Глава первая
Приближение осени чувствовалось во всем: шуршали под ногами ярко-бордовые листья, серебрился иней на коротко стриженой траве, чистый утренний воздух особенно громко разрывали гудки нервных автомобилей. Радость от наступающей осени сопровождала Гусева всегда: чем бы он ни занимался в эту пору, он чувствовал прилив новых сил.
Он неторопливо шел по старому бульвару, зная, что на противоположном конце его дожидается давнишний приятель, который примерно два года назад сбежал из госконторы по обстоятельствам, не терпящим отлагательств. Нет, не от того, что ему сделали предложение, от которого невозможно было отказаться. А от того, что это была последняя зацепка, которая позволяла ему в дальнейшем удержаться на плаву. Вонь от его служебного проступка была настолько сильной, что ему пришлось оформлять досрочную пенсию по инвалидности, а уже затем тайно устраиваться советником к своему давнему знакомому в банк.
Глебу Афанасьевичу Гусеву (в коллективе прозванным «Афанасич или Афанасий»), наоборот, ничто не угрожало. На днях ему исполнилось шестьдесят. Он сбежал от юбилейного трепа в отпуск, отсиделся с внуком на даче, где они ловили в пожарном пруду золотистых карасей и, по обоюдному согласию, тут же отпускали их в воду.
Он не захотел оставаться в департаменте, хотя его директорство, особенно в последние два-три года, имело отличные результаты. Их хвалили, им подбрасывали премии и, наконец, перед самим юбилеем, Гусеву, ничего не предпринимавшему для выбивания наград, указом президента был присвоен чин Действительного государственного советника. Это уже не шуточки: он стал большим генералом.
И, тем не менее, Глеб Афанасьевич решил уйти из департамента и уже сказал об этом руководителю аппарата правительства, а, главное, премьер – министру. Тот стоял за огромным письменным столом, не «выдержал удара», повалился в кресло:
- Ты что, обалдел!? А я с кем останусь? С твоими мальчиками? С пацанами?! – Он захлебнулся от возмущения, что-то начал гундосить, ну, точь-в-точь, как это делает известный пародист, изображая премьера на эстраде. И вдруг отчетливо:
- Мотивы! Мотивы на стол!!
- Я хочу заработать денег на старость, как сейчас говорят...
- Всех денег... понял, да? Мы тебе какую пенсию положили?
- Хорошую… Почти как министру федерального правительства.
- Хо-ро-шую! - Передразнил премьер. - Я лично ходатайствовал об этом перед президентом, так? Плюс бесплатный санаторий на двоих, поликлиника. Да, ты че, парень, охренел! Пенсионер, чертов! Дай тебе Бог здоровья, конечно, еще настолько же лет жизни! А здоровье у тебя, если бросишь окончательно курить и выпивать, о-о-о, еще какое! Я и в подметки тебе не гожусь… Еще ни одну бабу, небось, не пропускаешь?!
Глеб Афанасьевич понимал, что спектакль сейчас закончится, что премьер «успокоится», что, конечно же, он не станет разменивать директора департамента на своего любимца – руководителя аппарата правительства, серого кардинала, с которым они прошагали по дорогам родины три десятка лет. А вот у Гусева с аппаратчиком – не сложилось, слишком близкими оказались их точки соприкосновения: премьер, общественные связи, протокол, заявления от имени и по поручению правительства.
Этому человеку, невзрачному, с потными ладонями и выцветшими от возраста сероватыми глазами, косноязычному и абсолютно неграмотному, почему-то все чаще хотелось самому, вместо премьера, выходить на «подиум». Ладно бы, если получалось: такую говорящую голову, принадлежащую фавориту премьера и жаждущую популярности, легче легкого использовать для дела. Но ведь он, к несчастью, только недавно перестал «ложить», а его словарный запас прораба всесоюзных ударных комсомольских строек заканчивался, как правило, популярнейшей среди подчиненных фразой:
- Так шо, мы и по этим показателям вырвались вперед! И никакая б… нас не обгонит в добыче газа, нефти и руды.
- Куда собрался? – Уже миролюбиво спросил премьер. – Я знаю: эта задница не взлюбила тебя… Показал замену: Добронравов, Доброволин, Зае… Никак не могу запомнить такие простые фамилии… Ты видел его?
Гусев кивнул, ответил:
- Это не худший вариант, он хоть сам писать может… Все остальные – отстой, только треп, который - изнуряет. А собрался я к Гаруну, в «Агродар»… Говорит, что даст департамент, оклад в 10 раз больший, чем у меня сейчас.
- Врет! Он жмот, да и тяжело тебе с ним будет. Потому, как он – хам.… Ни образования, ни воспитания, ни культуры! Считай, что это я тебе обо всех нас говорю, и о себе, в первую очередь… Ты что кончал?
- МГПИ, двухгодичные курсы МИДа и курсы менеджмента в Плехановке с дипломами, стажировка в «Штерне».
- Вот видишь, а у него – два заочных: ЦПШ и ВПШ… Я хоть, слава Богу, Губкинский закончил, поучился, почувствовал себя студентом, опять же, академия народного хозяйства.
И уже без перехода:
- Я скажу ему при встрече, что мы тебя в обиду не дадим. А будет невмоготу, Глеб, не раздумывай, звони, возвращайся… Уж что-что, а должность зама–то всегда найдем для тебя.
Он обнял его, смутился своей щедрой растроганности, одернул кургузый пиджак, который вечно висел на нем как на плохой вешалке в плохом гардеробе.
- Не поминай лихом… Я, честно сказать, был за тобой, как за каменной стеной. Ну, да что теперь говорить. Держи нашу марку и береги здоровье, помни о годах. Говорю, как старший товарищ, почти на десять лет мудрее тебя.
Открылся, будто выплыл из-за листвы старых деревьев, памятник великому чародею, в чьем творчестве русский язык всегда изучается параллельно с украинским. 52-й год прошлого столетия, тяжелейшее послевоенное время, а благодарные потомки возводят грандиозный памятник Гоголю. Его «Мертвые души» стали востребованы как никогда в наши дни.
Рядом с памятником, на чугунной скамейке, сидел персонаж из его бессмертных творений: серая кепка, выцветшая болонья куртка, тяжелые в рубчик брюки, массивные с толстой резиновой подметкой дешевые ботинки. Он будто весь был покрыт какой-то пленкой из плесени… Курил, папиросу прятал в рукав.
- Ё-моё, хоть бы шаг прибавил… Марку держишь… Хто мы! Мы из совмина! А хто вы? А вы – г... на палочке.
- Ладно, Срокин, не заводись… Ты уже себя затравил. Два года, старик, работаешь в другой организации, о тебе уже и помнить-то забыли. А ты все травишь себя и травишь... Все болячки у тебя от этого.
- Спать не могу! Я эту сволочь не успел завалить, до судов дошел, прецедент создал: впервые в конторе дело дошло до суда. Подчиненный, и ни какой-нибудь, а советник руководителя отрасли, подал в суд на своего непосредственного начальника из секретариата. Ужас, что было. Мне в 57 лет предложили пенсию оформить, чтобы только духа моего не было там… А, какой позор я пережил?!
- Ты проиграл, чтобы выиграть! Пусть они узнают теперь о твоем окладе и круге влияния.
- Вот в этом и есть мой шкурный интерес! Я тебя сведу с Гаруном по максимуму, но чтобы и ты меня не забыл. Чтобы и я в печати, на ТВ раз-другой профигурировал. А лучше будет, если ты возьмешь меня к себе замом.
- ???
- Я понимаю, что это необычное решение, что советником председателя быть – лафа, тем более, у такого, в этом плане, бестолкового начальника, как Гарун. Я ведь у него отвечаю только за его будущую диссертацию и подготовку книги – биографии. Как видишь, этот участок очень близко соприкасается с твоим направлением: ПР, реклама, информация… Вот сам Бог и велел нам сотрудничать… Вот мое предложение к тебе. Нет, это не условие… Это предложение!
- Дорогой Вилен (Владимир Ильич Ленин) Евгеньевич Срокин, ты ведь знаешь, что о моем переходе к Гаруну известно премьер-министру, что не далее как завтра-послезавтра он увидит его на заседании правительства и обязательно спросит: а как там мой Гусев? А кто у него в замах? Интересная картина? Продолжать?
- Не надо. Считай, что это моя великая просьба к тебе. Да, ты рискуешь смертельно… Но я до гробовой доски буду обязан тебе. Никогда тебя не сдам, сукой буду, если что! Ты не сомневайся, Гарун пойдет на такой шаг, чтобы отдать меня к тебе.
- Не сомневаюсь, даже уверен, что и публикацию диссертации, и написание книги - биографии он поручит нашему департаменту… Но об этом позже. Когда он меня ждет?
- Одна деталь… Мы вчера говорили с ним поздно вечером, перед самым его уходом домой. Он вдруг высказал сомнение: надо ли сразу создавать департамент общественных связей. Я больше молчал... Но аргументы у него были сильные: пусть начнет с пресс-службы (это – о тебе), пусть наберет двоих, максимум, троих людей, раскрутит направления работы… Тогда можно будет рассмотреть вопрос об управлении, а потом уже - и о департаменте.
- Ты понимаешь, что ты говоришь?! Ты ни хрена не понимаешь, что говоришь! Два дня назад речь шла о департаменте, я разработал все: идеологию, концепцию, структуру, его штатную численность... Я уже говорил с некоторыми людьми, пригласил их на работу начальниками отделов и управлений… Ты–то понимаешь, что это такое?!
- Да, но вынужден тебя огорчить, я согласился с тем, что в его предложениях есть рациональное зерно!
- Прости, но ты чудак, как говорил Шукшин, на букву «М»… Как я буду выглядеть после всего этого?
В его глазах вспыхнули искорки, он постарался запрятать их за густыми неухоженными бровями. Молчал, явно наслаждался смятением Глеба.
- Значит, так, - как можно спокойнее сказал Глеб. – На встречу я не иду! Скажи своему шефу: если он и дальше намерен заниматься хреновиной, я работать у него не буду!
- Ну-ты, фу-ты, хватит кипятиться-то! Куда ты пойдешь-то, чудак, на букву «М»? В совмине уже всем объявил о своем уходе, а сюда – демарш!? Побежишь, как миленький, и любые условия примешь.
Гусев встал с тяжелой чугунной скамейки и также размеренно, как шел сюда, двинулся от памятника в сторону метро. Также шуршали листья под ногами, также гудели машины, но иней уже растаял, выступив на траве и листочках мелкими прозрачными капельками влаги.
- Стой! Стой, - пытался догнать Глеба Срокин. – Это ты прошел испытание на вшивость! Пойдем на встречу! А камень в твой огород мне разрешил забросить Гарун, проверить тебя разрешил на вшивость!
- Запомни. Еще одно такое «испытание», придуманное тобой, и я скажу Гаруну, почему я не буду ни при каких обстоятельствах работать с тобой. Ты понял? Не слышу: ты понял меня?!
- Запомнил.
- Очень хорошо! А теперь проводи меня к председателю правления.
Глава вторая
Банк располагался бездарно на четырех или пяти арендуемых за сумасшедшие деньги площадях. И хотя он имел свое здание рядом с набережной Москвы-реки, старинное, в стиле ампир, представление о нем, как о перенаселенном клоповнике, не менялось. В своем здании, естественно, смогли разместить лишь 2-3 подразделения и операционный зал для клиентов. Сотрудники психовали, мучились, переходя по несколько раз в день из одного корпуса в другой, одеваясь с запасом на любую погоду и прихватывая с собой зонтики.
Улочки здесь были настолько узкие и «кривоколенные», что весь изматеришься, пока найдешь место для парковки автомобиля и сумеешь притулить его к обочине. Своя же парковка обслуживала только членов правления банка. Столовой не было. Поэтому в обеденное время банк напоминал харчевню: запахи разогреваемых в СВЧ-печах блюд гуляли по всем этажам. Кто-то, рассказывали, умудрялся разогревать принесенные из дома «суточные щи».
Сельская провинция чувствовалась во всем: от организации встречи гостей и провода их к руководству, до чистоты в туалетных комнатах.
Гусев, стоя у нелепого заборчика на краю лестничного пролета, боялся скатиться по крутым ступенькам вниз, тихо зверел, каменел, набирался выдержки, говоря про себя: «Прости меня, Господи… Я знаю, что есть места, где людям гораздо хуже живется. Все готов понять и принять... Но ведь это же крупный банк страны… И таким хлевом выглядит».
Наконец, нашли какую-то заявку на пропуск, которую искали секретариат председателя, его приемная, управление делопроизводством, служба безопасности (СБ), департамент по работе с персоналом. Срокин присутствовал при этом и чувствовал себя превосходно: он раз пять успел сказать каждому руководителю, в чьем подразделении могла затеряться заявка на пропуск, как безобразно у него работают сотрудники.
Наконец, раскрылись стальные двери мощного лифта, из них выскочил сорокалетний крепыш с улыбкой невинного ангела:
- А Владимир Владимирович вас заждался… Мы, в приемной, думаем, что это вы не идете и не идете.
- Надо разобраться со всеми, Стас, - солидным голосом сказал Срокин. – Заставили Владимира Владимировича ждать.
- Гостя заставили ждать из-за бардака в нашей системе… СБ, - обратился он к охране, - соберите со всех служб объяснительные записки. И воздастся вам.
Гусева повезли на четвертый vip-этаж. Снова на лестничной площадке охрана, но здесь уже их ждали, да и у Стаса в руках оказался собственный ключ-карточка от входной двери в отсек. Кругом видеокамеры, четверо молодцов (личная охрана председателя) сидят на диванах в приемной. Плазменный телевизор в полстены забавляет их очередным душераздирающим сериалом. Много цветов в кадках, горшках и вазах. Из-под стола секретаря приемной к потолку вьются клубы пара от аппарата «искусственный климат». А на Гусева уже больше минуты смотрят зеленые глаза девочки. На фоне Стаса и особенно Срокина и охранников она была похожа на Красную Шапочку, попавшую в логово серых волков. Она встает, протягивает ему руку:
- Меня зовут Марина. Владимир Владимирович просил вас подождать две-три минуты… Пока вас ждали к нему успел проскочить один из директоров филиала… Вам чай или кофе?
- Спасибо, ничего не надо.
- Тогда присаживайтесь…
- А вот я с удовольствием выпью кофейку, - почти продекламировал Срокин.
- Хорошо, - девушка нажимает кнопку на телефонном аппарате, тихо говорит, - Алена, для Срокина как обычно… Да, пока все.
Гусев не знал, куда присесть: охранники такие крепкие ребята, что, усевшись посредине дивана, для других места они уже не оставляли. До одного из них дошло: гость стоит, не зная, куда себя деть. Он поднялся, поправил кобуру с красной рукояткой пистолета, пошел в коридор. Из дверей навстречу ему вышла стройная совсем еще юная девушка с чашкой кофе и печеньем на подносе. На ней - светлый брючный костюм, ноги длинные, немного худые, болтаются в штанинах. Но при этом она оказалась обладательницей изумительной груди. Глеб отвел от нее взгляд, подумал: как рано начинают делать имплантаты.
Дверь широкая, нестандартная, расположенная прямо за столом Марины, открылась. Из нее выкатился маленький человечек, родом из селений Северного Кавказа, который продолжал бить себя в грудь, кланяться и расточать улыбки. За ним показался хозяин: среднего роста, плотный, но не толстый, хотя вся его фигура говорила: «хожу по лезвию бритвы». Еще чуть-чуть, совсем немного (килограмма два лишнего веса) и его понесет по всем кочкам. Он смотрел на Глеба, не обращая внимания на уходящего гостя, на Стаса и Срокина.
- Заходи, дорогой, - и, пропустив гостя вперед, зашел следом, плотно закрыл дверь. – Надоели все эти стукачи, слухачи, советники, ж…лизы… Спасу нет. Все хотят доказать, что не зря жрут государев хлеб… Ты знаешь, сколько у меня советников? Я сам уже не знаю, сколько… Вот только что «едроссы» порекомендовали ко мне в советники члена Совета Федерации, у него кончается срок полномочий, и какую-то женщину с двумя маленькими детьми. Наверное, чья-нибудь любовница… На днях в советники пролез бывший зампред ЦБ. Не хило, да?
- И что, все они деньги получают? – Спросил Гусев.
- Дорогой, они еще и нам с тобой дадут на молочишко… Кроме, конечно, женщины с детьми. Мы, как, на «ты»? Может, по грамульке, но я могу только красненького.
Он нажал кнопку селектора, сказал:
- Марин, зайди.
И Глебу:
- Я угощу тебя потрясающим зеленым чаем с молоком, специальным, для похудания… А пить мы сегодня не будем. В другой раз.
Вошла Марина, остановилась в дверях. Банкир сказал:
- Ты красивая женщина, я люблю смотреть на тебя… Но почему ты такая дур-рра?! Я же тебе говорил пять раз: мониторинг ложи перед самым носом, иначе я не успеваю отсмотреть… Ты же ложишь на край стола… Я даже дотянуться не могу… Уйди с глаз моих долой… Алене скажи, чтоб сделала моего чая.
- А вам? - всхлипывая, спросила у Гусева девушка.
- Иди-иди, и ему моего чая. И никого ко мне… Никого!
- Там Срокин рвется, говорит, что вы ему разрешили?
- Он тебе нужен? – спросил хозяин у гостя. И, не дожидаясь ответа, сказал:
- Гони его! Пусть работает над книгой, все сроки угробил, го…к!
Гусев осматривал гигантских размеров кабинет. Кругом фотографии: хозяин с президентом, с премьер-министром, министром сельского хозяйства, спикерами обеих палат Парламента, кучей губернаторов… Отдельные темы – международная жизнь и награды: загранвстречи, дипломы, медали, грамоты, львы с крыльями над головой, коровы-буренки, сувениры, сувениры с надписями и без них.
- И все это мое! И все это при мне!! Как оцениваешь?
- Хорошо оцениваю… Только я бы все эту роскошь разместил на трех - пяти огромных стендах да выставил бы все это богатство в коридоре при входе в vip-зону. Вот тогда бы это заиграло.
- Да! Да!! Да!!! – Заорал Гарун. - Кумекаешь! Молодец! Ай, да молодец! Сами сделаем или закажем?
- Конечно, закажем! Люди профессионально этим занимаются… Никаких денег на это не надо жалеть.
- И не будем.
Приехал на колясочке чай. Алена уже успела поменять брючный костюм на легкое шелковое платье. Она была очень красива. Светло-русые волосы при каждом шаге кольцами падали на плечи, проносясь мимо серых с зелеными искорками глаз. Но главной ее достопримечательностью, естественно, оставалась грудь. Гусев не мог удержаться: смотрел на вырез в платье, мысленно измеряя глубину ложбинки посредине, куда провалилась золотая цепочка с каким-то драгоценным камнем. Гарун улыбался, но молчал, ни словом не обмолвился. Когда девушка вышла, он спросил, напрямик:
- Понравилась? Немного худышка в бедрах, но все остальное – просто блеск, а? Я тебе ее передаю как сотрудницу нового подразделения. Будет обслуживать тебя, твоих журналистов, чтобы не стыдно мы выглядели на фоне Сбера или ВТБ.
- Срокин пытался.
- Решать тебе… Все знают, чего он стоит. Но он вроде бы тоже как бы порекомендовал тебя мне. Поэтому я не могу не прислушаться к его просьбе… В крайнем случае, выгонишь… Это-первое. Второе: не обижайся, но я пока не хочу, ни управление, ни департамент заводить по твоему профилю. Мы, сельские, много лет работая с пресс-службой, привыкли к такому названию. Давай оставим такое же название, а? Плюс – дам статус самостоятельного структурного подразделения, плюс премия, ежемесячная. Думаю, что у тебя будет не меньше, чем у любого директора департамента… Откаты-закаты, ты меня понимаешь… А Срокина захочешь - замом поставишь, не захочешь – пусть сидит в советниках. И последнее: судьбу предшественницы – решай сам. Я мысленно ее уже уволил. Все! Вот ее заявление, по собственному желанию… Это нечто… Еще сдуру пресс-секретарем ее назвал… А она капитаном абвгдейки оказалась, 20 лет у них проработала. Вот влип… Ну, слава Богу, что все закончилось.
И без перехода:
- Вопросы есть? Вопросов нет!
Нажал кнопку на селекторе:
- Константиныч, сейчас к тебе придет Глеб Гусев, помнишь наш утренний разговор? Сделай все, как он скажет… И от меня: все по максимуму!
- С испытательным сроком? – Донеслось из микрофона.
- Какой испытательный срок, дорогой! Он командовал десятками начальников, каким ты сейчас являешься… Да, потом отведи его к Алексеичу… Сам отведи! Я размещаю его у себя на этаже… (В микрофоне – мычание, междометия). Нет места? Найдите! Выгоньте, наф..., половину бездельников. Подожди, не отключайся, я счас, при тебе с Алексеичем переговорю.
Щелчок, хриплый голос:
- Приветствую, Владимир Владимирович!
- Что хрипишь, опять водку жрал холодную?
- Да вы же знаете, что я давно уже ничего не жру...
- Я тебе каждый раз буду напоминать, дорогой, чтобы ты на всю оставшуюся жизнь запомнил меня… Так, готовь новому пресс-секретарю машину с водителем...
- Не положено...
- Ты че, совсем охренел! Тебе начальник говорит, а ты – не положено?
- Только с директора департамента и то по вашему личному и письменному указанию...
- Я для краткости назвал Гусева пресс - секретарем… По приказу, он именуется - руководитель пресс-службы банка, возглавляет самостоятельное структурное подразделение… И еще: размести его у меня в отсеке.
- Так...
- Повторяю: он будет у меня в отсеке, расчисти территорию!
- Понял!
- Понял, чем старик старуху донял… Я как-нибудь, под горячую руку, уволю тебя, Сергеев! Ты как тупой, слепой, глухой и немой… И все в одном разливе. Ведешь себя, как шпана уличная! Ты ведь солидное управление возглавляешь, в солидном банке.
- Так, мы что...
- Константиныч, ты все слышал? Не повторяй ошибок соседа по камере! Понял? Ха-ха-ха-хоо...
Гарун отключил селектор, взялся было за чай, глотнул его, тут же сплюнул:
- Ну, вот, опять все остыло. Попить чайку с хорошим человеком не дадут… Как у тебя, Глеб, отношения с премьером, с его замами, министрами?
Смотрит на Гусева хитрыми, немного бегающими глазами.
- Трудный вопрос, - говорит тот, - человек я дотошный по службе, неуютный. Приходилось и на министров бочку катить, когда они со страху на встречи с журналистами присылали своих заместителей. И врать им не разрешал, потому что журналисты все равно раскопают ложь: не сегодня, так завтра. Лучше все по-другому, по-умному подать… Но, главное, я так понимаю, не в этом? – Спросил он собеседника. И, не дожидаясь ответа, продолжил:
- Последние несколько лет я с женой бывал на днях рождения у премьера. Дважды меня приглашали на прием в Большой Кремлевский Дворец... В резерве на выдвижение стоял на замену министра информации и печати...
- Вот это да!! А что же ушел?
- Молодежь идет… За ними деньги идут… Огромные.
- Тут ты прав!
- Потом – не ужились мы с фаворитом премьера...
- Это го…к! Страшный человек!!
- Правда, премьер об этом знает, спокойно ко всему отнесся, даже назвал его задницей...
- А долго продержится премьер?
- Не думаю… Но конструкция здесь будет очень непростая, рассчитанная на год-полтора… Да, не педалируйте больше нигде слово - «абвгдейка», ладно?
- Понял, спасибо.
- Без обид?
- Ты с ума сошел, Глеб!! Я тебе так благодарен: живую речь услышал, живой ветер почувствовал...
- Не пасите меня специально, мне надо много ездить, ходить, встречаться, слушать, наматывать на ус, пить с людьми водку и опять слушать… И делать правильные выводы. Эта информация будет только для вас. Только! Даже с друзьями не стоит ею делиться.
И без перехода:
- Я понял, что нас в пресс-службе будет двое-трое, пока?
- Да бери, сколько хочешь, сколько надо! Хоть полсотни людей! Я против того, чтобы отделы, управления создавать… Правление, филиалы тем самым раздражать. Работай мобильными группами, помнишь, ты мне рассказывал о пресс-службе премьер-министра? Сектора, там, временные группы… А кто тебе такую хреновину сказал?!
- Срокин...
- Забудь! Вот, подлец… Надо что-то делать. Он так и будет тебя ревновать, значит, подставлять, значит, мешать работать.
- Значит, его надо приблизить на самое короткое расстояние, посадить на самый короткий поводок...
- Понял! Я приказ по нему отдам сразу после назначения тебя. А чтобы он не залупался, оклад ему оставлю как советнику, старый. Это, примерно, в половину твоей зарплаты будет...
- Неудобно так-то с человеком поступат.
- Чудной ты, Афанасич, мужик! Да он тебя уже всего обо...л, хотя мы говорили о тебе два раза и то вскользь.
- Может, он по договоренности со мной действовал, чтобы правдоподобнее все выглядело?
- Да, пошел ты, шутильник! Мне знаешь, кто про тебя говорил? Бывший зампредседателя Верховного Совета Иван Алексеевич, почетный пенсионер… Ты и у него работал помощником?
- Нет, в секретариате, завотделом печати… Но выступления ему на пресс-конференции готовил, целые шоу устраивал.
- Он сказал, что пошел бы с тобой в разведку... А я человек - советский. До кончиков волос. Я тридцать лет в банковской системе, вот этими руками создавал этот банк, растерзанный, затраханный, заплеванный, обманутый олигархами. А ты говоришь! Ну, мы с тобой еще обсудим эту тему, хорошо?
- Хорошо, Володя. Только при всех ты для меня Владимир Владимирович и на «вы». Это я о себе! Со мной поступай, как посчитаешь целесообразным, по обстановке. Об одном прошу: никогда не унижай достоинства... Я уйду и не вернусь.
- Это я знаю! Об этом меня уже предупредили. Давай работать, Глеб Афанасич, с Богом! Слушай, сделай мне пресс-службу, какая была у тебя с премьером!
Глава третья
Приказ по назначению Гусева вышел на следующий день после их встречи с Гаруном. А Правление, собравшись накоротке, единогласно проголосовало за создание PR-службы банка, как самостоятельного структурного подразделения, и за Гусева, как ее начальника. Несколько позже Срокин был утвержден простым замом (не первым, хотя он просил об этом вполне серьезно, и его даже не смущало, что других замом в службе просто нет). И, сколько Глеб ни просил, Гарун не пошел на увеличение его зарплаты, да еще постоянно говорил, что и этих денег не стоило давать. Реально Срокин станет получать только половину от зарплаты своего непосредственного руководителя. То, что он потенциальный враг Гусева, тот знал и раньше. А тут еще проблема с деньгами, самым главным возбудителем негатива, добавилась.
Третьим сотрудником в пресс-службу пришла Алена. Она волновалась, сидела на приставном стуле возле стола Глеба Афанасьевича и умирала от страха. На ней был брючный костюм светло-кофейного цвета в полоску, белая кофточка практически полностью скрывала ее грудь, о которой Гусев хорошо помнил. В руках она держала какие-то бумаги.
- Кто вы, что с вами будем делать? – Спросил Глеб Афанасьевич.
- Меня зову Алена...
- Елена или Алёна?
- Елена Владимировна Стасова. О семье рассказать?
Глеб кивнул.
- Папа преподаватель-профессор и бизнесмен, мама – домохозяйка… Сестра работает в банке начальником отдела в международном департаменте...
- В нашем банке? - Немало удивился Гусев.
- Да, - заметив реакцию начальника, девушка чуточку оживилась, продолжила рассказ более энергично, - у нас много родственников работает. Вот фамилия Занаевых: папа, три дочки – все в банке, муж одной из них – водитель у зампреда… Не знаю, надо ли это говорить, но, будучи в приемной председателя, я слышала, что и двоюродный брат Занаева - старшего у нас работает. Я уж о филиале банка на Кавказе – не говорю: там, по-моему, половина его родни работает.
- Полезная информация, - искренне заинтересовался Гусев.
- У вашего заместителя сын работает в банке… А скольких людей он из своего министерства устроил.
- Стоп, о вашем непосредственном начальстве или хорошо, или ничего. Договорились?
- А я ничего плохо не имела ввиду… Здесь все так делают: ручаются друг за друга, поручаются… Здесь работает круг близких, связанных кровными узами, людей.
- Вам, извините, сколько лет?
