Потрескивает камин. В зеленом потертом кресле сидит старик: ноги протянуты к огню, глаза прикрыты. Дышит ровно, почти неслышно.
- Не надоело еще?
Приоткрыл глаза на каркающий звук. Посмотрел на вихлястую тень на стене, помолчал. Вновь смежил морщинистые веки.
- А, это ты.
Вновь тишина и уютное урчанье поленьев.
- А тебе не надоело ко мне приходить?
- Да мне неудобно, тебя вроде как и навестить некому.
- Да мне и одному хорошо, - старик поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее под пледом.
- Ууу, годы берут свое. А помнишь, как раньше...
Старик прервал тень.
- Преимущества зрелости тебе не понять, как и многие другие вещи.
- Я смотрю, ты сегодня не в настроении разговаривать.
- Я уже много веков не хочу с тобой разговаривать, а ты только заметил.
Какое-то время оба молчат, потом старик резко открывает глаза и ударяет кулаком по подлокотнику. В воздух поднимается пыль.
- Нет, все-таки есть одна в мире вещь, которую я не постигаю! Ты был самым талантливым из моих учеников, и что с тобою сталось?
Тень хмыкнула, дернув пером в шляпе.
- Я не так уж и изменился.
- Мальчишка! Остался тем же, что и был. Лишь сердце покрылось ледяной коркой, как в тех сказках, что они придумывают для себя.
- Хм, ты уже стал прислушиваться к их сказкам?
- Это ты посоветовал мне дать им полную волю, - старик махнул рукой. - И я понял, что ты был прав, потому и послушался тебя. Я думал, что ты думаешь о них куда больше, чем я, а ты лишь забавлялся, устроил себе представление из их мучений.
- Неправда, - скрежетнул голос. - Я всего лишь хотел приучить их к самостоятельности.
- А эпидемии чумы, холеры? Какие здесь найдешь оправдания?
- Ты сам говорил, что человеку нужно страдать, - уклоняется от дрожащего грозного перста тень. - Ну переборщил немного, с кем не бывает.
Качает головой старик.
- Я ведь говорил тебе, они не смогут, они еще не готовы. Зачем ты выбросил фигуры?
Тень дергает плечом, поспешно поправляет перо на шляпе.
- Ты так и будешь все время считать их детьми малыми? Дай им уже пожить в свое удовольствие.
Старик опять тянется к собеседнику, потрясая рукой.
- Отпусти на все четыре стороны, что еще скажешь? Знаю я твои советы, - опять откидывается на спинку кресла со скрипом. - Удовольствие - они его понимать не умеют, не во вред другим. Чему я только тебя научил...
Глаза слезятся у старика. Тень начинает дрожать на стене, расплываются ее очертания, а голос, напротив, крепнет, перестает быть скрипучим, обретая звонкость.
- Да, ты уже сдаешь, как видно.
Тишина.
- Брось, старик. Ты же знаешь, что я не хочу побеждать.
Резкий всполох пламени озаряет лицо собеседника, нарисовавшегося в бархате соседнего кресла у камина.
- Я всего лишь - страстный шепот его перекрывает шорох огня - хотел сделать тебе сюрприз. Думал, тебе будет интересно, что за игру придумал твой ученик.
- Игра в шахматы была когда-то интересной, но стала жестокой забавой в твоем исполнении.
- Мне было скучно! Ах, какие комбинации мы с тобой, бывало, разыгрывали!
Старческое лицо его дергается и разглаживается, уходят куда-то припорошенные пылью вечности морщины, оставляя обиженного и пристыженного мальчишку, которого укоряет добрый дедушка.
- А ты вот что скажи мне, зачем ты это еще тогда со змеей придумал?
- Да я же тебя порадовать хотел! Я думал, лучше всех придумаю, чтоб тебе не скучно было на них смотреть! Ты вон целую вселенную наворотил. А с человеком поленился, по своему образу и подобию, - выпячивает вперед нижнюю губу. Ох и любит покритиковать мальчишка!
- А я хотел поинтереснее придумать.
Дряхлые губы медленно раздвигаются в улыбке.
- Ученик, который захотел превзойти учителя.
Брови юнца жалобно сходятся домиком.
- Да я же тебе подарок сделать хотел! Думал, такую штуку заверну! Кто ж виноват, что Адам и Ева твои одноклеточные разницу между добром и злом вообще не просекли. И все их чертово потомство. Ууу, ненавижу!
- Так, не ругайся, - строго свел кустистые седые брови старик. - Ты и вправду хорошо придумал. Почувствовав себя творцом, человек создал много прекрасного. Игра стоила свеч, - он кивнул головой на шахматную доску. - Но человеку опасно чувствовать себя творцом, а в силу своего юношеского максимализма ты этого не смог понять.
Тот чешет рукой лоб, трет виски.
- Я не знал, что так далеко зайдет.
Старик молчит, закрыв глаза, и только время сыплется бесконечной струей из часов, стоящих на камине.
- Я знаю, мальчик мой. Знаю. Ничего переменить уже нельзя. Но я желал бы...желал бы им помочь.
Звенящий запальчивым негодованием голос раздается, отлетая эхом от затянутых паутиной стен комнаты.
- Они безнадёжны! Я дал им все! Колода карт еще никогда не была так послушна своему обладателю.
Старик улыбается, прищурившись. Густой, неожиданно звучный смех доносится из кресла.
- Как быстро ты сдаешься! Но я сам виноват, я позволил тебе заварить эту кашу. Надо было не садиться с тобой играть в тот последний раз.
Тень молчит, отвернувшись.
- Не обижайся. Они вовсе не так плохи, как кажется. И я клянусь тебе, они еще не раз нас порадуют. Но речь ведь не о них. Речь о тебе и обо мне.
Сварливо: - Почему-то всегда, когда речь о тебе и обо мне, она все равно заходит о них.
- Не я выдумал этот естественный порядок вещей. Это ты не вполне гуманно избрал их полем для нашего противоборства, сколько ты не уверяй меня, что не хотел со мной бороться.
- Я устал, - он тоже прикрывает глаза. - Я уже давно не играю.
- Запудрил им мозги и бросил на произвол судьбы?
И нечего возразить на укор и насмешку старика. Но так мягко и покойно сидеть в кресле у камина и не хочется уходить.
- Я не могу принять тебя обратно.
- Я и не просил, - ощетинивается мальчишка.
- Потому и не могу, - обезоруживающе улыбается старик. - Но в следующий раз будь добр, заходи сразу по-человечески, к чему эти игры на стене?
- Чтоб ты не забыл о том, кто я, - мрачно, зловеще теряется, расплываясь в тысяче мелких, вспыхивающих от камина зарниц, облик собеседника.
- Поверь мне, - зажмуривается крепко-крепко старик, - я ничего не забываю, а сложнее всего забыть об этом.
С горьким вздохом срывается с кресла, растворяясь в воздухе, тень: - Кому, как не тебе, верить в целом свете?