Филип точно не знал, сколько живёт старый дуб, прикрывая от северных ветров деревню. Ещё, будучи таким же ребёнком, как сейчас его внуки, он так же часто пропадал возле него. Летом играли в казаков разбойников, осенью собирали жёлуди и приносили домой на корм свиньям, а зимой прыгали с него в огромные сугробы. Когда нагрянула революция, началась зима, она была ужасная для семьи, да и не только. Почти все в деревне голодовали, ездить в город, или ещё куда-нибудь было опасно, но он в это время был на фронте, революция застала Филипа в окопах на фронте. Перед новым годом он вместе со своими друзьями вернулся домой. Никто ничего понять не мог, но правили уже большевики. Они обещали землю крестьянам и почти все бойцы императорской армии охотно влились в ряды Красной армии. Ничего хорошего гражданская война не принесла, сплошная разруха, страшные болезни страдания людей. Вернулся Филип домой весь израненный, но живой по весне двадцать первого года. Отвалявшись в доме, а вернее на сеновале, так как наступили довольно-таки тёплые дни, он впрягся в работу, помогая своим родителям. С ним вернулись и все его друзья, которые до сих пор работали в колхозе и жили в одной деревне. Один из них был и Панкрат, а также Панас, Игнат и другие. Панкрат женился на Валентине, другие чуть позже, а Филип встретился с Пелагеей в двадцать четвёртом году, с тех пор вместе и жили, блюли семью и радовались жизни, хотя, если честно, то радоваться было мало чему. Не успели кое-как отстроиться, да обзавестись своим хозяйством, начался голод, а у них на руках уже была Настя. Хватило горюшка всем, но всё же выжили, снова стали обрастать хозяйством. Во время голода умерли отец и мать Филипа, а трое его братьев, где-то сгинули на войне. Как бы то ни было, но наладилась работа и в колхозе, люди стали чаще улыбаться, а вечерами играть гармошка, да песни лились по округе, расплываясь музыкой вдоль реки, затихая где-то в лесу на другой стороне Угры.
Филип не видел, как и многие его друзья, как Деникинцы вешали на этом дубе красноармейцев и жителей деревни, и окрестных деревень. Вешали они их именно на том суку, на котором сейчас качались самодельные качели, одну из которых и надо было подправить Филипу.
Пока он шёл до дуба, всё это пролетело у него в голове. Он не слышал детские возгласы, смех и крики. Лестницу пацаны принесли ещё до того, как Филип подошёл к дубу. Ещё до войны в дуб попала молния и раскрошила наискось вершину, отчего одна сторона стояла сухая, а огромная трещина зловеще, как рана на теле великана, была заметна издалека. Подойдя к дубу, он заметил проблему, там действительно скоба, откованная в кузне, одним концом вылезла из огромной ветви, на которой и крепились качели.
- Да-а-а! – протянул он и, посмотрев на мальчишек и девочек, сказал. – Ну, что, ставьте лестницу, полезу исправлять поломку!
Через пару минут Филип уже был под самым суком и, взяв топор, стал бить обухом по скобе, пока не забил её почти полностью в тугой ствол дуба. Проверив на прочность, он сбросил топор вниз и осторожно спустился на землю.
- Так! Теперь лестницу отнесите на место, да играйте себе на здоровье, только посматривайте, а то, вдруг, где ещё отойдёт, хотя вряд ли, дуб должон крепко держать скобы! – сказал он и, почесав лысый затылок, добавил. – Вы только про обед не забывайте!
Солнце стало довольно сильно припекать, что явно нравилось Филипу, так как голова была забита лишь мыслями о сенокосе. Справившись с делом, Филип, прихватил с собой топор и направился к своему огороду, который одним краем выходил на этот луг.
-Да! – протянул он, вспомнив разговор с женой утром. – И угораздило же меня проболтаться во сне! Ну, ничего, не впервой, обойдётся, а Клаву надо навестить, уж дюже горячая молодка!
