Саша Гальцев

Александр Щербаков 5
Сегодня под утром мне приснился мой одноклассник Саша Гальцев.  Именно такой, каким я его помню в 1965 году, когда мы виделись с ним последний раз, в год окончания обоими 11-го класса.  В нашей Херпучинской школе неизвестно по каким признакам учеников частенько переводили из класса А в класс Б и обратно.  Я точно не помню, когда Саша появился в том классе, где учился я. Видимо, в 8 или 9.  Он сразу запомнился мне очень высоким юношей. До этого на уроках физкультуры я возглавлял шеренгу, как самый высокий, а с его приходом в наш класс роль первого в шеренге перешла к нему.

Саша был способным учеником, учился в основном на 4 и 5, но думаю, если бы проявлял больше старания, стал бы медалистом.  Между нами все годы шло незримое соперничество.  Если судить по оценкам в дневниках и в «аттестате зрелости», победил я,  но иногда  он быстрее, чем я, решал математические задачи на уроках, или допускал меньше ошибок в приеме радиопередач на занятиях по радиоделу. Но вот где он меня опередил, причем значительно – это в росте. В выпускном классе его рост был 196 см, а мой – всего 178 см.  И этот рост давал ему преимущество в игре в баскетбол. 

Эта игра появилась в нашем небольшом школьном спортзале с моей подачи.  Я много читал о спорте вообще, а после прочтения книги о баскетболе патриарха этого вида спорта в СССР Александра Гомельского, увлекся этой игрой. К тому же в нашем небольшом и довольно низком спортзале (всего 310 см)  играть можно было только в баскетбол, да и то 3 на 3 или 4 на 4 игрока.  С пятым, как положено  по правилам, начиналась толкотня.  Переговорив с нашим школьным физруком Мизиш Георгием Константиновичем,  получив от него добро, мы в школьной столярке сделали баскетбольные щиты,  и повесили их в спортзале.  Получилась площадка примерно на треть  короче и уже, чем надо по правилам.  И баскетбольное кольцо пришлось вешать на высоте 250 см, а не 305, как положено.  Да и сетки на кольце не было,  но это нам не мешало.

По- моему, в баскетбол мы стали играть, когда я учился в 10 классе.  Играли по вечерам, причем 3-4 раза в неделю. Зрителей из малышни набивалось много, большая их часть смотрела за поединками в окна, стоя на морозе. Но зато было кому после игры принести снег в спортзал, чтобы игроки могли пот с тела стереть снегом.  Для этого в спортзале специально имелось чистое ведро.

Чтобы не было споров, какая команда выиграла поединок, я принес в спортзал общую тетрадь и карандаш.  Перед поединком в тетрадь вносились все игроки соперничавших команд, тетрадь с карандашом  давалась в руки самому взрослому зрителю, и он после каждого попадания мяча в корзину ставил черточку против фамилии игрока, кому удалось поразить кольцо.  Закончив игру, мы, как говорится,  «подбивали бабки»  и становилось ясно, какая команда победила.

Конечно, в играх с другими классами нашему  А-классу, где играли мы с Сашей,  не было разных, потому что Гальцев отбивал все мячи, летевшие в наше кольцо, а я забивал в противоположное. Но вот на тренировках мы играли против друг друга, чтобы была хоть какая-то интрига.