- 24... Закончила институт, финансовый, знаю английский, компьютер, вожу машину… Да, незамужем.
- Это хорошо, Елена Владимировна, что незамужем: у нас много работы выпадает на после 18 часов… Знаете, что такое мониторинг информации? Нет… Может быть, так даже и лучше, табула раза… Научу вас работать с чистого листа. Это будет пока ваше первейшее дело. Как пчелка, будете приносить мне всю информацию, включая иностранные информленты, раз знаете английский. Слышали выражение: кто владеет информацией, тот владеет миром?
- Не слышала, к сожалению… А Вилен Евгеньевич сказал, что он самым плотным образом будет работать со мной.
- Это, каким же плотным?
- Ну, он не владеет ПК… Ну, то есть у него компьютер мертвым стоит. Вот.
- А мы его на курсы отправим, а? Пусть осваивает ПК, становится продвинутым пользователем. Как, справимся полтора-два месяца без него?
- Конечно! А вы меня всему-всему научите?
- Кроме написания заметок в газеты, думаю, научу всему. Было бы желание. А сейчас запишите две книги по PR, найдите их в библиотеке и сильно проштудируйте. Я через день-два устрою вам экзамен.
Она стала перебирать листочки на коленях, уронила ручку, подняла. Потом у нее рассыпались листочки, один из них залетел прямо под ноги строгому начальнику. Глеб этого не заметил, а то бы достал его сам и уж точно бы не увидел спину девушки, оголившуюся из-под пиджака и блузки. Тело матово-белое, талия узкая, перечеркнутая черными шнурочками от современных мини-трусиков. «Самым плотным образом Срокин решил поработать с ней, - усмехнулся про себя Глеб. – Вот козел старый… Хоть бы волосы вырвал у себя из ноздрей».
А девушке сказал:
- С кухней, буфетом и кофеваркой будем заканчивать, Алена. Давайте делом займемся. Из вас финансовый журналист со временем может получиться… Ну, иногда, конечно, буду просить чашечку кофе заварить, когда очень большой журналист к нам в гости пожалует.
- Да я вам просто так буду кофе варить, Глеб Афанасич… Иришка, это сестра моя, назвала меня дурой за то, что я согласилась идти к вам работать. А я так рада… Других людей увижу, чему-то другому научусь, познаю что-то в жизни кроме дебита и кредита.
Глеб Афанасьевич сидел и думал: годится ли это очаровательное создание ему во внучки: «Она почти приходится мне внучкой, - думал он с явным огорчением. – Боже Праведный, как бегут годы! Сколько остается неузнанным, незавершенным, даже нетронутым…». Он вспомнил свою семью: два взрослых, более-менее пристроенных в жизни, сына, четверо замечательных внуков, стареющая, как и он, жена, любимая им также сильно, как и в далекой молодости… И ему стало не так грустно от ощущения своего возраста, не так больно от того, что он слишком резко подвел итоговую черту под всей своей жизнью.
Сколько длилось молчание, он не знал. И Алена сидела все также неподвижно, даже не смея придвинуться к спинке стула. Она ждала, когда он отойдет от своих мыслей, вспомнит о ней и продолжит разговор. Внешне он выглядел моложе ее отца, 58-летнего, высокого, несколько даже худого по сложению, человека. У Глеба Афанасича, ее нового начальника, была большая голова с высоким лбом, а дорогая старинная оправа с затененными стеклами, которые он иногда протирал большим носовым платком, почти полностью скрывала серые с голубоватыми искорками глаза.
«Сейчас такие оправы уже не носят, - думала Алена. – Он, как папа, весь в прошлом. Но не маскируется, не подстраивается под современность и гуляющую моду. Нос у него прямой, но не длинный. Он чисто выбрит, пахнет приятными духами, похожими на папины духи - «Рома». Губы полные, но их полнота скрадывается волевыми складками, собранными в уголках рта... Зубы свои, хотя иногда видно золото коронок… Господи, мне ведь от него ничего не надо, - девушка продолжала украдкой разглядывать Гусева. - Я что, карьеру, что ли делаю… Мне обрыдли приемная, мат и хамство начальника, глупость старшей сестры, которая тоже начинала с приемной и не гениальными мозгами высидела должность руководителя отдела».
Ей стало неудобно перед старшей сестрой, о романах которой с несколькими крупными начальниками в банке не говорили разве что ленивые. Тем более, именно в этой связи она вполне осознанно призналась себе: «Я буду служить ему столько, сколько он во мне будет нуждаться».
Но как современный тинэйджер, накопивший какой-никакой любовный опыт, она прекрасно понимала, что напрасно распаляет себя. Надо ведь знать главное: нужна ли она ему? «А то перебросит меня на это чудо-юдо замшелое, на своего заместителя, и, о Господи, что я тогда буду делать?». – Алене вдруг захотелось плакать.
- Ну, что, коллега, я принял решение: оставляю вас здесь, в этом кабинете. Вот сегодня-завтра уйдет бывший пресс-секретарь, и мы обустроим его. – Сказал эту фразу Глеб Афанасьевич легко и просто, как будто они с новой сотрудницей проработали уже ни один месяц или даже год, как будто научились понимать друг друга с полуслова. - Без меня вам придется перехватывать все звонки, а для этого будете знать, где я, когда приеду (приду), какие мы ведем проекты, какие финансовые договоры у нас в работе и т.д., и т.п. Боитесь?
- Нет, - сразу и решительно ответила Алена, - с вами я ничего не боюсь...
- Ну, что, отметим это решение чашкой кофе? Не возражаете, если я позвоню в приемную и попрошу девочек?
- Нет уж, в честь праздника – начала работы - разрешите это сделать мне самой, Глеб Афанасич?
Они пили вкусный кофе, поедали шоколадные конфеты и были только вдвоем, потому что старый пресс-секретарь бегала с оформлением перевода в другой департамент, который Глеб буквально вымолил для нее у председателя. А Срокин отпросился в Подмосковье на весь день для оформления каких-то своих дачных бумаг.
Раздался звонок. Алена посмотрела на Глеба. Тот одобрительно кивнул.
- Пресс-служба банка слушает. Здравствуйте, - сказала помощница красивым, поставленным голосом. Она минуту-другую молчала, не перебивая собеседника, произнесла слово «минуту» и зашептала, зажав трубку рукой:
- Если я правильно поняла, это из минсельхоза... Мужчина, хочет переговорить с вами по важному вопросу.
- Узнай, как зовут и какая у него должность? – Почему-то перешел на «ты» Глеб Афанасьевич.
- Простите, как вас представить? Так, хорошо, поняла.
И уже Гусеву:
- Советник секретариата Лев Веньяминович Холод...
- Молодец! – Сказал Глеб. - Все умненько сделала.
И, кашлянув в переданную Аленой трубку, которая была еще влажной от ее дыхания, сказал:
- Приветствую вас, Лев Веньяминович. Внимательно слушаю.
- Вы один в кабинете?
- Нет, со своей помощницей.
- Я сейчас в здании банка, освобожусь буквально через пять минут, и буду ждать вас на улице. Сможете выйти, максимум, на 10 минут? Мне поручил переговорить с вами Эдуард Александрович Цымбарович - помощник министра...
- Может, ко мне зайдете, угощу вас кофе, посидим, поговорим?
- Стены – уши… А кофе мы попьем в кафе на углу за вашим зданием - открылось вчера. Вот и обновим его, а?
- Хорошо, через пять минут я буду в кафе...
Алена не спускала глаз с Гусева, готовая выполнить любое его поручение.
- Садись за мой стол… Не обидел, что перешел на «ты»? Я - в соседнем кафе, есть важный разговор. Мобильный со мной, но это пока мой личный... Вот его номер, и я хочу просить: никому не давай его, кроме Владимира Владимировича.
- Вы не на пять минут, конечно...
- Так принято говорить… Думаю, что встреча займет не меньше 40-50 минут. Не скучай. Вот одна из книг, начинай читать.
Когда Глеб зашел в кафе, он понял, что Лев Веньяминович, который тут же помахал ему рукой, не заходил в банк: он так и ждал его, сидя за столиком. Пожали друг другу руки, официантка стояла рядом, готовая принять заказ. Гусев попросил чаю.
Холод курил, в пепельнице уже было с полдюжины окурков.
- Вы все понимаете? Я не хочу засвечиваться в банке. Разговор сугубо между нами, хорошо? Даже ВВГ (Владимир Владимирович Гарун) не должен знать. Я уж не говорю о вашем заме – Срокине. Кстати, зачем он вам нужен? Мы бы вам подобрали молодого, современно мыслящего зама из нашего министерства.
И без перехода:
- Вы помните Мамина? Он возглавлял в банке информационную структуру по нацпроектам. Крупная в прошлом фигура. Но его кто-то слил: ВВГ узнал компру о «распиловке» бюджетных денег… Вы видите, я с вами играю в открытую карту...
- Видимо, вас уполномочили играть открыто? Но вы не спросили, надо ли мне все это, хочу ли я играть с вами?
- А вы не спешите! Мы с вами, примерно, одного возраста, скоро будем не нужны в основном штате, и нас тихо уберут из поля зрения. А жизнь-то продолжается. И, ох, как нехорошо становится человеку, который вынужден отказывать себе в трате 3-5 тысяч долларов в месяц. Тем более, он к этому привык.
Он помолчал, заговорил не так напористо:
- У нас разговор простой. Вы соглашаетесь принять на себя структуру Мамина с его сотрудниками или без них, уволив всех к е… м…, продолжаете параллельно с PR-ом банка работать над информационным сопровождением нацпроектов и держите марку минимум год. Год! И мы тогда все успеваем сделать… За это время вы получите департамент, станете членом правления банка со всеми вытекающими привилегиями, получите беспроцентный кредит на приобретение достойной квартиры или коттеджа в Подмосковье… Ну, и главное: на счете в оффшоре вас будут ждать два процента от известной всем нам суммы! Думаю, вам стоит...
Подошла официантка, расставила кофе для Холода, молоко и заварной чайник для Гусева. Тот попросил у нее принести дополнительно еще круасан со сгущенным молоком, разогретый. Холод понял, что Гусев спокоен, что специально воспользовался паузой. Он принял это за хороший знак.
- Я не спрашиваю о ваших полномочиях... Но согласитесь, вы уже один раз залетели. И, видимо, только благодаря тому, что Мамин был крупной фигурой, вы все отделались легким испугом. Теперь, надо думать, вы стали предельно осторожны, схему вы отработали идеальную: в случае чего, сразу и окончательно горит только один человек – уполномоченный заниматься всем этим, то бишь я.
- А как вы думали?! Два процента – это не шутка! Плюс всё сопутствующее вам в работе, которое будет предоставлено меньше, чем за год! Да, я вам прямо скажу: если вы за этот год даже палец о палец не ударите, вы все равно будете в фаворе. Это мы все берем на себя.
- Кто вы?
- Вам-то какая разница?! Схема отработанная. Вы знаете, что Цымбарович - доверенное лицо у министра?
- Не уверен. А ВВГ? Разве они не друзья, не партнеры?
- О чем вы говорите!? Это же совсем другой уровень, это несопоставимые вещи! Я так и думал, что вы ни черта не представляете, что это за уровень отношений.
- А у нас, значит, свой уровень?
- И тоже, кстати, не хилый. В общем, так: сутки думайте и, в случае вашего согласия, милости прошу ко мне на встречу… Я, думаю, что через два, максимум, три месяца вы будете замом ВВГ. А он и знать не будет, за какие заслуги вы получили такой статус и от кого. Он будет знать лишь одно: все находится под его личным контролем и все исходит, естественно, только от него!
- Вы писали наш разговор?
- Я похож на идиота?!
- Можно, я спокойно съем круасан и выпью настоящего чаю?
- Расскажу вам анекдот, пока вы...
Официантка принесла выпечку – горячий румяный круасан. Глеб с таким аппетитом принялся его поглощать, что Холод забыл об анекдоте. Он смотрел на него, как на дурачка, который так и не понял, о чем с ним только что говорили, и в какую задницу он может попасть в случае малейшего сбоя в работе придуманной ими схемы.
Но Гусев-то, как раз, все это хорошо понимал и рассчитывал, что после чая он обязательно поблагодарит Льва Веньяминовича, а заодно, и Цымбаровича, помощника министра, за доверие. Правда, скажет, и другое, что с его, гусевской, миссией они круто разошлись: у них разные пути и разные хозяева.
При внешнем спокойствии, Глеба буквально колотило. И, чтобы как-то успокоиться, он стал думать о внуках.
Глава четвертая
Владимир Иванович Стасов ни к одной из известных ветвей фамилии Стасовых не принадлежал: ни к революционерам, ни к ученым, ни к деятелям искусства. Родившись в глубокой провинции, он в школе получил кличку Стас, которая так и прошла с ним до самой Менделеевки. Учился Владимир легко, химия всегда была у него любимым предметом.
Странного и непонятного основному контингенту школы учителя химии Ивана Терентьевича он обожал. Тот был даже несколько показным демократом: любой ученик, выполнив контрольную или лабораторную работу раньше школьного звонка, мог выйти из класса, потратить свободное время на свои нужды. Однако руководство школы на эту проблему смотрело по-другому: нередко завуч приводил на урок Ивана Терентьевича «праздно шатающихся» учеников. Но спорить с «химиком от бога» никто не решался, и поэтому процедура «приводов и гуляний» регулярно повторялась.
В столицу Владимир попал впервые, приехав на вступительные экзамены в химико-технологический институт. Слава Богу, тогда уже входило в моду проведение школьных олимпиад, и его в Менделеевке знали. Он не был лауреатом всемирных олимпиад по химии, но на уровне страны входил в твердую десятку юных дарований. В вуз он поступил легко, даже играючи. И с первого курса его стал патронировать Аркадий Маркович Эвентов, профессор, очень деловой, с предпринимательской жилкой, как теперь говорят, преподаватель. Еще в те далекие годы он зарабатывал репетиторством в десять раз больше, чем преподаванием. После третьего курса он и Владимира вывел на эту стезю.
Эвентов привел его в свой дом, в прекрасную почти 200-метровую квартиру в районе МГУ с двумя туалетами и застекленной теплой комнатой вместо лоджии. Как-то само собой получилось (Владимир может поклясться, что их никто не сводил специально), он подружился с дочкой Аркадия Марковича, студенткой иняза Московского областного пединститута, - Зоей. «Фамилия, брат, нас подводит, - сказал после лишней рюмки коньяка Володин наставник. – Фамилия…». Тогда тема не получила своего развития. Но после сдачи Владимиром экзаменов в аспирантуру, под квоту которой Аркадий Маркович положил все свои связи, состоялась своеобразная помолвка молодого аспиранта и выпускницы иняза. Да, чего там греха таить: Зоя была уже на четвертом месяце беременности.
Владимир обожал свою жену, хотя она не была красавицей: выше среднего роста, широкая в кости, с удлиненной талией и копной черных вьющихся волос на гордо поднятой голове. Она сама не раз говорила ему, что после родов у нее будет мощный таз и что обязательно укоротятся ноги.
- Дурочка, ты моя, - обнимал жену Владимир. – Да, откуда тебе-то знать?
- А ты видел мою бабушку по папиной линии: я вся в нее пошла…
- Так она просто красавица!
- Правда? Тебе нравится бабушка Фира? Как она тебя любит! Это она отстояла наш брак… Все, даже мама, были против… Национал-фобисты чертовы, хотели меня разлучить с тобой. Видите ли, им надо какие-то колена собирать! Вот мы родим с тобой четверых ребят, и все колена сразу пополним и соберем.
До родов Зоя не работала ни дня по своей специальности: она только хотела любить Владимира, рожать для него детей, воспитывать их здоровыми и полезными обществу. И двигать, таким образом, его науку, за которую он несет персональную ответственность. Она так сильно любила мужа, что иногда ей казалось: она потеряет рассудок только от того, что на защите кандидатской диссертации он может получить несколько черных шаров.
С родами случилось не все так просто: со старшей дочерью, Ириной, Зою пришлось положить на сохранение. Ребенок родился недоношенный, капризный, давал им прикурить: дочь орала ночи напролет. Зоя ни разу не пришла в спальню к мужу, не потревожила его сон. Владимир в это время работал над диссертацией. А когда он сам приходил в детскую комнату, Зоя, сидя на низком диване, тихонько шикала на него, причем, каждый раз говоря одно и то же: ты ходишь как медведь, разбудишь родителей… Владимир готов был расплакаться от чувства нежности к своей ненормальной жене. Он садился на диванчик, прижимал к груди курчавую голову жены, а потом подсовывал под нее маленькую подушечку и ровно опускал ее на широкий и мягкий подлокотник дивана: Зоя засыпала мертвым сном. А молодой ученый только тогда брал на руки вдруг замолчавшую, строго смотрящую на него дочку и начинал с ней разговаривать:
- Что, дорогая моя, Ирина Владимировна, урожденная Стасова, по матери Эвентова? Орать привыкли? Негоже так себя вести! Вон как мамку-то ухайдакала! Тебя бы на мою маму, то бишь, твою бабушку Олю… Ты бы вмиг научилась вовремя и есть, и спать, и гулять! Больно уж балует тебя мамочка Зоя.
Дочь, на удивление, скоро засыпала, и Владимир каким-то невероятным способом размещался на диванчике, где уже пятый сон видела его супруга. В такие ночи Владимир, как правило, просыпал на работу, которая состояла, в основном, из репетиторства. Ученики приходили к ним на квартиру, где мать Зои, Светлана Моисеевна, разводила их по разным комнатам: старшие начинали работу с отцом, младшие, абитуриенты, ждали, когда умоется и позавтракает Владимир.
Еще не было митингов, еще никто не бегал с транспарантами, еще только массы приступали к изучению газет с материалами апрельского пленума ЦК КПСС, а Аркадий Маркович уже закрылся с зятем в своем (у Владимира, естественно, не было кабинета) кабинете и повел такой разговор:
- Дело добром не кончится… Поверь мне. Главное, что сейчас нужно сделать – внести последний самый большой взнос в кооператив, то есть фактически выкупить квартиру. У меня есть 19 тысяч, этого хватит даже на новую мебель… Все-все, молчи… Потом отдашь. Дети, внуки – наше самое главное вложение, наш основной капитал… Я все, естественно, оформляю на себя, поскольку в списке очередников кооператива стоит моя фамилия, потом переведу, извини, на… Зоиньку, как дарение. А как же: вдруг что-то случится у вас в супружеской жизни?
- Что вы за человек, Аркадий Маркович, вам бы только людей оскорблять! Да не нужен нам с Зоей ваш кооператив, без вас обойдемся.
- Да, каким это образом, молодой человек? Вы меня не дослушали, голубчик. Ваша задача – другая: срочно выходить на защиту докторской диссертации… Я практически все подготовил, осенью, после каникул, можно попасть на первый ученый совет: народ расслаблен, не собран, злых и неудовлетворенных – меньшинство. Вот мы и проскочим… Хотя, я верю в твою диссертацию, это 100-процентный проходной труд!
- Ну, все, хватит,- сказал Владимир. – Мы уезжаем к маме Оле, поживем там, оглядимся, даст Бог, не пропадем.
- Вы безумец! Вы погубите мою дочь и внучку! Вы представляете, что сейчас начнется в стране? Вы спросили мою дочь, Зою Аркадьевну, по этому поводу?
- Кошмар, какой-то! Куда я попал? Больные что ли все?
- Это вы можете стать больным… И, если это потребуется, мы докажем! У нас вторая ветвь родословной – врачи, психиатры, в том числе.
- Да, пошел ты...
Владимир вылетел из двери кабинета и сразу столкнулся с женой. Он по инерции обнял ее крепко-крепко, как бы стараясь защитить от кого-то.
- Что ты, милый? Что с тобой? Кто тебя обидел? – Быстро заговорила Зоя.
- Пойдем со мной в комнату.
- Нет, подожди, я зайду к папе. А ты – иди, я сейчас приду, там Иришка одна, присмотри за ней...
Владимир стоял, набычившись, он еще никак не мог отойти от недавнего разговора. Дверь в кабинет оказалась незакрытой, и он услышал голос жены:
- Ни слова, папа! Я пойду за этим человеком в огонь и воду… Ты даже не понимаешь, какую ошибку ты совершаешь… Это я о дороге к Храму. Мы поживем пока у бабушки Фиры, она нас давно приглашала… А ты успокоишься и найдешь вариант, как извиниться перед моим мужем.
- Ты даже не знаешь, о чем идет речь!?
- Мне и не надо знать... Из твоего кабинета выскочил разгневанный и униженный мой муж… Муж мой! Я и он – одно целое! Значит, ты и меня унизил, оскорбил или еще какую-то гадость сделал. Все, остановимся на этом.
- Он тебя в тьмутаракань собирается увезти, видите ли, к бабушке Оле.
- За-ме-ча-тель-но! Мы там несколько лет не были. Гениальная идея! Пойду собирать вещи.
Они уехали к маме Владимира, рыбачили на реке, загорали, пили свежее молоко и ели яички из-под несушки. Спали с Зоей вдвоем, без дочки, на сеновале. Владимир любил жену каждый день, бывало - по несколько раз за ночь. Она стала стройная, худенькая, загорелая, коротко остригла волосы, почти смогла распрямить их от завитушек, и, если надевала косынку, то ничем не отличалась от местных русских баб.
- Хочу выкрасить волосы, стать блондинкой… Не возражаешь? - Спросила как-то жена.
- Возражаю… Зачем ты подстраиваешься под местных? Глупенькая, я люблю тебя такую, какая ты есть… А, впрочем, делай, что хочешь! У нас с тобой - «ночи разврата»!
- Тебя уже Иришка ревнует ко мне, замечал? Ты бы поласковее с ней.
- Ни фига себе… А я и не знал этого! Ну, женщины, ну порода?
После лета 85 года Зоя объявила, что она беременная. Она радовалась, как ребенок, говорила, что это Господь услышал ее молитвы. Это Он дает еще один шанс, скрепил ее дух, придал ей силы. Теперь она, вон, какая крепкая, загорелая, статная, и что родит она легко и просто.
Так все и произошло. Рожала она в местном стационаре, где были совмещены и больница, и поликлиника, и фабрика-кухня для приготовления детского питания. Бабушка Оля, сама медик, не отходила от Зои. Девчонка родилась крупная, белая, длинноногая, волосики пшеничного цвета, глаза – светло-серые, почти голубые. Господи, как радовалась Зоя:
- Она в вашу породу, - говорила жена Владимиру, а сама светилась счастьем, - в истинно - русскую породу Стасовых!
Назвали дочь Еленой, в честь бабушки Владимира - Елены Евлампьевны Стасовой, первой подержавшей на руках правнучку. Ну, а поскольку в семье сошлись две Елены, то младшую как-то потихоньку, незаметно для всех, стали называть Алёной.
Москвичи прислали телеграмму, поздравили, правда, довольно сдержанно, с рождением дочери, приглашали приехать, поскольку Зоина кооперативная квартира стояла пустой. А Владимир Иванович Стасов к этому времени уже успел дослужиться в местном индустриальном техникуме до должности директора. Зоя пошла учителем в школу, оставив девочек на бабушек - Олю и Елену. Ее английский и французский языки были безупречными, об этом говорили все не только в школе, но и в городе. Будущие абитуриенты записывались к ней за год, и она практически никому не отказывала, при этом, не переставая, говорила, что в школе она ничуть не хуже объясняет предмет. Денег Зоя не брала, эта была закрытая тема, чем вызывала явное неодобрение со стороны других репетиторов.
Так семья Стасовых врастала в среднерусские просторы с их небыстрыми и неглубокими реками и речушками, с ужением рыбы, травными покосами, сеновалами и парным густым молоком. Девчонки росли, как на дрожжах, ухоженные, сытые, крепкие. Иришка – со смоляными волосами, завитыми в крупные кольца, Алёна – пшеничная, почти голубоглазая, чуточку длинноногая, похожая на кузнечика.
Когда старшая дочь пошла учиться в местную школу, москвичи-родители-дед да бабка - поняли, что внучек им не видать, как собственных ушей. Во тьму таракань приехала бабушка Есфирь (та самая Фира), врач-психиатр, еще крепкая и любвеобильная женщина. В это время за ней ухаживал то ли седьмой, то ли восьмой претендент в мужья. Она сразу подружилась с бабушкой Олей, физиотерапевтом местного разлива, потом долго тискала девчонок, провела им полное обследование на предмет наличия и отсутствия всего женского. Увиденным она осталась весьма довольна. Особенно ей понравилась русская Алёна. «Это – уникум, это надо изучать, это чудо Господнее! Стасова Елена Владимировна, русская по отцу, еврейка по маме… Я более русской девчонки не видела. Я свожу ее в Израиль, там все лягут от зависти и не встанут. Оля, вы дадите мне ее на месяц-другой?»
- Родители не разрешат, мала еще, - сказала «мама Оля», которую так называли теперь все - Владимир, Зоя, Ирина и Алена.
- Родители! - Требовательно позвала Владимира и Зою бабушка Фира. – Вы помните, кому вы обязаны любовью? Замужеством, наконец?
Родители закивали, покраснев, при детях.
- Поедем все вместе на родину Зоиных предков?… Господи, там оденетесь прилично, за копейки можно так отовариться, хоть в князья.
- Из грязи - в князи, - почему-то с грустью в голосе сказал Владимир Иванович. – Нет, баба Фира,- сказал он, - мы еще не готовы. Так, Зоенька? Дайте нам попривыкнуть, подрасти чуток. Это никуда от нас не уйдет.
Зоя подошла к мужу, обняла его со спины, тем самым как бы закрывая тему разговора.
Потом баба Фира и внучка Зоя долго шептались на кухне. Владимир понял только одну услышанную случайно фразу, сказанную женой:
- Пусть отец придумает, как переписать квартиру на Владимира… Тогда мы будем готовы к разговору.
И второй раз в их жизни психиатр Есфирь Ушеровна Авис сделала невозможное: отец Зои не только сумел каким-то образом переписать квартиру на Владимира, но и извинился перед ним в присутствии практически всех родственников с их стороны.
Стасовы переезжали в столицу больше года. Сколько было слез в школе у Зои! В парткоме техникума Владимира Ивановича за «измену малой родине» грозили исключить из партии и лишить права занимать руководящие должности. Девочки ни в какую не хотели уезжать без «мамы Оли» и бабы Елены. Владимир Иванович настолько комфортно стал чувствовать себя в родном городке, что, честно говоря, плевать хотел на столицу. Ну, и что, что он несостоявшийся доктор наук, что из того, что не получит в техникуме звания профессора? Времена-то, посмотрите какие: вузы закрываются, люди с голоду умирают.
Но переезд все же состоялся. Жили плохо, денег, если бы не репетиторство, практически не было. Конечно, родня со стороны Зои помогала, тут уж ничего не скажешь. Это тебе не русские раздолбаи. Тесть начал пристраивать зятя то к одной, то к другой теме, которые находили свое практическое применение и в фермерстве, и в лесоразработках. Нередко они стали участвовать в подготовке макетов-стендов для иностранных компаний, выставляющих свою продукцию на ВДНХ.
Но, по большому счету, заслуга тестя была в другом: каждый день, он, как дятел, долбал Владимира за докторскую диссертацию. Втянул его в науку, тот снова почувствовал вкус к брошенной теме. И что удивительно: через год он блестяще защитился в той же Менделеевке. Вот вам и новый российский ученый, умеющий не только защищаться, но и зарабатывать на своей теме. Еще через год Владимиру Ивановичу, заместителю заведующего кафедрой, с учетом директорствования в крупном индустриальном техникуме, присвоили почетное звание профессора.
ООО они создали с немцами уже как партнеры, 50х50 процентов. Дело пошло: тесть стал научным консультантом, Владимир Иванович – генеральным директором, с их стороны были еще главный бухгалтер и главный технолог. А вся производственная база со всеми вытекающими последствиями полностью стала немецкой. Обороты по итогам первого года деятельности фирмы превысили более 10 миллионов долларов США. Их компания практически полностью заменила металлические трубы на, назовем условно, пластмассовые, в газовом и коммунальном хозяйствах нескольких северных городов. И к моменту трудоустройства Ирины в банк, хотя она могла бы работать представителем отца в Германии, но не захотела, компания Владимира Ивановича оценивалась, приблизительно, в сто миллионов долларов.