От этих мыслей он невольно улыбнулся и, погладив свой глобус, как бы смахивая с головы невидимую пыль, зашагал к дому. Когда он был уже в огороде, ребятишки, отнеся лестницу, бежали назад, весело болтая между собой, шлёпая босыми ногами по чёрной земле. Штанишки у них были закатаны выше колен, отчего у многих хорошо просматривались цыпки почти до самых колен. Это явление было почти у всех деревенских мальцов. Отмыть их было очень трудно, да и болезненно, иногда цыпки лопались и в трещинах появлялись тонкие струйки крови. У внуков Филипа ноги были чистыми, они ещё не успели как следует обветриться, да и бегали они в штанах, не закатывая их, как делали все деревенские ребятишки.
Когда Филип появился во дворе, к их дому подъехал участковый и, остановившись, махнул рукой, как бы приглашая к себе хозяина.
- Что там с соседями твоими? – спросил он, когда Филип подошёл к нему.
- Да прихватила простуда, вчера отвёз её с Панкратом в район, Клавдия присматривала! Мы вернулись с ней, а Панкрат остался там! – отозвался Филип, пожав руку участковому.
- Хорошо, я сейчас еду в район, заеду и в больницу! Если Панкрат пожелает, то привезу в деревню! – сказал он и, надавив на газ, скрылся в облаке пыли.
Вернувшись во двор, Филип занялся телегой, нарастил боковины, укрепив по краям колья метра по полтора, чтобы можно было больше грузить уже сухой травы и свозить её в огород, сзади сарая, где и планировал собрать ещё один стожок, рядом с тем, который запасли с первого укоса. Само место под стог он тоже подготовил. Пелагея побеспокоила его только в обед.
- Филип! – позвала она мужа, выйдя из дома на невысокое крылечко. – Сходи за внуками, пусть покушают, а потом и гулять можно, да и сам приходи!
Он ничего не ответил, лишь посмотрел на неё и, вытерев руки грязной тряпкой, молча отправился через огород вниз по склону. Через полчаса, он и внуки, умывшись с бочки, сидели уже в доме и уничтожали то, что им приготовила Пелагея.
- Что-то Панкрата нет! – сказала она, когда дети поели и снова убежали гулять.
- Дык рано же ещё! – пожав плечами, отозвался Филип и, бросив на неё взгляд, добавил. – Ты уж там присмотри, корову подои, да и за скотиной пригляд нужен! Тут дело такое, сама понимаешь, могёт ещё задержаться!
- Да что ты меня учишь, без тебя знаю, что и как делать! – проворчала Пелагея и, вздохнув, добавила. – Жалко их, не дай Бог Валентина загнётся, он же без неё, как малое дитя!
- А ты не каркай, ядрён корень! – сердито отозвался Филип и, помолчав немного, продолжил. – Обойдётся, раз не умерла сразу, то должна выкарабкаться, она крепкая, как и Панкрат! Его Голубь должон привезти, если не разминутся! Когда я вернулся от дуба, он подъезжал ко мне, об этом и сказал!
- А-а-а! – протянула Пелагея и добавила. – Тогда хорошо! Ты бы немного передохнул после обеда, а то завтра ни свет, ни заря уедешь!
- Да неколи пока, надо всё приготовить, а потом уж и спать улягусь! Ты мне с утра сидорок приготовь, день ведь придётся там пробыть! – сказал Филип, вылезая из-за стола.
- Приготовлю, конечно, хотя я и сама принесу с внучатами, мы же часам к десяти подойдём! – отозвалась Пелагея и принялась убирать со стола, а Филип снова отправился во двор.
Ему ещё надо было подготовить вилы и грабли деревянные, чтобы ворошить траву, так же отбить вторую косу на всякий случай. В итоге он провозился до восьми вечера и, приняв грамм сто пятьдесят, поужинав вместе со всеми, отправился на сеновал под навес. Обычно он в такие дни засыпал с трудом, а сегодня, едва положив голову на подушку, тут же уснул сном младенца.
