Было воскресенье. Выдался ясный зимний день. Недавно выпавший снег белизною сверкал на солнце. Выйдя во двор, Женя зажмурилась от яркого света. Она давно ждала такой день, солнечный и тихий, потому что в коридоре у них стояли новенькие лыжи: папа с получки ей купил. Вот сейчас она вынесет их на улицу, прикрепит к своим сереньким подшитым валенкам и пройдет весь огород до самого обрыва – проложит одну или две лыжни, а может даже и больше...
Поскрипывал тоненький снежный наст, лыжи, гладенькие, широкие, со вздернутыми носами, шли легко, почти не проваливаясь. Лыжня получилась отличной. Женя почти дошла до конца огорода, как ей вдруг открылась веселая зимняя панорама.
С обрыва, который шел полукругом влево, несся поезд из санок. Одни съезжали вниз, другие катились по ровному полю до самых болотных кочек. Изредка до Жениного слуха доносились возгласы и крики. Она остановилась и пыталась всмотреться, нет ли там кого-нибудь из знакомых. С этого обрыва они с подружкой уже съезжали, но только на санках, а вот мальчишки и на лыжах могли – с трамплина.
Женя неуклюже развернулась и пошла назад. Но теперь уже она ясно слышала доносившиеся с обрыва возгласы, и желание прокладывать новые лыжни поубавилось.
Во дворе Жене захотелось пить, и она вошла в дом. Мама у печки что-то штопала.
- Мам, а ты умеешь на лыжах с трамплина прыгать?
- Да ты что, Женя! Ты же сразу лыжи сломаешь!
- Вот я и думаю, может, лучше взять санки.
- Ты же хотела проложить лыжни на огороде.
Женя вздохнула.
- Да я одну уже проложила.
- Так быстро?
- Туда и назад – одна лыжня. А мне еще хочется с обрыва прокатиться. Но там мальчишки с чужой улицы, они нас бьют. И Оля к бабушке уехала…
Женя выдержала паузу. Мама продолжала штопать.
- Мам, - Женя постаралась говорить как можно жалобнее и просительнее, - а ты могла бы пойти со мною к обрыву?
- С лыжами?!
- Нет, что ты! Я на санках.
Мама засмеялась.
- Слышу-слышу папины интонации. Ну, хорошо, подожди немножко, носок доштопаю.
Женя была довольна – мама редко соглашалась куда-то ходить с нею. Но сейчас она чувствовала по настроению, что к обрыву они пойдут.
Как там было весело! Одни с санками поднимались вверх, другие, вставая друг за дружкой, катились вниз. И все это с радостью, с задором!
А Жене придется кататься на санках одной. (Это она так подумала). Но мама захотела с ней прокатиться. Женя села вперед, подобрав ноги, а мама села сзади. Она была тоненькой, невысокой, как девчонки-старшеклассницы. И-и – у-ух! Только ветер засвистел над ухом, когда они полетели вниз. Разогнались до самых кочек. А сзади уже напирают – давай- давай, уходи скорей – другие едут!
Они едва успели завернуть свои санки вбок. А потом, как все ,стали подниматься вверх, спотыкаясь, иногда соскальзывая, держась друг за друга или за кого-нибудь, кто был поближе. Обе запыхались, пока поднялись. Но Жене из общего поезда не хотелось выпадать, и они опять покатились с горки. А рядом с ними катались с трамплинчиков. Жене и туда хотелось, но мама не согласилась.
Так они съехали трижды, и уже собирались еще раз съезжать, но тут маму позвали.
- Татьяна Сергеевна, с Масленицей вас!
Мама оглянулась, и Женя тоже. На дороге стояла ее сотрудница, тетя Наташа, с мужем.
- Сегодня уже Прощеное воскресенье. Мы вот идем к своим на блины.
- А мы и не пекли ничего, - мама как-то опечалилась.
Знакомая ее прошла.
Жене хотелось съехать еще разочка два , но мама и не собиралась больше кататься.
- Нет, нет Женя, отец приедет из командировки, а у нас даже и блинчиков нет.
- Ну и что, зачем они нужны! - Женя пыталась настаивать на своем.
- Сегодня, Женя, Масленица кончается. Нам, доченька, домой идти нужно.
Но Женя еще немножко поупрямилась; видя же мамину непреклонность, сдалась и молча потащила свои саночки вслед за нею. Разобиженная, она плелась сзади, но постепенно любопытство пересилило: девочка не знала, что такое масленица и зачем на масленицу нужно печь блины.
- Мам, подожди меня.
Мама остановилась.
- А зачем на масленицу блины пекут?
- Чтобы родные все за один стол садились.
- А масленица – это что такое? Когда масло на сковородке топят?
- Нет, это просто так в народе говорят.
Женя наконец-то поравнялась с мамой.
- А почему так говорят?
- Потому что это особенная неделя, которая завершается праздником – Прощеным Воскресеньем, когда нужно всех простить, кто тебя когда-нибудь обидел.
- Всех? – Женя удивилась. – И тех мальчишек, которые нас с Олей побили?
- И их тоже.
Жене показалось это странным.
- Мам, и Наташку нужно простить, которая всю мою ягоду съела, да?
- Да, Женя.
Это было уж совсем странно, Женя даже про санки и про горку забыла...
- Мам, а почему всех нужно прощать?
Они подошли к дому. Мама взяла Женины санки, и, оббивая с них налипший снег, сказала, что дома ей об этом расскажет.
