ВСЁ ОТ ТЕБЯ
Прежде чем подняться наверх, они остановились у лифтовой площадки в подъезде. На ней были зимние сапожки. Мягкий воротник из пушистого меха ласково облегал её плечи и высокую шею, как у Модильяни. С собой они занесли снег. Отлепившись от подошв, он таял на чистом кафеле и превращался в крутые капли. Крепко прижав его руки и глядя на него широко открытыми серыми глазами, она произнесла вдруг горячечным, срывающимся от волнения шепотом:
- Я тебя люблю!.. и хочу стать твоей женой!
- Ты с ума сошла! – сказал он, оглядываясь на двери, на лестницу,
- Это невозможно! - Нет, возможно! Возможно! – жарко прошептала она. Глаза её потемнели от внутреннего напряжения. Она крепко сжимала горячими ладошками его прохладную руку. Взгляд её прожигал его насквозь, парализовал его волю. Он находился в оцепенении и не знал, что ей ответить. Молчание его было похоже на согласие, и она стала вдохновенно высказывать свою программу, давно и, видно, тщательно продуманную.
- Я тебя очень люблю! Мы поженимся! А Котьку мы возьмём к себе…, и он будет мой сын. Мой племянник и сын! Я решила! И ведь она согласится? Мы сейчас же ей скажем там, наверху! И она поймёт! Всё-таки, она мне родная сестра!
- Ты с ума сошла! – только и выдохнул из себя он, чувствуя поднимающийся в себе жар от этой жуткой и бессмысленно изливающейся на него страсти маленькой завоевательницы.
- Я не сошла с ума! Я тебя сильно-сильно люблю! И ты меня любишь!
Нет, ему надо было прийти в себя и сделать, наконец, что-то такое, чтобы снять это безумное наваждение, захватывающее постепенно и его.
- Нет, это невозможно! – сухо сказал он, не веря почему-то в действие своих слов, - Возьми себя в руки и через годик..., полгода у тебя всё пройдёт.
- Нет, у меня не пройдёт! У меня не от этого… Я тебя очень и очень люблю! Я умру, если ты останешься с ней! Я умру без тебя!
Ситуация становилась критической. Он совершенно не сомневался, что она пря мо сейчас, поднявшись на лифте и войдя в их квартиру, выложит всё своей старшей сестре и его жене. Мало того, потребует своего счастья и выдачи ей его сию же минуту. Вздрагивающие кулачки, прильнувшей к нему влюбленной, требовательно колотили его в грудь. Глаза её были горячи и сухи. Надо было как-то заземлять эту молнию, эту страсть, разгоревшуюся в её хрупком и сильном организме.
- Успокойся, малыш, - мягко казал он. – тебе надо сначала закончить школу. Как ты закончишь школу, если будешь себя так вести? Ты закончишь школу, и у тебя всё пройдёт. И потом… у тебя будет хороший муж.
- Не будет у меня мужа! У меня будешь ты! Ты, ты, ты!
Последний аргумент, казалось ему, сможет отвести от него эту постороннюю и ненужную ему страсть и он, подождав, пока она чуточку успокоится, сказал:
- И потом… я ведь её люблю.
- Нет! – как подстреленная вскрикнула она. – Теперь ты её не любишь! Ты любишь меня сильней, чем её! Так, как я!
- Безумная! – заговорил он. – Ты безумная девочка! Откуда ты это всё взяла?
- От тебя!
- Что? Что ты могла от меня взять?
- Всё! Я всё взяла от тебя! И от себя… Я тебя очень люблю! Я умру без тебя!
Так стояли они, как будто обнявшись. На улице стало совсем темно. Он смотрел на оконный проём, черный как копирка, на верхушки деревьев, освещённых рассеянным светом из окон, и молчал.
Целый день шёл снег. Первый снег. Хороший, настоящий снег, как зимой. Он падал на замёрзшую землю, смешивался с листьями на аллеях, и желтые листья растирались под ногами, как лимонные корочки. К ночи всё засыпало снегом по щиколотку. Мягко, неслышно, тепло.