У Алёны тоже не было никаких иллюзий по поводу развития семейного бизнеса, его продолжения, расширения и т.п. Она, как и Ирина, закончила финансовый институт, правда, по совету мамы Зои, успела параллельно окончить курсы МИДа с основным языком - английским. В отличие от старшей сестры - просто обожала автомашины. Отец не баловал ни одну, ни другую дочь: купил им по «Пежо» разного цвета и на этом закрыл автомобильную тему. А то, что дочери оказались в одном банке, это заслуга уже Ирины: она вытащила младшую сестру в старшие специалисты. Вот только плохо, думал не раз Владимир Иванович, что дочери пошли через приемную начальства. А, с другой стороны, думал он, жизнь, когда – никогда, все равно придется познавать.
Ирина познавала жизнь страстно, она оказалась карьерной девочкой, честолюбивой. У нее быстро появился бой-френд, мальчик, ставший, благодаря родственнику в министерстве, очень молодым начальником отдела банка. Но это так: он рассматривается как «спящий вариант». Она сама нашла высокопоставленного руководителя, перешла к нему в секретариат, а через три – четыре месяца уже стала заведовать этим секретариатом.
Кто-то донес жене начальника о ситуации, стал назревать приличный скандал. Начальник курировал и международную деятельность банка: Ирина уехала на несколько месяцев на подготовку выставок для иностранных гостей. Вернулась в банк еще более привлекательной, загорелой, с кучей знакомств и иностранных вздыхателей. И заняла должность начальника отдела. Все в банке уверены, что это далеко не последняя должность в ее послужном списке.
Алена – другая. Она немного восторженная, верит в горячую любовь, настоящую дружбу. Искренне любит родителей, своих многочисленных бабушек и дедушек, обожает отца, многих поклонников меряет по его меркам. Вот неделю назад познакомилась с новым руководителем PR-службы, очень интересным и необычным мужчиной. «Обидно, - думала девушка, - что он почти ровесник папы... Но я все равно пойду к нему, хочу узнать, как там, за горизонтом, где нет бухучёта, где не «ложат», где боготворят и уважают женщин. Что нового я там познаю? Какой-то новый опыт должен быть и у меня?»
Глава пятая
Вернулся Глеб злым, взъерошенным. Молчал, дождался, когда Алена освободит его стул, сел. Не развязывая, сорвал галстук, смотрел на книгу, которую читала девушка. Долго смотрел, не понимая даже, что перед ним лежит.
Алена прижалась к стенке, готовая слиться с ней, чтобы стать незаметной.
- Не стой так… Садись за второй стол.
- Да, но там еще...
- Садись! Я скажу, она сейчас уйдет. Потом все заберет, вечером, ночью.
Опять долго молчали.
- Извини, но ты все же иди ко мне, - сказал Глеб Афанасьевич голосом с хрипотцой, - будешь писать на моем компьютере.
Он встал, пропустил Алену к компьютеру, заговорил:
- Новый файл, сделай пароль… Без бланка, на простом листе… «Только В.В.Гаруну», это справа, вверху… Дальше, как обычно: «Уважаемый Владимир Владимирович! Довожу до вашего сведения, что...», - И он стал быстро диктовать фразу за фразой, предложение за предложением. Алена довольно легко успевала за ним: речь его лилась абсолютно грамотно и понятно. Она умудрялась даже вникать в отдельные «страшные», по ее меркам, вещи, о которых будто только ей рассказывал Глеб. Он успокоился, хрипота ушла, временами голос переходил буквально на шепот.
Закончив диктовку ровно под конец второй страницы, Гусев, чтобы не тревожить лишний раз сотрудницу, наклонился к экрану, почти прижался к ее боку. Пробежал текст, показал пальцем на экране в трех местах: эти куски можно убрать. Сказал:
- Редактуру сделаешь сама.
Не разъяснил, как это делается, что это такое, и направился в коридор. В дверях остановился, добавил:
- Естественно, никому ни слова! Я сейчас вернусь.
Алена растерялась, стала перечитывать текст, пыталась понять, о чем идет речь. А речь шла о попытке присвоения бюджетных денег, выделенных на информационное сопровождение нацпроекта на селе. Она решила подстраховаться, сделать два варианта редактуры. В первом случае от текста шефа она оставила чуть больше полутора страниц. На ее взгляд, здесь все выглядело понятным и доходчивым. Во втором варианте – получилась страничка с хвостиком, но абзацы выглядели рваными, хотя и здесь было абсолютно понятно, что высокопоставленный сотрудник министерства попытался склонить руководителя пресс-службы банка к хищению части госфинансов. Взамен предлагались «откаты» и различные карьерные блага.
«Вот, подлецы, - в сердцах думала девушка, в третий раз перечитывая подготовленные ею тексты, – неделю не дали человеку поработать… Уже берут в оборот! Хорошо, что он решил рассказать все председателю… А я, чем и как я могу ему помочь? Вот бы он снова прижался ко мне, когда будет читать текст… Я бы его приласкала, успокоила… Нет, детство все это. С ним говорить надо, чтобы он выговорился, чтобы ему легче стало… Чтобы он понял, что у него есть я, его надежный и верный друг!»
Дверь открылась, вошел Глеб Афанасьевич. Молча, подошел к столу, все время смотрел в глаза Алены. Сказал:
- Вижу, ты испугалась? Не надо… Пусть это будет пока только наша с тобой тайна. Больше мне не с кем поделиться, ты одна у меня: и сотрудница, и помощница, и верный товарищ… Давай прочитаем еще раз, что получилось?
- Я сделала два варианта… Я не знаю, что такое редактура и прочее… Вот, как поняла, так и сделала.
И он опять прижался к ее боку, такой большой и теплый, пахнущий никотином и кофе… «Вот, уже где-то успел попить кофе. И курить стал, - успела подумать Алена. – Пусть читает подольше, я передам ему свою энергию и спокойствие».
- Запомни: большое начальство воспринимает печатный текст размером до одной странички, ну, можно еще, для солидности, один абзац завести на вторую страничку. Все! Поэтому оставляем второй, короткий, вариант. Хотя первый у тебя получился лучше. Теперь сделай следующее. Спрячь оба варианта… Да так, чтобы их, кроме тебя, никто не смог найти. Мне выведи один, короткий вариант, на бумагу. И все, больше этой информации ни для кого нет, пока я не скажу, что пора ее открывать. Правда, есть вводная: если со мной что-то случится, ты сама откроешь информацию и передашь ее ВВГ… Вы в приемной так зовете Гаруна между собой?
Сердце у девушки сжалось, ей стало трудно дышать. Она даже не представляла, что такое может твориться в их банке, в этой, по ее представлениям, европейской, легкой и элегантной службе, названной двумя красивыми буквами - «PR». Она механически нажала «печать», затем засекретила файл с письмом для председателя и посмотрела на Глеба, держа в руках листочки с текстом, который впервые в жизни отредактировала сама.
- С почином, тебя, - сказал Глеб Афанасьевич, - с боевым крещением!
Он одной рукой взял у Алены листочки, а второй - поднял ее подбородок и хотел поцеловать в щеку. Но сотрудница испугалась, дернула головой, и его губы коснулись ее рта. Он смутился, это девушка почувствовала сразу: как-то воровато облизнул ее мягкие не накрашенные губы и тут же отпустил подбородок.
Заговорил нарочито спокойно, даже равнодушно:
- Приглашаю тебя в Домжур, может быть, вечером ты свободна? Я договорился с Борисом Непомнящим о встрече, посидим, попьем кофе… Хочу посоветоваться с ним по возникшей ситуации.
- Вы знаете Бориса Игоревича?! Вот сюрприз… Он несколько раз приходил к ВВГ в мое дежурство.
- Ну, вот, а теперь ты предстанешь перед ним, как строгий и бескомпромиссный сотрудник пресс-службы, его работодатель! Тебе не раз придется решать с ним оперативные вопросы. В том числе, и по освещению поездок нашего командира по городам и весям… Да, мало ли что: это крупнейший поставщик информации по селу.
- Глеб Афанасич, вы, простите, что возитесь со мной.
- Во-первых, сегодня ты - мой единственный в наличии сотрудник. Во-вторых, так получилось, что Борис будет с супругой. А до моей жены информацию по посещению ресторана надо доводить, минимум, за два дня. В-третьих, мне будет приятно побыть рядом с красивой молодой женщиной… Хотя, я придерживаюсь мнения классика: старость на фоне молодости смотрится отвратительно. Так что радости мало.
- На самом деле, я не возражаю! Только папе позвоню… Можно, я скажу, что у нас деловая встреча?
- Это так и есть, на самом деле, - Глеб Афанасьевич невольно улыбнулся.
Домжур стоял почти пустой, кавказцы прямо у входа жарили шашлыки, кого-то, скорее всего, из гостей подвального ресторана «Дрова» обильно тошнило на ступеньках крутой лестницы.
- Скоты! – Услышав знакомый голос, Глеб повернулся, увидел подходящих к центральному входу Домжура Бориса Непомнящего и его жену - Людмилу (в народе – Милу). - Все зас...т, зажарят на мангалах, лишь бы бабок нарубить.
- Боря, поаккуратнее, Глеб с девушкой, - это специально громко прошептала Мила.
Обнялись, расцеловались, побыстрее прошли внутрь здания.
- Мил, я тебе об Алене рассказывал, - бросил Борис фразу. – Если бы тебя не было, я бы точно стал добиваться ее руки.
- Чтобы стать ее отцом? Или дедом? – Жестко отпарировала Мила.
- Ну, и сотрудниц ты, старик , заводишь… Как в модельном агентстве. Вот, помню, была у меня одна ассистентка режиссера.
- Боря, все умирают с голоду… Байки твои попозже пойдут на ура, - Мила легонько прикрыла его рот ладошкой.
Директор ресторана обнял Бориса, трижды расцеловал, познакомился с остальными. Гусеву сказал:
- Я вас точно обслуживал на банкете съезда союза журналистов… Вы еще тогда отказались от должности секретаря, такой скандал учинился.
- Ничего себе, Гусев, а я и не знал, с кем иду на ужин… Что-то не сложилось с новым демократическим руководством журналистики?
- Два кандидата в секретари союза оказались параноиками, слава Богу, их вовремя раскусили. Один – лишь носитель фамилии и трубки. Четвертый – ставленник юриста из Парламента… Представляешь, какой конский цирк собрался.
- А ты думал, все будет как в совмине: телефон с гербом, нажатие кнопки и все встают по стойке «Смирно!»
- Боря, - сказала Мила,- не ерничай… Помни: сейчас Глеб - твой основной работодатель и финансист.
- Вот так в своей фирме держать бухгалтером родную жену.
Борис был красив: высокий, стройный, орлиный нос, смоляные волосы, прямая спина, а развитая мускулатура проступала из-под пиджака. Он вел на ТВ собственную программу о селе, был 10-12 раз в году модератором крупнейших сельскохозяйственных форумов, как в России, так и за рубежом. Его знала столица. Но, главное, не в этом: его не просто знала, а обожала и любила глубинка. Хотя, думал Глеб, спроси, что заметного в журналистике оставил лично журналист Б. Непомнящий, не ответишь.
Организатор, менеджер, хозяин, владелец тележурнала, информагентства, собственных газеты и радиостанции… Вот итог его деятельности за последние 15 лет. Борис почти на 10 лет моложе Глеба, никогда не был на государственных должностях, поэтому время перемен воспринял легко, рисковал смело, уничтожал противников яростно: за оболочкой свойского парня скрывалась хищная и предельно осторожная натура.
С Глебом они были знакомы давно, с тех времен, когда еще в конце перестройки Борис работал простым корреспондентом газеты «Известия». Так и дружили, попадая в совместные командировки, коротая время в провинциальных гостиницах и местных кафе, обслуживая сильных мира сего, надумавших, вдруг, выехать на день-два в глубинку. Гарушина же Борис не раз выручал, когда после очередного наезда на его банк какого-нибудь олигарха, тот оставался не только без денег, но даже без компьютеров. Он размещал его на своей территории, давал попользоваться оргтехникой. Они были на «ты», дружили семьями. Вот поэтому Глеб и решил посоветоваться с Борисом и по банку, и, главное, по недавнему разговору с министерскими «мальчиками».
Стол был не просто заказан, но уже и сервирован, и большинство закусок выстроились в ряд, показывая все прелести кулинарного искусства. Глеб наблюдал за Аленой: глаза ее расширились, губы увлажнились, придав лицу детское и даже наивное выражение, будто она попала в давно ожидаемую сказку. Борис специально перетасовал карты: он оказался рядом с молодой сотрудницей, а Глеб ухаживал за Милой. Простой бухгалтер в медиахолдинге Бориса, она стала не просто женой хозяина фирмы: на нее были заведены основные активы и миллионные суммы. В холдинге за глаза все звали ее «Мама Мила». Она, конечно, знала об этом, но не обижалась: некогда было заниматься интригами и глупостями, так честно призналась она Глебу при очередной встрече на каком-то званом ужине.
Пили: Алена, поскольку была на машине, колу, Борис и Глеб – водку, Мила – французскую минералку. Она сегодня тоже была дежурная по джипу, впереди ее ждала дорога под 40 километров и не всегда асфальтированная. Они уже второй год старались, несмотря ни на что, хотя бы ночевать в загородном доме.
Ели: в соответствии с желанием и вкусом. Глеб выбрал люля на углях, за другими он не следил. Хотя, Алена, похоже, выбрала куриные потрошка с итальянской пастой. Во всяком случае, запах от блюда исходил изумительный.
Тамадил Борис, поэтому Алена смеялась до слез. А Глеб тихо разговаривал с Милой. Она выслушала пересказ разговора с Холодом, долго молчала, наконец, сказала:
- Боря, вам с Глебом надо покурить на воздухе. А мы – пошепчемся без вас.
Борис встал, накинул на плечи пиджак, достал пачку кубинских сигарет–сигар и пошел к выходу.
- Что, стрик, приперло? Не успел войти в наш коровник, а уже понесло навозом?
- Хуже, отстоем из свинарника.
- О, как! – Они вышли на открытую веранду внутреннего дворика, закурили крепкие, потрескивающие на огне сигареты, уселись в плетеные кресла. Борис кивнул официанту, тот закрыл входную дверь. Глеб вкратце пересказал, что уже успел изложить и на бумаге, и в разговоре с Милой. Долго курили, молчали.
- Мамина сдал я. – Прозвучало это настолько неожиданно, что Глеб чуть не подавился сигаретой. – Хаметь и наглеть нельзя, даже, если ты бывший депутат, президент известного общества и товарищ министра… Он сначала, по-честному, перевел мне для работы хорошую часть денег… Ну, бизнес-план, сметы, все, как положено, утвердили… Мы уже приступили на портале и радиостанции отрабатывать часть денег. Вдруг приходит и говорит:
- Дай мне, - и заламывает заоблачную цифру.
- Разреши узнать, для чего? – Спрашиваю. - И часто ли ты будешь приходить с такими просьбами… Мне ведь заказ надо выполнять!
- Не твое говенное дело! Эти деньги - для «самого»!
- До «самого» я не стал прорываться, хотя ничего не было проще: на следующий день мы вместе с ним и Гаруном летели в ФРГ на «Зеленую неделю». Я спросил у Гаруна. Тот растерялся… А потом осатанел. «Сука! – кричит. - Это еще деньги банка! Мы еще ни копейки не получили и не заработали, а он уже рвет, стервятник», - и пошел в VIP-салон. Утром вышел приказ: на работу, в здание, Мамина уже не пустили.
Опять молчали довольно долго, Борис снова закурил, спросил:
- Тебе все понятно или разжевывать надо?
- Мне понятно. Спасибо за откровенность. Что с Цимбаровичем делать?
- А ничего: позвони ему завтра и скажи, что ты срочно должен приехать к нему. Он от всего открещется. Впрочем, не звони, если пойдешь к ВВГ. А идти надо: это вторая попытка… Ох, брат, не завидую я тебе!
- Ничего, брат, прорвемся. Мы тоже не валенком сделаны. Не на улице нас подобрали!
- О кэй, закрыли тему… Как ты такую девочку увел у ВВГ из-под носа?
- Он сам мне ее отдал.
- Боится, что не выдержит… Ха-ха-ха-ха, или боится, что не справится, подальше от позора, сплавил тебе.
- Ладно, не хами, она мне во внучки годится.
- Тем более приятно. Сам почувствуешь, как молодеешь.
- Ты меня подбросишь до проспекта? Там я уже до дома пешочком дойду, подышу.
- Так девочка и подбросит своего начальника… Может, еще и услугу окажет прямо в машине?
- Борь, расскажу Милке, она прибьет тебя.
- Вот этого не надо делать! Черт с тобой, будь девственником… Ты прав: не люби, где живешь.
Вернулись, увидели милую картину: две кумушки почти сошлись носами, что-то друг другу рассказывают.
- А вот и мужчины! Все порешали, революций пока не будет? – Мила засмеялась, за ней Алена, громко, искренне, не понимая, что повода для смеха нет. Пили кофе, ели мороженое. Глеб не мог оторвать глаз от девушки: он давно не видел такой незащищенной и открытой невинности. Будто она в кругу близких родственников сидит, зная, что ее никто не обидит, что ее все любят и боготворят. «Боже мой, девочка, - думал Глеб, - что мне с тобой делать? А ни-че-го… Пусть все идет, как идет. Это ее жизнь, и она должна ее прожить сама».
Борис положил еще тысячу рублей поверх уплаченного им счета, поднял руку, когда Глеб полез за бумажником:
- Вот получишь первую зарплату, тогда и проставишься по полной программе. Алена, ты в боевой готовности? Без меня здесь водку не пила? Тогда повезешь Глеба домой!
Пауза. Молчание затягивается. Включается Мила:
- Вот, балабол! Не слушай его, девочка. Езжай домой тихонько и с Богом… А мы Глеба Афанасича доставим домой, нам по пути.
- Нет, что вы, я, пожалуйста, я могу… Я просто не ожидала и испугалась, - вдруг очнулась она от шока.
- А у него дома никого нет, - это опять Борис. Мила снова, как и при нашем знакомстве, закрыла Борису рот ладошкой.
- Ну, и что? Я взрослый человек.
- Все-все, взрослый человек, на работу завтра не опаздывай. – Глеб примирительно гладит Аленину руку. - Дома о наших болячках - лучше промолчать, тем более, сестре.
- Ну, что вы, Глеб Афанасич, я же не маленькая.
Она встала, легко набросила на плечи пиджак, незаметно тронула рукой волосы и направилась к выходу. На нее смотрели со всех столиков ресторанного зала.
- Страдания юного Вертера, - промычал Борис.
- Выходи, козел, старый, - это Мила.
До проспекта, где неподалеку жил Глеб, доехали, на удивление, без пробок, быстро. Попрощались. Идя к дому, Глеб почему-то вспоминал, как легко села в машину Алена, как быстро завела ее и, не раздумывая ни секунды, рванула с места. Правда, перед этим она подошла к нему попрощаться, сказала две фразы: «Спасибо. – И еще одну. - Жаль, не сбылось то, что я загадала».
Сказала только ему: ни Борис, ни Мила не слышали этих слов.
Глава шестая
Семьи, как таковой, у Гусева уже фактически не было. Глеб Афанасьевич продолжал по инерции, по старой привычке, поить жену утром чаем или кофе в постели, убегал за час-полтора до работы из дома и приходил поздно вечером, чтобы поужинать обязательно первым блюдом - супом, который он органически не мог есть в столовых. Разговор с женой за столом велся о детях-внуках, их радостях и, не дай, Господи, болезнях. Уже почти десять лет они с женой были только вдвоем: из дома ушел и младший сын, поселившийся с семьей на съемной квартире. Старшему внуку – футболисту, уже 11, посматривает на девочек, хотя до сих пор при встречах ждет от деда «Киндер-сюрприз» или Чупу. Младшие внуки - дошколята, они поздние дети: еще один - у старшего и двое - у младшего из сыновей.
На работе Глеб столько перелопачивал за день информации, столько прочитывал обзоров российской и зарубежной прессы, что к вечеру уже не мог ни читать газет, ни смотреть телевизор, ни слушать радио. Только обзор новостного блока он мог еще выдержать и то финальный, выходящий на ТВ около полуночи. Поэтому все вопросы о политике, событиях, ЧП, ДТП, ценах и т.п., которые пытались с ним вести домашние, он отметал сходу. К этому привыкли, вопросов не задавали.
Да, он еще утром знал, что на мировом рынке подскочили цены на рис. Эту информацию докладывали по линии МИДа, Минвнешторга, СВР и других компетентных органов его шефу, премьер-министру. И тот, соответственно, принимал решение. От Глеба и его департамента премьер ждал предложений: как успокоить население, как преподнести информацию, чтобы позиция правительства была умной, взвешенной и, практически, правдивой. Не правдоподобной, а правдивой. Почему «практически и правдивой»? Потому, что в заявлении правительства не скажешь, что в мире жесточайшей конкуренции мы получили такой сильный пинок под зад от наших давних вроде бы друзей и коллег из юго-восточной Азии, что сначала даже растерялись: они вдруг полностью отказались от поставок нам крупной партии риса.
И тон этой информации (пресс-релиза) со второго или третьего захода находился, одобрялся премьером и запускался в мировую коммуникационную сеть. Ну, о чем здесь рассказывать родственникам?! Глеб лишь говорил, что запасать крупы не надо: через день – два ажиотаж пройдет и все вернется на круги своя. Ему верили, но обижались за скрытность, которую особенно чувствовали его родные братья, до выхода на пенсию успевшие стать большими людьми.
Глеб Афанасьевич понимал, что часть своего, скажем так, служебного авторитета, он как-то незаметно в семье растерял. Это случилось, наверное, потому, что семья практически ничего не знала о его работе в совмине: они даже не слышали о его наградах. Но медаль и особенно орден «Знак Почета», полученный им из рук президента большого Союза, были для Глеба не пустым звуком.
Сейчас семья вдобавок стала еще осторожнее относиться к скачкам давления у отца: никаких лишних разговоров. Хотя здоровье, тьфу-тьфу, не точило закаленного в молодости горами и прошедшего армейскую службу шестидесятилетнего пенсионера. Лишь вечерами и ночью сказывалось давление, да побаливала правая голень, разбитая в футбольном детстве. Глеб никогда не насиловал себя физическими упражнениями, но последние годы он привык к палке, которую ему подобрал старший внук. Он был неразлучен с ней по утрам, разминал суставы и позвоночник. Плюс многочасовые прогулки по лесу в выходные дни… Этого пока было достаточно для соблюдения им физического равновесия.
Глеб старался придерживаться этих правил (равновесия) и в исполнении своих супружеских обязанностей. Но, честно говоря, он уже больше испытывал удовольствия от того, чтобы сказать жене приятные слова, свозить ее в магазины, купить для нее милые безделушки и увидеть, как она молодеет на глазах, радуясь вниманию мужа.
Вопреки законам физиологии, Глеб даже не делал попыток реализовать желания «погулять на стороне». Он понимал, насколько все это может выглядеть нелепо, глупо, карикатурно и даже мерзко. Он видел по телевизору знаменитого 85-летнего композитора, одетого в майку тинэйджера и бейсболку с повернутым козырьком, который подыгрывал своей супруге, годившейся ему во внучки. Поэтому Глеб никогда не делал даже попыток говорить какой-то молодой особе комплименты, вел себя с коллегами, а тем более, с подчиненными, сухо и деловито.
В его памяти в этой связи всегда всплывала история одного знакомого чиновника, к чьей карьере он имел непосредственное отношение. На эту должность было с десяток претендентов: все же замминистра, в сфере его общения - писатели, журналисты, корифеи… И Глеб тогда подумал: надо посадить сюда своего человека, не жлоба, не делягу, не торгаша, по крайней мере, культурного человека из знакомого круга. И он нашел давнего знакомого, Эдуарда Ивановича, издателя и журналиста. Через год-полтора тот стал даже первым замминистра. Вел себя безупречно, ни одной жалобы не поступило на него в совмин. А потом вдруг – Глебу позвонила его жена: Эдуард Иванович не прошел испытание молодостью, затеял развод с женой, переехал к сотруднице своего секретариата. Он был старше ее на тридцать пять лет. Глеб говорил с ним, просил помнить о семье, о двух дочерях и трех внучках. Бесполезно.
Он умирал быстро, но в страшных муках. У него горлом шла кровь, печень не работала, но голова оставалась ясной, а глаза - печальными и виноватыми. Он будто просил прощения за то, что предал свою семью, что причинил столько хлопот брошенной им супруге, ежедневно дежурившей в его больничной палате. Он так искренне радовался своим внучкам, которых видел в продолговатом окне, отделяющем его палату от коридора, что не мог скрывать слез.
О молодой супруге, с которой он прожил больше года, старались не вспоминать: за полтора месяца нахождения его в больнице она так и не появилась в палате больного. Эдуарда Ивановича выписали из больницы, к себе домой его повезла старая жена. Там вскоре он и скончался. Глеб приезжал к нему за несколько дней до смерти. Правда, поговорить, как следует, не удалось: Эдуард Иванович все время смотрел на часы, ждал приезда «Скорой помощи», которая привозила ему морфий.
Прощаясь с Глебом, он вдруг сказал:
- Никогда не выгляди жалким, не будь посмешищем… На фоне молодости старость выглядит омерзительно… Впрочем, ты мне об этом уже говорил.
- Это не я сказал, Эдик, это сказал классик, - Глеб держал его горячую потную руку, боясь, что она выскользнет из пальцев. После инъекции больной засыпал, лицо его расправилось от глубоких морщин и складок на лбу и щеках.
Молодая избранница уволилась из министерства через несколько дней после его смерти.
В жестоких грехах Глеб, в отличие от своего скончавшегося протеже, замечен не был, особенно последние двадцать лет держался молодцом. Поэтому спал спокойно, но не более шести часов в день. В свободные выходные, которых, действительно, набиралось за год маловато, он незаметно для себя и окружающих умудрялся к вечеру прилично «набираться». Жена молчала, дети приезжали редко, не видели этого, а на торжествах Глеб Афанасьевич вел себя безупречно: благородный отец семейства, горячо любимый внуками дед и полный генерал службы. Гостей в дом они с женой приглашали редко: не было больших поводов, да и особого желания кого-то видеть.
Награды и продвижения по службе, как правило, отмечали в ресторанах, чтобы меньше горбатиться на кухне и не возиться с грязью на следующий день. Да и Глеб страшно не любил становиться объектом торжества. Полувековой юбилей отметил прямо в буфете на работе: он тогда еще был советником первого вице-премьера, одним из 13 советников – «мучеников на галерах». Их начальник, жесткий и абсолютно невоспитанный профессионал-технарь из «красных директоров», пришел к середине застолья. Все собравшиеся встали, приветствовали его аплодисментами. «За что аплодисменты? – Думал Глеб. - Разве это его юбилей?!»
Глупость ситуации Глеб чувствовал буквально кожей, и поэтому упрямо сидел на стуле, так и не встал приветствовать большое начальство. Вице-премьер уловил настроение юбиляра, тут же всех усадил за стол, поднял рюмку с водкой. Посмотрел на Глеба, сказал:
- За что ты мне нравишься, советник? За то, что в рот не смотришь начальству, не ловишь концовок фраз, чтобы показать свою сообразительность и готовность «без головы» броситься выполнять любое поручение. За то, что любишь нашу проклятущую работу! А еще - уважаешь людей, с которыми тебя сталкивает жизнь, особенно в регионах, на местах, помогаешь им умно и правильно выполнять решения, принятые правительством. Вот тут недавно просили за тебя: отдай его нам в департамент, надо укреплять пропагандистский аппарат. А я им кукиш показал… И ты молодец, с подножки не спрыгиваешь, своих не бросаешь в такой трудный период нашей жизни. Это я о себе… Хотя и денег бы получал намного больше, и чин бы имел генеральский. Ничего, потерпи немного, будет еще и у тебя головокружительный взлет… пятьдесят – это старт! Не верь, что все уже позади… Хотя мне трудно убеждать тебя: я моложе на целых пять лет, салага перед тобой.
Он помолчал и без перехода сказал:
- Со всем моим уважением, чувством признательности за твой нелегкий труд прими от меня на память подарок.
И протянул черную бархатную коробочку. Все громко зааплодировали, раздались голоса: «Ну-ка, открой, покажи народу подарок». Глеб что-то разволновался от слов вице-премьера, долго не мог совладать с крышкой на коробке. А когда открыл – даже растерялся от увиденного: золотой слиток на черном бархате играл при ярком освещении густым желтым цветом. Он поднял коробочку, медленно показал ее всем трем сторонам стола, стоявшего буквой «П». В слитке, по его беглой оценке, было не меньше пятидесяти граммов чистого золота. Все молчали, обалдели от увиденного: мертвая тишина стала неприличной для бывшего шумного застолья.
