15
Прошло полчаса. В ванной ни звука. Александр, не видя, буквально кожей чувствовал: Зиночка упрямо сидит в воде и, возможно, плачет. И будет ещё долго сидеть…
Докуривал пятую сигарету. Во рту и далее по гортани образовалась противная сухость, голова казалась опухшей и жаркой, как бывает при гриппе. Александр достал из холодильника баночку пива, открыв, опустошил её, как говорится в один глоток. Не помогло: наоборот, жар из головы растёкся по всему телу, оно стало противно липким, заныли, задёргали болячки. Паршивое состояние увеличилось ощущением, что поделился на три части: левая нудила в левое ухо, правая - в правое, а посередине собственно «Я» Александра в смятении и растерянности. Чью сторону принять?
Левая нудила:
« Брось ломаться. Мужик ты или не мужик? Пойди навстречу, исполни каприз девчонки. Разве её волнения, слёзы не стоят этого? А время, проведённое подле тебя ночью, забота? Она ж в тебе души не чает. Что стоит тебе подыграть? Ведь ты так любил купать дочку…»
Правая почти кричала:
«Не смей! Ты на пограничной меже: шагнёшь - и назад пути не будет. Потом сам же себя будешь грызть до дней последних. Пятно на всю жизнь! Не смоешь, не вытравишь. Стой на своём, не поддавайся искушению…»
Левая:
«Но девчонка влюблена! Первая любовь, божественное чувство! Если сейчас шмякнуть её по лбу, на всю жизнь останется след! Она потеряет веру в любовь…»
Правая:
« Это не та любовь, ради которой идут на безумства. Да и не любовь вовсе, а подростковая влюблённость. Она проходит и забывается, как детские болезни…»
Левая:
«Чушь! Боже, какая чушь! Рахит оставляет следы на всю жизнь, а некоторые болезни дают такие осложнения, что приводят к бесплодности или хроническим недугам…»
Правая:
« Ну, это крайности. Не у всех, и не всегда…»
Левая:
«Преступление так думать!»
Правая:
«Плюнь и иди. Не наноси девчонке душевную травму».
Левая:
« Не вздумай! Ничего с девчонкой не случится. Попсихует и успокоится…»
«Я»:
«Заткнитесь вы обе! Достали!!!»
Александр умылся холодной водой, жёстко вытерся, словно убирал не воду, а оттирал потёки краски. Постоял у стола пару секунд в нерешительности, затем взял из вазочки мятную карамельку, нервно освободил её от фантика и забросил в рот. В следующую секунду он переступил порог ванной.
Зиночка сидела так же, как и полчаса назад, только голова низко опущена к самой воде. Она казалась спящей, если бы не вздрагивающие плечи и короткие всхлипы. По сердцу Александра бритвочкой полоснула жалость.
- Зин…- присел на край ванны, тронул воду.- Вода совсем остыла…
- И пусть. Пусть,- не шелохнулась Зиночка.- Простужусь и помру. А тебя пусть всю жизнь совесть мучает…
Александр наклонился и выдернул заглушку, затем отвёл в сторону сосок смесителя, открыл горячую воду. Зиночка и сейчас не шелохнулась.
Спустив часть холодной воды, Александр вернул на место заглушку. Уровень в ванне повышался, равно как и температура воды.
- Хорошо, продолжаем игру,- сказал Александр и тотчас понял, что сморозил чушь.
Зиночка дёрнулась, приподняла голову. Глаза утонули в слезах, по щекам струились слёзные ручейки, нос и губы припухли.
- Ты…-Зиночка судорожно сглотнула,- …пришёл играть? Играть?!- и точно задыхаясь, выдавила: - Уходи!
- Зин…
- Уходи! Уходи! Уходи!- Зиночка истерично заколотила руками, расплёскивая воду.
Александр поймал её руки:
- Всё, всё, успокойся. Я сказал глупость, прости.
Зиночка перестала дёргаться, глянула прямо в глаза Александра:
- И ты больше не боишься табу? Не боишься?
-Не боюсь,- слова вылетели прежде, чем он хотел обдумать ответ.
- Скажи: клянусь твоей бабушкой.
