Мне всегда неимоверно сложно и больно писать о войне. Потому что приходится по-новому пережить и испытать те эмоции и чувства, которые хочется навсегда предать забвению, и никогда к ним более не возвращаться. Но отчетливо осознаешь, что и забывать о войне нельзя, да и невозможно.
В октябре 1991 года во дворе своего многоквартирного дома в Грозном я увидел человека с ружьем, одетого в легкую курточку и джинсы. Это был молодой парень с соседнего подъезда из благополучной семьи. Тихий такой, скромный и не имеющий никакого отношения к правоохранительным органам или к военным. Увидев у него на плече автомат Калашникова, а за пазухой несколько запасных рожков к нему, я несказанно удивился и недовольно спросил:
- Ты чего это ходишь с автоматом?!
- А я в Национальной гвардии состою, - ответил мой сосед.
- В какой такой Национальной гвардии?! Где твои опознавательные знаки, гвардеец?! - воскликнул я.
И он поведал мне многое из того, что я не знал вообще. Я знал, что после подавления в Москве ГКЧП, перед зданием Совмина проходит митинг. Один раз ходил даже послушать, о чем там говорят. Но мне не понравились призывы к вооруженному сопротивлению власти, которые неизбежно привели бы к жертвам среди мирного населения. Глядя теперь на своего молодого соседа, свободно и запросто передвигающегося по городу с автоматом в руках, мне стало тревожно. Я понимал, что к добру это не приведет.
Хочется упомянуть еще об одном случае, имеющем непосредственное отношение к последовавшим позже событиям в Чечне. В 1992 году я купил в центре города, недалеко от завода «Красный молот», частное домовладение. Но переселяться в него сразу не стал. В том году мне приснился странный и страшный сон. Будто стою я во дворе недавно купленного дома и наблюдаю в небе не просто стаю, а тьму-тьмущую каркающих ворон. Черные птицы, вестники смерти, заполонили небо. На смену им, вдруг, откуда не возьмись, прилетели тяжелые самолеты и стали сбрасывать на парашютах вооруженных до зубов вражеских десантников. Их было так много, что небо над Грозным стало буквально черным от них. Всю ночь мне снились кошмары в виде насилия и расстрелов, которые чинили оккупанты. Проснулся я в холодном поту, и с тяжелой головой. Долго не мог прийти в себя, и находился под впечатлением увиденного. Впоследствии я часто вспоминал этот, как оказалось, вещий сон.
По-настоящему война для меня началась 26 ноября 1994 года. В тот выходной субботний день ничего не предвещало беды. Стоял теплый и солнечный день. Мы всей семьей находились дома. Старший пятнадцатилетний сын вышел погулять во двор. Его мать возилась с двумя другими нашими малолетними сыновьями. Тут необходимо отметить, что жили мы тогда в Грозном, в своей четырехкомнатной квартире в пятиэтажке, которая находилась к востоку от площади «Минутка». Дом имел четыре подъезда с северной стороны и стоял параллельно трамвайным линиям, которые лежали в 40-50 метрах от него. Чуть поодаль от них проходил участок автодороги между автостанцией «Южная» и «Минуткой», также почти параллельный нашему дому и трамвайному пути. Два окна нашей квартиры на третьем этаже выходили на южную сторону. И с этих окон открывался прекрасный вид на автодорогу и трамвайные линии.
Я как раз собирался выйти на улицу, когда вдруг, как гром среди ясного неба, раздался мощнейший орудийный выстрел, или взрыв. Вслед за ним последовал оглушительный грохот и звон разбитых стекол. Это взрывной волной выбило все стекла двух окон, выходящих на дорогу. Тут же начали строчить автоматные очереди. На лицах жены и детей застыл ужас. Я схватил младшего сына, жена – среднего, и мы кинулись на пол в углу дальней комнаты. Дети не понимали происходящего, а на их лицах читался испуг. Вот-вот они готовы были разреветься. Мы прикрыли детей собой и пытались хоть как-то успокоить их. В голове у меня судорожно мелькала мысль: где же старший сын, и что с ним?! Об этом же, оказывается, думала и жена:
- Аслан! Где наш Аслан?!
