Матрёна
10 января 1911 года в дом Матрёны Кузаковой, молодой вдовы, зашёл нелюдимый мужчина южного типа внешности и спросил:
- Жил ли у вас на квартире мой друг Асатиани?
Посетитель назвался Иосифом Джугашвили. Одет был в чёрном осеннем пальто и фетровой шляпе, выглядел взросло. Вдова поинтересовалась у него:
- Сколько вам лет?
- А сколько дадите? - усмехнулся Коба.
- Лет сорок, пожалуй…
- Мне только двадцать девять! - рассмеялся он.
Кузакова была дочерью дьякона. Стояли крепкие морозы. Матрёна целыми днями спины не разгибала. Нужно снег расчистить, починить забор, дров наколоть, растопить печь, детей накормить.
- Год, как вдовела… - она предложила: - Оставайтесь жить у меня.
Ссыльный заменил мужа не только по хозяйству. Иосиф остался в шумном доме, по которому бегали многочисленные дети Кузаковой, подозрительно похожие на её бывших постояльцев из числа ссыльных.
- Как я дошёл до такой жизни?! - задавал вопрос Иосиф, глядя на них.
Долгими зимними вечерами он разговаривал с хозяйкой. 25 марта 1908 года арестовали во второй раз и поместили в Баиловский Централ города Баку. Туда с целью убийства опасного террориста из «Крестов» направили «мокрушника» Мешади Кязым. Однажды на тюремном дворе одновременно оказались Мешади, Коба и Мамед-Эмин Расул-заде.
- Куда это Иосиф ушёл? - озадачился Мамед, когда Мешади и его товарищ-революционер исчезли из поля зрения.
Расул-заде насторожился и побежал за амбар. Там Мешади прижал Кобу к стене и пытался ударить его ножом. Вдруг за спиной убийцы, как из-под земли, вырос Расул-заде. Он буквально вцепился в его руку, тот опешил. Свидетели ему были не нужны и Мешади резко ретировался.
- Больше бандита с большой дороги мы не видели… - об этом случае Джугашвили рассказал Кузаковой и продолжил вспоминать.
В феврале 1909 года его отправили во вторую ссылку в жизни, в Вологодскую губернию, город Сольвычегодск. Путь ссыльных в забытый Богом городишко шёл через Вятку. В камере вятской тюрьмы Коба заболел тифом. Из камеры его перевезли в губернскую земскую больницу.
- Я находился на грани смерти, - признался он Матрёне, - но выжил…
В Сольвычегодске Иосиф снял комнату в доме крестьянина Григорова. Крохотный городишко был одним из центров революционной жизни, на две тысячи жителей было четыреста пятьдесят политических ссыльных.
- Все революционеры, получавшие пропитание от сославшего их государства, проводили дни в спорах о будущей революции! - усмехнулся он.
Джугашвили поправился, поздоровел и уже в начале лета бежал на Кавказ. В марте следующего года его арестовали, он снова в Баиловской тюрьме, а после долгого этапа ссылка в Сольвычегодск возобновилась.
- Так я оказался у тебя! - сказал он Кузаковой. - Пошли спать…
Но вскоре их счастье закончилось. В июле 1911 года Ленин приказал Кобе сняться в Петербург. Для побегов революционеры обычно использовали просроченные паспорта, выкраденные из волостных правлений. Их обрабатывали химикатами и вписывали новые данные.
- Или паспорт может продать местный житель, - придумал Иосиф, - а затем через некоторое время заявить в полицию о пропаже…
Он воспользовался вторым вариантом и просто уехал по железной дороге. В это время в Киеве выстрелом из револьвера был убит глава правительства Столыпин и Петербург был наводнён полицейскими агентами.
- Как там уцелеть с паспортом на имя Петра Чижикова и с грузинской физиономией? - сомневался он в дороге.
