ОХ УЖ ЭТИ МАЛЯРШИ!
В советское время план был законом. Потому, если партия и правительство постановили, что БПК «Ташкент» должен пройти государственные и ходовые испытания до Нового года, Завод имени 61 коммунара делал для этого всё возможное и невозможное. Особенно держа в памяти предстоящие премии и награды за свой трудовой подвиг. – Необходимые специалисты приезжали на корабль, как говорится, по первому звонку, в должном количестве, с любым ЗИПом и работали без передыха. Случалось, и заранее их присылали, предвидя возможные сложности с техникой и оружием – опыта для такого прогноза хватало с избытком, ведь наш корабль был уже шестым в серии.
Вот и в нашей истории заводчане сработали на опережение. – Аж сорок маляров направили в начале декабря на «Ташкент», чтобы к возвращению корабля в Николаев докрасить то, что не успели при достройке. – В основном вентиляционные отделения, антенные посты и прочие безлюдные помещения.
Командир корабля капитан 3 ранга Здесенко, получив известие о малярах, был несколько озадачен. – Кроме экипажа с прикомандированными офицерами общим числом в три с половиной сотни моряков на борту постоянно находились двести-триста человек от промышленности. Ещё сорок за три недели общей картины, конечно, не изменят, решил командир, но потесниться придётся, о чём и отдал приказание своему помощнику капитан-лейтенанту Сахарнову.
К прибытию маляров Виктор Николаевич уже составил план их размещения по постам и помещениям боцманской команды – по родственному профилю, так сказать. – На перенаселённом корабле командиры боевых частей и дивизионов жили в каютах по двое, командиры групп и инженеры большей частью перебрались в каюты мичманов, те – на посты и в уплотнённые кубрики. Рабочие же селились по постам и различным служебным помещениям.
И хотя план этот был вполне реален, сбыться ему не было суждено. – Прибыв к трапу для встречи маляров, помощник командира и главный боцман сразу это поняли: на борт поднимались не маляры, а малярши (!!!) Пока доложили командиру, катер сдаточной базы завода ушёл по своим делам и первая реакция – не пускать! – запоздала, все сорок собрались на вертолётной площадке. А вечер-то уже наступил… Заводское начальство до утра не сыскать… Куда их девать?!
В конце концов – не звери же, чтобы женщин в декабре ночью выбрасывать на пирс – освободили для них два кубрика, определили гальюн. Образовали своего рода зону, запретную для мужчин. Командир назначил помощника ответственным за эту зону и в целом за малярш, сделав акцент на максимальном ограничении их контактов с моряками. – Малярши-то были, как на подбор, молодыми ядрёными хохлушками-хохотушками, а на корабле – сотни мужчин, забывших, как выглядит женщина. «Бардака у нас пока что в достатке, но борделя быть не должно!» – как всегда, с нажимом, напутствовал помощника Евгений Григорьевич.
Утром на подъёме Флага тему борделя перед экипажем затронули старпом с замполитом. В менее интеллигентных выражениях – и чем ниже по служебной лестнице, тем менее – развили в подразделениях другие офицеры. Понятно, что эффект от её муссирования был достигнут абсолютно противоположный: теперь каждый военмор, независимо от звания, должности и возраста, посчитал необходимым под предлогом служебных забот посетить «женскую зону» или места покраски.
Работали девушки, кстати, хорошо. Но работали они не в вакууме! В общем, запретные контакты стремительно устанавливались. Особенно с матросами. Угроза борделя неумолимо надвигалась, а боеготовность... Какая боеготовность в такой обстановке!
Командир со всей своей неукротимой энергией добивался от руководства завода и командования Флота устранения этой угрозы. Разумеется, не затрагивая темы разврата: в то время поднять её – всё равно, что расписаться в клевете на высокоморального советского человека, а это было чревато ох, какими последствиями. Сложности быта, секретность, опасность работающих механизмов и испытываемого оружия – множество доводов приводил он и через несколько дней шестерёнки машины принятия решений провернулись. – С КП Флота пришло распоряжение снявшемуся с бочки «Ташкенту» высадить маляров (если бы маляров!) на заводской буксир «Зодиак», уходящий в Николаев.
Застопорив машины, легли в дрейф на внешнем рейде Севастополя. Не успевший далеко уйти «Зодиак» сообщил, что через полчаса будет у нашего борта. По кораблю дали команду работницам малярного цеха прибыть к рубке дежурного для убытия с корабля. Здесенко, с облегчением вздохнувший после прочтения телеграммы, приказал помощнику организовать сбор малярш.