Проснулся он, как по команде, в половине четвёртого утра. Деревня спала, даже собаки и те молчали, единственно, что было отлично слышно, так это разноголосица птиц и кваканье лягушек, доносящееся от реки.
Поднялся он бодро, размявшись, обдался холодной водой, после чего отправился за кобылой к Тимофею. Когда он её привёл, в деревне проснулись петухи, на востоке начинало слегка бледнеть, но до рассвета ещё было время. Пелагея уже тоже была на ногах и, пока он запрягал кобылу в повозку, она подоила корову, налила в кринку молока, собрала нехитрый перекус и, перекрестив мужа, закрыла за ним калитку.
- Осподи! Помоги ему за ради Бога! – произнесла она ему вслед и, перекрестившись, вернулась в дом.
Через несколько минут Филип был уже на месте. Первым делом он распряг Звёздочку и отпустил на луг, а потом уже принялся за косу. Телегу он оставил на берегу реки, у кривого, росшего как зря дубка, толщиной не больше десяти сантиметров. Солнце ещё не взошло, но было уже хорошо видно, хотя туман напрочь спрятал под собой реку, да и завис над лугом. Перекрестившись, он взял косу и принялся ею водить резкими движениями. Вжик, вжик, разнеслось по сонному лугу. Вжик, вжик, будоражило самого Филипа. Постепенно он вошёл в колею и всё быстрее и быстрее стал размахивать косой, которая легко срезала траву, укладывая её ровными рядками.
Когда солнце взошло, он уже прошёл один рядок, обкосил несколько кустов. Чуть передохнув, он снял с себя старый пиджак и, засучив рукава, принялся за работу. Отдыхая, он слышал, как в нескольких местах также начали работать. Вжик, вжик, доносилось и слева, и справа. Только после того, как туман рассеялся, он увидел и своих сельчан, которые с усердием старались успеть до дождей со своими наделами.
Отдохнув немного и, попив молока с чёрным хлебом, Филип снова принялся косить. Он хотел сегодня закончить сенокос, хоть до самого вечера, но закончить, чтобы больше не возвращаться сюда. В половине восьмого утра, мужики, косившие рядом с ним, уехали домой, им всем необходимо было идти на работу в колхоз, а Филип был вольной птицей, чему очень даже был рад.
Когда пришли Пелагея с внуками, а это было без четверти десять утра, он уже заканчивал косить, остались лишь места неудобицы, расположенные у самой реки, их Филип и оставил напоследок.
- Ого! – покачав головой, произнесла Пелагея, положив армейский вещмешок на телегу и добавила. – Филип, ты же не мальчик, разве можно так упираться? Мог бы и на завтра оставить!
- Ещё чего! – невозмутимым тоном, отозвался Филип, подходя к телеге, вытирая косу травой. – Сегодня, Пелагея, должны управиться! Как хочешь, но день сегодня будь здесь, надо ворошить траву, а к вечеру я перевезу её в огород, а завтра уже и стожок с тобой сварганим!
- Ага, а корова, а скотина, её же надо кормить, поить? – возмутилась Пелагея, беря грабли в руки.
- Кончай! – перебил её Филип. – Скотина, да птица перебьются, а вот корову сходишь подоить, тут недалече! Пока трава будет сохнуть, ты и управишься, а мы тут с внуками рыбки половим, сварим ушицы!
Улыбнувшись, он спросил. – Ты хоть сама-то перекусила?
Она кивнула головой и, позвав с собой мальчиков, принялась укладывать траву тонким слоем, чтобы быстрее сохла под палящим солнцем, а Филип спустился к реке, чтобы окунуться на мелководье.
Не успел он раздеться и войти в воду, как на противоположный берег реки вышел какой-то мужчина, одетый в костюм, держа в руках чемодан внушительных размеров.
- Глобус! Привет! – крикнул он, помахав Филипу рукой.