Джугашвили вышел с Николаевского вокзала и бродил по городу надеялся найти, где переночевать. Под дождём он проходил день. Толпа на Невском редела, гасли огни реклам. Решил снять меблированную комнату. Швейцар вертел его паспорт недоверчиво:
- Что-то не похож…
Постоялец был арестован на следующий день по возвращении в меблированные комнаты поздно ночью, когда заснул. До середины декабря велось следствие. Наказание Коба вновь получил мягкое:
- Выслать на три года, с правом выбора места жительства.
Он опять выбрал Вологду. В конце года прибыл туда и на Рождество к нему приехал Григорий Орджоникидзе, хотя в партии его знали, как Серго.
- У людей торжество! - город радостно встречал великий праздник.
Григорий был моложе Иосифа. Он родился в 1886 году в дворянской грузинской семье. С семнадцати лет вступил в революционное движение, сидел в тюрьме, потом эмигрировал, жил во Франции, учился в большевистской партийной школе в Лонжюмо.
- Молодой ещё… - Орджоникидзе был известен в партии темпераментом и яростной манерой громогласно спорить, вернее, кричать на оппонентов.
На одном из съездов партии его не захотели избрать в ЦК, но Ленин, ценивший его преданность, схитрил и объявил:
- Серго глуховат на одно ухо и потому так кричит.
Орджоникидзе был послан им в Россию работать в подполье, и рассказал Джугашвили об удивительных событиях, произошедших в партии:
- Неутомимый Владимир Ильич совершил переворот!
Обвинив меньшевиков в нежелании сотрудничать, в январе Ленин собрал конференцию большевиков в Праге, и она провозгласила себя единственным представителем РСДРП, избрала большевистский ЦК.
- Возмущённые письма от Плеханова, от Троцкого, от меньшевиков, от немецких социалистов он проигнорировал! - сообщил Серго.
Он шепнул Кобе, что Владимир Ильич потребовал его побега:
- Выборы в четвёртую Государственную думу очень волнуют Ленина.
Ради них он пожертвовал самыми близкими людьми, направил на избирательную кампанию Инессу Арманд и Георгия Сафарова.
- Арманд, возлюбленная Владимира Ильича, - знал Иосиф, - Сафаров выполняет секретарские обязанности при нём.
Через несколько дней после свидания с Орджоникидзе, в ночь на 29 февраля 1912 года он совершил очередной побег и прибыл в столицу. К этому времени Инесса, и Сафаров были арестованы в Петербурге и Джугашвили фактически руководил избирательной кампанией большевиков.
- Рад встрече! - к нему присоединился революционер Яков Свердлов.
Обычно аресты производили ночью, Коба не возвращался домой ночевать. После сходок с рабочими, где обсуждалась тактика кампании, он бродил всю ночь по извозчичьим чайным и трактирам. В махорочном чаду, среди дремлющих за столами пьяниц и извозчиков дожидаясь утра.
- Устал! - от бессонных ночей Иосиф еле держался на ногах.
Петербургская весна закончилась арестом. На этот раз ему не удалось уехать в знакомую Вологду, его отправили в суровый Нарымский край в демисезонном пальто чёрного цвета и тёмно-серой шляпе. Джугашвили не стал дожидаться ледяной нарымской зимы и уже 1 сентября бежал.
- В пятый раз! - оценили в полиции.
Он направился в Краков к Ленину, но адреса человека, который должен переправить его через границу, у Кобы не было. Он встретил на базаре поляка-сапожника, и, когда тот узнал, что его отец тоже сапожник и бедняк в Грузии, которую угнетали, как Польшу, согласился перевести беглеца через границу. На прощание, не взяв денег, поляк сказал Иосифу:
- Мы, сыны угнетённых наций, должны помогать друг другу!
За границей он иронично наблюдал привольную жизнь большевистской эмиграции, на которую нелегалы зарабатывали деньги в России:
- Споры о революции в кафе за чашечкой кофе.
