Моей супруге на заре её воцерковления однажды ночью приснился сон о конце света. Он произвел на меня сильное впечатление, поэтому попытаюсь его пересказать.
Сон начался с того что она находилась внутри здания в высокой длинной галерее с окнами с обоих сторон. С одной стороны, в которую смотрела она, был виден город.
Вдруг небо стало сгущаться, словно в ускоренной съемке набежали тучи. Эти тучи начали заворачиваться внутрь самих себя. Потом оказалось, что это сворачивается само небо. Небосвод заворачивался, словно скручивается свиток, при этом с него летели вниз и падали на землю звёзды и какие-то огромные камни... Всё это, обрушиваясь на землю, взрывалось, поднимая вверх густые клубы пыли.
По мере сворачивания неба менялось и освещение - становилось сумрачно, пасмурно. В городе началась паника, все люди бросились куда-то бежать.
На площади города виднелся огромный храм. Часть людей стекалась к нему. Люба вдруг поняла, что это конец. Конец света, конец жизни, конец всего. По счастливой случайности вся семья была в сборе: муж, наши дети, её сестра и мама.
Люба стала убеждать всех нас, что нужно исповедоваться - именно для этого люди и бегут в храм. Мама с сестрой не откликнулись на её призыв, а позже просто потерялись в этой ужасной суматохе.
Дети тоже немного повредничали, отказываясь идти, но больше от того, что было страшно покидать галерею, казавшуюся безопасным убежищем. Выходить на улицу было очень боязно.
Прибежав в храм, мы обнаружили, что там вовсю идет исповедь. Это был очень большой храм, огромный, гигантский собор - люди в нём были как муравьи, по сравнению с его исполинскими размерами. Снаружи храм был сложен из красного кирпича. Внутреннее пространство поддерживалось бесчисленными колоннами. Колонны, как и пол в храме были мраморными. Никакой особой отделки или убранства в храме не было.
Внутри храма было безумное количество народа. Посреди людей, возвышаясь над ними, стояли огромные, как столбы, священники в странных головных уборах. На головах у них были длинные вытянутые шапки и сами они были одеты в бело-серебристые и золотые облачения. Шапки тоже были золотые. У всех священников были длинные бороды и усы. Они ничего не произносили вслух, но было без слов понятно, что они грозно призывают к исповеди всех присутствующих.
Было очевидно, что десятки, а может и сотни тысяч людей находящихся в храме одномоментно не могут и не успеют исповедоваться у пяти-шести священников. И поэтому люди выкрикивали вслух свои грехи, перебивая друг друга. Они кричали громко, боясь оказаться неуслышанными, как это бывало, к примеру, на общей исповеди у Иоанна Кронштадтского в начале прошлого века.
Внешний вид людей тоже был необычен: будто бы их истерзанная, искалеченная, больная душа стала их внешностью. Они называли тяжелые грехи - убийство, воровство, предательство, измена, блуд - и это искажало, перекорёживало их лица и их внешность.
Любе стало нестерпимо стыдно от того, что сейчас все узнают про неё всё. Но, преодолевая стыд, она стала так же громко выкрикивать свои грехи, боясь, что исповедь закончится прямо сейчас. Она чётко понимала, что если она не успеет назвать все свои грехи, то неназванные останутся с ней навсегда. И это станет её приговором.
Называть свои грехи вслух было мучительно стыдно, больно, невыносимо тяжело, но она понимала, нет даже не понимала - чувствовала, ощущала всем своим существом, что потерпев эти мгновения, получит избавление.
И каждый присутствующий в храме находился в этой боли, причём каждый в своей. Никто ни на кого особо не смотрел, но чувство было такое, словно ты обнажённый стоишь перед всеми. И что ничего уже нельзя скрыть, абсолютно всё и без слов ясно.
Сон закончился тем, что у Любы возникло чувство, что она успела... Что интересно, после этого освобождения, у неё исчезло характерное беспокойство за других членов семьи, бывших с ней, столь свойственное ей в обычной нашей жизни. Всё закончилось и она уже была свободна от всего.
Это было уже неземное чувство-ощущение, новое свойство внутреннего человека. Свобода от всего, исполненность, полнота, освобождение. Ни забота, ни тревоги, ни попечения - больше ничто не обременяло её душу. В обычной жизни, здесь на земле, ей даже трудно, совсем невозможно представить такое состояние - так попросту не бывает никогда.
2.
Позже мы прочитали и услышали о том, что беспокойство о родственниках, близких, их судьбе, возможно только здесь, на земле. На том же свете, если вечность была определена с Богом, ты живёшь уже Его полнотой, не имея памяти о том, что связывало тебя с землей.
Конечно из этого правила бывают и исключения. Не берусь много рассуждать об этом, поскольку я не богослов и не созерцатель. Известны подтвержденные факты, когда близкие люди с того света оказывали внимание к живущим на этом, но здесь, кажется, больше имела место забота Бога, проявленная по Его воле о судьбе конкретного человека.
3.
На Любу сон произвел большое впечатление. А потом и на меня. Позже ей снился и сам Страшный Суд. Меня заинтересовали некоторые детали, которые трудно сочинить самому, и нигде не прочесть, а также общее впечатление от услышанного.
4.
Старший сын тоже однажды рассказывал мне подобный свой сон. Правда его память удержала совсем немного подробностей. Но один нюанс в его рассказе меня так же сильно поразил и навсегда запомнился.
В своём сне он отстал от нас и вдруг оказался стоящим в яме вместе со злыми, порочными людьми. Они были настолько злобны, что, несмотря на неотвратимую и горькую свою участь, которая была очевидна для них самих, люди эти злились и люто ненавидели друг друга. В приступах этой неутолимой злобы они били, кусали, царапали и кололи ножами стоящих рядом товарищей по несчастью.
Я поразился, такую деталь нельзя выдумать. А Писаниями наши дети, как тогда, так и сейчас мало интересовались.