- Клянусь твоей бабушкой.
- И памятью твоего отца.
- И памятью твоего отца.
Зиночка улыбнулась, и Александр увидел ссадинки на её губах: видимо, прежде чем дать волю слезам она кусала губы. Александру на некоторое время стало скверно: чувство вины принялось жечь сердце, как изжога.
-Прости…
- Я уже простила. Куп-куп?
- Куп-куп.
Зиночка расслабленно скользнула по дну ванны, ушла с головой под воду. Александр выключил краны. Вынырнув, Зиночка спросила:
- Ты ждёшь команды?
Александр перегнал языком карамельку слева направо, тем самым, скрыв лёгкий вздох.
«Ладно, была, не была. Ныряю…»
Александр расстегнул пуговки халатика и, вздрогнув всем телом, отпрянул: у Зиночки не было лифчика, и трусики телесного цвета, намокнув, стали прозрачными. Александру вдруг стало жгуче стыдно, как тогда в детстве, когда мальчишки уговорили его залезть на чердак бани - там, в одном месте от времени обвалился потолок, как раз в женском отделении - и он увидел голыми одноклассниц; мальчишки ржали, прикрывая рот, а ему стало так стыдно, что хоть сквозь землю провались.Он тогда убежал, а в школе пылали жаром щеки, когда видел девочек. Мальчишки долго ещё, издеваясь, посмеивались над ним…
Александр и сейчас готов был отвернуться и, бросив »извини», выбежать вон, однако за секунду до этого Зиночка произнесла:
- Клянусь твоей бабушкой и памятью отца.
Александра словно обдало прохладным остужающим ветерком. И сдуло «мальчишеское», как пёрышко от подушки.
-Ты…обманщица…
- Вот и нет. Ты поднял меня с постели, а когда я ложусь спать, снимаю лифчик. Так все делают. Ты должен был знать. Куп-куп?- заглянула в лицо смеющимися глазами.
Её глаза, так обильно омытые слезами, сверкали как два изумруда. Краешком сознания Александр отметил, что впервые по-настоящему рассмотрел их. Зелёные? Почему я считал, что они серые? Смотрел под углом, а не прямо?
Продолжая думать о её глазах, Александр освободил Зиночку от халатика, сложил пополам, отжав, положил в раковину умывальника. Всё это он делал не торопясь, стараясь не смотреть на грудь Зиночки, привыкая к мысли, что следующий этап - куп-куп.
Начал с головы. Выдавив шампунь на ладонь, сказал, как некогда говорил маленькой дочке:
- Зажмурь глазки, чтобы мыло не попало.
Зиночка зажмурилась. И Александр почувствовал себя увереннее. Её поначалу жёсткие волосы становились мягче, пальцы Александра зарывались в них, взбивая мыльную пену. Зиночка млела, едва слышно выдыхая:
-Хорошо как…
Странно: чем больше становилось пены, чем мягче волосы, тем меньше скованности в Александре. И глаза, уже не смущаясь, поглядывали на маленькие грудки размером с кулачок Зиночки, отмечали пёстрые с кофейное зёрнышко соски, прилипшие к зернистым коричневым кружочкам. В ложбинке между грудок крохотной рыбьей чешуйкой прилипла родинка с двумя чёрными волосками. С каждой минутой глаза всё бесстыже, увереннее изучали тело Зиночки, считали, запоминая расположение родинок, вбирали в себя, словно звёздную карту. «Созвездия» указывали путь в направлении пупка, прятавшегося под водой.
По спине Александра, вдоль позвоночника, точно ящерка пробежала быстрыми горячими лапками, остановилась в области копчика, припала жарким «брюшком». Лапки её стали расти, вытягиваться, будто щупальца - они обволакивали ягодицы, щекотно продвигались в область паха. Спина стала влажной, рубашка неприятно липла. Затрепетало, забилось сердце, словно птичка в силках. В висках родился звон, похожий на далёкое-далёкое эхо колокольного.
Александру на секунду показалось, что ещё мгновение, и он задохнётся. Рванул с держателя душ, крутанул «барашек» крана холодной воды и стеганул колючими струями себя по лицу. Дышать стало легче. «Ящерка» обиженно втянула щупальца-лапки, мстительно вогнала коготки в копчик.