С ними жили жёны и дети. В конце 1912 года Джугашвили прибыл на территорию Австро-Венгрии. В Кракове он дважды встретился с Лениным, который его неустанно убеждал:
- Якобинство борьба за цель, не исключающая никаких решительных действий. Борьба не в белых перчатках; борьба, не боящаяся прибегать к гильотине... Отношение к якобинству разделяет мировое социалистическое движение на два лагеря - революционный и реформистский.
От ража у Владимира Ильича краснели скулы, глаза превращались в маленькие точки. Вслед за ним Коба переехал в Австрию. В своём вечном чёрном пальто он оказался в Вене.
- Почему все так сюда стремятся?! - удивлялся Иосиф.
Начало 1913 года он прожил по адресу Шенбруннершлоссштрассе, 20, квартира 7. Джугашвили посещал Венскую библиотеку и гулял в центре города. Однажды он долго наблюдал за работой студента художественной академии рисующего акварели. Закончив рисунок, тот поставил подпись:
- Адольф Гитлер.
Троцкий тоже был в Вене. Однажды он сидел в квартире Скобелева, сына бакинского богача и верного ученика. Внезапно, без стука открылась дверь и на пороге появилась странная фигура.
- Очень худой человек невысокого роста со смугло-серым отливом лица, на котором ясно виднелись следы оспы… - присмотрелся Лев.
Во взгляде его не было ничего похожего на дружелюбие. Незнакомец издал гортанный звук, который можно было принять за приветствие, налил молча стакан чаю и вышел.
- Это кавказец Джугашвили, - пояснил Скобелев. - Он вошёл в ЦК большевиков и начинает играть у них видную роль.
Коба вернулся со стаканом чая к прерванной работе над работой «Марксизм и национальный вопрос», под которой поставил партийное имя:
- «Сталин».
Скрябин недавно стал Молотовым, громящим врагов, как молот. Броневой как броня. Коба не взял имя «Сталев», наподобие «Каменев».
- Нет, именно Сталин, - эти наивные клички вызывали улыбку у интеллектуала Троцкого. - Чтоб звучало как Ленин!
Из Вены Джугашвили написал письмо главе фракции большевиков в Государственной думе Малиновскому, блестящему оратору, организатору профсоюза металлистов:
- Верю в вашу невиновность!
Известный монархист Пуришкевич на заседании Думы, во время выступления Малиновского с докладом о правах рабочих подошёл к трибуне и с размаху припечатал на доску серебряный рубль.
- Получи Иудин серебренничек!
Хотя прямых доказательств предательства не было, но Малиновскому пришлось добровольно сложить полномочия депутата. В газете «Луч» журналист разложил деятельность предателя, но Сталин горячо высказался в защиту невиновности товарища по ЦК. Ленин публично выступал с требованием прекратить нападки на него:
- Не мог старый большевик Малиновский быть предателем, никак не мог! Немыслимо даже представить такое!
Коба возвратился в Петербург, руководить работой думской фракции. Весной на благотворительном вечере, устроенном Петербургским комитетом большевиков в зале Калашниковой биржи. Он сидел за столиком и беседовал с бывшим депутатом Малиновским, когда заметил, что за ним следят. Иосиф вышел на минутку в артистическую комнату и сказал товарищам:
- Появилась полиция, уйти невозможно, сейчас меня арестуют...
Попросил сообщить, что перед концертом он был у Малиновского, который узнавал о его планах на вечер:
- У нас завёлся провокатор...
Только Сталин вернулся, к столику подошли двое штатских и попросили его выйти с ними. Коба был по этапу в июле выслан в Туруханский край Енисейской губернии, под гласный надзор полиции сроком на четыре года. А у Кузаковой родился черноволосый мальчик, который резко отличался от светловолосых братьев и сестёр. Матрёна назвала его Костей, а отчество записала - Степанович, по имени мужа, умершего два года назад.
Ева
Деревья в трауре стояли, по коже их текла вода. Природа плакала дождями, оплакивая множество утрат. Дождливым утром 10 июня 1944 года началось наступление советских войск на Карельском перешейке, где им противостоит мощная группа «Олонец» в составе пяти пехотных дивизий.
