Александр Сергеевич Воробьёв (1924 – 1990)
МЕМУАРЫ РЯДОВОГО РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА
_______________________________________
12. ИДИ, САШКО, ЗОВИ НОВУЮ МАТЬ
На второй день проспали выгнать коров, гуси и теленок бродили по двору. Отец сидел во дворе на деревянном чурбане и не понимал случившегося , думал, в каком же он сейчас положении с этими дядьками и тетками, и с чего ему начинать. И он принял правильное решение.
- Иди, Сашко, зови новую мать. Будем, наверное, привыкать к новому житию.
И я в первый раз возразил своему родителю, сказал, что я ее не выгонял и за ней не пойду. Отец просить Колю, иди ты, она сегодня ночевала в Чмилины. Николай как будто этого и ожидал, побежал бегом и через какие-то минуты привел нам мать и тут же убежал на улицу. Отец, не изменив своей позы, только промолвил:
- Евдокимовна, ты меня извини, будем, наверное, жить, оставайся совсем.
Я сидел здесь же и был доволен, что что-то все же чем-то кончается. Тяжело восстановить в памяти обстановку в доме тех первых дней жизни с новой матерью. Я не мог произнести слово мать, если бы даже меня казнили. Я был послушным помощником, не вступал с ней ни в какие пререкания, но обратиться к ней как к матери – нет, не мог. Это слово было похоронено для меня вместе с матерью. Это и она понимала. Брат это пережил как-то по-другому – с первого же дня начал называть матерью и, к тому же, стал у меня переводчиком. Если я, придя со школы, должен просить покушать, то я шел в огород и, подойдя близко, просил: «Дайте мне покушать», или через Николая: «Скажи, я хочу кушать». Это было тяжелое время, это было одно из невыносимых домашних обстоятельств, которых и не изменишь, и не поправишь. Отец молчал, молчала и Евдокимовна. Я не мог придумать, что мне делать. Но меня никто не неволил и я отдаю дань уважения своему покойному отцу, который даже не заикнулся, чтобы я назвал ее матерью. И уже я писал раньше, что ее воскресил в мать, то, чего она ждала долгих семь лет.
В осень 1939 года я пошел в 8 класс Теткинской средней школы. Учился я до шестого класса не очень-то добротно, два года просидел в шестом классе и весьма плохим делом был тот русский язык, которого я не знал. Но в седьмом классе по математике я был уже на хорошем месте, и, как ни странно, по русскому уже были хорошие отметки, а за стихотворение Пушкина «Тучи» я получил отличную отметку.
13. ПРИШЛА ПОРА ОТПУСКАТЬ ВОЛОСЫ И ЗАВОДИТЬ ЧУБ
И опять новые дела, новые заботы, новые обязанности – надо отпускать волосы и заводить чуб. Я думал, что я сойду с ума, когда первый раз подстригся под бокс и втихомолку все его расчесывал найденным в скрыне костяным гребешком, который разыскал где-то в сарае. Восьмой класс – это было что-то в виде перехода из села в город. Большинство моих одноклассников, как их величали, «заводские» ребята и девушки, были дети служащих сахарного завода, учителей, служащих железной дороги, спиртзавода, с мельницы. В восьмом классе я познакомился с Леонидом Кошелевым, сыном учительницы, в наш круг вошел откуда-то взявшийся немец Эрнст Векерле. Пришел в класс Эрнст в костюме, при галстуке, с черным портфелем. Говорил он по-русски хорошо, но нам казалось, что по-немецки он говорил лучше. Его сестра Эльза училась в седьмом классе. Оба эти человека внесли определенную лепту в воспитание учащихся нашего класса, да и не ошибусь, если это не задело всей школы. В большую переменку сестра подходила в наш класс, забирала брата, и они прохаживались под ручку по коридору, что для нас было дико. На уроках немецкого языка он другой раз не присутствовал, и если сидел, то тишина в классе нарушалась лишь вопросом учительницы, правильно ли произносится то или иное слово. В класс он принес опрятность. Девчата стали вытаскивать свои наряды и сначала не поймешь, что это было: начало юности, когда хочется нравиться или подражание доброму началу. Директор школы Иван Иванович Киселёв, который одно время читал у нас алгебру и геометрию, как-то заметил, что, или наши девушки подросли, или похорошели, чем ввел девчат в краску. А уж реплика Ивана Гребенникова, что девчата хотят понравиться Векерле, смутила и девчат, и Эрнста, и только находчивость директора поставила точку на реакции Ивана: «а ты так ничего и не понял, что красивое есть красивое, а у тебя ни красивого ответа по алгебре, ни красивой реплики».
Уже к концу года 8 класс считался на добром счету в школе. Вечера школьные по литературе или географии превращались в очень интересное времяпрепровождение и дополнительные материалы познания, чего так много мы еще не знали. После досконального ознакомления со школой, примерно, после первой четверти, я с головой окунулся в кружки: Ворошиловский стрелок, ПВХО, литературный, географический, и самое основное время после школы было уделено спортивным занятиям. Спортивное общество «Сахарник» возобновило занятия спортивных секций. Я даже записался в секцию игры на гармошке, из которой, конечно, ничего не получилось. Лучшие успехи были в секции легкой атлетики. Какая погода практически могла помешать занятиям, если занятия проводились в спортивном зале клуба сахзавода? А уж большинству наших начинающих спортсменов, и особенно мне, у которых в обутках преобладали «чоботы» - никакая.
Фото из семейного архива - единственная сохранившаяся фотография с родителями.Александр стоит во втором ряду.Снимок предположительно 1936 года