!» – с ужасом вспоминал дряхлая развалина-писатель те самые слова «власть в литературе предержащих» и чувствовал, как от страха у него отнимается уже ампутированная ранее правая нога. И всё-таки Мартын пошёл на принцип: - Не отступлюсь от своих намеченных в искусстве целей», - решил он и поклялся, кровь из носу, но не умирать до закрытия торжественной церемонии…
В тот день ему слегка нездоровилось: единственная нижняя конечность никак не хотела сгибаться в колене, в голове после недавней трепанации черепа сильно гудело, и, в довершение ко всему, в течение нескольких последних часов Мартына неудержимо пробивало на понос, отчего он практически целое утро провёл в продуваемом насквозь нужнике, где и простудился вдрызг.
- Воспаление лёгких с осложнением на голову! Лежать в постели и постараться не двигаться! Копите силы, и, может быть, протянете ещё пару недель, – строго приказал лауреату доктор, вызванный в срочном порядке кем-то из родственников. – Иначе я умываю руки, а вы, голубчик, не доживёте и до завтра. Согласитесь, ещё дней пятнадцать видеть солнышко и листики на деревьях - как это мило! – Высказавшись в столь жизнерадостном тоне, представитель отечественной медицины радостно засмеялся, приглашая Мартына присоединиться к его здоровому оптимизму.
«Да плевать я хотел на солнышко!» – рассерженно подумал Мартын после ухода весёлого доктора и торопливо засобирался в дорогу: прыгая на одной ноге, ловко приладил к правому бедру протез, прихватил пару костылей, да не забыл и про брюки с рубашкой.
Спустя час писатель уже с трудом выполз из трамвая и почти на карачках направился к вожделенному учреждению.
«Только бы не умереть до вручения!» – билась тревожная мысль в его голове, и он из последних сил потянул на себя входную дверь.
- Куда прёшь? – вдруг остановил задыхающегося и еле стоящего на ногах Мартына чей-то необыкновенно низкий и мрачный голос.
Через пару минут взаимных непонимания и оскорблений, выяснилось, что швейцар (ему и принадлежал тот самый бас) по долгу службы просто не имел права пропускать на церемонию посторонних и сомнительных личностей, к коим он первоначально и отнёс писателя Мартына. Для вынесения решения по делу срочно был вызван главный распорядитель праздника, который явился незамедлительно и довольно сухо потребовал от незваного гостя предъявить паспорт:
- Если вы тот, за кого себя выдаёте - покажите документ, проходите и вас наградят, а если нет – не рыпайтесь и уносите ноги от греха, а награждать вас, соответственно, никто не будет, - безразлично, скучающим тоном произнёс администратор и застыл в ожидании ответной реакции.
«Что за чертовщина? – мелькнуло тогда в Мартыновом мозгу. – Неужели – конец? Ведь паспорт я с собой не взял!»
Почти теряя сознание от происходящего, он попытался что-то возразить строгим и ответственным за своё дело стражам манящего прохода, но тут взгляд старика случайно наткнулся на стеклянную дверь учреждения. Так вот, за ней Мартын различил тех самых «наделённых властными полномочиями» лиц, которые много лет назад пообещали лишить его права на высокое прижизненное звание. В отличие от писателя выглядели они довольно моложаво, импозантно и вполне легально находились внутри, а писатель с «гражданской позицией», трепанацией черепа и выпавшей прямой кишкой заодно, по-прежнему снаружи отечественной литературы. Тогда-то ему всё стало ясно совершенно, и больше пробиться через препоны он и не пытался.
- Иди, старик, домой, - пожалел теряющего последние силы Мартына швейцар и объяснил добродушно: - Если бы я хоть лицо твое знал – впустил бы, а так – не могу. Не обижайся: видать, слишком уж давно ты свою книжку написал. Зато в природе существует верное подспорье для идентификации любой подозрительной личности – документы с фотографией. Носи их всегда с собой на предмет возможно скорого опознания твоего трупа…
Вечером Мартын умер в больнице, куда его отвезли прямо от дверей зала торжеств. На последнюю идентификацию и последующие похороны пришли только самые близкие, а благодарные читатели с общественностью не пришли. Они забыли и «вечное» произведение, и свой собственный на него «резонанс», да и сам писатель-«гражданин» Мартын забылся ими безнадежно. Слишком уж давно это было.