- Финны получают от Вермахта стрелковое оружие, самолёты, тяжёлую и лёгкую артиллерию… - размышлял сержант Михаил Сарач.
Военные годы он прослужил под заблокированным фашистами Ленинградом и внимательно осматривал вражескую оборону в бинокль.
- Вот теперь пришла пора и нам идти в наступление! - шептал он.
Перед вражескими позициями виднелись железобетонные противотанковые надолбы. Среди них имелось большое количество окопов и траншей вперемежку с пулемётными гнёздами. Было приказано во время движения непрерывно стрелять, а у линии укреплений пускать в ход гранаты.
- Ура! - под сильным огнём противника красноармейцам удалось пересечь нейтральную полосу и вплотную приблизиться к надолбам.
Сарач вёл огонь из ППШ на бегу, целиться толком невозможно, разве если залечь за камень. Он подбежал к финским окопам и успел бросить обе гранаты. За бруствером мелькнуло искаженное ужасом лицо финна, после чего раздался взрыв и душераздирающий крик умирающего врага.
- А мне его пуля досталась… - острая боль, словно раскалённой проволокой, пронзила бок Михаила.
Он упал, но когда попытался пошевелиться, пули начали бить совсем рядом, взрывая фонтанчиками землю. Так происходило, пока ему не удалось отползти за большой валун. Лежал неподвижно, но серьёзно беспокоился, что изойдёт кровью и потеряет сознание.
- Нужно осмотреть рану. - Сарач стащил гимнастёрку и перевязал рану.
Пуля вошла в правый бок и вышла с левой стороны туловища.
- Пуля в брюшной полости почти всегда приводит к летальному исходу, - с невесёлыми мыслями он лежал за большим камнем.
- Живой? - мимо проползал санитар.
Стараясь казаться оптимистичным, Михаил ответил:
- Вроде живой. Только живот мне насквозь пробили. Видимо, помру...
- Да какие твои годы! Ещё нас переживёшь!
Он снял криво намотанные бинты, промыл пулевое отверстие спиртом и аккуратно перевязал. Показал рукой на огромный валун размером с дом:
- Вон за тем камнем сбор раненых, ползи потихоньку туда. А мне нужно дальше двигать, вон ещё, сколько раненых кругом лежит!
Раненых пехотинцев вокруг было много. Кто звал на помощь, кто просто шевелился, а некоторые не двигались. Сарач пополз к валуну, опираясь на автомат, занял место с ранеными, которых набралось человек двадцать.
- Их успели перевязать, - осмотрелся он, - кому грудь, кому голову…
Поднесли раненых, санитар с медсестрой принялись за них. Пару тел оттащили в сторону, чтобы не мешали, накрыли их лица тряпками.
- Эти уже отстрадались… - понял Михаил.
Его медсестра осмотрела мельком и велела:
- Если можешь идти, то вот телефонный провод лежит. По нему выйдешь к медсанбату.
Он пошёл. Внезапно где-то вверху зашелестела мина, Сарач упал лицом вниз. Когда звук взрыва стих, потащился дальше. Ещё мина упала впереди и разорвала в клочья провод, который указывал путь.
- Пойду наугад! - он двинулся через пересохшее болото.
По пути Михаил забрёл в сарай, в котором повар готовил еду. Запах умопомрачительный, повар дал котелок наваристых макарон с тушёнкой.
- Знаю, что при ранении в живот ни пить, ни есть нельзя, - мучился раненый, - но с момента ранения прошло четыре часа!.. Значит, обойдётся.
Он решил рискнуть и съел весь котелок. Поблагодарил повара и наконец, добрался до медпункта. Ждал час, пока дойдёт его очередь, потом доктор долго возился с ним. Отправляя в госпиталь, сказал:
- Да ты друг в рубашке родился! Пуля прошла навылет и не задела важных органов. Печень, позвоночник, мочевой пузырь в порядке.