- А…можно потеплее?- У Зиночки тоже было странным дыхание: прерывистое, слова будто скользили и падали.
Александр отрегулировал воду в душе, направил «дождик» на макушку Зиночки. Свободная рука сама вспорхнула, зарылась в волосах, пальцы, словно козлята, впервые выпущенные на лужок, с наслаждением принялись резвиться.
Зиночку буквально трясло, сквозь шум воды, сквозь жаркий шум в голове Александр услышал сдавленный стон. Замер:
- Я делаю тебе больно?- с трудом протолкнул сквозь мокрые губы, точно они были сухими, задубевшими.
- Волшебно… - запрокинула голову Зиночка, подставив лицо струям.- Я плавлюсь…Сейчас растекусь масляным пятном по воде…
Отвела лицо в сторону, блеснула изумрудами сквозь мокрые пряди:
- Ты весь взмок. Разденься…
Мозг ещё не осознал услышанного, а рука уже суетливо расстегивала пуговки рубашки.
- Давай подержу,- Зиночка мягко забрала из руки Александра распылитель душа.
Пока он раздевался, то, спеша, то, делая паузы, вяло терзаясь гамлетовским «быть или не быть?», Зиночка спустила мыльную воду, ополоснула ванну.
- Ныряй,- позвала Александра, когда он уже в одних трусах замешкался с долькой растерянности.
Команда прозвучала, и тело, опередив мозг, переместило себя в ванну. И напряглось.
- Расслабься,- c запинкой произнесла Зиночка, что выдало её собственное напряжение.- И получи удовольствие,- Зиночка направила душ на Александра, скрывшись за струями «дождя».
Напряжение точно куски грязи отваливались, возвращая телу лёгкость, а порам возможность дышать.
Неожиданно Зиночка выключила душ. Так подумалось Александру, но на самом деле она просто уронила распылитель на дно, он обиженно уткнулся в выемку слива и разрыдался, захлёбываясь. Александр ладонями протёр глаза. Зиночка в упор смотрела на него сквозь «забор» прядей. Изумруды сверкали, колеблясь, по- детски розовые губы с тёмными пятнышками ссадин мелко дрожали. Руки нервно манипулировали нежно голубым куском мыла.
Александр смотрел в её глаза, но почему-то на первом плане выпукло проступали её губы. Особенно рваные ссадинки. Нестерпимо захотелось прикоснуться к ним губами, вобрать в себя их, наверняка, саднящую боль.
Но Зиночка опередила: она порывисто приблизилась и робко приложила намыленные ладошки к его груди. Её дрожь перетекала в него, и вскоре так же вибрировала всеми клеточками.
-Ты дрожишь, как и я…- прерывисто прошептала Зиночка.
- Да…
- У тебя во рту карамелька?
- Да…
- Поделись,- губы Зиночки приблизились вплотную.
Её дыхание ударилось о его лицо, пронзило насквозь, и смерчем понеслось по телу, разбрасывая волшебные электрические разряды, от которых в воздухе возник золотистый туман; он рос, ширился, вбирая в себя всё пространство.
Александр приоткрыл губы, высунув на треть бледно-зеленый цилиндрик карамельки. Зиночка трепетно приблизила губы и захватила краешек карамельки, осторожно потянула. Александр придержал свою часть. Губы Зиночки скользнули вперёд и ткнулись в губы Александра. Разряд тока прошил их насквозь с ног до головы, парализовав на время, и только глаза остались дееспособными: они вбирали друг друга, тонули, всплывали, задыхаясь, на мгновение, потерявшись, и вновь стремились навстречу друг другу.
Когда дивный паралич отпустил тела, с губами стало твориться необычайное: то их жёг нестерпимый огонь, иссушая как почву в пустыне, и губы сильнее вжимались друг в друга и выжимали из недр сладчайшую влагу, то их сковывал жуткий холод, и тогда они теснее прижимались, сплетаясь, и от трения рождался первозданный огонь, именуемый предками как Знич; живительное тепло растекалось по жилам, согревало кровь, которая подобно весенним ручейкам устремлялась вперёд, вперёд, приводя сердце в сумасшествие. Обезумевшая карамелька металась изо рта в рот, ища тихое укромное местечко. Но разве при землетрясении в эпицентре может быть такое местечко?