Дома было тепло-тепло. Мурка, свернувшись калачиком, лежала на табуретке. Увидев хозяек, он открыла один глаз, а потом даже и нос под лапку спрятала – так от дверей пахнуло морозом. Женя сняла варежки и валенки, и руки и ноги у нее оказались холодными. Разогревая их своими теплыми руками, мама подвела Женю к печке, принесла ей стул и маленькую подушечку под ноги.
- Женя, Женя , ноги и руки, как ледышки, а она еще кататься собиралась
- Мам, ты обещала про масленицу рассказать.
- Сейчас, Женя, начну блины заводить и буду рассказывать…
Мама подбросила в печку угля, достала муку и яйца, взяла кастрюльку. Женя, сидя спиной к печке, внимательно за ней наблюдала – блины заводить она не умела. Наконец, мама стала ей объяснять...
- Есть, Женя, такой особенный день – Прощеное воскресенье, когда мы должны всех прощать.
- Ты об этом уже говорила
- Да, да, Женя. Масленица – это неделя Масляная, ее еще называют Сырной седмицей, потому что всю эту неделю – перед Великим постом – мясо уже не едят, только молочное, да яйца.
Мама быстро взбивала блинное тесто, видно было, что она торопится – печка уже разогрелась .
- А Масленицей эту неделю называют потому ,что к блинам масло подают. Особенно – сливочное, и сметану тоже.
Мама уже поставила на печку сковороду, и блины запеклись: один за другим она подбрасывала их на тарелку – Женя едва успевала их маслом смазывать.
И вдруг резко открылась дверь, и на пороге показался папа, весь заснеженный, и валенки в снегу, чего мама очень не любила. Женя испугалась, что мама сейчас станет папу ругать, и выпалила сразу:
- Пап, а сегодня Прощеное Воскресенье. Масленица!
- Да ты что! - Папа снял шапку и стряхнул снег прямо на пол. Женя обмерла.
- А мы с мамой вместе блины печем!
- Вижу, вижу, какие вы обе румяные!
Удивительно, но мама даже слова против не сказала, но только улыбалась, перекидывая последние блины на тарелку. А когда они вместе сели за стол, папа достал пакет.
- Вот и конфеты к чаю.
- «Ласточка»? – это были любимые мамины конфеты.
- Нет, Женечка, повкуснее – «Красная шапочка».
И они с мамой как-то таинственно переглянулись.
- Мам, а ты ведь самого главного не сказала, почему нужно всех прощать?
Мама на мгновение задумалась.
- Все люди, Женя, друг другу родные, а если мы родных своих не прощаем, то мы сами себя наказываем, словно говорим клеточкам своего тела: «Ты – клеточка хорошая, а ты – клеточка плохая. Хорошей клеточке мы все даем, а ту, которую плохой считаем, обделяем. И тогда такие клеточки болеют, и даже умирают. А все потому, что мы их простить не хотим.
- А нам-то что, если они болеют? Они ведь сами должны о себе заботиться.
- Когда тебя не прощают, значит, тебя не любят. А без любви, Женя, не только клеточки наши чахнут, но весь человек может засохнуть, как цветочек без воды или без света.
Папа даже блинчик на тарелку положил, и, откинувшись на стуле, подкрутил свои усы, а так он делал, когда был чем-то озадачен. Так мама Жене говорила.
За столом стало тихо, только слышно было, как шуршит концом клеенки кошка. Да вот еще машина какая-то по дороге проехала.
На печке закипел чайник. Папа сам поднялся и залил кипятком заварку. А потом они с мамой разговаривали о чем-то своем, а Женя в это время втихомолку подкармливала Мурку под столом.
Когда же вечером родители отправили дочку спать, она долго крутилась на постели, размышляя, почему же нужно всех прощать.
- Вот если, - думала Женя, - я не прощу Наташку, которая все мои ягоды съела, то какая клеточка у меня заболит? Может, где-нибудь на пятке? Наташу она вовсе не считала своей подругой, и она казалась ей клеточкой далекой и даже не очень нужной. – Подумаешь, клеточка на пятке…
Женя перевернулась на другой бок и хорошо подвернула одеяло, чтобы пятки не выглядывали.
- А если я не прощу мальчишек с другой улицы?.. Они-то уж совсем ей чужие.
Женя перевернулась на спину.
Ночь была светлой, и каждый предмет в комнате был хорошо различим.
-Ну вот что с нею станет происходить, если она не будет кого-нибудь прощать?
Внезапно Женя вспомнила, как этой осенью у нее сильно болело горло. Она даже села на постели. А как Женя тогда тяжело болела, какая у нее была высокая температура! Но кого же она тогда не могла простить?..
Женя напрягала память, пытаясь вспомнить, кто же он был такой, ее обидчик? Перед мысленным взором пробегали лица ее одноклассников, учительницы, родственников… Нет, нет, все не то… И вдруг… Старшеклассник! Он обозвал ее дурой, да еще дал подзатыльника. Как ей было обидно тогда, как обидно! Но она никому об этом не сказала, даже маме не сказала – в уголочке тихонько поплакала и затаилась. И желала этому верзиле только зла. Как она тогда его ненавидела! Кажется, всем существом своим ненавидела! Зато и заболела вся.
- Прямо все мои клеточки тогда болели!
Женя вздохнула: недостающее звено в маминых наставлениях стало на свое место. И девочка всем сердцем приняла то, что ей говорила мама. Часы пробили полночь. Начался Великий Пост.