- Ну, вы тут продолжайте застолье, - вдруг, вставая из-за стола, сказал первый вице-премьер, - а мне к премьеру надо идти.
Он помахал ладонью имениннику и метровыми шагами направился к выходу.
- Обалдеть!
- Вот это подарочек!!
- Ну, любит он тебя, Афанасич, любит.
- Придется охрану вызывать, чтобы до дома донесли подарок.
Реплики неслись со всех сторон праздничного стола. Народ никак не мог переварить то, что ему довелось увидеть. Кто-то подсчитывал на салфетке стоимость слиточка, кто-то тянулся пожать руку Глебу, засвидетельствовать свое почтение.
- Я тебя подвезу на своей машине, - сказал ему на ухо завсекретариатом вице-премьера. У него была персональная машина. Потом он поднялся из-за стола, постучал ножом по бокалу, призвал всех к тишине и уже после этого сказал:
- Вот такой у нас руководитель! Вот с кем нам посчастливилось трудиться. Присоединяюсь к словам Игоря Олеговича и желаю Глебу Афанасичу крепкого здоровья еще на пятьдесят лет. С юбилеем, дорогой наш коллега!
Дома жена долго не могла понять объяснения подвыпившего супруга: с какой такой стати он получил кроме дорогущих часов в малахитовом футляре еще и золотой слиток. Утром - была суббота, впервые за несколько месяцев Глебу разрешили в честь юбилея отоспаться, не приходить на работу. А так, обычно, по субботам секретариат работал часов до трех дня. Глеб за кухонным столом с наслаждением пил кофе и внятно и четко пересказывал жене почти все тосты. Слова большого руководителя о департаменте запомнились ей больше всего.
- И ты отказался идти на департамент? Не по-ни-маю тебя!
- Решаю не я, и не руководитель аппарата совмина, который приглашал меня на эту должность, - сказал Глеб. – Решает твой непосредственный начальник. Тем более, если он второй человек в правительстве.
- Как у вас все сложно и запущенно, - отшутилась жена, так и не поняв, о чем только что толковал юбиляр. – Вот за слиточек отдельно скажи начальнику спасибо. Это – очень дорогая вещь. Кстати, надо узнать, что стоит, теперь, золото в ювелирном магазине?
- Ма, об этом надо узнавать не в ювелирном магазине, а в госбанке. Ты не волнуйся, в понедельник я все буду знать… Мы куда идем? Выполняю все пожелания трудящихся.
- К обеду приедут ребята… Надо накрыть хоть небольшой стол. Ты, пожалуйста, побрейся, найди улыбок. Постарайся им понравиться.
- Я тебя люблю… Хотя мне уже и пятьдесят… Хотя все уже с горы… И грустно, и жалко.
- Молчи, дурачок мой! Ты выглядишь только на сорок.
Глава седьмая
Осень мчалась вместе с редкими дождями, порывами ветра, ранними утренними заморозками. В городе все радовались такой солнечной и бодрящей погоде. «Уж, всё лучше мерзких и нудных моросящих дождей!», - думал Глеб Афанасьевич Гусев, шедший, по старой привычке, к восьми утра на работу. У входа в банк уже стояло несколько женщин, курили. Рядом с ними под козырьком из пластика возвышался, прислонившись к дверному косяку, здоровенный детина с бородой и зачесанными назад пегими волосами, стянутыми в тугой узел резинкой.
- Глеб Афанасич, вот вас ждет новый водитель, - сказала миловидная женщина, небольшого роста, с признаками былой привлекательности. Она почему-то совершенно не следила за своими волосами, видимо, ставшими со временем блеклыми. – Ему бы еще вчера надо было дозвониться до вас, а утром забрать из дома… А он, дурилка, только сегодня это осознал… Одно слово, байкер.
- Здравствуйте, я ваш новый водитель… Извините, всего неделю, как принят на работу… Еще никого не знаю, - сказал невнятным голосом, без знаков препинания, детина.
- Что за машина? – Спросил Глеб Афанасьевич.
- Новая «Тайота», представительского класса… Она стоит на площадке позади банка… Вот ее номер, мои координаты: ФИО, телефоны мобильный и домашний… Я работаю с вами, сколько скажете, но без выезда за МКАД… На это надо особое разрешение начальства.
- У нас тут авария была страшная, с жертвами, - сказала та же женщина, держа сигарету в зубах и протягивая Глебу руку для знакомства. – Галина, начальник отдела административно-хозяйственного управления… Я вас знаю, Глеб Афанасич, мне Сергеев, начуправления, про вас рассказывал… Он тоже был большим начальником только в бывшем комитете народного контроля СССР. Если будут вопросы по обеспечению всем необходимым вашего подразделения – это ко мне… В общем, у меня вся маттехчасть и склад… Да, еще мы совместно с вами все выставки и презентации готовим. Плюс никак не можем отбиться от финансирования рекламы. Ничего в этом не понимаем, но вот решением председателя все финансы на рекламу заведены на нас.
- Прошлые, до вас, были ушлыми, воровали на рекламе по-черному… - Вмешалась в разговор вторая женщина. – Вот ВВГ и дал такую команду: заказы делает пресс-служба, расчеты – за АХУ. – И протягивает руку для знакомства:
- Вы нас всех пока не запомните… Но это и не важно, освоитесь со временем. Меня Алина зовут, на мне весь транспорт, что-то вроде старшего диспетчера я… А Володя, мужик хороший, хоть и мотоциклист, как мальчишка… Водитель классный, непьющий, опять же.
Володя засмущался, переступил с ноги на ногу, уставился взглядом на ботинки Глеба.
- Спасибо, милые женщины, за блиц-знакомство. Я вас запомнил, у меня профессиональная память на лица… Ну, что Владимир, как вас по батюшке, пойдемте посмотрим машину?
- Владимир Васильевич, но лучше просто Володя… Я так выгляжу, извините, уже привык, скоро, наверное, дедом буду, менять уже что-то поздновато, - говорил водитель, ведя Глеба за огромное, украшенное цветной лепниной, здание банка. В самом углу небольшой площадки стояла новенькая машина темно-стального цвета.
- Вот ваша красавица… Сергеев дал команду на новую машину, хотя сначала все было не так. Транспортники из отдела думали, что им удастся похимичить с вами, передать вам «б/у» от одного из членов правления, прилично битую… Но, слава Богу, все обошлось… Впрочем, это не мое дело, так что не берите в голову.
- Владимир Васильевич, как меня зовут, вы знаете? – Тот кивнул. – Придется вам приезжать за мной пораньше, я с восьми - уже на работе, готовим блок новостей для начальства и внутреннего интернета… Нередко сидим вечером на работе пока высшее руководство в кабинетах.
- Меня инструктировал лично Сергеев… Он обо всем рассказал… Я постараюсь, оправдаю доверие, ну, и все такое прочее.
- Хорошо, спасибо за информацию. Звонить я вам буду по мобиле, так?
- Так, или через диспетчера, Алину.
- Обедать сегодня поедем в Госдуму, к двум часам меня там ждут. – И Глеб направился в обход здания в обратном порядке, как они сюда шли.
- Глеб Афанасич, вот вход внутренний, прямо к лифту выйдите, - сказал водитель и показал неприметную дверь на стыке серых стен здания.
Старый пресс-секретарь председателя уже сидела на рабочем месте. Она была завалена бумагами: папки - на полу, на приставных стульях, на всем свободном пространстве ее стола.
- Я, наверное, умру в этих папках, - жеманно сказала женщина. – Но хочу спросить: вам-то нужна моя переписка, проекты договоров, сценарии мероприятий, Глеб Афанасич?
- Если честно, то нет. Оставьте копии финансовых документов, договора, телефоны контор, с которыми вы работали… Вдруг позвонят по вашим грехам… Надо же знать, с кем разговариваешь. Как, кстати ваши дела?
- Жду приказа! Спасибо директору международного департамента, что приютила меня, ходила к шефу, слезно просила за меня.
- Ну-ну, - сказал Глеб, вспомнив, как он просил за эту несколько экзальтированную женщину ВВГ, как тот без конца ругался матом и говорил, что он видеть ее не может без содрогания. И что это - Цимбарович из министерства виноват в том, что она оказалась в банке.
- А у меня просьба, - продолжил разговор Глеб. – Не могли бы вы сразу после приказа освободить стол и технику, если она вам не будет нужна. Мне, к сожалению, некуда разместить сотрудников.
- Я думала, что я вам буду еще месяц-другой нужна… Такие объемы работ… Передача дел и все такое прочее!
- Спасибо. Я привык работать со своими коллегами, агентствами и компаниями. Я даже мобильный телефон не буду у вас забирать, чтобы ко мне не шли незнакомые звонки.
Она поняла, что время ее ушло, как-то вся скукожилась, подурнела, хотя прежде Глеб находил в ней черты былой красоты и привлекательности.
- Я обещаю вам до конца сегодняшнего дня освободить рабочее место.
- Если получится раньше, буду вам бесконечно благодарен.
- Куда же столько бумаг девать? – То ли спросила, то ли разговаривала сама с собой уходящая сотрудница.
- Вызовите через Галину из АХУ бригаду рабочих-такелажников. Они быстро наведут порядок.
- Да-да, конечно… Все прошло, никому ничего не надо.
Она еще долго говорила сама с собой, но все же позвонила хозяйственникам и уже через пятнадцать минут четверо мужиков стали грузить ее скарб на две тележки. Все это хозяйство поехало в международный департамент.
Параллельно с организацией переезда соседки и разговором с Срокиным, кстати, опоздавшим на работу, Глеб успел подготовить обзор СМИ, который, теперь, не позднее 10-00 ложился на стол председателя. Все это время возле кабинета находилась Алена. Она была бледной, волосы опустила на плечи, бордовым шарфиком пыталась закрыть маленький продолговатый синяк на шее, который обычно остается после страстного поцелуя. Глебу почему-то было больно видеть все это.
- Так, узрел я свободное рабочее место в престижном кабинете престижного этажа. - Потирая руки, Срокин направлялся к столу бывшего пресс-секретаря.
- Остановись! - жестко сказал Глеб. – Алена помогите мне переехать к окну. Компьютер я перенесу сам. И осваивайте мой стол.
- Я, значит, твой заместитель, снова буду на задворках?! – Срокин скорчил мину кровно обиженного человека.
- Да, - тихо сказал Глеб, - ты, пока суть да дело, будешь на задворках.
- Но Алена должна работать на моем компьютере. Я же не владею им. Отдай ее мне!
- Ты выдаешь этот позор за достижение?! Пойдешь на курсы, за месяц-другой освоишь технику. Наберем еще людей, кто-то будет пока рядом с тобой… Но только временно.
- Хорошо, я прошу перевести ко мне одну сотрудницу из параллельного подразделения.
- Она связана с ПР, рекламой?
- Нет, конечно, но она будет моим типа секретарем-референтом.
- Это слишком расточительно. Ты же сам говорил, что ВВГ дает нам 3-4 ставки и все! Учись обходиться по минимуму.
Срокин побледнел, сжал губы, его глаза спрятались в густых бровях. Спросил раздраженно:
- Хорошо, чем мне сейчас кроме известных тебе проблем по линии ВВГ заниматься в пресс-службе?
- Нужны ежедневные обзоры СМИ - мониторинг прессы, нужно начать вбрасывать на сайты пресс-релизы, ежедневно, по капле, чтобы пробить глухую стену неуважения к нашему банку. Чтобы на нас ссылались, чтобы нас цитировали, чтобы в рейтинге по частоте упоминания в прессе мы сдвинулись со ста какого-то места. Ведь мы в десятке крупнейших банков страны, черт подери! Еще рассказывать?
- Нет-нет, хватит! Это пока не мой профиль… Мне от шефа столько обязанностей выдано, что голова идет кругом!
- Давай договоримся, Вилен Евгеньевич: на этом сложном этапе становления пресс-службы ты не лезешь ко мне в душу, а я постараюсь пока забыть о тебе, как о своем заме… За тобой будут «болванки», проекты статей, интервью и бесед шефа на ЦТ и в печатных СМИ… Их список я тебе сегодня передам. Пиши ручкой, приноси сюда. Алена, я ли, если буду свободен, постараемся отпечатать, отредактировать и запустить в «свет». Естественно, согласовав с председателем.
- А я буду с ним ездить на телеканалы? Я буду ходить к председателю согласовывать эти материалы?
- К председателю со всеми вопросами нашего подразделения должен ходить только один человек - руководитель пресс-службы. Это закон!
- С вашего разрешения, господа, я откланяюсь. Пойду к себе «под крышу». Захотите, товарищ начальник, познакомиться, где ютится ваш заместитель, приходите. Даже чаем угощу. И вы, юная леди в платочке на шее, приходите. Вам, кстати, передавал привет Андрей Виленович.
Лицо Алены залила краска, она споткнулась на ровном паркете, направляясь к столу у окна. Глеб Афанасьевич оставил слова зама и реакцию девушки без внимания: он сосредоточенно пытался демонтировать компьютер. Ему удалось, правда, с помощью вызванного заранее дежурного инженера, поменять местами два компьютера. Когда техника заработала, он облегченно вздохнул, отвернулся к окну и стал смотреть на соседнее элитное жилое здание. «Вот же, живут люди, метров по 200-300 каждая квартирка», - думал он без чувства зависти, хотя сам тридцать лет живет в старом панельном доме. Этот вопрос его тоже уже не задевал, он привык, привел к равновесию сил и эту проблему.
Сколько времени просидел у окна, он не знал, но точно долго. Вдруг раздался телефонный звонок. Снял трубку, сказал:
- Гусев, слушаю вас.
- Ой, извините… Это Марина. А вы почему не завели свой телефон на Алену? Я ей звоню… Впрочем, и вас хотела поздравить с новосельем, пригласить на чашку чая… ВВГ не будет до шестнадцати часов, приходите с Аленой. К нам веселый туляк забегал, директор филиала, свежайшие пряники привез.
- Спасибо, сейчас сообразим.
Глеб Афанасьевич посмотрел на помощницу: она сидела за его бывшим столом, прямо у входа в кабинет, нахохлившаяся, с дерзким выражением на лице.
- Нас в приемную приглашает Марина… У них свежие тульские пряники… Пойдем?
В это время дверь широко открылась, Галина из АХУ полубоком стояла в проходе, кому-то говорила громко:
- Так, аккуратнее, не царапните стенку!
Посмотрела на Глеба, весело сказала:
- Я вам настоящую мебель привезла, Глеб Афанасич, не стол-загляденье, шпон дубовый, с приставным столиком и креслом. А вы, что, Алену у себя оставляете?
- Да, так будет правильнее, кто-то всегда должен быть на месте. Мы в интернете дадим дежурный телефон нашей пресс-службы. Вот пусть Алена и командует страной.
- Разумно, - сказала Галина, - обычно наши от посетителей прячутся… А тут готовы принять удар на себя… Придется тогда ваш стол поставить углом, к нему–приставной с двумя легкими стульями, а не креслами… Тогда и у девушки будет свой уголок для кофейного столика с парой стульев. А, Глеб Афанасич, не обидитесь? Мы-то вам готовили оборудовать кабинет по максимуму, на одного!
- Не обижусь. Пока старые столы пустые, можно начинать, Галя, перестановки. А мы с Аленой сходим в приемную, нас пригласили на чай.
- Приятного вам аппетита… Так, мужики, пропускаем Глеба Афанасича, пропускаем и начинаем заносить мебель!
По коридору они шли рядом, Глеб чуть впереди, Алена, видимо, специально отставала на полкорпуса.
- Ты чем-то расстроена? – спросил Глеб.
- Нет, что вы! Я боялась одного: как бы далеко от вас не оказаться.
- Заявленного телефона на сайте банка – не бойся. Приучим за месяц-другой журналистов к себе, а там перейдем на электронный адрес. Пусть туда заявки сбрасывают, если, конечно, мы им будем интересны.
Рядом с приемной председателя располагалась комната-кухня, оттуда доносились голоса, смех. Девушка обогнала Глеба, первой заглянула в открытую дверь.
- Соседей приютите? - Спросила она весело, беззаботно.
- Ждем, - голос Марины был приветлив, - пряников на всех хватит. Вам кофе или чай, Глеб Афанасич?
- Кофе, только не крепкий, большую чашку с молоком. Утром я уже пил из самоварки.
На столе, прижатом к стене, прямо в трех коробках были порезаны на ровные кусочки сочные тульские пряники. Трое незнакомых Глебу девушек, как на подбор, красавиц, держали в руках чашки с кофе. Они с любопытством смотрели на Глеба, смело и дружелюбно.
- Это наша сборная смена приемной председателя, - сказала Марина. – Девчата все из Управления делопроизводства, но прикреплены, в первую очередь, к приемной Владимира Владимировича. Это Света, Татьяна и еще одна Марина, она сейчас временно в приемной первого зампредседателя трудится… Глеба Афанасича, девочки, вы уже знаете. Он наш сосед, в одном коридоре находимся. Он будет здесь с Аленой, я правильно говорю, Глеб Афанасич?
- Да, правильно… Рад познакомиться с вами, коллеги. Хозяйство у нас шумливое… Но мы с Аленой постараемся вам не очень докучать. Будем, по возможности, пресс-конференции и встречи ВВГ с журналистами проводить в зале правления.
- Кушайте на здоровье. Вот ваш кофе, - это Марина.
- Глеб Афанасич, а это правда, что вы в «Комсомольской правде» работали? – Это вторая Марина.
- А вы советником у премьер-министра долго были? – Это Татьяна. – У него большая приемная? Какая она?
Кофе они пили больше получаса. Глеб отвечал на вопросы, шутил, вспоминал смешные случаи из журналистской жизни. Алену он видел краем глаза (она стояла сбоку, чуть спрятавшись за его спину), замечал, как постепенно меняется ее настроение, как заблестели глаза, как в них появилось веселье и некоторое чувство превосходства над бывшими коллегами из приемной. Уходя, Глеб пригласил всех к себе на новоселье: кофе и чай, с разрешения Алены, гарантировал.
Они подошли к двери кабинета, которая была открыта, и не узнали свои рабочие места. Стол Глеба пристроен углом к окну, у приставного столика стояли два стула. И что удивительно: компьютер, расположившийся на новом светло-дубовом столе, продолжал работать. У Алены вообще получился автономный уголок: рядом с рабочим столом стоял журнальный столик с тремя легкими стульями. Полстены занимал такой же, как вся мебель, светлый шкаф для одежды и папок под стеклом и комод для посуды и электроприборов. Он буквально был забит чашками, блюдцами и нагревателями для чая и кофе.
- Принимай хозяйство, - сказал Глеб. – Переключай мой городской телефон на себя… А когда буду отсутствовать, то и внутренние звонки, не стесняйся. Ты теперь – и я, и пресс-служба, и наш многотысячный коллектив.
Девушка смеялась счастливым смехом, точно таким, каким она смеялась в Домжуре.
Глава восьмая
Несколько дней председатель был в командировке. По совету кадровика, Глеб Афанасьевич все это время корпел над разработкой положения о пресс-службе, ее структуры и штатной численности. Заодно обошел практически всех руководителей крупных подразделений банка - согласовывал документы. Подписи ставились легко: директора департаментов – народ занятый, спешащий. Однако пренебрежения к себе, как к новому коллеге, он не почувствовал. Директор департамента стратегического планирования запрыгал от счастья, прочитав в положении о том, что пресс-служба будет заниматься интернетом и всеми внешними коммуникациями.
- Господи, услышал меня!! – Орал он на весь кабинет. – Я уже не верил, что это случится… Надо же, самодур наш, приказал мне гробиться над сайтом… А я даже не представляю, что такое пресс-релиз, бэкграунд и прочая ваша мура… Нет, я без обид! Вы видели, какая информация там собрана… Мне самому, не только читать, говорить об этом не хочется!
- Да, это надо знать и уметь, - сказал Глеб Афанасьевич. Он смотрел на маленького, верткого хозяина крупнейшего департамента, похожего на задиристого мальчишку из дворовой команды, и невольно улыбался. – Мы быстро разработаем весь пакет документов, куда войдут положения, инструкции и принципы работы на сайте, основные направления и рубрики интернет - информации. Но там и вы будете в упряжке, на стратегию молятся.
- Да, сто процентов!! Вы только говорите, что надо.
- У вас будут свои разделы и рубрики, поведем информацию в системе онлайн.
- Ну, слава Богу, слышу внятные задачи. Подписываюсь, не глядя!
С юристами пришлось повозиться, те взяли тайм-аут на пару часов. Но когда Глеб пришел к высокому, интеллигентного вида директору юридического департамента, бумаги уже были подписаны.
- Я порадовался логике и ясности изложения, корректности в применении закона о рекламе и информации. Нам с вами будет легко работать.
- И я рад знакомству, спасибо за понимание, за срочность в рассмотрении документов, - сказал Глеб на прощанье.
В свой кабинет он вернулся еще до обеда, положил на стол Алене большой пакет с бумагами.
- Ой, неужели все?! Как здорово!
Глеб Афанасьевич вызвал к себе Срокина, усадил его за журнальный столик и заставил прочитать все документы о пресс-службе. Сказал:
- Зачет у тебя принимать не буду… Но осознай, что и тебе, вдруг, не дай Бог, что-то случится, придется оставаться на хозяйстве.
- А ты сделай мне копии, я, не спеша, изучу.
- Вот вверху первого листа шеф поставит слово «Утверждаю», тогда все получат копии. А сейчас надо или понять, или выучить эти документы… Будут вопросы, задавай, я рядом.
- Ха-ха-ха! А визы Сталины Филипповны, директора финансового департамента, нет, - радостно сказал Срокин. – Без нее шеф пальцем не пошевелит. Да и управление делами не понесет ему документ на подпись.
- Мы разделим сферы влияния… По структуре и штатной численности нашей службы визы уже поставила ее заместитель, более того, она якобы даже активно их разрабатывала. А бюджет – сначала согласуем с ВВГ, а потом уже пойдем на штурм финансистов. Я понимаю, что это бой, что все непросто… И так везде, к сожалению, с финансистами. Ты что, не помнишь, как это в правительстве было?
- Я эти вопросы мог прокачать в течение дня, - обратился скорее к Алене, чем к Глебу, Срокин. – Начинал с начальника отдела, постепенно поднимался до директора департамента… О, это целое искусство!
Он уселся за журнальный столик, попросил у Алены чая, беспрерывно рассказывая ей, как он изощренно и умело обрабатывал финансистов всех степеней и мастей. Иногда он только уточнял у Глеба:
- А ты помнишь Копейкина? Финансист с такой фамилией, цирк, нарочно не придумаешь!
Глеб видел, как преображался Вилен Евгеньевич, как его глаза наполнялись слезами счастья, как он умело и смешно копировал людей, их общих знакомых. Иногда Глебу казалось, что перед ним сидит счастливый человек, прошедший такую великую школу аппаратной жизни и достигший больших успехов на бюрократическом поприще. Казалось бы, теперь уже все остальное – неважно: он на заслуженном отдыхе, государственный советник в отставке… Счастье подвалило: еще и в банке востребован, получает приличные деньги. Но в его рассказ обязательно вклинивалось:
- Не добил я этого гаденыша, не раздавил как гниду… Он сейчас замминистра, даже не смотрит в мою сторону.
- Вилен, успокойся, - скорее, для Алены останавливал коллегу Глеб, - он моложе нас почти на двадцать лет. Кому, как не им расти? Они, так или иначе, все равно обойдут нас. За всеми не угонишься, и всех своих на должности не расставишь.
- Не скажи, - он буквально заскрежетал зубами, - если бы свой человек был в министерстве, он бы доложил министру всю правду по новой кандидатуре.
- Чью правду? Твою правду? Да сейчас эта правда стоит ровно столько, сколько ты можешь дать.
- Ты перерожденец, Гусев! Ты забыл, какой партии мы служили?
- Так-так-так, дорогой коллега… Надо успокоиться, помнить, что мы не одни в кабинете… Если есть принципиальные вопросы – на вечер, после работы, на сквер.
Срокин еще долго ворчал, но успокоился, читал документы, делал какие-то пометки в блокноте, который попросил у сотрудницы службы.
А Глеб вспоминал, как, с места в карьер, хотел взять женщину-финансиста с очень памятным именем – Сталина Филипповна. Когда у смазливой, лет пятидесяти и все еще молодящейся замдиректорши финансового департамента, Глеб отработал структуру и штатную численность своей службы, он задал ей вопрос в лоб:
- Я могу идти к Дрочиной Сталине Филипповне?
- Можешь… Только для личного знакомства. Пока не согласуешь с ВВГ, хотя бы устно, бюджет своего подразделения на год, подписывать она ничего не будет… Но помни, ВВГ ничего разрешать по деньгам не будет, пока предварительное добро не даст Дрочина.
- Как же быть?! Замкнутый круг!
- Рекбус, кроксворд! – Женщина засмеялась грудным прокуренным голосом. – Надо въехать так, чтобы мы тебя полюбили… Сначала я, потом она… Так что пойдешь к ней только за одним: понравиться и согласовать прикидочно, предварительно, бюджет. Все понял?
Глеб давно понял. И принял решение, что сделает это прямо сейчас, без предварительного звонка директрисе.
Сталина Филипповна сидела в отдельном просторном кабинете, без приемной. Дверь была закрыта не только на электронный пропуск, но еще и на внутренний ключ. Глеб довольно сильно постучал в дверной косяк. Раздались шаги, тяжелые, неровные, щелкнул замок и дверь открылась.
- Что без звонка, Гусев? – Голос надтреснутый, ворчливый, недовольный.
Директрисе было под шестьдесят. Лицо, с длинным носом и близко посаженными глазами, выражает презрение и недовольство происходящим. Ни грамма косметики: губы отдают синевой, под серыми блеклыми глазами – круги.
- Зашел познакомиться, услышать ваш голос… А то на правлении не удалось поговорить. Все спешим, бежим, не замечаем, как проходит жизнь… Я был у вашей заместительницы, завизировал кое-что, случайно постучал в вашу дверь… А вы оказались на месте и без посетителя.
- Проходи…те… Вот сушки, конфеты, орешки. Если будете чай, сейчас позвоню, сделают… Я-то стараюсь поменьше воды… Суставы убьют меня, ничего не помогает!
- А мне брат насобирал сабельника, настоял на спирту… Перед сном – слегка натру колени и засыпаю, как младенец… Иногда и днем приходится, если к непогоде…
- Был у меня аптечный, не помогает.
- Дело все в дозировке. Там могут и водой разбавить. А нужен чистый медицинский спирт.
- Принесешь, дашь попробовать?
- Какой разговор!
Она нажала кнопку на селекторе, не попросила, скомандовала:
- Чая! Цейлонского, без сахара!
И без перехода:
- Не обольщайся! Он жмот, никаких денег не даст… А я – еще хуже. Считаю вас дармоедами и транжирами.
- А что делать? Уже влез, ничего теперь не исправишь!
- У вас прошлый год был двадцать один миллион… Это уже много! Дура безмозглая (пресс-секретарь, наверное?), не могла ни контролировать, ни остановиться. В этом году могу поддержать не больше тридцати! Это без благотворительности.
- А кто благотворительностью занимается?
- Сам! А это, значит, я. Но ты не лезь в это дерьмо, у нас семь пятниц на неделе... То этому даем, то – не даем… Устала даже я реагировать. Да, забыла совсем, реклама идет отдельной статьей. Хозяйственники занимаются. Хреново, я таких бестолковых еще не встречала.
- А может, все-таки в одном месте все будем держать? Так, как-то через голову получается.
- Главное – не спеши, покажи класс, радей за банк, экономь на всем… Я уже поняла, что это - дурацкая затея, отдать все хозяйственникам. Их, как дурачков, обводят вокруг пальца… Но на все нужно время.
- Так, сколько мне просить у ВВГ?
- С учетом рекламы… Не более шестидесяти миллионов! Сюда же добавь сувенирку и полиграфию… А там время покажет… Помни, что рекламный бюджет филиалов – за сто миллионов. Вот, аж, как!
- Я могу сказать, что предварительная цифра с вами согласована?
- Да, - она впервые заулыбалась, голос ее заскрипел, рот издал то ли кашель, то ли смех. – Если сабельник поможет… А ты ничего, с пониманием, видимо, хорошо покрутился на теме… Не хулигань с откатами! Один донаглел! Даже на работу не смог попасть, чтобы шмотки забрать.