Пока он лечился, продолжалось наступление на линию Маннергейма, которое шло тяжело. Когда окончательно выздоровел, война покатилась на Запад. Возвращался в часть на машине. Выпрыгнул из кузова попутки на развилке дорог у КПП, приветливая регулировщица объяснила, как найти своих. Дорога пролегала через хвойный лес и девушка настоятельно не советовала идти одному, а дождаться попутчиков:
- Бои шли недавно, ходить в одиночку опасно…
Сарач спешил увидеть однополчан, махнул рукой на предостережения. За спиной вещмешок, в нём лежал пистолет Браунинг, который он ценил за магазин в тринадцать патронов и нож в чёрных ножнах. Не хуже ножей из золингеновской стали. Его подарил друг из Уральского танкового корпуса.
- Эти ножи нам вручил перед отправкой на фронт министр танкостроения Зальцман! - похвастался он. - У меня пара лишних…
Из-за них танкистов прозвали «дивизией чёрных ножей». С таким арсеналом Михаил никого не боялся. От развилки до расположения полка было около пяти километров и ему требовалось менее часа времени. Чтобы сократить дорогу, решил пересечь лес напрямую.
- Хотя бродили немецкие окруженцы, пытавшиеся выбраться к своим… - он шёл, соблюдая все меры предосторожности.
Далеко углубился в лес, как неожиданно, со стороны дороги, прозвучало несколько коротких автоматных очередей. По звуку работали немецких.
- Надо бы проверить, что случилось! - подумал Сарач.
На дороге стояли три запряжённые телеги санитарного обоза, с ранеными красноармейцами, около которых лежали убитые ездовые. Немцев было четверо. Все одетые в камуфляж «Ваффен СС».
- Армейская разведка? - присмотрелся он.
Двое немцев держали за узды лошадей. У крайней повозки, стояла санитарка, молоденькая девчонка. Здоровенный немец схватил её сзади за локти, а старший, держа в руке нож, играл им перед её глазами. Она закрывала глаза и пыталась отвести лицо от сверкающего лезвия.
- Ситуация выгодная, - понял Михаил. - Все немцы отвлечены, автоматы закинуты на плечо.
Немец, наотмашь, ударил санитарку. Сарач беззвучно прошептал:
- Ну, что фриц, сейчас ты и за это заплатишь…
Два пистолетных хлопка разорвали тишину. Немцы, держащие лошадей, начали заваливаться. Здоровенный амбал отпустил медсестру и попытался сорвать с плеча автомат.
- Реакция у него, надо сказать, отменная, - Михаил пырнул его ножом и он, захрипев, повалился на землю.
Офицер, в растерянности, хватался рукой за кобуру, но, видимо, от неожиданности, не смог расстегнуть клапан.
- Получай! - Сарач нанёс ему хук слева, он упал, как подрубленный.
Санитарка обессилено, держась рукой за телегу, стала опускаться на землю. Сержант подхватил её, не дав упасть.
- Мы раненых перевозили в медсанбат, а тут эти появились... - прошептала девушка. - Наши и выстрелить не успел…
На звук выстрелов подъехал «студебеккер», из которого выпрыгнуло отделение автоматчиков, а минут через пятнадцать на «виллисе» подкатила опергруппа «Смерш». Капитан Иринчинов посмотрел на тела убитых диверсантов, проверил документы Михаила и удовлетворённо хмыкнул:
- Профессионально сработал, разведчик! Молодец! Переходи к нам, в «Смерш», нам такие хлопцы позарез нужны!
Сарач отказался и закурил, а смершевцы занялись диверсантом. Контрразведчики добросили его на «виллисе». По дороге Иринчинов рассказал ему, что в районе действовали подобные группы.
- Скоро всех накроем, - произнёс капитан, крепко пожав руку.
Михаил воевал в Польше, а весной 1945 года, а Пруссии после кровопролитных боёв их полк вывели на отдых. Хотелось праздника для души, и он решил с Леонидом Петренко наведаться в домик, стоящий на краю леса, чтобы найти провизию и спиртное. Они давно его заприметили:
- Судя по всему, домик брошенный…
Места считались спокойными. Бои не затронули местность, советские войска быстро продвигались, немцы даже не успели организовать оборону.