Надо было найти его. Я, полусогнувшись, бросился в прихожую, чтобы выскочить на улицу. Но неожиданно зазвонил телефон, который стоял здесь же. Я схватил трубку и услышал голос свояченицы. Она первым делом сообщила, что Аслан находится у них. Выяснилось, что он до начала стрельбы еще сел на трамвай и поехал проведать дедушку с бабушкой, которые жили в одной остановке от нас. Между тем, стрельба все еще продолжалась, то затихая, то возобновляясь. Наконец, через какое-то время, все прекратилось, и установилась подозрительная и зловещая тишина. Только со стороны центра города слышались отдельные разрывы и беспорядочная стрельба. Потихоньку некоторые жильцы нашего дома, в основном мужчины, озираясь по сторонам, стали выходить из подъездов. Образовался небольшой круг, к которому присоединился и я. Подходили люди и с рядом расположенного частного сектора.
Мало-помалу, в процессе обмена информацией, выяснилось, что город штурмуют силы оппозиции с целью свергнуть президента Д. Дудаева. Боевые действия продолжаются в центре города. Оказывается, залп под нашим окном произвел танк оппозиционеров, который уничтожил пушку дудаевцев, занявшую позицию на площади «Минутка». Не встретив больше сопротивления, два танка прорвались на ул. Ленина и с бойцами на броне устремились в центр города. Недалеко от того места, где мы стояли, бросились в глаза свежие кровавые следы. Первая кровь, которую я увидел на чеченской войне. Боковой фасад нашей пятиэтажки, который был обращен в сторону площади «Минутка», был испещрен многочисленными следами от пуль и осколков. На меня это произвело жуткое впечатление. Я отчетливо осознавал, что война – это безумие и насилие, варварство и убийство. Понимал, что больше всего от войны пострадают мирные люди, которые против своей воли втягиваются в нее. Но мой разум отказывался понимать, как люди, рожденные, чтобы жить братьями, превращаются в диких зверей.
Я бегом поднялся к себе наверх. Велел жене собрать детей. Заехал к ее родителям, забрал старшего сына. Затем вернулся к дому и, усадив всю семью в машину, помчался в село, к брату. Увозил их подальше от войны. Неизвестно было, как далее развернутся события, а рисковать жизнью и здоровьем детей я не хотел. Я и представить тогда не мог сколько раз, и до каких пор, мне придется перевозить их с места на место. Забегая вперед, отмечу, что больше мы в этом доме на «Минутке» не прожили ни одного дня. А во вторую войну его взорвали. Власти обещали нам, как и другим жильцам дома, равноценную квартиру. Но воз и ныне там. До сих пор, как и двенадцать лет назад, стоим в очереди под тем же номером семь тысяч с чем-то. Мы даже прописаны по сей день в этом несуществующем доме.
Оставив семью у брата, сам я вечером того дня вернулся в город, который, как мне показалось, жил обычной жизнью. На окраине города и на подступах к центру туда-сюда сновали автомобили, по улицам ходили люди. Никакой боевой техники и вооруженных людей. Никаких внешних признаков штурма оппозиционных к Дудаеву сил. Не заезжая к себе домой, я направился в сторону центра. Оставив машину у магазина «Океан» и одноименного ресторана, прошел мост через Сунжу. И оказался на том самом месте, где совсем недавно прошел сегодняшний бой с участием танков. Передо мной предстало жуткое зрелище.
Тут и там стояли подбитые, обезглавленные и сгоревшие танки. Из некоторых еще струился сизый дымок. Неподалеку от них валялись, как гигантские каски, башни, оторванные какой-то неведомой силой. Их длинные и некогда грозные стволы, направленные в разные стороны, выглядели нелепо и беспомощно. Между уничтоженной боевой техникой, словно на экскурсии, группами ходили гражданские лица. Излишне любопытные из них взбирались даже на эту груду искореженного и оплавленного металла. И вдруг я увидел на асфальте, рядом со сгоревшим танком, нечто страшное! Сначала я не разобрал даже, что это такое. Но, приглядевшись внимательно, понял, что передо мной лежат останки человека. Почерневший, обугленный труп танкиста в неестественной позе со скрюченными руками и ногами. Мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Я содрогнулся от ужаса. Мой мозг отказывался верить всему увиденному. Я спешно удалился от этого места и вернулся к своей машине.