- Я уже в курсе.
В это время открылась дверь и женщина средних лет, маленькая, круглая, внесла довольно большой поднос. Молча, поставила его на гостевой стол, разложила посуду, проверила, как сидит ватный пуфик на чайнике, и также, молча, вышла из кабинета.
- Да, школа! – Сказал восхищенно Глеб.
- Иначе сядут на голову… И ты держи своих, не приспосабливайся. Пусть они приспосабливаются к тебе.
- Так, у меня людей-то нет! Один Срокин да девочка - несмышленыш.
- Этот хрен уже подложил девчонку под своего сына… Смазливый, современный, аспирантура… А дерьмом – весь в отца! Сколько у него в сетях, не поверишь, с десяток уже перебывало! Вот Алена последняя пока… Уверена, дело до женитьбы не дойдет! Ты пригляди за ней, за ними да и за отцом… Тот еще юбошник!
Сталина, переместившись за круглый гостевой стол, не только разлила чай, но и торт открыла, конфеты разложила, орешки подвинула.
- Ты на меня не смотри, пей, ешь, вряд ли, кто тебе такой чай приготовит здесь… Всё по моим рецептам. А мне уже нельзя шиковать: диабет мучает… Охо-хо-хо, все одно к одному. Расскажи-ка, о себе?
Глеб пил вкуснейший чай, заедал его кусочками вафельного орехового торта, рассказывал свою биографию, перемежая ее служебными и журналистскими байками. Сталина улыбалась, чай пила пустой, за все время разговора бросила в рот два-три орешка.
- Ты приходи перед визами на бумаги, поговорим, согласуем все… Чтобы нам с тобой не выглядеть перед ВВГ дурачками. Вижу, мужик ты серьезный, школу хорошую прошел… Ну, а доверие надо завоевать… Буду строго контролировать!
На том и простились: Глеб Афанасьевич и самая зловредная и недоступная для простых смертных директриса финансового департамента. К ней руководители других подразделений банка и особенно филиалов заходили, перекрестившись, бормоча молитвы.
«Ничего, может все и притрется, обживемся и мы, - думал Глеб Афанасьевич. - Чай, не за свое радеем, не за личное… Надо приготовить ВВГ сюрприз, вступительную увертюру. Распишу-ка ему рекламный ролик, секунд на двадцать, о самом популярном кредите на селе. Он, наверное, не только не читал о таком - не слышал. А что у нас с цифрами?». И Глеб нашел в справочнике директора кредитного департамента (для физических лиц – «физиков»), набрал по внутреннему телефону четыре цифры. Ответил молодой женский голос, который сбивчиво и долго объяснял, что господин Гальперин очень занят.
- Так, девушка, доложите Игорю Львовичу, что звонит руководитель пресс-службы банка… Это срочно!
- Глеб Афанасьевич?! Для вас нет отказа! Только у меня одна очень важная встреча. И, заметьте, я вас внимательно слушаю, – раздалось в трубке.
- Есть в ближайшее время круглая цифра по выдаче кредитов физлицам?
- Ну, так, сразу, трудновато сказать… Хотя, подождите, по-моему, мы выходим на стотысячный кредит. Минуту, - он с кем-то шепотом говорил о цифрах, в трубке снова появился его голос, - да, выходим через неделю, дней через десять на сотку среди «физиков».
- Какой филиал, естественно, неизвестно.
- Все в наших руках, дорогой Глеб Афанасьевич! Вы скажите где, а мы все оформим в лучшем виде.
- Я могу докладывать ВВГ?
- Без сомнения! Спасибо, что вспомнили про нас… В любое время: звоните, пишите, заходите.
- Это чуть позже, после доклада ВВГ и его одобрения представим вам на согласование сценарий и план проведения крупнейшего мероприятия по чествованию стотысячного «физика». Как он правильно должен называться: кредитозаемщик?
- Тяжеловато, но так…Мы подумаем и придумаем для обихода и журналистов что-нибудь попроще… А территориально могу предложить Тверской филиал. Недалеко для столичных гостей и прессы, директор – умница, губернатор и местный министр с/х в нас души не чают… Они в лепешку разобьются, чтобы праздник был, и чтобы в прессе все это нашло отражение.
- А можем мы заемщику подарить грузовую «Газель»?
- Да, без проблем, хоть две! Кстати, вот вы и слово хорошее сказали: «заемщик».
- И он фермер будет, и на личное подсобное хозяйство кредит оформит?
- Слушайте, Глеб Афанасич, как с вами хорошо работается… Я к вам направлю для творческого союза своего заместителя. Он хоть и не писатель, но в терминологии и сути вопроса поможет разобраться… Договорились? Звоните, как только согласуете с ВВГ этот праздник души… Не забудьте сказать ему, что мы с вами в творческом порыве уже многое, чего натворили.
Глеб положил трубку, сидел и улыбался сам себе. Срокин поднял голову от бумаг и превратился вслух. Алена улыбалась Глебу и ждала от него каких-то слов.
- Ну, братцы, устроим праздник на всю страну! Грядет стотысячный кредит на развитие ЛПХ (личное подсобное хозяйство)… Нам бы только до приезда ВВГ успеть подготовить сценарий и план проведения этого мероприятия. Чтобы доложить ему обо всем в день приезда, получить добро и… с Богом! Нас ждут великие дела!
- Ур-рра! - Это Алена.
- Неизвестно, как отреагирует шеф… Не больно любит он массовки! – Это Срокин.
- Как все подать! Какие мозги подключить к сценарию! – Это Глеб Афанасьевич.
И без перехода:
– Я сделаю за сегодняшний вечер болванку… Вилен Евгеньевич, вы посмотрите ее на предмет точности изложения. Свяжется с вами заместитель Гальперина, используйте его на полную катушку. Потому что подготовка плана проведения торжеств полностью ложится на ваши плечи. Не скромничайте, по максимуму развернитесь, с министром страны, аппаратом правительства, с губернатором, гостями из соседних областей и т.д. Не мне вас учить, дорогой коллега! Вот тут вы - король.
- Да, уж, - важно сказал Сроскин, - только Алену ты отдаешь мне на время подготовки. Чтобы она сразу под диктовку начала печатать документы.
- Думаю, что я обойдусь пока без нее. Пока... Но потом мы ее переключим на подготовку: контрольные звонки, переписка с филиалом… На пару дней отправим ее туда для контроля за подготовкой мероприятия. Свой человек должен быть в Гаване.
- Так, Глеб Афанасич, я пошел творить… С Гальпериным говорить уже не надо? Зама я сейчас разыщу…, - Сроскин собирал бумаги. – Девушка-красавица, собирайтесь, придется вам побыть у меня в темнице… Не все начальство ублажать!
Глеб Афанасьевич смотрел на сотрудницу, а в голове крутилась фраза Сталины: «Этот хрен уже подложил Алену под своего сына». «Ничего не поделаешь, - думал Глеб, - она может любить и нехорошего сына твоего старого коллеги… Но все равно, об этом надо помнить».
Глава девятая
Рекламный ролик, как «рыба» для дальнейшей доработки, выглядел примерно так:
Видовой ряд Дикторский текст
Осень. Поля отдыхают. К перелеску бежит лиса. Стадо коров. Деревня. Старый, крепкий дом. Крупно - герой видеоролика.
Живет в деревне Елагино Иван Степанович Павлов. Хороший механизатор, шофер.
Крупно - фотография семьи: двое стариков, молодые родители с тремя детьми.
Камера показывает двор. Иван чистит лошадь. Двое детей идут в школу, младший провожает их до калитки. Жена кормит птицу. Камера осматривает дом с мебелью, двор, постройки для скотины, баньку. Тесновато.
Сам седьмой в семье. Крепкий хозяин Иван. Купил новую машину - «Ниву», держит лошадь, корову, поросят, овец, много птицы.
Вот только старый родительский дом стал маловат для семьи.
Нарядные Иван и его жена садятся в «Ниву». Дорога в райцентр. Офис отделения банка «Агродар». Работа менеджеров по оформлению кредита.
Поехал Иван в райцентр, нашел дом, где банк «Агродар» разместился, и оформил кредит на строительство своей новой усадьбы.
Дорога домой. Иван раздает родителям и детям подарки. Что-то рассказывает отцу на семейном чаепитии, показывает бумаги.
Вернулся Иван домой в хорошем настроении, с подарками.
Весна... Бригада плотников заканчивает сруб. Уже готовы новые скотный двор и баня. Дети играют со стружкой и опилками.
А летом вся семья въедет в новую усадьбу.
Здесь всем места хватит.
Иван выходит из бани распаренный, с веничком, хитро улыбается, говорит:
- Банк помог. Наш, надежный.
Крупно высвечивается справочный номер телефона банка. Голос за кадром:
- 100-процентный государственный банк!
ОАО «Агродар».
Глеб Афанасьевич специально сработал под «лубок». Он понимал, что банально, пошловато. Но надо было учитывать психологию шефа, его сельское настоящее. Поэтому он старался сделать все сдержанно и корректно, без развесистой клюквы, которая захлестнула рекламные паузы телеканалов. Так ему казалось, хотя с этой тематикой он еще ни разу не сталкивался.
Срокину, в принципе, понравилось. Глеб прочитал текст по телефону Борису Непомнящему, услышал:
- Сапоги тачать сапожник. Ты бы сделал нам заказ, мы б тебе, минимум, три-четыре варианта выдали! А так… Да хорошо, правда, только я бы чистку провел. Сбрось мне на электронку, другу сделаю бесплатно. Как твоя длинноногая?
- Все тебя вспоминает, не может забыть.
- Там, слышал, отцы и дети по-крупному пашут?
- Откуда ты все знаешь?
- На одном поле находимся. И врагов надо знать в лицо! А Срокин мне враг! Как ты мог сделать его замом?
- Оставь трудную тему… Уж пусть лучше так.
- Следи, не расслабляйся. Даже в мелочах, раз так получилось!
- Спасибо, Борис Игоревич… Можно дурацкую просьбу? Подумай о нашем корпоративном гимне… Если я правильно понял ВВГ, желание таковое имеется… Текс, музыка, на диске выпустить, хорошим тиражом. Проработку с поэтами и композиторами сбрось мне на компьютер, вот мой личный «майл». Не пресс-службы, а мой.
- Хотел сказать, что дурацкая затея, но остановился. Что-то в этом есть! И ты себя засветишь, только с ВВГ все проговори в деталях. Без его «добро».
- Знаю, Боря, но я должен сразить его важными фамилиями поэтов и композиторов, которые готовы с нами поработать. Ну, чтоб на слуху они были. И на тебя ссылку сделаю. По изготовлению. В общем, подумай в комплексе, вместе с ценой вопроса. Ты же представляешь ситуацию: у меня нет ни времени, ни людей.
- Ну, ты хитрец, Гусев! Принято. Передай привет ВВГ. И сразу звони после разговора с ним… И юному поколению привет.
В день приезда председателя Глеб с утра зашел в приемную. Это было в 7-55. У дверей, в коридоре, уже стояли: Сергеев – АХУ, главный кадровик, генерал в отставке - начальник службы безопасности, двое незнакомых, видимо, директора филиалов. Гусев поздоровался со всеми, наклонился к столу Марины, спросил шепотом: «Это каждый раз после приезда ВВГ случается?». Она ответила также тихо: «Каждый день! Он приходит сразу после восьми, народ уже рвется».
В коридоре раздались голоса, все повернули головы к входной двери. Вошли два крупных, под два метра ростом каждый, вооруженных телохранителя, в приемной стало невыносимо тесно. Председатель, за которым шел еще один охранник, улыбался, здоровался со всеми за руку, говорил какие-то дежурные слова. Не отпуская руки Глеба Афанасьевича, потащил его в кабинет. Как-только за ними закрылась массивная двойная дверь, Гарун подошел к селектору, вызвал секретаря. Марина тут же вошла в кабинет.
- Я тебе говорил?! – Буквально заорал Гарун.
- Так, они сами толпятся в приемной. Что я могу сделать?
- Гони всех к е… м…! Только по списку. Кого мне надо, я сам вызову… Соскучились!! Совсем разучились работать с заместителями! Вот Гусева я хочу видеть! Сделай нам чаю и никого не впускай. Потом мне будет нужна Сталина… Остальных – в список!
Гарун пошел в комнату отдыха раздеваться, успел сказать:
- Глеб, ты мне расскажи, чем центр дышит, как правительство, министр наш? Я счас, только разденусь.
Гусев успел отдать плащ Марине, попросил бросить его в приемной, а сам сел за приставной стол, достал из папки блокнот и бумаги. Он давно приучил себя все самые ходовые бумаги-документы носить в «аварийной» папке. Быстро набросал план информации по разделам: важно, слухи-сплетни, основные предложения по службе, бумаги.
Они проговорили более 40 минут, правда, сюда же надо приплюсовать пару коротких звонков, которые по мобильному телефону сделал Гарун, и дважды звонили по правительственной связи. Значит, на разговор с руководителем пресс-службы выходило минут 20-25 чистого времени. Марина принесла чай, еще раз получила строгое указание, чтобы приемная была пустой. А ВВГ все терзал Глеба. Его интересовало все, вплоть до мелочей: кто был с кем, во что одеты, какие говорили слова, как выглядели... И когда, наконец, он сказал, что устал от такого изобилия информации, Глеб положил перед ним несколько бумаг. Это были положение и проект полугодового бюджета пресс-службы с припиской «Согласовано с Дрочиной С.Ф.», сценарий по торжествам в честь 100-тысячного кредита и план подготовки и проведения этого мероприятия, видеоролик и краткая записка по корпоративному гимну банка.
- Ну, ты даешь, брат!! А может, на зама перебросим? Кого хочешь в кураторы?
- Всё умрет или снова вернется к тебе! Покурируй нас сам… Хотя бы временно… Это очень срочные вещи, особенно по 100-тысячному кредиту.
- Как, уже 100 тысяч?! Ну, порадовал! Спасибо. Так мы, это, отгрохаем с правительством и гостями на всю страну.
- Да, мы с Гальпериным посчитали, по деньгам не затратно. И все сходится на Твери.
- Дай-ка, я соединюсь со Стасом (С.Степанов, директор тверского филиала).
- Владимир Владимирович, ты почитай пять минут бумаги, будешь в курсе всех предложений… А четыре канала ТВ, центральных, кучу информагентств и газет я гарантирую! Это сельский нацпроект, не шуточки. Курирует лично первый вице-премьер. Мы так рванем, что все Сберы и ВТБ окажутся позади!
Глеб встал, собрал находу папку, и пошел к дверям. Гарун читал, быстро перелистывая страницы. Но читать бумаги начал с предложений о торжествах. «Ладно, - думал Гусев, - пусть так, может, и до положения и бюджета дойдет?». У дверей его догнали слова:
- Приходи ко мне первым хоть каждое утро, если есть информация. Молодец, жди звонка! Мы еще вернемся к этому вопросу. Я тебя через какое-то время позову.
Часа через полтора Глебу позвонила начальница управления делами банка. Мягким, вкрадчивым голосом она зашептала:
- Ну, и что мне прикажите делать с вашими бумагами? Там такие резолюции, что весь банк надо ставить на уши.
Глеб быстро открыл справочник, нашел ФИО собеседницы, сказал:
- Глубокоуважаемая Нина Иосифовна, когда мне придти к вам? Есть соображения, надо проверить на профессионале, каковым, без сомнения, являетесь вы.
- Жду хоть сейчас. Это такая головная боль, мама дорогая.
- Бегу!
Глеб Афанасьевич схватил «аварийную» папку, где уже аккуратно сложил все копии документов, переданных ВВГ, посмотрел номер кабинета управделами и бросился к выходу. У приемной столкнулся с Аленой, бросил находу:
- Вы разве еще не закончили у Срокина?
- Вроде бы, закончили. Но он ждет ваших указаний для правки.
- Тогда подожди еще немного, я пока не видел документы, подписанные шефом.
- Как, уже Владимир Владимирович видел! Вот это скорость… А мы-то ждали вашу правку.
- Я все сам поправил, некогда, горим, как всегда… Я к Нине Иосифовне, пока меня нет, посиди в кабинете.
На лифте, спускающемся сверху, ехал кто-то из начальства. Другие, простые смертные, здесь ездят редко. Глеб Афанасьевич еле втиснулся в четырехместную кабину, поздоровался, вжался в стальную стенку. Слышит на ухо:
- А ты понравился Сталине, счастливчик… Это редкость. Взял с первого захода… Она любит красное сухое… И я тоже.
Глеб скосил глаза, разглядел заместительницу главного финансиста. Яркая женщина улыбалась ему, как старому интимному другу. Кивнул, но в это время лифт остановился на его этаже, и он стал продираться к выходу. Этаж ухоженный, чистенький, но уже евроремонтом здесь не пахло. Скромные стальные цвета, немаркие, практичные, аккуратные таблички с названиями управлений и отделов. Опять же - стального цвета квадратик с черными буквами: «Начальник Управления делами Свирская Нина Иосифовна».
«Что мне о ней говорил Срокин? - Вспоминал Глеб. - Дочка бывшего министра сельского хозяйства одной из союзных республик. Под пятьдесят, не замужем…Вся в прошлом. Её отец до сих пор жив и дружит с ВВГ. Видимо, чем-то сильно обязан ему наш шеф… В конторе работают с десяток ее племянников, других родственников и близких друзей… Эх, жаль, некогда было купить хорошего шоколада».
- Здравствуйте, Нина Иосифовна. Простите за вторжение.
- Нет уж, голубчик, это вы меня извините, что так срочно затребовала вас. Кошмар, какой-то! Вы часто так, наскоком, минуя нас, будете Владимиру Владимировичу подсовывать бумаги? – В голосе некоторое раздражение. Миловидное, несколько одутловатое лицо, яркие карие миндалевидные глаза выражают и любопытство, и недоумение, и лукавство. - Прощаю вас, на первый раз, за неопытность, так сказать, не ведали то, что сотворили… У нас есть инструкции, делопроизводство… У вас рядом Алена, наконец, она все знает, умеет.
И вдруг неожиданно:
- Зачем вы отдали ее Срокину? Неосмотрительно поступили: об этом поговорим позже… Читаем, что написал на ваших бумагах председатель.
Она стала читать резолюции, выведенные размашистым почерком на бумагах, прямо поверх текста:
- Вот первая резолюция: «Очень важное мероприятие!! Подключить все подразделения!! Подготовить соотв. приказы. Создать рабочую группу во главе с моим замом – Паниным В.К. Вся идеология – за Гусевым Г.А. Отправить в Тверь срочно Панина и Гусева. Докладывать мне ежедневно». Панин – это его заместитель, хороший авторитетный в регионах товарищ.
- Я знаю Виктора Константиновича еще по совмину… Хорошо, что именно его он определил в кураторы!
- Вот еще одна резолюция по положению о пресс-службе и бюджету: «Идею о создании пресс-служб в филиалах – поддерживаю. Свирской Н.И.: подготовить необходимую процедуру и документы на правление…». Далее он все утвердил: и положение, и бюджет… И видеоролик ему понравился. Только вопрос задал: уточните, сколько это будет стоить? А я вот одного не пойму: вы предлагаете создать во всех филиалах свои подразделения, а я-то здесь причем?
- Это, видимо, под вашим руководством и кураторством. А делать-то все бумаги, конечно, будем мы.
- Ну, вы и хитрец, дорогой Глеб Афанасьевич… Я вот третий год бьюсь над тем, чтобы в филиалах создать по службе делопроизводства… Так и не получила пока добро. А вы первыми бумагами сумели застолбить все свои позиции.
- Так давайте в комплексе все это и будем оформлять, одним приказом. Как добавление к тому приказу, где, например, есть разрешение на создание в филиалах юридических отделов и т.п.
- Так-так, улавливаю… Это умно! Не новый приказ, а как изменение, добавление к старому… Подработаете?
- Да не вопрос! Только прецеденты сбросьте мне на почту. До отъезда в Тверь все и сброшу вам назад. А уж вы постарайтесь, Нина Иосифовна, без промедления, завизируйте у всех и внесите начальству.
- Умное предложение… Считайте, договор с вами подписан на бессрочное сотрудничество. Теперь, об Алене… Я ее брала на работу, сначала ее сестру, старшую, потом – ее. Все девочки из приемных у меня в одном из отделов находятся. Я несу за них персональную ответственность. Не потому сейчас говорю, что мой племянник, между прочим, начальник отдела, фактически, отвергнут ею.
Нет, они еще встречаются периодически, даже куда-то выходят, на дни рождения к ребятам. Но Алена просто находится под гипнозом сына Срокина… Нет, я понимаю: кандидат наук, бывший преподаватель вуза, квартира отдельная от родителей, джип и все такое прочее. Но в 34 – семьи нет, где-то девочка, бывшая его студентка – растит одна сына… Это все не шуточки, Глеб Афанасьевич. Вы теперь ее начальник, полдня - и отец, и мать, и спаситель. А вы и не знаете, что сын охладел к ней и что теперь сам Срокин подбирается к девочке.
- Да, ладно, Нина Иосифовна… Он же мой ровесник. И потом, чем я могу помочь взрослому, самостоятельному человеку с высшим образованием и стажем работы в банке полтора года? Это она меня сейчас формирует, помогает мне, ведет, как поводырь, за руку… А с моим замом – это бред! Она его боится и ненавидит, по-моему.
- Господи, мужчины, до чего же вы глупенькие! Алена бредит сыном его. За то, чтобы отец повлиял на него, она пойдет на любые жертвы.
- Да не могу я в это поверить! Девушка - современный тинэйджер, как мне показалось. У них, знаете, Нина Иосифовна, другие представления о любви, сексе, увлечениях и ответственности… Мне так кажется. Я, конечно, присмотрюсь к ситуации, обещаю вам. На этой...
- Оптимистической ноте вы и хотите попрощаться. Рано! Вот ваши бумаги, разберите их, рассортируйте, сделайте проекты приказов и тогда свободны от меня до следующих времен. Только прошу: все бумаги идут к Владимиру Владимировичу через нас! Электронная почта уже ушла к Алене, лично к вам придут дубликаты. Так как у вас пока нет управлений и отделов, придется вам трудиться самому, значит, не на кого будет расписывать документы.
Не огорчайтесь, у вас будет прекрасное будущее! Уж, департамент я вам точно обещаю! Я давно и хорошо знаю ВВГ, он сумасшедший на работу. И таких людей, как он сам, будет лелеять и поддерживать всегда. Но не дай вам Бог, где-то неосторожно развязать язык, что-то про него или банк... Вы меня понимаете?! А теперь – отправляйтесь в соседний со мной кабинет, чтобы ознакомиться с оригиналами и разобрать все бумаги.
Глава десятая
Алена вошла в кабинет, повесила в шкаф плащ, посмотрела в зеркало, которое заботливо разместила в простенке между дверью и шкафом Галина из АХУ. На нее глянули испуганные, несколько потухшие серо-голубые глаза. Она машинально прошла за свой стол, включила компьютер и только потом уселась в узкое кресло. Техника гудела, позванивала на всех этапах включения программ и своей привычностью воздействия на окружающий мир успокаивала девушку. Она думала: «Почти три дня ее не было здесь… А Глеб Афанасьевич даже не вспомнил о ней. Так, позвонил пару раз: как то, как это делается? И все! А ведь он меня в грязь бросил, к такому человеку».
Компьютерный блок у замруководителя пресс-службы работал отлично. При всей своей дремучести по части ИТ Сроскин имел одну из чиновничьих особенностей: хватай и доставай все самое–самое. Вот и технику он пробил супернавороченную. Хотя, наверное, самостоятельно вряд ли бы смог включить компьютер, не говоря о его настройке. Он разместил за своим огромным элипсообразным пластмассовым столом два стула вместо кресел, сидел почти напротив Алены и строчил на бумаге план проведения мероприятия. Передавал страничку за страничкой, иногда придвигался к ней вплотную и смотрел, что и как получается на компьютере. Девушка каждый раз вздрагивала от прикосновений к ее уху: он почему-то шепотом говорил, какую правку надо внести в текст. Ее мутило от болотного запаха, который шел из его рта. Она старалась не смотреть на его лицо: из ноздрей торчало по пучку темно-рыжих отравленных сигаретным никотином волос, густые брови шевелились, жили самостоятельной жизнью.
«И этот человек – отец того, кого я любила… Почему он постоянно трогает меня?» - Алена резко отодвинула стул, укоризненно посмотрела на Срокина.
- Ничего не могу поделать с собой… Ты не обращай на меня внимания. Мы же одной крови с сыном: считай, что это он тебя чуточку обнимает.
- Вилен Евгеньевич, ваш сын к этому не имеет никакого отношения… Вы не только мешаете мне работать. В конце - концов, мне это неприятно.
- Ах-ах, какие мы недотроги… А на дачку нашу снова не хотите? Ты не догадываешься, почему мы с женой не ездим туда по пятницам? Потому что там вы. И прежде, чем приехать в дом, я звоню сыну. Вот так, дорогая моя! Я уж не говорю о его квартире… Но это ваши дела и проблемы. Я не осуждаю, вообще не вмешиваюсь. Но я - мужчина! Вот и скажи мне прямо: ты не хочешь поехать со мной на дачку? Я все организую, комар носа не подточит.
Алена опустила голову, заплакала:
- Господи, как это ужасно, - вытирая глаза платком, она не видела, что тушь размазана по лицу и что маленький мамин платочек уже не вмещает слез. – Какая гадость… Как вам не стыдно! Вы не имеете права так разговаривать со мной… Я папе все расскажу. Пожалуюсь Глебу Афанасьевичу.
- Давай, да-вай. Он спит и видит, как бы тебя затащить в постель! Ты что, не видишь его голодные глаза, когда он смотрит на тебя? Вот он скорее отымеет тебя, чем я.
Девушка вдруг стала собирать свои вещи в большую рабочую папку из черной парусины. Она совершенно отрешенно смотрела на начальника, машинально провела несколько операций с техникой: сохранила в компьютере напечатанное, сделала распечатку на принтере, сложила листочки стопкой на столе. Затем встала и подошла к шкафу, надела плащ, завязала косынку на шее и направилась к двери.
- Куда, девонька! Кто работать будет?
- Редактируйте, вам работы хватит. Я иду обедать.
- Лицо умой и не вздумай заходить к сыну… Предупреждаю! А если рот откроешь, тем более Глебу что-то расскажешь, я тебя сгною! Вылетишь с работы в пять минут, и ни одна жидовня тебе не поможет.
Он тяжело дышал, его ноздри и брови шевелились. Теперь он внушал Алене не только отвращение, но и смертельный страх. Он походил на бородавочника, которого она еще девочкой видела в зоопарке и с тех пор боялась его всю жизнь.
- Ты подумай, - успел проговорить скороговоркой Срокин, - такого покровителя, как я, еще надо поискать. Через полгода - ведущим спецом станешь, а там и замначотдела не за горами. Я все могу, сам к ВВГ хожу, любые разговоры с ним проговариваю… Ты что, думаешь, я бы сам не смог руководителем службы стать?! Ха-ха! Пусть дураки пашут, а мы и в замах посидим. Потери в деньгах есть, но зато свободы – через край. А вот когда через год Глеб со своим барахловым сердечком выдохнется или сломается на шефе, мы его и заменим. Но уже все будет в готовом виде, в рабочем состоянии. Тогда можно и управление создавать, и департамент.
Алена шла по коридору, едва сдерживая снова набегающие слезы. За 24 года жизни ее впервые так обидели, оскорбили… «И кто, - думала она, - отец Андрея… Как будто с проституткой… Я все неправильно делаю в этой истории… На третий день знакомства с Андреем очутилась в его постели… Но как делать по-другому, как? Все так делают… Сначала секс, совместимость… А потом уже чувства. Старшая сестра - живой пример… А Леня, мальчик из отдела? Он-то чем виноват, что любит меня? Нина Иосифовна уже с мамой познакомилась… Господи, стыд-то какой»
Девушка миновала лифт, зашла в туалет и привела себя в порядок. Затем на одном дыхании сбежала по лестнице вниз, будто собралась пересчитать количество ступенек на всех этажах здания. Входные двери тяжело открылись, выпустили Алену на осеннюю свежесть. На противоположной стороне улицы из припаркованного джипа выходил Борис Игоревич. Он еще не заметил девушку, и Алена решила, не здороваясь с ним, пробежать мимо.
- Стоять! Так, кто-то решил меня проигнорировать? Я бы смолчал, если бы не заметил, что с тобой что-то случилось.