- Города потрясают многолюдностью, - осматривался Сарач.
Советских солдат удивлял их комфорт, рестораны с отличной кухней, гостиницы с красивыми номерами. Добротные ухоженные дома были нормой, а внутреннее убранство поражало наличием удобств, приличная деревянная мебель присутствовала даже в самых простых семьях.
- Посуда и кухонная утварь в изобилии... - Михаила брала зависть.
Чистота Германии, побеленные, посаженные по линеечке деревья, туалеты, где стены выложены кафелем, показались солдатам нереальными.
- Да, с советской глубинкой не сравнить! - вздохнул Леонид.
Они вышли на опушку леса. Заметно было, что хозяева в спешке уходили. Зашли в дом и проверили кладовую. Было чем поживиться, выпить тоже нашлось. Они заполнили продуктами вещевые мешки.
- Выпьем по сто граммов! - предложил Петренко.
Поставили автоматы в угол, стол накрыли, расслабились. Вдруг услышали шорох в шкафу. Сарач открыл дверь и увидел девушку.
- Кто ты? - опешил он.
- Я Ева Браун! - ответила она на родном языке.
Выпивший товарищ возбудился от вида красивой девушки, вытащив её из шкафа начал тискать, намереваясь воспользоваться беспомощностью.
- Отойди от неё! - вспылил Михаил. - Иначе пожалеешь…
Плачущая Ева убежала куда-то наверх. Они услышали, как скрипнула дверь, обернулись. На пороге стоял немец, с автоматом в руках.
- Ну вот, приплыли, - мелькнула мысль у обоих.
Немец стоял, ствол его автомата был направлен на них. Они сидели безоружные и понимали, что стоит дёрнуться, и он покрошит их в «капусту».
- Мы даже до автоматов дотянуться не успеем… - злился Сарач.
В комнату вошел второй немец. Вид у них не ахти. Заросшие, обмундирование потрёпанное, щёки впали.
- Похоже, давно по лесам шастают... - понял он.
Немец, державший их на прицеле, произнёс:
- Их верде нихт шиссен!
Стало понятно, что стрелять он не собирался. Второй взял ранец и начал забивать его продуктами из кладовой.
- Нам отсюда не уйти, так хоть напиться напоследок успеем... - Лёнька разлил по кружкам шнапс, протянул немцу и предложил: - Ну, что фриц, давай выпьем за неожиданную встречу?
Немец подошёл к столу и взял налитую кружку, хотя автомат из руки не выпустил, но ствол был направлен в пол. Подошёл к столу второй гитлеровец и взял кружку, лопоча:
- Их бин нихт Фриц, их бин Гельмут.
Они выпили, закусили. Петренко разлил снова. Михаилу хорошо стало, надежда появилась, что целыми уйдут отсюда. Петренко вдруг отмочил:
- Давай-ка, Гельмут, выпьем за нашу победу!
Немцы, видимо, оголодали, их развозить начало. Выпили и присели.
- Ни дать, ни взять, встреча друзей, - удивился Сарач.
Но автоматы гитлеровцы на коленях держали. Лёнька остатки разлил:
- Ну, что камерад, за дружбу выпьем, фройндшафт. Ферштейн?
У Гельмута язык развязался:
- Фройндшафт, о, я, я. Фройндшафт гут, криг шлехт!
Русские поняли, что он войну ругает. Им она поперёк горла встала. Все досыта навоевались. Петренко в разговор влез:
- Камерад, давай, ты нах хаус, мы нах хаус. Нихт шиссен. Гут?
Допили, поднялись из-за стола. Автоматы на плечо закинули. Немцы смотрели, но не препятствовали. Вышли из дома вместе, немцы пошли в одну сторону, а они в другую. Поглядывали друг на друга, но стрелять ни у кого желания не было.
продолжение http://www.proza.ru/2020/01/23/333