Так получилось, что я несколько лет кряду в 5 утра (!) ездил на электричках по той самой железной дороге... с того же самого Киевского вокзала,... о которых Борис Пастернак написал свое знаменитое стихотворение. И электричка даже останавливалась в Переделкино, откуда поэт засветло отправлялся в Москву.
Единственная разница я делал это много лет спустя. И впечатления были иные. Его впечатления послевоенные. Мои позднесоветские.
Смотря в окно на проносящуюся темень, туда, где где-то за лесом, за кладбищем и полем... была его дача, разглядывая людей в вагоне и на вокзале, я вспоминал это стихотворение. И видимо, от частого повторения пастернаковских строк у меня в уме сложись свои.
Как бы мой ответ ему.
У Пастернака. На ранних поездах.
… В горячей духоте вагона
Я отдавался целиком
Порыву слабости врожденной
И всосанному с молоком.
Сквозь прошлого перипетии
И годы войн и нищеты
Я молча узнавал России
Неповторимые черты.
Превозмогая обожанье,
Я наблюдал, боготворя.
Здесь были бабы, слобожане,
Учащиеся, слесаря.
В них не было следов холопства,
Которые кладет нужда,
И новости и неудобства
Они несли как господа.
Рассевшись кучей, как в повозке,
Во всем разнообразьи поз,
Читали дети и подростки,
Как заведенные, взасос.
Москва встречала нас во мраке,
Переходившем в серебро,
И, покидая свет двоякий,
Мы выходили из метро...
-----------------------
Мой ответ. Вокзал.
На том вокзале мы стояли
под сенью белых фонарей,
где непокрытые лежали
на лавках люди в позах змей.
И их, таких ручных, покорных,
томили ночи голоса.
Они молчали и упорно
до боли жмурили глаза.
Хрипел казенный репродуктор.
Бессмыслицу в бессчетный раз.
Проснувшись, шамкали продукты,
смотря насквозь и мимо нас.
Казалось не было спасенья
для потерявших отчий кров.
Как не случится воскресенье
для тех, кто потерял любовь.
Вокзал вонял. Тянуло смрадом
неделями немытых тел.
Они лежали плотным стадом
в загоне белые как мел.
Какие там "следы холопства"!
Какая к дьяволу "нужда"!
Смирись. Или бессильно злобствуй
на досках жестких как наждак.