Девушка остановилась как вкопанная, стояла к Борису полубоком, боясь повернуть лицо. Он, не глядя на машину, поставил ее на сигнализацию, заспешил к Алене. Она резко развернулась, на ее лице появилось подобие улыбки.
- Так, что случилось? Только не плакать! Народ уже смотрит на нас… Еще подумают, что это я тебя обидел. А я только защищать тебя хочу… Пойдем потихонечку вперед… Так, возьми меня под руку, иди спокойно, с высоко поднятой головой… Как говорила героиня фильма: «Шаг от бедра».
Алена невольно улыбнулась:
- Там, по-моему, говорили: «Походка от бедра».
Девушка взяла Бориса Игоревича под руку, и через минуту они скрылись за усадьбой дипмиссии какого-то азиатского государства. Алене стало легче дышать, слезы отступили: в лицо дул ветерок, настоянный на морозе с запахом только что разрезанного арбуза.
«Почему так поздно продают арбузы? И где эти арбузы? – Думала она, прижимаясь к руке Бориса. Она чувствовала тепло его тела, которое легко пропускало светло – коричневое модное пальто из кашемира. – Почему мне так легко с этими людьми? С Борисом Игоревичем, с Глебом Афанасьевичем? Ведь они ровесники Срокина, но я чувствую себя с ними, как с папой, уютно и комфортно… Мне хочется нравиться им. Я почти люблю их, хочу быть с ними чаще… Я еще не понимаю, что это за чувство… Но мне уже хорошо. Я уже не боюсь Срокина».
- В новое кафе? Обновим! Только мне надо сделать несколько звонков, потерпишь, поскучаешь немного? Сдвину все свои встречи на… час, если, конечно, получится? Отыграю время на Глебе, я с него хотел начать разговоры.
Они зашли в новомодное кафе, где стены, сделанные якобы из бетона в черно-стальных цветах, напоминали бомбоубежище.
- На деле - все из гипса… И вредно, и ткнешь, провалишься вместе с кулаком!
- А вы не тыкайте.
- Не тычьте, в этом случае, говорят… Прости, это профессиональное, редакторское. Хотя и «тыкайте» - употребимо.
Они заказали чай с молоком (Борису) и кофе, круасаны с шоколадом и маленькие слоеные бутерброды с красной рыбой. Борис без конца звонил по мобильному телефону. Алена слушала его разговоры и пила крепкий двойной кофе. С каждым глотком она чувствовала, как тепло и покой глубоко проникают в ее тело. Она поняла из телефонного разговора, что Глеб Афанасьевич обрадовался, что ему не надо дергаться, видимо, сказал, что «зашивается с бумагами». Других собеседников Бориса девушка не знала.
«Что может сделать Срокин-отец с этими мудрыми, умными, такими сильными людьми? – Алена смотрела на Бориса Игоревича, на его орлиный нос, безупречно выбритые щеки, на ухоженные слегка подкрашенные волосы и большие уши без торчащих из них волос. Она с удовольствием вдыхала тонкий аромат неизвестных ей духов, который перебивался запахом кубинских сигарет-сигар. – Я расскажу ему чуть-чуть, просто, чтобы узнать, как поступать в будущем с такими людьми… Надо спросить, как предупредить Глеба Афанасьевича? Ведь он говорил мне: «Про начальство или ничего, или только хорошее».
- Что задумалась? Скучаешь? Я уже все, закончил. Сейчас я буду говорить тебе комплименты. Но сначала ты мне расскажешь, что произошло? Глеб тебя не мог обидеть по определению! Кто? Любимый человек? Тогда я умолкаю… Кто-то другой?
- Все случилось у Срокина, Вилена Евгеньевича… Он очень плохо говорил о Глебе Афанасьевиче, что тот только и хочет меня совратить… И что через год он сбросит его и станет моим начальником. И что к этому надо готовиться уже сейчас. И что мне надо определиться с покровителем, чтобы остаться в банке. И что между ним и его сыном нет разницы, - Алена опять заплакала.
Борис достал большой белый платок, развернул его, передал Алене. До этой минуты он думал о ней, как о зрелой женщине, которая знает, что, как и где лежит у нее на полочках. Что сейчас уже, по крайней мере, в их кругу, никто и никого не насилует. Что это добровольное, основанное на влечении друг к другу, чувство. Оно довольно скоро проходит, и люди без обид и скандалов расстаются, оставаясь хорошими знакомыми и даже друзьями.
Но перед ним сидел взрослый ребенок, уже прошедший вроде бы по всем жизненным закоулками, и не научившийся держать удары, реагировать соответствующим образом на скотов и их скотское поведение. Он спросил напрямик:
- Срокин склонял тебя?
Алена долго, несколько минут, молчала. Заговорила совсем тихо:
- Я во всем виновата сама… Что-то лишнее допустила в отношениях с его сыном… Прошло несколько месяцев, он стал меня избегать…Эстафету решил подхватить отец.
- Глеб Афанасич знает?
- Нет.
- Пока ничего не говори ему. Так будет лучше. Мы сорвем его, навредим делу. Ты не знаешь, какой он бывает горячий?! Никому ничего не рассказывай. Сейчас твой козырь - молчание. Срокин не просто скот, он - трус. Он пойдет на опережение. И этим себя полностью выдаст… А я Глеба исподволь подготовлю. Скоро, как только он внесет все документы, получит решения и приказы на руки, он защитит тебя. Ты выдержишь несколько дней, неделю?
- Да, - тихо ответила она, не отрывая платок от лица.
Борис протянул руку, взял платок, одновременно приподняв подбородок девушки, вытер ее мокрые глаза. Он смотрел на нее тепло, дружески. Сказал:
- Господи, до чего ты хороша! Ах, молодость… Почему жизнь заставляет за все платить? Неужели нельзя все сделать оптимально и по – простому? Не пачкай больше глаза, ты без краски еще милее… Прости, меня повело…, - Борис снова достал сигарету из темно-коричневой с золотыми буквами пачки, прикурил от зажигалки – примуса, втянул дым и тут же выпустил его изо рта. Сказал медленно, с расстановкой, почти по слогам:
- Ты вот что должна сделать. Взять лист бумаги и все подробно записать ручкой, не на компьютере, а в одном экземпляре… Весь ваш с Срокиным разговор. Ты знаешь, что есть статья в уголовном кодексе: сексуальные домогательства? В твоем случае, она с отягчающими обстоятельствами, поскольку Срокин – твой непосредственный начальник… А чтобы тебе легче было изложить все это, сделай в форме заявления на имя Глеба Афанасича. Я, думаю, именно ему и придется отдавать эту бумагу… А там будет видно: при агрессивности этого урода ход ей можно дать в любую инстанцию - милицию, прокуратуру, суд.
- Борис Игоревич, ведь это такой позор, - залепетала Алена, - мне тогда надо уходить с работы.
- Ты – маленькая девочка. И дурочка, прости меня за грубость. Я не удивлюсь, если Срокин перевернет все так, что это ты, якобы, совратила сначала его сына, а потом и его самого… Или оклеветала его, безупречного работника и семьянина, желая отомстить за разрыв с тобой его сына. Вот так-то, девочка моя!
Борис посмотрел на счет, принесенный официанткой, бросил крупную купюру на стол, стал собирать сигареты, укладывать платок в карман, одновременно достал ключи от машины. Он молчал. Алена настолько была ошарашена услышанным, что не могла вымолвить ни одного слова. Ее трясло, зубы мелко стучали, лицо обрело зеленовато - лиловый оттенок. Она хотела увидеть глаза Бориса Игоревича, но он, видимо, специально, отводил взгляд. Наконец, он посмотрел Алене в глаза, сказал:
- За все будешь платить в этой долбанной жизни! За все!! Привыкай… И еще запомни: я не позволю срамить моего товарища, Глеба, мешать ему спокойно работать… Никому! Ни Срокину, ни тебе, ни начальству, никому. Это уже затрагивает и мой бизнес. А сейчас постарайся успокоиться, будем выходить… Помни, что надо сделать. И не откладывай, прямо сегодня. Считай, что нам объявили смертельную войну!
Они намного быстрее прошли обратный путь до банка: Алена не взяла Бориса под руку. Перед входом в здание ее собеседник стал рассказывать какой-то анекдот. Но его смысл до девушки не доходил. Она как-то нелепо сгримасничала вместо того, чтобы засмеяться или хотя бы улыбнуться, и тут же постаралась прошмыгнуть во входные двери. У лифта попрощалась с Борисом и побежала вверх по лестнице. В коридоре встретила Глеба Афанасьевича, который стремительно несся к кому-то на встречу. Он попросил дождаться его в кабинете.
Глава одиннадцатая
«Будет этот фужер контрольным выстрелом или нет? – Думал Гарун, тяжело облокотившись на край стола и глядя на светло-розовую заграничную жидкость, мелко подрагивающую в длинном тонком фужере. – Я, пожалуй, выпью еще один фужер… И на этом – точка, кранты! Хуже не будет… Я еще в норме, держусь».
Гарун встал, с шумом отодвинул кресло, на котором восседал во главе стола, поднял фужер и пошел на импровизированную эстраду. Он решил помочь уставшему за вечер платному конферансье. Круто развернуться у него не получилось, ноги подвели, немного запутались в мягком ворсистом ковре. Он выждал паузу, проверил на счет: «Раз-два-три» микрофон, переданный ему конферансье, и заговорил довольно бодро и уверенно:
- Дорогие товарищи! Уважаемые коллеги! Мы сегодня подвели итоги работы за девять месяцев текущего года. Я в докладе все сказал: кто, где очутился, кто, как сработал. Повторяться не хочу. Вымпела мы раздали людям, знамя передовое переходящее вручили филиалу – победителю… Денежные премии я обозначил. И немалые! Что лишь хочу сказать?… – Гарун неловко наклонил фужер, расплескал вино на ковер. Зал ахнул. Из-за представительского стола выскочил Срокин и профессиональным жестом выхватил из рук начальника фужер.
Гарун несколько растерялся, тихо сказал:
- Ты что о...л? Я тост поднял! – Но поскольку микрофон был включен, эту фразу услышал и зал. Все засмеялись, зааплодировали.
- Можно и без фужера тостовать, - сказал Срокин, согнувшись в коленях. - Вас и так, и так все любят и уважают.
- Да, ты так считаешь? – Довольный председатель продолжил уже в зал:
- Вот он тут сказал, что меня все любят и уважают… Я рад! Я тоже почти всех люблю и уважаю… Есть, конечно, отдельные личности… Но не будем сегодня о грустном! Афанасич, ты где? Давайте все вместе сфотографируемся. Все-все, и хорошие, и не очень… Потому что сработали мы на пять!
Глеб Афанасьевич поднялся из-за третьего, дальнего от начальства стола, и пошел к эстраде. За ним плелся полутрезвый фотограф, которого он пригласил из главной газеты страны на подработку. Тот бурчал:
- Вот не-по-се-да! Я думал, что все уже, можно хряпнуть, расслабиться.
- Стас, я тебя просил быть начеку?! – Сказал Глеб, ставший злым от увиденного выступления начальника и Срокина.
- О, мой лучший друг, как говорят, после Гитлера, Глеб Афанасич… Шутка… Почему не так сидим!? Ты должен быть за моим столом! Так, ты, - указал он пальцем на Срокина, - встал и пошел на место Афанасича… И не хера тебе всюду таскаться за мной.
Гарун задумался на секунду и продолжил:
- В общем, давайте будем дружить… А для этого нас сейчас снимет Глеб Афанасич!
Стас-фотограф подыграл нетрезвому председателю:
- Так, все встали и сюда, к эстраде! Хватит пить, хватит жрать, пора девочек.
Стас еще долго расставлял народ для кадра: кто-то сел прямо на пол, кто-то даже лег. На сцене остались Гарун, его заместители, победители соревнования по итогам девяти месяцев текущего года. Женщин-директрис департаментов Глеб Афанасьевич уже лично пригласил на сцену. Ступеньки были крутыми, некоторых пришлось буквально затаскивать на сцену, чтобы они оказались рядом с председателем.
- Умница, - говорил Гарун, обнимая Глеба, - знает, кого надо любить, умаслять и прославлять… Давай, вставай рядом со мной. Ты первый раз на наших сборах? Тебе должно понравиться… Директора филиалов, что надо у меня! Щас они все улизнут по номерам гостиницы… Куда ни зайди, везде будет кампания… Так что ты не спеши домой… Иначе колорита не почувствуешь. А завтра выходной, пусть отдышатся, опохмелятся, по городу погуляют, подарки родным купят… И за работу! Я правильно говорю? – спросил он одного из победителей соревнования, маленького юркого жителя горной области из Восточной Сибири.
- Так точно! Скажи: «Умереть! Умрем за тебя».
- Вот так, понял?
За это время Стас уже полностью очухался, залез на ступеньки какой-то алюминиевой лестницы, орал оттуда:
- Так, все успокоились! Замерли! Поплотнее с правого фланга, поплотнее! Улыбочку, пошире, 9 на 12 уже будет маловато.
Он снимал классно, выступал, как настоящий массовик-затейник на одесском пляже. Его анекдоты и шутки были настолько колоритными и забористыми, что их невозможно повторить. Зал уже рыдал. Пришлось народ успокаивать и уже только потом снова просить улыбнуться.
- Где ты нашел фотографа? – Спросил Гарун, когда съемка закончилась и все стали расходиться по своим местам за столами. – Давай его возьмем к себе?
- Во-первых, он не пойдет, работает в классной газете… Во-вторых, мне проще его взять на индивидуальный договор… Отработал здесь ли, на выезде ли – и гуляй, Вася. Не следи за ним, не борись с его запоями.
- А что, сильно пьет?
- Нет, но все время. В день – полторы, две бутылки… Хотя в лоскуты пьяным я его ни разу не видел. А мы неделями мотались с ним по Чечне, чего только не пережили, не насмотрелись.
- Чтоб мне так пить.
- Правило простое, но железное: утром, ни грамма! Ничего!! Подыхай, но до обеда терпи... Потом, часиков в двенадцать дня, под первое, второе и третье можно несколько рюмочек и пропустить. Это мне Стас лично рассказал. Пятнадцать лет служит в газете, ни одного замечания по этому делу.
- Давай выпьем с ним?
- Я бы чуточку притормозил.
Но Гарун уже не слушал Глеба, кричал дальнему столу:
- Эй, Стас, фотограф! Подходи ко мне! Хочу выпить с тобой… Поблагодарить от имени народа.
Глеб Афанасьевич поморщился, подумал: «Господи, откуда у простого деревенского парня такие замашки? Точно, сломает он себе шею, так, что башка в кусты улетит».
Володя Гарун учился неровно, даже по меркам сельской школы его с трудом можно было назвать середнячком. Было плохо с одеждой: серую школьную форму с фуражкой и кокардой он видел на учениках только в киножурналах, которые иногда привозил киномеханик сельского клуба. Думал, что это каких-то юных воинов готовят. Пацаны, родившиеся в самом начале 50-х годов, о войне знали по инвалидам, которых в селе была почти половина мужского населения. Да по старым окопам, куда им родители категорически запрещали ходить. Года не проходило, чтобы кто-то из мальчиков не подрывался на старых снарядах и минах.
В общем, жили обычно, как все жили в деревне.
Но питались в ту пору уже хорошо, хотя и однообразно. Ели много, выручал свой огород с картошкой, огурцами и помидорами. И молока было, хоть залейся. Видимо, на молочке все деревенские мальчишки и выросли такими заводными и подвижными. Любили футбол, лапту, чижик, гоняли по улицам с утра до вечера на нескольких старых-престарых велосипедах, перешедших к ним от десятых хозяев и привезенных с рынка из райцентра.
Гарунов в селе было много: трое взрослых братьев живыми вернулись с войны, сразу женились, нарожали по трое-четверо ребят. Володя в семье был не первым, но и не последним. За ним еще две девочки росли, тихие, старательные, учились только на «пять», сильно плакали, если иногда получали «четверки». Поэтому помогать им в учебе Володе не приходилось, чему он был несказанно рад. А вот охранять и защищать сестренок он готов был как тигр. Они так ни разу и не поссорились за свою теперь уже почти 50–летнюю жизнь. Младшая сестра стала руководить филиалом в банке брата.
Почему Володя пошел в техникум советской кооперации? Никто не может ответить, даже он сам. Наверное, потому, что близко от дома располагался, до райцентра было рукой подать. Вот здесь парень чувствовал себя хорошо: не только стал отличником учебы, но и активистом заделался. Танцевал в ансамбле, организовывал студенческие стройотряды. Поэтому ни для кого не было неожиданностью, что его, как специалиста-финансиста, распределили в головную контору госбанка по их области. Это хорошая оценка его труда и того вклада, который он внес в жизнь техникума.
«Ты знаешь, кто тогда работал в банках? – Как-то спросил Глеба Гарун, когда они сидели в его кабинете за утренней чашкой чая. - Два парня – инвалида на банк, остальные - серые мышки из сельских глубинок. Над нами смеялись, мы умалчивали о своем месте работы… Это сейчас – кровососы на месте банков выросли. Кровь из людей сосут! Капитализм гребанный! Он еще не оперился, а уже просит в резюме три-четыре тыщи баксов, говнюк! А я несколько лет просидел на ста рублях в месяц со всеми премиями… Правда, сразу пошел учиться на заочное отделение фининститута, что у нас в областном центре располагался. И к его окончанию, веришь - не веришь, меня поставили управляющим одного из отделений той самой конторы госбанка. Это большой пост! Самый молодой банкир в стране, даже не в РСФСР, а СССР».
В эту минуту Глеб не только искренне уважал своего необузданного, невоспитанного и малокультурного начальника, он не мог налюбоваться им. «И куда потом все уходит? – Размышлял он. - Думают, что ухватили фортуну за бороду, что они вечные, что они выше всех смертных, что это только они кормят народ, финансируют отрасль, страну, радеют за государство».
- Вижу, ты чем-то недоволен, тебя что-то гложет? – Сказал Гарун. – Давай, выкладывай… Ты практически один говоришь мне неприятные вещи.
- Я пока помолчу о некоторых фактах, мы к ним обязательно вернемся. Мне еще надо проверить кое-что. А вот о сокровенном хотелось бы тебя спросить. Ты к чему стремишься? Чего ты хочешь достичь в этой жизни? Где кончается предел твоих желаний: в жизни, карьере, в деньгах?
- Ну, ты так, сразу.
- По-другому нельзя. Представь, что ты хочешь достичь должности министра. А я, как последний идиот, не зная об этом, тащу тебя в руководители второго или даже первого банка страны.
- А на хера они мне нужны, эти банки, если я и так крупный!?
- Это, к примеру.
- Ты знаешь, мне тоже надо подготовиться к такому разговору, созреть, что ли… Я даже не думал, что это может быть так серьезно!
- Хочешь, для примера, два слова скажу о самом молодом первом замминистре, с которым ты дружишь. Я работал с ним около полутора лет. Он был хозяин компании, примерно, в полтора-два миллиарда долларов.
- Да, иди ты! Не может быть.
- Именно так. Он тогда создал в стране крупнейшую торговую сеть. Охват был фантастический, плюс два десятка холодильников до 50 тысяч тонн хранения каждый… Но мы с ним твердо решили: с учетом его младенческого возраста, ему надо покрутиться на госслужбе, набрать связей, познать структуру власти и т.п. Я пригласил с Питера хорошо знакомого мне политтехнолога, неделю сидели с ним в одном закрытом пансионате. Фантастическую работу проделали… Вот смотри, - Глеб взял лист бумаги, ручку, быстро начертил график движения из точки А в точку Б, разбил его на неравные 5 или 6 долей. На каждой доле был обозначен временной срок: 7 месяцев, 9 месяцев, год, полтора года… К каждому периоду подвел множество стрелок по бокам, занес на них ФИО, должности того или иного чиновника или крупного бизнесмена. Отдельно проставил цифры: 50, 100 и т.д. тысяч $.
Помолчал и без подготовки:
– Ты понял? – Спросил в лоб Гаруна
- Да, - ответил тот и продолжил:
- А я сделал бы проще… Заплатил, кому надо, 20-30 млн. долларов и стал бы министром!
- Володя! Это преступно, вульгарно и пошло… Что бы ты ни делал, даже святое для детей-сирот, все бы говорили: он «отбивает свои миллионы»… Твой политический КПД был бы равен «0». Это ужасно! Как бы тогда жил, как зажигал людей, с кем бы дружил?
- Да, понятно. Все по-тихому, незаметно, поэтапно… Вот так вырастает огромная политическая фигура, которая поднимает отрасль, экономику и, наконец, страну. Так делают премьеров и президентов.
- Ну, на худой конец, спикеров двух палат Парламента.
- Красиво… Мощно! И это выполнимо?
- Даже несравнимо с твоими миллионами, за средние деньги. А почему? В тебя начинают вкладывать инвестиции. Да, можно прогореть! Ну, а если выигрыш? Инвесторы не просто продвигают тебя, они вместе с тобой создают команду. В которую и вложен их капитал. И он может быть даже очень большой! Не земляки, не одноклассники, не родственники родственников начинают строить будущую команду. Ее строят бизнес и его владельцы… Сейчас у нас, к сожалению, никто не смог так отстроить свою биографию. Много грязи, дерьма, замазаны не одним, так другим. А посмотри на Европу, на Штаты… Последний пример с их президентом?
- Глеб, ты - мужик! Господи, как мне повезло, что я нашел тебя.
- Поплюй, а то сглазишь… Кстати, это я тебя нашел… Я мог бы еще, минимум, пять лет сидеть у премьера за пазухой и давать тебе указания. Но если ты захочешь, я помогу тебе построить только твою команду… Чтобы идти вперед!
Глеб встал из-за стола, пошел по большущему кабинету, глубоко и редко дыша.
- Что случилось? – Спросил Гарун.
- Ничего, не обращай внимания… Сейчас пройдет, это давление скачет.
- Хорошо, - сказал председатель, - отдохни, иди погуляй на воздухе. И скоро, сегодня-завтра, я тебя позову. Мне, кажется, у нас может что-то получиться.
Глеб Афанасьевич несколько дней ходил под впечатлением этого, возникшего довольно спонтанно, разговора. Он-то был давно к нему готов. Но он совершенно не ожидал, что Гарун так быстро его поймет, как говорят, врубится на 100 процентов. А, главное, захочет подумать над этими глобальными проблемами. «Самородок, этого у него не отнимешь, - заключил Глеб. - Из провинциальной «дыры» вырасти до зампредседателя Центробанка – это дорого стоит. Но я не знал его последние 5-7 лет… Чем он жил, как себя вел?»
Внешне вроде бы все было благополучно. Но и разговоры слышал Глеб разные. Будто бы стал запивать Гарун, на несколько дней, а то и недель отключался, был не способен руководить людьми. Ему, конечно, сразу же оформляли отпуск, он чартером улетал на Байкал ли, на Амур или Лену, и там с банями, бабами и холуями жег свою жизнь на полную катушку. Правда, в совмине такой информации не было, профильный департамент, видимо, подкормленный Гаруном, молчал, как рыба.
Первым об этом Глебу рассказал Срокин, смертельно обиженный на шефа за оскорбление на банкете. «Я его уничтожу, гниду! Тварь неблагодарная, алкаш недобитый!! Сколько я ему отдал связей, – скрипел зубами заместитель. – Я ни тебя, ни его не боюсь. Поэтому обо всем говорю тебе прямо!
- Ты объявляешь мне войну? – Спросил напрямик несколько растерявшийся Глеб. – Не боишься? Ведь мы не работали вместе около пяти лет… Ты многого не знаешь, отошел от больших дел, связей, политики.
- На тебя и на него сил у меня хватит!
- Как же нам работать? Ведь ты сам напросился в заместители.
- Ничего, поработаешь за двоих… А я – отдохну, я это заслужил. Дачу надо достроить, с пенсией разобраться, здоровье поправить…В общем, минимум, пару лет я тебя потерплю.
- А потом?
- Ты сам уйдешь… И будешь счастлив, что уходишь или по собственному желанию, или по состоянию здоровья.
- Спасибо за откровенность… А если я скажу о тебе ВВГ?
- Не скажешь! Он не поверит… Да и ты на это не способен. Я знаю вас, гнилую интеллигенцию.
- Все течет, все...
- Только не у вас!
- Хорошо… Только ты помни об одном: у тебя есть единственный, самый родной тебе человек в банке, который знает тебя 20 лет, в том числе, по совместной работе. Ты помни: это дорогого стоит!
Глава двенадцатая
Гаруну позвонил самый уважаемый в правительстве министр, открытым текстом сказал, что он просит его встретиться с бывшим чиновником из бывшего президентского окружения - Модестом Шифриным.
- Не знаю такого, - сказал Гарун.
- Не удивительно, он давно уже под фамилией Бабкин обретает. У нас даже фразочка ходит: «Новый Бабкин любит бабки…». А псевдоним ему придумал всемогущественный генерал КГБ Буйков. Помнишь такого, у олигарха Парашутинского СБ возглавлял?
- Господи, Сергей Георгиевич, сколько сложностей?! Что надо-то? Кредит? Сделаем, правда, на общих основаниях, но быстро.
- Нет, я думаю, он предложит тебе рекламное обслуживание.
- Прости, а на хрена мне это?! У меня бывший помощник премьера на этом участке сидит. Не нарадуюсь!
- Он за выборы 96 года получил крупное рекламное агентство… Его надо содержать, чтобы все выглядело солидно. Он и меня обслуживает, хотя у меня своя отличная пресс-служба.
Были звонки Бабкина, почему-то на приемную Гаруна, требования соединить его с председателем, хотя номер мобильного личного телефона ВВГ дал министру в конце их разговора. Наконец, они соединились.
- Владимир Владимирович, это горячо и сердечно приветствует вас Модест Бабкин, хозяин рекламного холдинга «ГРУ»… Ха-ха-ха-ха! Не испугались? Это всего лишь аббревиатура, расшифровывается как «Группа успеха», группа содействия успеху… Мне Сергей Георгиевич передал, что вы готовы встретиться со мной. Давайте вместе отобедаем?
- Приветствую, Модест, простите, отчества не знаю.
- Можно без отчества? Мы вот с Сергеем уже сто лет без отчества обходимся.
- Хорошо, - сказал Гарун, - давайте без отчества. Меня Владимир зовут… Вас устроит новый японский ресторан рядом с Арбатом, в 14 часов? Вас там встретят… Мне Гусева пригласить на встречу? Он у меня за пресс-службу отвечает.
- Кто такой Гусев? – В голосе недоумение. – В рекламных кругах такая фамилия не значится.
- Мы тоже не знали Бабкина. Вот и познакомимся.
- Я вас умоляю, Володя. Разговор будет не для ушей пресс-секретаря. Ему потом пойдут твои команды, и он будет, а, может быть, и не он будет, их исполнять...
- Не понял, - набычился Гарун.
- Все-все-все, ради Бога, не обижайся! Умоляю о конфиденциальной встрече и разговоре!
- Хорошо, - сказал Гарун, - до 14 часов.
И отключил телефон.
«Вот пидоры, - разъярился Гарун, - через приличных людей лезут. Других обо...т, ни стыда - ни совести. Ладно, разберусь, пока не стоит об этом говорить Глебу. Хотя, впрочем, вопрос надо задать». Он набрал номер Гусева:
- Афанасич, привет! А кто такой Бабкин?
- Из рекламщиков? - Сразу уточнил Глеб. - Служил Парашутинскому, олигарху с оригинальной кличкой – Параша. Ничего не поделаешь, он привлекался за фарцовку, по-моему, дважды. Начинал бизнес с общественных туалетов. Модест имел общие дела с генералом, наверное, знаешь каким. Потом его засунули в администрацию, чуть ли не начальником управления по внутренней политике. Расплатились за участие в президентских выборах.
- Четко у тебя! Это я понял… Как с ним надо себя вести?
- Сдает человека полностью, с потрохами, причем, сразу в две инстанции: в аппарат и туда...
- Видимо, тебе придется с ним поработать! Вряд ли я отобьюсь.
- Может, ему сразу беспроцентный кредит оформить, чтобы отстал...
- Ладно, не учи ученого… Иду с ним обедать. Потом тебе расскажу. Привет.
Второй звонок Гарун сделал Срокину, начал напористо:
- Послушай, Срокин, ты будешь организовывать работу над диссертацией? Удивляюсь, все есть: деньги, авторитет, куча голодных ученых… А ты второй год ни хрена не можешь четыре главы выбить… Или сколько их там надо?