Виктор Николаевич, не видя препятствий к исполнению приказа, отправился вниз и впервые в жизни столкнулся с ситуацией, когда не мог его выполнить: малярши и не думали покидать корабль. Точнее так: собирались покинуть, но не торопились. – Они прощались с матросами и прощание обещало быть долгим. Глаза у многих были на мокром месте. Не обошлось без прощальных объятий и поцелуев. Торопливо писались адреса и телефоны. Вещи укладывались медленно и неохотно. Уговоры Сахарнова не действовали. Переход к трапу тянулся так же неимоверно долго. Привлечение офицеров к выселению скорости процессу не сильно добавило.
Простейшее, казалось бы, дело недопустимо затянулось. Уже и «Зодиак» ошвартовался по правому борту. Командир был в ярости. Меня, вахтенного офицера, подменил на мостике старпом, а я метался между трапом и рубкой дежурного. – Команды на выход давал по трансляции одну за другой, но число малярш, сошедших на буксир, росло крайне медленно. Подсчёт убывших застыл на цифре 37. С ГКП прошла команда командирам боевых частей и начальникам служб лично удалить женщин со своих заведований.
А тут ещё с левого борта подошёл катер председателя Госприёмки ЧФ контр-адмирала Голоты … Сигнальщики доложили мне о нём своевременно, но за всей этой суматохой я позабыл распорядиться о спуске левого трапа. А уж о сигнале захождения и говорить не стоит…
Адмирал минут десять в изумлении от нашей непочтительности любовался открывшейся его взору чехардой, но смысла её понять не мог. Когда я наконец вспомнил о катере и весь в мыле выскочил пред адмиральские очи, выяснилось, что лебёдка трапа не работает. Окончательно добил я адмирала своей командой подать шторм-трап. – Это было бы совсем нелепое зрелище – адмирал и его сопровождение в шинелях карабкаются по верёвочной лестнице…
Плюнув в сердцах, Голота распорядился подогнать катер к борту «Зодиака» и через него двинулся к нам. Через толпу молодух. А те, завидев большие звёзды, не упустили шанса пообщаться с адмиралом – с шутками-прибаутками, сетованиями на бессердечного командира, выгнавшего с корабля, многозначительными намёками.
Григорий Емельянович проявил себя исключительно галантным и остроумным в общении с девушками, а вот со мной… – «У вас, лейтенант, одна форма в порядке» – всё, что сказал он мне при встрече его у трапа. Лучше бы тут же расстрелял: опозорил себя, корабль, командира!
Счёт моим оплошностям и сотворённому мной позору продолжился, когда адмирал неожиданно для Здесенко появился на мостике. – Я ведь не доложил о его прибытии. Понятно, что какие-то секунды спустя мне пришлось лететь на ГКП. Испытав массу впечатлений от внезапного появления адмирала и последующего с ним общения, при котором упоминался и бордель, якобы реально существующий на борту, наш строгий командир был не в состоянии применить весь свой воспитательный «арсенал», а только приказал сдать вахту старшему лейтенанту Рогову.
Непривычное поведение командира яснее ясного показало: на мне поставлен большой жирный крест. Будь война, позор смылся бы кровью, а тут до конца дней с ним придётся… Эх!…
Адмирал, узнав причину царившей на борту катавасии, в том числе о поисках трёх скрывающихся малярш, приказал немедленно отдать швартовы буксира и следовать в давно уже ждущий нас район боевой подготовки близ Феодосии для продолжения испытаний. «Вы со своими маляршами все планы срываете! Высадите их в Феодосии. Если, конечно, вам их выдадут».
К счастью, к этому моменту борьба с маляршами закончилась – все убыли с борта. Правда, по моим подсчётам, их было на одну больше, но я счёл это ошибкой, порождённой суматохой и эмоциями, связанными с прибытием адмирала. Главное, что не меньше. Мой сменщик тоже так думал, но зерно сомнения я посеял.
Когда Александр Рогов поднялся на мостик, «Зодиак», дав прощальный гудок, уже двинулся в сторону Николаева. Кроме малярш на нём был ещё один пассажир от нас. – Пропагандиста старшего лейтенанта Пирогова, воспользовавшись оказией, отправили по делам корабля к месту прежнего базирования.
Улучив момент, Рогов вызвал тёзку на связь и попросил удостовериться, что все сорок малярш на буксире. Ответ Пирогова не заставил себя долго ждать: все малярши числом сорок одна в наличии. На вопрос, не ошибся ли он, Пирогов пояснил, что лично дважды их пересчитал. «Саня, не вздумай никому больше этого сказать. Их сорок. А иначе нашему другу не сносить головы. Он и так под прессом» - имея в виду, конечно, меня, ответил Рогов.