- И вам не хворать! – отозвался он, напряжённо всматриваясь в незнакомого человека.
- Откель знаешь меня, мил человек? – спросил он и, обернувшись назад, окунулся в воде.
- Дык, кто же тебя не знает? – засмеявшись, ответил незнакомец и спустился к реке. – Ты бы помог мне перебраться, а то у меня и чемодан, да и вещи надо держать над головой! Здесь в основном мелко, метров пять всего переплыть надо, я сюда специально и причалил!
Филип, недоумённо пожал плечами и, посмотрев внимательно на бородатого мужика, направился к противоположному берегу. Когда он оказался на том берегу, мужик уже разделся и связывал в узел свою одежду.
- Господи! Свят-свят! – воскликнул Филип и, перекрестившись, спросил. – Глеб! Ты что ли? Мы же тебя похоронили!
- Ну, вот и обмоем это событие, Глобус! – засмеявшись, отозвался тот и, обняв Филипа, сказал. – Я год на море был, на Дальнем Востоке! Решил домой вернуться, Маруся моя, надеюсь, уже остыла, а то тогда так закипела, что из ушей пар валил!
- Глеб, ты конченый придурок! Разве же так можно было? Она же убивалась, чуть руки на себя не наложила, а когда вытащили недавно из реки утопленника, так чуть с ума не сошла! Опознали тебя только по часам, остальное всё разложилось, вот мы и подумали, что ты утоп, поругавшись со своей бабой! Ты что, написать не мог? – взорвался Филип и, бросив взгляд на тот берег, прошипел. – Давай перебираться, только тихо, а то моя Пелагея в обморок упадёт!
Взяв у Глеба чемодан, он отправился к реке, а Глеб последовал за ним.
- Филип, да не мог я написать, за бугром был! Уходил на три месяца, а в итоге год проплавал! – произнёс Глеб, как бы извиняясь перед Филипом.
- Ядрён корень! – повернувшись к нему всем корпусом, воскликнул Филип. – Ты не мне это говори, ты своей Марусе потом расскажешь, хотя, если честно, то я даже боюсь за неё! Представляешь, как она себя поведёт?
Переплыв глубокое место, Филип сказал, остановившись по грудь в воде.
- Знаешь, ты сейчас здесь посидишь, выпьем по стопке, а Пелагея моя сбегает в деревню! Она у меня баба понятливая, она Марусю и подготовит, заодно сюда и приведёт! – сказал Филип и направился с чемоданом на плече к берегу.
Когда они вышли на берег, Глеб быстро оделся, как и Филип. Он остался возле телеги, пока Филип отправился к Пелагее, которая веселясь с внуками, воевала с травой.
- Пелагея! – позвал Филип, остановившись метрах в десяти от неё. – Погодь, иди сюда, разговор есть, только ты не закатывай истерику, поняла?
- Осподи! – поменявшись в лице, произнесла Пелагея и, передав грабли Мише, отправилась к нему.
- Ты меня уже напугал, Филип! Что случилось-то? – спросила она, подходя к мужу.
- Не поверишь! – усмехнувшись, прошептал Филип ей на ухо. – Покойник воскрес!
- Осподи! – снова испуганно произнесла Пелагея и, перекрестившись, спросила. – Какой покойник?
- Глеб объявился! Он в плавании был год, теперь и явился, я ему помог перебраться на этот берег! – отозвался Филип и, взяв бледную Пелагею за руку, добавил. – Пелагея, только без истерик, мне ещё тебя не хватало откачивать! Тебе надо сейчас сбегать к Качанихе и привести её сюда, да так, чтобы она не загнулась! Не знаю как, но надо сделать тихо, чтобы не переполошить всю деревню!
- Ты в своём уме? – прошипела она и, покрутив пальцем у виска, довольно уверенно пошла к телеге, где прохаживался Глеб, посматривая по сторонам.
20.01.2020 год.
http://www.proza.ru/2020/01/23/2044!