Эпидемия губ перекинулась на руки: мыльные, скользкие, они точно альпинисты, сбившиеся с курса, на авось, взбирались на обледенелую вершину. Они спотыкались, падали, застревали в расщелинах, но выкарабкивались и вновь устремлялись вперёд. Временами их выносило на «минные поля», и тогда взрыв отбрасывал далеко в сторону, но потерявшие разум альпинисты, либо превратившиеся в мазохистов, вновь ползли на минное поле, чтобы снова и снова испытать на себе дивную силу ударной волны…
И вдруг тишина, стоп, пауза. Альпинисты на хребте – усталые, измотанные. А внизу долина, утопающая в густой кипени растительности, где бьют горячие источники, где исцеление избитым телам…
Их руки замерли на бёдрах друг друга, точно прикипели: рухнули обессиленные альпинисты, вдохнули разряжённый воздух, и потеряли сознание.
Заскучавший в одиночестве душ, решил о себе напомнить: развернулся, и стеганул водяными плетьми по бесчувственным телам альпинистов, приводя их в чувство.
- Мы ещё здесь?- горячечный шёпот Зиночки.
-Здесь…
- А я думала…кометой несусь в космосе…
- Упала…
- Земля уцелела?
- Комета на другую планету упала…она в четырнадцать раз больше Земли… На ней всего два жителя…ты и я…
- Ты и я? Мы первопроходцы?
- Да.
-Будем обживать?
-Будем.
Зиночка «отлепила» свою правую руку и положила её поверх руки Александра, подождала, когда обоюдная дрожь сольётся в единую, затем медленно повлекла руку Александра в направлении лобка.
- Пульхерия Ивановна приглашает в гости,- шепнула в самые губы Александра.
- Пульхерия? Почему?
- Это из Гоголя. «Старосветские помещики». Любимая моя книга. Cчитаю: лучшая о любви… Знакомьтесь, -Зиночка убрала свою руку.
- Приветствую вас, Пульхерия Ивановна!- рука Александра плавно поплыла вниз.
Рука Зиночки последовала её примеру:
-Здравствуйте, Афанасий Иванович! Ой!
- Что?
-Он сердится?
- Нет, немного испугался. Думал, один, а тут гостья…
Знакомство, казалось, длилось вечность. Были осмотрены, ощупаны, иcследованны каждая складочка, каждая морщинка.
В какой-то момент Александр точно клонировался на минутку: пока он сам знакомился, его клон достал халатик из умывальника, расправил его, расстелив по дну ванны, затем взял их, приникших друг к другу, и уложил бочком на халат.
Откуда-то из-за спины Александра фонтаном-зонтиком бил душ, остужая пылающие тела до оптимальной температуры. Золотистый туман растворил всё существенное вокруг, втянул в сердцевину этих двоих, создав невесомость, в которой они чувствовали себя, как пара дельфинов в воде.
Их тела прониклись такой симпатией, что понимали друг друга с малейшего колебания частички клеточки. Они тянулись друг к другу, отдаваясь закону притяжения, они вбирали друг друга, растворяясь, чтобы воспрянуть единым целым, воспарить в немыслимые высоты и таять, таять в жарком море, коему имя Блаженство.
Мудрая Природа склонилась над ними, окропила из чащи Любви.
И они любили друг друга, Впервые, ничего не ведая ни о сексе, ни о позах, ни о технике. Афанасий Иванович был нежен и ласков, Пульхерия Ивановна чуточку робея, отвечала тем же. Мудрая Природа, снисходительно улыбаясь, в нужный момент ненавязчиво нашёптывала: слегка податься вперёд, чуть-чуть отпрянуть, прогнуться…
А потом был взрыв, разметавший их на атомы. Остынув, атомы собрались в одной точке, и родилась новая звезда-планета. Суждено ли ей стать обитаемой? или до последних дней пребывать белым карликом, затем зловещей чёрной дырой?
Мудрая Природа не отвечает. Она лишь печально хмурит брови.