Ставить крест на лейтенантах – это было не в правилах нашего командира. Тем более, что сложность и стремительный темп испытаний скоро заставили забыть мои провинности. Но я-то помнил свой позор и связанную с ним загадку лишней малярши: два Александра рассказали мне о дополнительном пересчёте. Ларчик открылся только с началом ревизии в Николаеве.
Весёлой компанией молодые офицеры праздновали завершение первых в своей биографии испытаний корабля. За воспоминаниями затронули и тему женщин – немало их, посланниц предприятий-изготовителей техники и оружия, побывало у нас. Одни запомнились нам знаниями, другие – внешностью. Вспомнили и малярш. Тут и решился я рассказать под общий смех о мучащей меня загадке сорок первой малярши.
Оказалось, что малярш всё же было сорок, а обетом молчания вокруг этой истории кроме нас троих – Рогова, Пирогова и меня – была связана ещё одна троица. Независимо от нас.
К первому в ней, капитан-лейтенанту Мироненко, за день до истории с маляршами в Севастополь приехала жена. Игорь её встретил, но родственники, у которых жена собиралась пожить, ошиблись датой и в тот день их дома не было, ожидались назавтра. Все гостиницы, как обычно во время испытаний кораблей, были забиты сотрудниками оборонных предприятий. А частника, сдающего квартиру, найти вне сезона не стоило и пытаться.
Наступил вечер и Игорь решился на крайность: попутным баркасом отправился с женой к стоящему на бочке кораблю. – Думал, паду в ноги к командиру и попрошу приютить супругу. Всего на одну ночь. Однако по мере приближения к кораблю вспомнились Игорю его прегрешения, неудовольствие, высказываемое командиром о делах в его дивизионе, и решимость идти на поклон как-то пошла на убыль. На борту она исчезла совсем.
Вахтенным офицером был сослуживец Мироненко по БЧ-2 старший лейтенант Рощин. Ракетчик ракетчика всегда поймёт! Обсудив сложную ситуацию, пришли к выводу, что спасти бедолаг может только доктор.
Начальник медслужбы старший лейтенант Архиреев был единственным офицером после командира корабля, которого не уплотнили. Сергей жил в каюте при медблоке, а на объектах медслужбы посторонние могут находиться только в качестве больных или пациентов. Чете Мироненко и их просьбе доктор не удивился: к нему обращались и с более интимными проблемами. Он предоставил засыпающей на ходу от усталости женщине изолятор: тот свободен, оборудован душем и туалетом, есть место для приёма пищи, и жить можно хоть до возвращения в Николаев, не только до утра. Главное – не высовываться и молить Бога, чтобы не случилась эпидемия. Тогда изолятор придётся освободить.
Мироненко планировал с утра первым баркасом отправить жену на берег под видом сотрудницы завода – некоторые из них жили на корабле. С вахтенным офицером, то есть со мной, он думал, и не без оснований, решить этот вопрос без огласки. Однако никаких катеров на берег не отправлялось – шло приготовление к выходу в район БП.
Закончилось приготовление, снялись с бочки, вышли на внешний рейд. Эвакуация «зайца», точнее «зайчихи» явно откладывалась. Мироненко – оба – пребывали в шоке, но ничего поделать было нельзя. Но, видимо, Бог всё же есть, хотя, по-моему, он внял командиру, а не Мироненко: Евгений Григорьевич сильнее желал избавления от малярш, чем Игорь – от жены. – Как бы то ни было, к нам подошёл «Зодиак».
Расчёт на смешение с толпой малярш явно срывался: толпы не наблюдалось. Даже небольших групп. Выходили девушки поодиночке, подчас в сопровождении офицеров. Игорь уже собрался просить меня о поддержке в скрытном переходе жены на буксир, как появление адмиральского катера заставило от этой идеи отказаться. – Видя мои метания, он решил не усугублять моё состояние лишней заботой и направил супругу: «Иди спокойно, прямо на буксир, будто ты одна из заводских», что и было сделано. Но я-то заметил очередную «маляршу» и поставил в записной книжке крестик: ещё одна сошла. Вот и образовалась сорок одна.
На этом история с николаевскими маляршами для нашего корабля не закончилась. – Они докрасили в январе всё, что планировалось, а некоторые завязанные в декабре знакомства получили продолжение. В том числе и в виде свадеб. И когда получаю из Николаева от семей бывших своих матросов поздравления с праздниками, вспоминаю, что в какой-то мере причастен к событиям, положившим начало их союзу.
Не забылись они и на Тихоокеанском флоте: запрашивая у оперативного дежурного Приморской флотилии Мироненко Игоря Васильевича разрешения на выходы в море моих кораблей, случалось мне слышать: «Малярши пересчитаны?» Ясно, что я отвечал тем же: «Пересчитаны. В наличии сорок одна!»
20.01.2020.