Надо было забыть увиденное, ехать домой и думать, как заделать разбитые окна. Зима ведь на носу. Жизнь продолжалась... Но мне невдомек было тогда, что в этой жизни с сегодняшнего дня началась война. И я в самом страшном сне не мог предположить, что мне и моей семье, как и сотням тысяч семей из бывшей Чечено-Ингушетии, долго еще придется проходить все круги ада.
Как часто мы оказывались в ситуациях, когда попадали под бомбардировки, ракетные и минометные обстрелы, под перекрестный огонь. Да мало их было ситуаций, когда стоял вопрос жизни и смерти!? Вот некоторые из них…
В начале 1995 года мы со старшим братом вывезли свои семьи в с. Знаменское Надтеречного района. Через три недели пребывания там, умерла больная 45-летняя жена брата. Мы, рискуя жизнями, по объездным заснеженным дорогам перевезли ее тело в наше родовое предгорное село и похоронили. Это было очень опасно, но чудом обошлось без жертв.
В апреле 1995 года машину, на которой я ехал с семьей, преследовал самолет, расстреливая нас из крупнокалиберного пулемета в упор. До сих пор удивляемся, как мы сумели тогда ускользнуть от самолета и выжить.
В июне 1995 года подорвался на гранате мой пятилетний сын. Был на грани жизни и смерти. Никогда не забуду, как повез его под покровом ночи (в комендантский час!) в 4-ю городскую больницу, а оттуда в военный госпиталь, расположенный в аэропорту «Северный». Как на следующий день повез его на операцию в республиканскую больницу в Ингушетии. Там в выходной день не оказалось нужного нам хирурга. Откладывать же операцию было нельзя. Пришлось повсюду искать этого врача. Подключил к поискам даже его отца. Совместными усилиями мы нашли хирурга на чьей-то свадьбе, и несмотря на то, что он находился подшофе, вытащили его со свадьбы и привезли в больницу. Операция прошла удачно. Потом были еще две операции в Волгограде, в январе и сентябре 1996 года. Но парень выжил, хоть и остался инвалидом.
В августе 1996 года две недели мы провели в тесном сыром подвале под беспрерывным огнем и обстрелами. А однажды наш подвал чуть было не закидали гранатами федералы, заскочившие во двор. Наши близкие родственники в селе считали нас погибшими. Их попытки прорваться к нам оказывались безуспешными. Мы находились под перекрестным огнем в самом эпицентре боестолкновения (между СШ № 7 и заводом «Красный Молот»). Пробиться к нам не могли, так же, как и мы не могли вырваться из этого мешка.
Во вторую чеченскую войну до конца 1999 года мы жили в Ингушетии, а затем переехали в Черкеск. Вернулись в Грозный лишь в 2005 году.
В октябре 2001 года «лесные братья» устроили засаду моему племяннику, бойцу ОМОНа. Он приезжал домой в село проведать свою мать - мою сестру. Его захватили и увезли в неизвестном направлении. До сих пор о его судьбе ничего неизвестно.
Но и в периоды, когда не было активных боевых действий, каждый день жизни в республике таил в себе смертельную опасность. Об этом свидетельствует и хроника трагических событий тех лет.
Слава Аллаху! Мне, и моей семье, моим близким родственникам, тоже испытавшим немало лишений и бед, повезло выжить в этом кромешном аду, только благодаря Всевышнему. В отличие от десятков тысяч жителей нашей республики, погибших в страшной мясорубке. Да смилостивится над ними Аллах… Аминь…
Опубликовано в журнале «ДОШ» к 25-летию начала войн в Чечне.
Ризван Джимнигов
Как просто, доступно, предельно сжато и трогательно изложил ты, Хаваж, эту хронику весьма трагически, печальных событий... Все кадры этой ужасной картины пробежали перед глазами за эти несколько минут... Прочитал не отрываясь... Пусть Всевышний больше никогда не позволит никому принести на Землю такие неимоверные страдания, лишения и беды! Не знаю как в поэзии, но в прозе ты очень силён.... Очень красивый, простой и доступный для понимания у тебя почерк изложения событий...Дала аьтто бойла, Дала 1алаш дойла вай!
(Отзыв к моей публикации в ФБ от 26.11.2020)