- Да вот, грузит меня Гусев по-черному, продохнуть не дает. То положение пиши, то бюджет считай, то структуру разрабатывай, то в Тверь собирайся… Полный кирдык!
- Ты говори да не заговаривайся! Он работает без году неделя. А мы с тобой скоро два года отметим диссертации… Слушай, а может, мне Глебу передать диссертацию? Я подумаю… А ты мне ответь: знаешь ты Бабкина?
- Кто это?
- Вот я тебя и спрашиваю, знаешь рекламщика Бабкина?
- Что-то, что-то слышал… Хотя я чистой рекламой не занимался. Бродил, в свое время, какой-то Бабкин по совмину, просил помочь ему с бабками. Кстати, не исключаю, что у него альянс как раз с Гусевым и был. Там только на откатах можно миллионы заработать. Трудно такой куш пропустить!
- Слушай сюда! Будешь персонально следить за развитием отношений Гусева и Бабкина. Скорее всего, он возьмет нас на обслуживание своей гребаной компанией «ГРУ». Это будет стоить приличных денег! Отвечаешь за каждый рубль, но сам не лезь в договора и бюджет… Пусть все варится само собой. Понял? А за диссертацию я тебя могу и выгнать, как абсолютно бесполезного мне человека. Подумай, привет.
Гаруну было немножко, самую малость, неудобно за свое поведение. Он верил Гусеву, вернее, хотел верить, но не мог. «Если у него в совмине не было других доходов, если он жил на одну зарплату, то он от таких миллионов может о…, - размышлял он. – Может пойти на сговор с этим прытким Модестом. А бюджет на полгода заявил под сотню миллионов, и я его уже, практически, утвердил… Так что, прости меня, Афанасич, но цепного пса я вынужден держать возле тебя».
И третий звонок Гарун сделал Борису Непомнящему. Он не стал его спрашивать, кто такой Бабкин. Он подробно пересказал ему разговор с Глебом и спросил:
- Это правда?
- Без деталей, абсолютная! Гнида, каких еще надо поискать… Хотя, где ты сейчас встретишь людей твоей честности? - лизнул Гаруна Борис. – Ты сколько заработал на процентах-то?
- А тебе какое дело! Много, очень много, Боря… Но это все честно!
- Я знаю.
- Я и тебе сто лет уже предлагал...
- У меня нет свободных денег. Все идет в компанию, в дело. Трудно живем.
- Кому легко!?
- Дай беспроцентный, сочтемся...
- Фу...ки! Ты меня знаешь… Лично ты можешь участвовать во всех наших акциях. Но компания – это совсем другое дело.
- Да, знаю, сто первый раз говоришь… Ты бы вот о Глебе не забывал. Мужику 60, а у него машины своей никогда не было. 30 лет живет в старом панельном доме… И дачки даже с шестью сотками тоже нет.
- Иди ты!? Не верю!
- Вот новый Станиславский нашелся: «Не верю!». - Передразнил его Борис. – А ты проверь, убедишься.
- По большому счету, это его проблемы! – Жестко сказал Гарун. – Может, он такой вот пи...р! А я к нему в душу полезу?!
- В душу не надо лезть. Но и забывать о нем не надо! Он ведь не банкир, о ваших приварах и возможностях не знает. И даже о представительских карточках не ведает. Вот я о чем. Но без него ты, Володя, 33 буквы алфавита правильно не выговоришь. И «ложить» будешь всю жизнь. Это ты должен хорошо уразуметь!
- Не учи ученого, - даже не обиделся Гарун. - А я с этим го…ком иду сегодня обедать. Мне сделали такое предложение, от которого я не смог отказаться. Да он еще и намекнул, что Глеба можно заменить, чтобы наш союз был доверительнее.
- Не делай ошибок, Володя, эта не твоя вотчина, не твоя сфера. Здесь ты должен определиться, кому ты можешь доверять 100 процентов. Это и политика, и идеология, и публичность.
- А может, Срокина впрячь, а Глеба сделать пресс-секретарем? Я бы его таскал везде с собой.
- Срокин бездельник и враг! А Глеб даже у премьера отказался быть пресс-секретарем. Он пиарщик от Бога! Цени это, Володя. А то я заберу его к себе, будет вести у меня и теле, и радиопередачи.
- Ну, уж, нет! Я все понял. Заходи, твое любимое вино всегда стоит наготове… Нет, правда, заходи, посидим вечерком часик, Афанасича позовем, повспоминаем наши времена.
Получив от Бориса согласие на вечернюю встречу, Гарун еще пару часов до обеда работал с директорами департаментов. Очухался, когда уже было без 10 минут два. Благо, японский ресторан открыли в пяти минутах езды от банка. Он даже не стал надевать плащ, вышел на улицу в костюме.
Ехали они на новеньком джипе «Инфинити» с машиной сопровождения три минуты. С помпой, с прикрытием охранников вошли в ресторан. Бабкин уже сидел за столом, закрепленным за банком. Рядом с ним - помощник председателя по личным поручениям, который с приближением Гаруна встал из-за стола, забрал свой фужер и тихо исчез из зала.
- Как я рад, Владимир Владимирович, - начал при охране изгиляться Модест. – Вы неотразимы! Костюм, галстук… Кто вас обслуживает?
- Жена, ей все равно нехрена делать дома … Ты выбирай сам за японца. А у меня меню простое, почти русское. Вино будем пить? Думаю, под закуску водочка пойдет.
- А саке?
- Это ты можешь себе персонально заказать. Я не пью эту муру.
Не оборачиваясь к стоящему сзади официанту, Гарун бросил:
- Сделай, родной, как обычно. И поставь перегородку.
- Сию минуту, - официант цыкнул на помощника и тот через секунду принес перегородку из желтого бамбука. Они с Бабкиным оказались в относительно закрытом пространстве. Во всяком случае, со стороны входа и эстрады их не было видно. В то же время, окно оставалось открытым: на клене за стеклом трепетали осенние последние листья. Стол Гаруну ставили несколько необычный по высоте, что-то усредненное между японским и русским вариантами. На пол он не садился принципиально, помня, как однажды порвал брюки от нового костюма.
Модест выбирал долго, говорил профессионально, набрал много всего, видимо, не первый раз обедал в японском ресторане. В финале заказа он попросил поэнергичне подогреть саке.
- Володя, спасибо… Мы одни, я могу на «ты» и называть тебя Владимир?
- Мы же договорились!
- Привет тебе от Буйка.
- Кто таков?
- Ну, Семен Семенович Буйков, генерал. У Параши был замом по безопасности?
- Не знаю такого. Впрочем, это неважно, спасибо.
- Пока несут закуски, расскажу тебе анекдот из жизни.
- Давай сразу ближе к делу.
- Ну, хорошо… «ГРУ» - одна из лучших и мощнейших ПР и рекламных групп в стране. Благодаря нам, Сережа стал одни из самых авторитетных и влиятельных министров. И нам на это понадобилось всего-то полтора года и 95 миллионов бюджетных денег. Бюджетных, значит, ничейных...
- Сколько?! Больше четырех миллионов долларов?! Не хило!! Губа у вас не дур-рра...
- Володя, Володя, не спеши с выводами… Послушай меня до конца. Мы сделаем все! Ты будешь лучшим банкиром всех времен и народов! Тебя будет хвалить не только благодарный крестьянин. О тебе, как о лучшем банкире, будут говорить члены правительства, губернаторы, народные депутаты и сенаторы… Тебе лично президент вручит государственный орден! А церковь наградит тебя своей высшей наградой! Ты будешь членом президиумов всех солидных академий страны! Ассоциация российских банков (выше у нас нет союза) посчитает за честь передать тебе все свои награды: как личные, так и банку в целом. Я тебе обещаю, минимум, пять международных наград за год, в том числе, самые знаменитые от международных журналов.
- Сколько?
- Думаю, нам надо согласиться, что первый год нашей дружбы будет самым забойным.
- Сколько?! – Гарун налил водки из запотевшей бутылки, махнул рюмку, не закусывая, тут же наполнил ее снова.
- Отдай мне бюджет на рекламу, который тратят филиалы.
- Ты что о...л, 120 миллионов?!! А что будут делать мои ребята один на один с «друзьями» из Сбера, ВТБ и т.д., которые их тут же и размажут по всей российской глубинке? Лапу сосать? Да меня Гусев проклянет! И правильно сделает! Нет, ты только прислушайся к цифре: сто двадцать миллионов...
- Володя, Володя...
- Что Володя-Володя! Начнем с 20...
- На квартал! Стартуем с Нового года... А как же, нам надо подготовиться!
- Бюджет будет 20! Все!! И я еще посмотрю результаты по каждому месяцу.
- Хорошо-хорошо, Володенька. Только не сердись. Ты с этими замшелыми Гусевыми – Непомнящими и другими просто давно не был в рекламе. Лепят самодеятельность твои доморощенные пиарщики, а жизнь давно ушла вперед.
Гарун залез в карман, достал сложенный вчетверо листок бумаги, демонстративно развернул его и передал Модесту со словами:
- На вот, прочти... И скажи, сколько ты возьмешь за полную готовность ролика и показ?
Пауза длилась недолго:
- Текст сделан профессионально… Думаю, тысяч в 50 баксов с одноразовым размещением на четвертом канале обойдется.
- Так вот, послушай. Мои ребята изготовят и поместят этот ролик в «Сельском часе» за пять, понимаешь, за пять тысяч долларов! Вот в чем разница между мною и тобой, твоими и моими ребятами… Ты не знаешь, что такое крестьянские деньги?! А они знают!
Гарун налил себе еще водки и выпил уже, не спеша, смакуя, а потом налег на рыбу и овощи. Модест опрокинул чашечку саке, взял палочки и стал копаться в плошках и блюдцах с японской закуской. Они какое-то время ели молча, не глядя друг на друга.
«Штопаный гандон, - думал Гарун о собеседнике. – Я тебя научу жизни… 120 млн, ишь чего захотел. Умно Гусев подбросил мне этот листочек. Заткнул я его! Ничего, пусть подумает теперь. Начнем с 20 млн, и не факт, что продолжим, может, на этом и остановимся… Пока договора да сметы, проводки да проплаты, устанет деньги собирать! А Гусев с ребятами пусть работают, не останавливаясь ни на минуту… Пойдем, как бы в параллель. А что делать?! Не могу же я ему отказать… Хотя поторгуемся, до смертного боя».
«Вот, козел, совковый! – Злился Модест.- Что мне с ним делать? Что он задумал? Мужик!! Хам!!! Ни тостов, ни разговора. Сейчас брюхо набьет и отвалится, рыгая. Придется, видимо, плясать от 20 миллионов? Ладно, сейчас срубить 20 – тоже неплохо. А там видно будет. Будем давить! Госорганы подключим. Они, советские, страсть, как боятся всех из госорганов… Позвоню - ка, я подружке-протеже».
Модест, с извинениями, нажал на мобильном телефоне клавишу:
- Тома, здравствуй, дорогая, привет-привет, радость моя… Да, докладываю тебе, как договорились, прямо в процессе встречи с Владимиром Владимировичем. Обедаем! Все идет хорошо… Да, с полным взаимным пониманием… Минуточку, сейчас спрошу. – И, посмотрев на Гаруна, сказал:
- Это заместитель руководителя пресс-службы министерства… Просит переговорить с ней. Можно? Зовут ее Тамара Станиславовна… - И протягивает мобильный телефон Гаруну.
- Слушаю вас, Тамара Станиславна, здравствуйте.
- Здравствуйте, Владимир Владимирович! Рада вас слышать. Жаль, что мы не знакомы лично. На заседания штаба по-информационному сопровождению ваш заместитель приходит...
- Нас каждую неделю собирает первый вице-премьер. А то и чаще. Так что пришлось подключать всех своих заместителей.
- Хороший у вас заместитель, толковый. У нас никаких проблем на этот счет. Я лишь хотела попросить вас вот о чем: мы заинтересованы в том, чтобы на нашем информационном поле работала проверенная и знакомая нам компания Модеста Бабкина. Мы уже ни один год поручаем ей самые ответственные задания и проекты. И вам так будет легче, не надо держать свой огромный штат… Аутсорсинг сейчас очень в ходу! Давайте и мы будем переходить на новые технологии. Как вы на это смотрите? Я могу доложить наверх, что мы с вами договорились?
- Если вы так считаете, что будет правильно… Вы специалисты, вам виднее. Наше дело четко исполнять команды.
- Ну, вот и славненько, вот и договорились. Вы приходите, хотя бы разок, на заседание нашего штаба… Тогда и познакомимся лично… Я вас представлю ТВ–каналам, центральным и региональным СМИ. Запишем вас по горячим следам, как участника...
- Спасибо, конечно, за оценку… За доверие… Постараемся оправдать. Спасибо за приглашение.
- До встречи. Если нетрудно, передайте, пожалуйста, трубку Модесту.
Гарун протянул телефон соседу, взял салфетку и долго вытирал руки. Наливая себе водки, он слышал обрывки разговора:
- Да, все понял… Будет исполнено! Ну, что ты, что ты… Это интимная часть, о ней только при личной встрече.
«Господи, какой позор… Прости меня, грешного, - думал Гарун, машинально держа в руке рюмку с водкой. - Что творят… Что творят!? Макнули меня, как мальчишку… Даже запах дерьма дали почувствовать… «Я могу доложить наверх, что мы с вами договорились?» - Мысленно передразнил он собеседницу. – Можешь, дорогая, можешь… Только я вам фуюшки все отдам! Вы у меня побегаете! Вы узнаете, что такое крестьянский банк, и как трудно он зарабатывает свои кровные копейки».
Увидев, что Модест положил телефон на стол, Гарун, наконец, обратил внимание на зажатую в руке рюмку, приподнял ее, приглашая и собеседника выпить. Тот торопливо налил в плошку саке, чокнулся с соседом, и они оба выпили, успев лишь сказать традиционное: «Твое здоровье».
- Если я правильно понял, Володя, то все вопросы, включая бюджетно-финансовые, теперь будем вести мы, «ГРУ». А Гусева, если он тебе так дорог, сделай пресс-секретарем, мы ему найдем работенку, чтобы под ногами ни у тебя, ни у нас не болтался. Даже оклад ему можно старый оставить.
- Не понял, - взревел Гарун, - как это ты себе мыслишь?
- Так, ведь все равно у вас ничего нет, как мне известно. Пресс-служба – ничто, два пенсионера, и ноль целых бюджета. А центр, который ты обезглавил, убрав Мамина, он как бы теперь и не ваш, а только финансируемый вами… Вот мы его и заберем, разгоним, а на его ставки я поставлю своих орлов. Заживем с тобой, дорогой Володя, припеваючи. Там, по-моему, поквартально на информационные нужды должно отпускаться мноо-го миллионов, а? Я не прав? А!?
- Откуда тебе-то знать? Сколько там, чего?
- Я все должен знать. И не хуже тебя. А даже лучше! Кто владеет информацией...
- Ладно, - процедил Гарун, - готовь договор, смету, общий бюджет. Все это на правлении будем рассматривать… Контакт только один – через Гусева. Я только с него могу спрашивать в этом раскладе… - И, увидев, что Бабкин пытается что-то вставить, резко закончил:
- Я все сказал! И помни о Мамине. О нем сам тоже знает, он лично давал санкцию на его немедленное увольнение… Не забывай!
До банка Гарун пошел пешком, жалея, что не надел пальто или хотя бы плащ. Порывы ветра были уже резкими, даже не осенними, скорее зимними, колючими. «Вот так, еще в одну зиму вошли, - думал он, меряя шаги. – Ох, как трудно будет… Ничего, мы ставку сделали: наш вице-премьер по нацпроектам – наше спасение. Пока мы ему нужны. Но надо предельно осторожно… Сколько же г… крутится возле меня? И всем дай, давай, выдай… - И вдруг резко сказал идущему за ним помощнику по личным вопросам:
- Набери Афанасича, пусть ждет меня в приемной… Да, прямо сейчас!
Глава тринадцатая
Глеб Афанасьевич вернулся в кабинет с бумагами, которые, буквально, вываливались из рабочей папки. Алена сидела на своем месте, подняла глаза, посмотрела на него.
- Иди за журнальный столик, сейчас расскажу, что мы имеем, заодно разберем все бумаги… Но до того давай чайку заварим, а?
Глеб Афанасьевич видел, что с девушкой что-то произошло: лицо бледное, глаза потухшие, никакой реакции на сказанные им слова. Он не стал дожидаться ответа от сотрудницы, позвонил Марине в приемную. Гудок долго оставался без ответа. Наконец, трубку взяла Марина. Она часто дышала, видимо, запыхалась от быстрой ходьбы:
- Да, Глеб Афанасич, простите, я была в комнате отдыха шефа… По вашей установке действуем, собираем все сувениры, дипломы, фотографии по годам… Вот пока нет шефа потихоньку все сортируем. Слушаю вас.
- Марин, извините, ничего срочного… Дайте команду, чтобы кто-то из девчат сварил две чашки кофе. Я сам приду минут через пять. Ладно?
- Для вас – не вопрос. Сделаем, хотя у меня сейчас никого в приемной. Все девчонки обедают одновременно с председателем… Воспользовались, так сказать, моментом.
- Простите, сделаем по-другому… Можно, я подошлю Алену?
- А она вернулась от Срокина? Да? Надо же, даже не зашла в приемную. Пусть приходит, странно, как-то все.
- Алена, - Глеб Афанасич посмотрел на девушку. Та уткнулась в платок, плечи ее вздрагивали. Его сердце сжалось: он не привык к слезам, его сыновья – кремень, росли молчаливыми и упертыми, слезы не выдавишь. С женой он никогда не доводил дело до слезливого конфликта, всегда уступал ей, потому считал себя подкаблучником.
Он встал из-за стола, пошел к девушке, доставая, на ходу, носовой платок. Взял стул, присел к столу Алены, забрал у нее малюсенький кружевной платочек, отдал ей свой старомодный клетчатый. Девушка попыталась что-то говорить, получалось плохо, невнятно, слезы душили ее.
- Давай, так договоримся. Ты приводишь себя в порядок, а я на несколько минут схожу к Марине за кофе. Договорились? А чтобы тебе не мешали посторонние, я закрою тебя на ключ.
Глеб Афанасьевич не стал дожидаться реакции сотрудницы на его слова, вышел в коридор, но дверь оставил открытой, вспомнив, что с двумя чашками кофе дверь он не откроет. Марина была в кухонном отсеке, где приятно гудел аппарат фирмы «Борк». Запах свежемолотого кофе щекотал ноздри, поднимал настроение.
- Вот, возьмите черный шоколад… Это только для моих любимчиков!
- Спасибо, дорогая Марина… Алена запурхалась, срочно надо подготовить бумагу к приходу ВВГ. Так что самому пришлось бежать к вам.
И, не продолжая разговора, Глеб Афанасьевич постарался быстрее выйти из кухни. Это не обидело Марину: она, наконец-то, решила разогреть домашние котлеты и поесть горячую пищу. Хотя взяла на заметку: в конце рабочего дня она обязательно пересечется с Аленой.
В кабинете было тихо, слышался ход секундной стрелки на настенных часах. Алена вытерла лицо, подкрасила веки, платок Глеба Афанасьевича лежал аккуратно сложенным на краешке стола. Девушка не хотела отрывать глаз от компьютера, хотя с благодарным кивком приняла чашку кофе от начальника. Молчали.
Глеб Афанасьевич убрал платок в карман, стал, не спеша, помешивать ложкой кофе. Он не смотрел на девушку, знал, что ей надо освоиться после того, что произошло несколько минут назад. Наконец, он сказал:
- С чего начнем? С новых документов, с резолюций, с проектов готовящихся бумаг? Или...
- Простите, я не должна мешать вам, быть обузой… Это не должно вас касаться. Вам надо срочно создавать подразделение, набирать людей, работать… А тут еще я со своими...
- Не-ет, так дело не пойдет! Ты у меня, фактически, единственная сотрудница и вся в слезах. А как и с кем, я буду работать? Давай, по порядку, рассказывай, будем снимать проблемы. Тебе идти больше не к кому.
Алена сначала нехотя, медленно и нерешительно стала говорить о том, как она жила последние полгода, до прихода в банк Глеба Афанасьевича. Но увидев в глазах нового начальника понимание и сочувствие, девушка успокоилась, голос ее стал выравниваться, крепнуть. Она рассуждала: не каялась, не обвиняла кого-то, не била на жалость. Она говорила о том, как она понимает любовь, почему чувства должны быть взаимными и почему нельзя становиться рабой физической страсти.
- Иначе это приводит только к сексу... - закончила она.
- Ну, ты-то можешь сказать, что любишь этого человека? – После долгого молчания девушки задал вопрос Глеб Афанасьевич.
- Сейчас, уже не знаю… Но я точно знаю, что он меня никогда не любил.
- Этого не может быть!
- Что сейчас говорить, если он меня передал своему отцу.
- Не понял… Вот об этом ты мне можешь подробнее рассказать? Мне тут делали намеки некоторые женщины-начальницы. Но я как-то со смехом все воспринимал.
Алена смутилась, раздумывая, надо ли говорить Глебу Афанасьевичу о поведении Срокина - старшего. С другой стороны, ну, ни сейчас, так через день-два, ему станет известно все от Бориса Игоревича, которому она поведала, как на духу, о своем несчастье. И она стала рассказывать начальнику о том, что ей пришлось пережить. Опять Глеб достал платок: она часто останавливалась и выравнивала дыхание, которое не хотело ее слушаться.
Глеб Афанасьевич понял, что «чудовище проснулось», что все услышанные им намеки имеют абсолютно реальную почву и что его старинный друг теперь не остановится на этом: ему надо отмазываться, все перекручивать, ставить с ног на голову. Он не стал утешать сотрудницу, понял, что это, успешно или нет, уже делал Борис Игоревич, о котором она упомянула вскользь. Он буквально потребовал:
- Сейчас же садись за компьютер и всю эту историю в полном объеме изложи в форме заявления на мое имя! Да-да, так и пиши: «Руководителю и т.д.», то бишь, мне.
- Борис Игоревич говорил, чтобы я написала ручкой.
- Уже некогда! Давай-ка, срочно выводи: «Довожу до вашего сведения, что со стороны вашего заместителя такого-то такого в отношении меня произведены действия, выразившиеся в виде насильственного домогательства и склонения к сожительству»… И далее во всех деталях, со всеми подробностями… И не шути с ним, девочка: он зубы съел на подобных историях. Он так выкрутит, что ты будешь и домогательницей, и насильницей–маньячкой. А предметом его исков станет поруганная честь его сына, который имел неосторожность клюнуть на твою сексуальную развращенность, но вовремя одумался и отверг тебя с возмущением и отвращением, как высокопорядочный человек и перспективный молодой ученый. Вот за все это ты и мстишь им, отцу и сыну, представителям доблестной семьи российского чиновничества.
Дверь пискнула, среагировав на магнитный пропуск, открылась, и в кабинет вошел Вилен Евгеньевич Срокин.
- Вот как хорошо, что мы все в сборе! – Сказал он с порога. – У меня есть бумага, хочу зачитать ее вам. Прошу ее зачесть как мое официальное обращение к руководителю пресс-службы.
- Тихо, тихо, тии-хо… Вилен, не шуми и не мешай, - сказал усталым голосом Глеб Афанасьевич. – Срочная, наисрочнейшая бумага для ВВГ… Присядь за мой стол, отдышись, попроси кофе у Марины… Мы скоро закончим и подключимся к твоим проблемам.
Срокин несколько опешил, но возражать не посмел, прошел к столу Глеба, оставил там свою папку, пошел к дверям:
- Я ненадолго, попью чайку и назад.
- Давай-давай, с Богом! Мы тебя, если что, позовем.
Как-только он ушел, Глеб Афанасьевич постучал по своей голове, потом по компьютеру и сказал:
- Ты все поняла? Так, поехали! Теперь только успевай! Нам надо быстрее него все подготовить, оформить и подписать.
Алена, выглядевшая затравленной, собралась и стала печатать буквально под диктовку Глеба Афанасьевича. Он не говорил ни о точках, ни о других знаках препинания, телеграфным стилем излагал суть вопроса о том, как престарелый начальник склонял свою молодую сотрудницу к половому акту. Зазвонил телефон. Глеб Афанасич бросил:
- Попробуй, сколько успеешь, вычитать, отредактировать.
Взял трубку, услышал голос Марины:
- Глеб Афанасич, господин Срокин спрашивает, вы еще не закончили любезничать с молодежью?
- Мариночка, просьба: попоите его чаем подольше… Это очень важно, потом все объясню.
- Слава Богу, он не со мной, вместе с кадровиком пьют чай.
- Спасибо!
Глеб Афанасьевич продиктовал Алене два последних абзаца, попросил поставить ее ФИО, дату и стал ждать, когда принтер выдаст бумажный вариант. Текст смог пробежать лишь по диагонали: правду говорят, что спешка в такой ситуации мобилизует людей. Он не нашел ни одной ошибки. Дал Алене подписать два листочка бумаги и сказал, чтобы она отправлялась куда-нибудь на время, ждала, на всякий случай, звонка по мобильному телефону. И не попадалась сейчас на глаза Срокину.
Она исполнила установку, как прилежный ученик: собрала сумочку и через минуту исчезла из кабинета. Глеб Афанасьевич прошел к своему столу, открыл ящик, положил в него текс заявления сотрудницы, закрыл ящик на ключ и пошел к приемной председателя. Там, в комнате-кухне, раздавались мужские голоса. Не заходя в приемную, он открыл туда дверь. Срокин, сидя на табурете, буквально уставился на него, раскрыв рот от изумления. Глеб за руку поздоровался с ветераном банка – главным кадровиком, сказал дежурные комплименты.
- А где сотрудница Стасова? – Только и смог вымолвить Срокин.
- С документами ушла, переподписывает некоторые документы.
- А я хотел, чтобы мы вместе с ней были.
- А я хочу поговорить тет-а-тет, только с тобой… Пойдем, пока ВВГ еще не вернулся с обеда и поговорим!
Они уже вдвоем проделали процедуру в обратном порядке: прошли от кухни до кабинета. Срокин прямиком направился к столу начальника: его папка лежала на прежнем месте. Он положил ее на ладонь, как бы взвешивая, сказал:
- Сенсация!! Дорогого стоит! А я вынужден действовать по инстанции, так установил Гарун, хотя это материал только для него. На, начальник, читай, с чувством, с толком, с расстановкой. – И он передал папку в руки Глеба Афанасьевича.
Тот, не спеша, уселся за свой дубовый стол, чем сразу определил дистанцию между собой и заместителем, открыл папку и только после этого пригласил Срокина присесть на приставной стул. В правом верхнем углу стояли координаты Глеба Афанасьевича, чуть ниже, посередине листа – выведено крупно: «Докладная записка». Далее шел текст:
«Довожу до вашего сведения, что 17 ноября с.г. старший специалист пресс-службы банка Стасова Елена Владимировна, (полностью дата рождения), совершила попытку сексуального домогательства в отношении меня, заместителя руководителя пресс-службы банка, Срокина В.Е., (дата рождения), проживающего по адресу: (подробный адрес места жительства). Данная попытка выразилась в следующем:
Стасова Е.В. спросила, кто будет у меня на даче в пятницу на этой неделе. В случае отсутствия там членов семьи, как-то: моей супруги и сына, она предложила поехать с ней на дачу и провести там в приятной обстановке вечер и ночь. Я решил до конца выяснить ее коварные планы, в чем не ошибся.
Она поставила одно условие: чтобы в 9-10 часов вечера я вызвал туда своего сына, который до того имел с ней некоторые дружеские отношения, но которые не имели никаких последствий. Она открыто предложила мне встретить сына любовными утехами с ней, чтобы тот не выдержал и принял участие в групповом сексе. На мой вопрос: «Что это тебе даст?», она нагло и цинично ответила: «Я его тем самым привяжу к себе. Тогда он будет мой».
Я, как человек, годящийся ей в отцы, призвал ее к совести, попытался вразумить, что таким способом нельзя завоевать симпатии другого человека, добиться уважения и, тем более, любви. Она ответила, что это не мое дело, что за участие в этом мероприятии я получу свою долю любви и секса. Повторюсь, она вела себя настолько нагло и цинично, что я понял: вести с ней воспитательную беседу бесполезно. Я категорически отверг все ее посягательства на мою семью, предупредил, что, если она не прекратит преследовать моего сына, я вынужден буду проинформировать руководство и общественность банка.