Наш баскетбол лишь немного походил на настоящий,  потому что правил игры  мы не знали, судей в наших поединках не было. Фолы  за нарушение правил не давали, штрафных не пробивали, но азарта и желание победить хватало.  Первый год мы не знали, что нельзя выбивать мяч из кольца, если он туда залетел.  Поэтому Гальцев с его высоким ростом и в добавок с низким расположением кольца спокойно засовывал руку прямо в кольцо и отбивал все броски. Чтобы забить, был только один вариант – сверху двумя или одной  рукой, продавливая и чуть ли не ломая пальцы Гальцева, забивать мяч.  Сейчас это называют «слэм-данк», а тогда мы этого слова и не слышали. Я со своей прыгучестью и относительно высоким ростом это успешно делал.  Но на следующий  год узнал в Хабаровске, что выбивать мяч из кольца при защите нельзя, как и снимать его выше кольца, где есть так называемый воображаемый «колокол»,   где касание мяча в  защите запрещено.  При соблюдении правил значимость Гальцева при защите снизилась, но он научился отбивать мячи, еще только подлетающие к кольцу.   Поэтому снова приходилось забивать мяч сверху.  Но все же стало было проще играть против Саши, давая пас своему игроку, которого он не успевал блокировать. Но еще более действенный прием в атаке – быстрый пас в прорыв, чтобы Саша не успел вернуться из атаки к своему щиту.

Для нашего школьного баскетбола, соревнования по которому между школами в районе не проводились,  Саша был вроде знаменитого баскетболиста из Рига Яна Круминьша с его ростом 218 см. Тот, как и Саша, был силен в игре  под кольцом, забирая большинство отскоков от щита, но не владел дриблингом,  да и пасы давал неважно.  Но остановить 140 килограммового гиганта при его атаках кольца никто не мог.  Саша не имел массы Круминьша, но был на 20-25 см выше любого всех нас,  и играл примерно также, как гигант из Риги.

Мы учились в то время, когда в школе было производственное обучение, введенное по инициативе Никиты Хрущева.  Жизнь  показала, что это было выбрасывание денег на ветер, и  в 1966 году школу заканчивали по два выпускных класса – десятый и одиннадцатый.  Но я окончил школу в 1965 году, поэтому в старших классах – 9-10-11, мы часть уроков посвящали производственному обучению.  У нас в школе в тот год было три вида обучения: для девочек – домоводство, для мальчиков – слесарное дело, и для желающих мальчиков и девочек – радиодело.

В 9 класс я приехал с некоторым опозданием, когда распределение по группам уже произошло. Мой кузек Ян Щербаков сам записался в радиодело, и меня туда же записал, и там же стал заниматься Саша Гальцев.  Конечно, принимать и передавать азбуку Морзе  в небольшом классе – это совсем не то, что крутить ручку швейной машинки или делать выкройки, и уж тем более  не иметь грязные от машинного масла руки в слесарях.  Так что кроме нас, троих мальчишек, туда записались и несколько девочек из обоих классов – А и Б.  Правда, через какое-то время пара-тройка человек была отчислена, как не имеющая необходимых качеств. Среди них оказался и Ян, который по природе флегматик, ему трудно было успевать за всеми.  А мы с Сашей с нашей неплохой реакцией к окончанию 11 класса могли передавать свыше 120 знаков в минуту, и принимать свыше 90 знаков, что соответствовало 2 разряду радиооператора, но не имея стажа, получили как все – третий разряд.

Но вот в чем Саша меня опередил – это в знании зарубежной эстрадной музыки.  Вечерами, когда я читал книги или учебники, он шарил по эфиру, выискивая мелодии, а так как, в отличии от меня, учил английский язык в школе,  записывал названия мелодий и исполнителей и щеголял перед нами в школе.  Это увлечение музыкой потом проявилось, но уже после школы, когда Саша вернулся в наш поселок. К этому времени он освоил игру на гитаре, и в поселковом клубе исполнял свои песни в концертах художественной самодеятельности.  Это единственное, что я узнал о его жизни после школы.

Почему же он приснился мне сегодня ночью, я не знаю.  Давно не думал о нем,  лишь как-то мне написала одна теперь уже немолодая женщина, что во время своего пребывания школьницей в гостях в нашем поселке обратила внимание на Сашу, и они провели немало вечеров вместе. Но что случилось с Гальцевым дальше, она не знает. А жаль, хотелось бы узнать,  и в нашем полку земляков прибавился бы высокий симпатичный дедушка.  Ведь на школьной фотографии нашего выпускного класса Саша стоит в последнем ряду  крайний слева на полу, а все остальные – на скамейке.