В ответ на это она сказала, что заявит руководству и общественности, что мой сын, использовав ее минутную слабость, надругался над ней, бросил и демонстративно предложил ей перейти в пользование его отца. От таких кощунственных речей я готов был ударить ее, но, естественно, сдержался. Решил об этих вопиющих фактах сообщить по инстанции, от руководителя пресс-службы до председателя правления банка Гаруна В.В.
Прошу вас, Глеб Афанасьевич, принять соответствующие меры воздействия на гражданку Стасову Е.В. вплоть до постановки вопроса об ее увольнении. Прошу оградить меня и моего сына от сексуальных домогательств данной особы.
В случае вашей нечеткой позиции по данному вопросу оставляю за собой право тут же обратиться непосредственно к председателю правления банка.
(Подпись, число, месяц, год)».
Глеб молчал. Честно говоря, он растерялся. Полным бредом было все то, что он только что прочитал. Каждое слово и даже буква – ложь, ложь и бред. Но перед ним сидел не шизофреник. Перед ним сидел государственный советник РФ, 20 лет прослуживший в органах власти. «Что, что делать? – Думал он. - Я даже не представлял, насколько серьезно все это может быть. Надо думать, надо выиграть время… Выиграть время. То, что мы написали с Аленой, это детский лепет. Господи, Боже мой! Как земля носит таких людей?! Что нам делать? Надо звонить Борису… Надо переделывать письмо Алены... Полностью».
- Что молчим, товарищ начальник? Крыть нечем?! Прищучил я тебя. Не выкрутишься… Придется тебе дамочку, в лучшем случае, по-тихому увольнять. А я еще посмотрю, какое у меня будет настроение. Промолчать или открыть рот! Чтоб на всю округу.
- Слушай, а ты дай интервью газетам «Жизнь» и «Твой день». Они еще и гонорар заплатят. И фото твое дадут на целую полосу с шапкой: «Госсоветника РФ изнасиловала 24-летняя сексуально-озабоченная маньячка из банка».
- А что – это реально? – спросил Срокин на полном, как показалось Глебу, серьезе.
- Обычное дело… Только ФИО девушки они пока не смогут назвать. Это надо подтвердить решением суда. Но тебе-то, зачем ее имя? Главное, что мы все всё знаем… А ФИО твои и должность дадут полностью.
- Издеваешься, друг ситный… За идиота меня держишь?! Жаль, что ты маловато поработал… А то бы я и тебя точно под статью подвел, вместе бы с жидовочкой и тебя выкинули.
- Ну, все, хватит! Ты написал, передал, свободен… По инструкции, у меня 10 дней на рассмотрение жалобы. Все, за работу, вечером я с тебя спрошу по всем документам, которые сегодня шеф подписал на исполнение.
- Не надейся, мою докладную тебе не удастся замылить. Я знаю, что и тебе бы тоже хотелось ее поиметь… Но и у тебя ничего не выйдет! Здесь не будет плохого или хорошего следователя. Здесь я один самый опытный, просто гениальный следователь. И ты об этом знаешь. Условие одно: или она моя, или п-шла прочь.
Глеб удержался от грозных и грязных слов, которые готовы были сорваться с языка, промолчал даже о том, что сделал полную запись их разговора мобильным телефоном. Он дождался, когда за Срокиным закроется дверь, и тут же набрал номер телефона Непомнящего.
- Пусть перепишет заявление от руки, чернилами. И прямо скажет, что он в течение нескольких недель пытался склонить ее к половому акту: трогал ее руками, пытался завести ее руку на его мужской орган, закрывал дверь кабинета без надобности на ключ, порвал ей, наконец, блузку и лифчик. Вот как добываются вещественные доказательства! – Все это выпалил Борис на одном дыхании, выслушав краткий пересказ докладной записки Срокина.
- Ну, ты понимаешь, что это не совсем, – проговорил Глеб.
- А ты на него равняйся!! Он сейчас перепишет свою докладную, где скажет, что это она сбила его с ног в кабинете и пыталась снять с него брюки. Да-да, мой дорогой начальник! И как ты тогда защитишь девчонку?
- Я пойду к ВВГ, покажу ему обе бумаги, прокомментирую… Неужели он не поверит мне?! Я всех женщин (Сталину, Нину Иосифовну и других) подниму на ноги.
- А вот это мысль… Хорошая у тебя головушка. Тебе бы адвокатом быть, а не рекламной херней заниматься! Хорошая мысля, действуй! Только срочно, время не ждет.
В это время раздался звонок из приемной ВВГ. Звонила Марина:
- Глеб Афанасьевич, обед у шефа закончился… Он почему-то пешком и раздетым идет из ресторана в банк. Звонил его помощник, просил вам передать: встречайте ВВГ прямо в приемной. Он вас хочет видеть...
- Все, брат, я пошел к шефу. Посмотрю по обстановке. Созвонимся позже, - бросил он Борису.
Глава четырнадцатая
Кадровик, высокий, усатый, колоритно выглядящий осетин, увидев Глеба, подходящего к приемной председателя, замахал руками:
- Опять с бумагами к шефу не попадем, - констатировал он. – Что-то случилось? Я слышал разговор Марины с вами.
- Пока не знаю, - сказал Глеб. – Бумаги он вроде бы все подписал, сейчас проекты решений готовим: и на правление, и на приказы.
- Ну, держитесь. А я ухожу. Марина, я буду у себя. Мне снова не удалось с порога попасть к ВВГ. Имей ввиду: у меня на согласование лежат документы и на твоих подружек. Так что способствуй, чтобы я быстрее попал к шефу… - Кадровик только успел выйти из дверного проема, отделяющего приемную от коридора, как открылась входная дверь и первым, без охранников, в коридор вошел Гарун.
- Что стоим? – Сходу спросил он кадровика.
- Принес согласовать проект приказа на повышение ряда товарищей… Время жалко, залежался он.
- Есть моя вина?
- Нет, командировки – это не вина, непредвиденные обстоятельства.
- Мы же договорились, что до начальников отделов приказы подписывает Барашов.
- Все так… Но там несколько фигурантов юного поколения, ну, и т.д.
- Да, я помню. Пойдем вместе с Афанасичем ко мне. Сразу все и порешаем, заодно.
- Здесь есть вопросы деликатные.
- Ой, держите меня! А то Глеб не знает, что у меня половина аппарата правительства своих дочек да зятьев пристроила… Все, иди, пока пускаю!
Все трое вошли в кабинет председателя. Он сразу нажал на кнопку селектора:
- Марина, забыл тебе сказать, что я замерз, как собака, сделай горячий чай… Да, холодильник у меня не пустой?
И продолжил уже для собравшихся в кабинете:
- Для сугрева по рюмке будете? Я даже не ожидал, что такой пронизывающий ветер на дворе.
Гарун прошел в комнату отдыха, хлопнула дверца холодильника, через полминуты из-за двери донеслось:
- Ну, что стоите? Идите сюда… Не буду же я поднос таскать.
Кадровик и Глеб прошли следом за председателем. На низком гостевом столике стояла бутылка виски, настоящего, шотландского, в трех тонких длинных стопках переливалась янтарем жидкость. Коробка конфет была запечатана в светлый целлофан, и председатель постучал по нему ногтем указательного пальца. Кадровик ловко распечатал конфеты, аккуратно взял стаканчик виски, сказал:
- Без тоста – плохо. Можно, Владимир Владимирович? – И получив молчаливое согласие шефа, продолжил. – Можно немного согреть друзей, показав тем самым, как ты их уважаешь. Спасибо, дорогой Владимир Владимирович, что вы нас уважаете. Мы всегда с вами, мы ответим тем же - уважением и дружбой! За вашу семью, здоровья всем ее членам!
- Алан, спасибо. Я тебя знаю больше 20 лет… Более преданного товарища я не встречал! Учись, Афанасич, дружбе у таких вот людей.
Чокнулись, молча, выпили до дна, заели конфетами приятный на вкус напиток, который, если честно сказать, Глеб Афанасьевич недолюбливал. Значит, подумал он, дешевку пил, не настоящее виски. Пошли гуськом в кабинет.
- Давай, Алан, выкладывай, кого, куда, на какое место и с каким повышением… Я готов даже завизировать бумаги, если соглашусь.
Глеб Афанасьевич отошел к круглому столу с четырьмя креслами по периметру, стоящему ближе к окну, уселся за него и стал еще раз перечитывать заявления Алены и Срокина. Папку с другими документами он держал рядом наготове. Соседи говорили вполголоса, беседа у них протекала мирно, даже дружески. Закончили они как раз вовремя: Марина привезла чай на столике с колесиками.
- Подсаживайся к нам, - сказал Гарун Глебу, - мы как раз закончили. Вот смотри, что я предлагаю… И ты, Алан Константинович, слушай внимательно, твое мнение будет нужно. Значит, первое. Готовьте проект решения правления о создании департамента общественных связей. - Молчание. Смотрит на Глеба и Алана. – Круто?! Вам признаюсь: сейчас меня за обедом сильно напрягли… А, вернее, признаюсь, как самым близким людям, макнули меня в дерьмо по самую маковку… Не перебивайте, дослушайте до конца. Значит, так. Глеб становится директором, по структуре не злоупотребляйте, заведите одно управление и три-четыре отдела, да, хоть пять, не жалко, только без каскада управлений… Ты слушай, Алан, слушай, поможешь Афанасичу за сутки все подготовить, чтобы в четверг, на правлении, были все документы и полная картина. - Он попил горячий, обжигающий губы чай, подышал носом глубоко, с интервалами, снова глотнул чая и уставился в окно. Молчал минуты три.
И вдруг, без перехода:
- Суки, алчные! Им все мало… Думают, что кругом одни холуи и дураки сидят! Так, дальше: проект второго решения правления – о ликвидации центра бывшего директора Мамина… О ликвидации, Алан! Департамент Глеба справится.
- Может, тогда сформулировать так: не о ликвидации, а о создании на базе пресс-службы банка и центра по информационному обеспечению нацпроекта департамента общественных связей и информационного обеспечения и далее по тексту… Меньше будет смахивать на вызов начальству! Да и о людях в центре надо подумать, они не виноваты, что попали к Мамину. – Сказал Алан Константинович.
- А чтобы так длинно не звучало, упростим название: «департамент информации и общественных связей»? – Добавил Глеб Афанасьевич.
- Хорошо… Толково, правильно! Сколько сейчас народа в центре?
- 23 человека, - сказал Алан.
- Убери весь балласт! – Это прозвучало для Глеба. - Есть возможность сделать это безболезненно, под новую структуру. А случайных, блатных людей и проходимцев, как и Мамин, там навалом… Но действовать надо оперативно! Через два-три дня нам уже документы припрут: договора, сметы, структуру и списки своих людей по заполнению нашего центра. Понимаете, о чем я говорю? Нас решили на этот, на аут... Как это правильно-то сказать?
- Аутсорсинг, - добавил Глеб фразу и замолчал.
- Хотят поставить! Хотят отобрать у нас все нацпроектовские деньги на рекламу и информацию. Мы, оказывается, ни хрена не понимаем ни в деньгах, ни в информации, ни в рекламе! А вот «ГРУ», долбанное, понимает… Суть уловили? А теперь только вдвоем, без свидетелей - за работу. В четверг на правлении я должен огласить весь пакет документов. Ни хрена, мы еще утрем им сопли!
Алан встал, направился к выходу. Глеб посмотрел на ВВГ, попросил еще пару минут.
- Афанасич, ты меня режешь! Только пару минут, пока еще люди не дошли до приемной.
Глеб положил перед Гаруном заявление Алены, а уже под него засунул докладную записку Срокина.
- Не успею, жду гостей, - говорил Гарун, а сам уже заинтересованно читал бумагу.
Он пробежал тексты обеих бумаг настолько быстро, что Глеб искренне удивился такой скорости чтения. Хотя, он понимал, что этому его научила жизнь: много лет Гарун был в руководстве больших банков, где от срочности принятия решений зависело благополучие целых отраслей хозяйства. После некоторой паузы ВВГ спросил:
- Она чья?!
- В том-то и дело, ничья… Вы передали ее мне из приемной, чтобы было молодое лицо пресс-службы.
- Ответ неправильный! Она дочка Владимира Ивановича Стасова… А у Володи около 10 процентов активов лежат в моем банке. Это знаешь, сколько будет? Это – десятки миллионов долларов… Да она мне как родная дочь, понимаешь?
И без перехода:
- Ты в структуру департамента пока не вводи освобожденную должность замдиректора. Пусть начальник управления совмещает и должность зама… Понял, о чем я? Афанасич, с ним по-другому нельзя! Замкучает, по судам затаскает! А тут новая структура, его должности нет, начальником управления он не потянет, да и не пойдет. Там ведь работать надо… В общем, оставь эти бумажки мне, работай и никому ни слова, никаких комментариев. Алену успокой и пусть тоже молчит как рыба. Я тебе уже сегодня скажу свое решение… Нет, в четверг, после правления.
- Владимир Владимирович, гости в приемной, - это голос Марины прорвался в селектор.
- Все, беги! И помни наш уговор.
Уже в дверях Глеб повернулся и успел сказать:
- Об этой грязи мне говорили Сталина и Нина Иосифовна… Они подтвердят.
И в это самое время в кабинет заходят губернатор Н-ой области и еще один мужчина, видимо, его заместитель по селу. Сзади них - директор филиала банка из их области.
- О, какие люди! Глеб Афанасьевич, какими судьбами? Как я рад тебя видеть! А мне тут, Володя, - губернатор обращается к Гаруну, - говорят, что Гусев ушел из совмина. Я так и ахнул.
- У меня он здоровье поправляет от ваших чиновных заморочек. Вот, директором департамента его назначил, - не без гордости сказал председатель банка.
- Удивил Москву лаптями! Володя, он первым номером в резерве на министра стоял… Да вот, сбежал, не дождался. Ну, я рад, здесь-то, конечно, полегче будет. Жду тебя, Глеб, вместе с Владимиром Владимировичем в гости. Вот уж тогда точно отдохнем на славу: с рыбалкой, банькой, ухой и целебной медициной.
Губернатор еще раз обнял Глеба и пошел целоваться с Гаруном. Глеб вышел в приемную. Все это время двойные двери в кабинет ВВГ были открыты настежь: весь разговор с губернатором и их бурные объятия видели и слышали Алан Константинович, Марина и двое охранников.
- Пойдем, Глеб Афанасьевич, у нас работы невпроворот, - сказал Алан.
И Марине:
- Если кто будет спрашивать, нас нет! Для шефа - мы в моем кабинете.
- Марина, найдите по мобильнику Алену, пожалуйста. Пусть она будет в кабинете, телефоны - на ней. И обязательно пусть дозвонится до меня.
Глеб и Алан направились к дверям. Один из охранников предупредительно распахнул настежь дверь приемной.
- Почаще нужно демонстрировать такие эпизоды, особенно с участием авторитетных гостей нашего шефа… - Говорил Алан, пока они шли по лестнице к нему на первый этаж здания, где, по традиции, располагаются кадры всех уважающих себя контор. - Я слышал, что у Николая Николаевича бюджет равен бюджетам десяти областей, типа Псковской и т.п. Приятно, ничего не скажешь, Глеб Афанасич...
Работа шла споро: все копии документов Глеб держал по заведенному правилу в рабочей папке. Алан пригласил доверенного человека, начальницу отдела кадров по топ - менеджерам, свою землячку Земфиру, и та, как пулеметчица, стала строчить на компьютере штатную численность и структуру нового департамента. Глеб только успевал говорить названия отделов, а должностные ставки она уже расписывала сама.
Алан в это время разговаривал с заместительницей Сталины:
- Сима, имей ввиду, без дураков! ВВГ при мне сказал: одно управление и пять отделов… Пять! Так все и закладывай, по максимуму. Туда ведь должен войти весь наш центр! Ты поняла, в чем суть?
Они еще долго о чем-то говорили: и спорили, и даже ругались, но Глеб плохо прислушивался к их телефонному совещанию. Вместе с начотделом они уже практически заканчивали структуру нового подразделения. Солидно получалось: больше 40 человек в департаменте, все основные отделы были учтены и названы по принадлежности. Земфира с нескрываемым уважением смотрела на Глеба: вот человек, вот профессионал! Все держит в голове: наименования управления, отделов и сколько людей смогут обеспечить объем работы… Не то что некоторые, не будем называть фамилии.
Затем Алан попросил Глеба позвонить руководительнице протокольного отдела, которая оформляла повестки заседаний правления. У него что-то не заладились отношения с этой дамочкой.
- Здрасти, Алан Константиныч, - сказал молодой девичий голос в трубке, - слушаю вас.
- Это Гусев Глеб Афанасьевич, руководитель пресс-службы… Я прямо от кадровиков звоню по срочному делу. Мне бы Таисию Станиславну.
- А она вышла.
- А кто за нее?
- А я, Тамара Сванидзе...
- Прямо вот так, царица Тамара?
- Шутите, Глеб Афанасич… Но все равно мне приятно.
- Тамара, помогайте. Что надо сделать, чтобы на четверг в повестку заседания правления вошли два вопроса? Это по указанию ВВГ.
- Ничего нет проще! Я сейчас зарезервирую два пункта повестки, а вы срочно приносите мне подписанные вами формулировки этих вопросов. Только обязательно припишите, что согласовано с ВВГ такого-то числа, месяца и года.
- И все? Четко у вас.
- Да, все. Не забудьте после внесения в повестку вопросов приложить к ним проекты решения правления. Но это уже можно сделать без спешки, по электронной почте. Время еще есть.
- Тамара, спасибо за учебу. Конфеты за мной...
- А мне нельзя! Худею… Проявляю полное безволие...
- Девочка моя, ешьте, что хотите. Вам еще можно лет 30 есть, что угодно. Уж, поверьте мне.
- Спасибо на добром слове. А то все задолбали меня.
Простились они друзьями, выразив огромное желание познакомиться лично.
Алан улыбался:
- Ты, случайно, не с Кавказа? – Спросил он Глеба, окончательно перейдя на «ты». – Как у тебя славно получается. Особенно с молоденькими сотрудницами.
- Когда надо, Алан, у меня со всеми получается. А что, Тамара, действительно, молодая и полнеющая грузинка?
- Да, ты абсолютно прав по всем позициям. Душа – человек. А вот ее начальница...
Кадровичка по топ-менеджерам подняла палец к губам, на что Алан тут же отреагировал:
- Все-все, дорогая моя, молчу! Ну, Глеб Афанасич, главное мы сделали. С внесением бумаг на правление, думаю, ты справишься сам.
- Давайте еще раз уточним, - сказал Глеб, - должность освобожденного замдиректора департамента мы, по прямому указанию ВВГ, пока не вводим?
- Нет, начальству виднее… А знаешь, Глеб Афанасич, сколько у нас получает директор департамента? – Спросил Алан. – Земфира, скажи ему тихонько и по секрету.
- С новогодней премией, на круг, – около пятисот тысяч рублей в месяц...
- Не хило, - сказал Глеб и почему-то покраснел. – Почти в шесть раз больше, чем я получал раньше.
- Только об этом у нас не принято говорить! - Отрезал Алан. – Смотри, не распространяйся, а то сглазишь. Но я рад за тебя. Ты того заслуживаешь. Так, Земфира?
- Да, уж, специалист, Глеб Афанасьевич, классный! Все на память знает.
Собрав все бумаги, Глеб Афанасьевич направился к выходу. И тут раздался телефонный звонок от Алены.
- Ты где? – Спросил Глеб Афанасьевич. – Жди меня, ни с кем в разговоры не вступай… До моего прихода.
Глава пятнадцатая
Оба родителя Вилена ушли из жизни друг за другом. Они, по деревенским меркам, не были старыми, 80-ти еще не исполнилось каждому. Не болели сильно, так, суставы, кости поламывало, поясница не давала отцу покоя. Видимо, еще на войне надорвал ее, а во дворе добавлял ежедневно: держали полный комплект живности – корова, свиньи, куры, гусей и уток чередовали по годам.
Вилена, родившегося сразу после возвращения отца с войны, назвали в честь Владимира Ильича Ленина. А как иначе мог поступить Евгений Иванович Срокин, бухгалтер передового колхоза, да еще и секретарь партбюро? Мама Вилена до войны окончила педучилище, была учителем начальных классов. Сельская интеллигенция. Правда, отец шутил по этому поводу: «Интеллигенция от навоза». За это не раз получал от жены на полную катушку:
- Доиграешься, говорун! – Ругалась она. – За тобой особо приглядывают. Ты ведь власть партийная… Тебя и председатель не любит, и народ боится.
- Не тужи, Мария, и здесь прорвемся… Счеты везде можно развернуть, даже на коленях, - не унимался отец.
А за что было любить бухгалтера и парторга? Это и он на правлении да на партбюро принимал решения «выполнить и перевыполнить», значит, еще лишний мешок зерна отбирал у крестьянина. Такая жизнь все-таки наложила на отца Вилена свой отпечаток: после голодных послевоенных лет он совсем замкнулся, все чаще подумывал перебраться в небольшой городок, правда, так хотел устроить дело, чтобы и со своим домиком, и с хозяйством, и с живностью оказаться.
Помог случай: его родственник по линии жены после окончания ВПШ стал секретарем райкома партии. Хороший мужик, душевный, село и хозяйство знал, сразу после школы поступил в академию, на зоотехника выучился. Они пересеклись на свадьбе, жених приходился Срокиным двоюродным племянником. Выпили, разговорились, Евгений Иванович пожаловался на тяжелую долю: вот уже десять лет после войны пластается и никакого толку, еле – еле концы с концами сводит. Уж, лучше бы он был механизатором, а жена – дояркой. А так, ни два, ни полтора! Но на такие перемены уже ни сил, ни здоровья не осталось.
…Вилен хорошо помнил проржавевшие купола трех церквей за высоченной стеной мужского монастыря, нескольких монахов, которые в серых рясах, подоткнутых в кирзовые сапоги, каждую весну латали дыры на входных воротах. Эти пробоины словно специально делали водители-лихачи на ЗИСах, подвозившие сюда дрова или сланец, добытый на местных неглубоких угольных шахтах. От ворот монастыря шли плотно подогнанные друг к другу бетонные плиты, которые, тем не менее, прорастали каждую весну зелеными побегами молодой травы. И только потом монастырская дорога осторожно втекала в узкий пятнистый асфальт, так называемую, региональную трассу, ведущую в областной центр.
Дом Срокиных, все-таки переехавших из деревни в райцентр, стоял последним на улице, выходящей на трассу. Рядом с ним была обшарпанная, с огромными выбоинами, будто по ней стреляли из гаубиц, монастырская стена. Если перебежать трассу, пройти возле автобусной остановки и незатейливого колхозного рынка, обнесенного почему-то забором только с двух сторон, то выйдешь прямо к средней школе. Здесь, прилежно, почти на одни четверки и пятерки, учился младший из Срокиных, которого в классе все звали не иначе, как Вилька. И ведь невдомек было мальчишкам, что они похабят такое святое имя.
Мама трудилась в начальной школе, специально построенной почти на границе с деревней Морозково, прилегающей к райцентру. Отца родственник из райкома сумел пристроить в МТС, где, правда, должность бухгалтера была занята на ближайшие десять лет женой начальника милиции. Поэтому пришлось довольствоваться столом, примкнутым к стене с окошком и табличкой «Касса». Отец привык к новой должности, даже гордился тем, что выдает людям на руки их прожиточный минимум.
Старостой Вилькиного класса с незапамятных времен была высокая стройная девочка с черными косами и смуглой кожей. Она была очень красивая. За ней бегали все мальчишки, но только Вильку она выбрала своим помощником, о чем попросила громогласно объявить классного руководителя. Правда, согласно ее фамилии – Кувалдина, кличка у нее была некрасивая, можно сказать, даже плохая - Кувалда. Вилька очень страдал от этого и при всех демонстративно называл ее только по имени - Таня. Но остальным пацанам рты не заткнешь: они плевать хотели на то, что ее отец - полковник районного комиссариата.
Кувалда вместе с Вилькой держали в классе железную дисциплину. К приходу классного руководителя на последний урок они вдвоем шагали по рядам между коричнево - черных парт с отверстиями для чернильниц и лунками для ручек и карандашей, пальцем указывали на учеников, которые должны были остаться после уроков и вызубрить невыученное домашнее задание. Так активисты-пионеры боролись с двойками и двоечниками. А против лома нет приема: с училкой, которая верила только Кувалде, не поспоришь.
Вилен наполнялся гордостью за ту миссию, которую он выполнял при старосте класса. Да еще и любовь накладывала свой отпечаток. Он не знал, как выразить свои чувства Татьяне, поэтому выкрал из маминого самодельного альбома немецкую рождественскую цветную открытку и подарил Кувалде. На фото, где разместились красавица – женщина с голыми руками и глубоким вырезом на платье и мужчина с короткими светлыми волосами и голубыми глазами, была какая-то надпись по-немецки. На нее никто и никогда не обращал внимания: ни отец, привезший открытку с войны, ни мама, которая в училище совсем недолго учила французский язык.
Через пару дней Кувалда встретила Вильку во дворе школы и сказала:
- Гад, ты, Вилька! Дебил, как сказал папа. Ты знаешь, что на открытке написано? «Возьми меня…». Я здесь, конечно, ничего безобразного не вижу, но мама сказала, что это отвратительное безобразие… Поэтому я, наверное, откажусь от тебя, найду себе другого помощника.
Так все и произошло. Вилен страшно переживал, нахватал троек по нескольким предметам, дошел до того, что запаниковал: не представлял, как будет жить дальше. Но, взвесив все «за и против», решил строить карьеру по пионерской линии. К общешкольному празднику - дню юных пионеров-героев - он выучил биографии пяти или шести героев и стал рассказывать о них октябрятам. Дело было поставлено на поток, а малыши принимали Вильку на «ура». Да и пионервожатая школы, Ася Гриб, между прочим, дочка завроно, просто души не чаяла в своем добровольном помощнике. Она в порыве благодарности как-то даже подозрительно нежно целовала Вилена прямо в губы.
Кувалда уехала с папой служить в Москву. Вилька страшно переживал, похудел, едва сумел более-менее прилично сдать экзамены за седьмой класс. Ася искренне сочувствовала ему, подставляла свое мягкое плечо другу. Заставила Вилена написать заявление о приеме в комсомол. В день вручения комсомольских билетов в райкоме Вилька валялся в постели с температурой. Дома никого не было: старшая сестра, еще незамужняя, отец и мать – все были на работе. Он лежал с перевязанным горлом и думал, правильно ли он поступил, что пошел в восьмой класс, что не ушел в ремеслуху, где через год имел бы профессию, а учебу мог бы продолжить в ШРМ (школе рабочей молодежи).
В сенях загремели ведра, кто-то шарил рукой по стене, ища дверную ручку. Наконец, дверь открылась и в комнату ввалилась сияющая Ася Гриб.
- Виля, дорогой, поздравляю тебя! – Начала с порога пионервожатая. – Мне, как члену райкома комсомола, поручили в связи с твоей болезнью, поздравить тебя с вступлением в комсомол и вручить новенький комсомольский билет. Желаем тебе от имени всей многотысячной комсомольской организации района успехов в учебе, конечно, здоровья… Ты что, серьезно приболел?
- Да нет, уже почти все прошло, даже горло не саднит. Вечером, думаю, мамка снимет повязку с горла.
- Ну, слава Богу… А то я уж хотела везти тебя в больницу. Вот держи комсомольский билет, распишешься в ведомости, как выздоровеешь. Это я выпросила у секретаря райкома право вручить тебе билет именно сегодня, когда ты болеешь. Комсомол не бросает своих в беде!
Ася пожала Вилену руку, вручила красную книжечку, спросила:
- А ты что, один?
- Все на работе.
- Ты ел? Сейчас я тебя накормлю, напою и спать уложу! – Весело сказала Ася.
И, действительно, она сделала яичницу из трех яиц, напоила Вилена настоящим крепким чаем с медом, укрыла его ноги теплым полушубком и сама легла вместе с ним, чтобы лучше согреть больного. Вилена бил озноб: он настолько испугался плотного горячего девичьего тела, что долго не мог унять дрожь в подбородке и руках. Ася, как настоящая пионервожатая, смеясь и шутя, научила его несложной процедуре сближения. У Вилена все получилось с первого раза. Но когда он по-настоящему освоился, перестал робеть и трястись, то отплатил своей старшей подруге сполна. Ася сказала, прощаясь:
- Даже не ожидала… Ты просто настоящий мужик! Я к тебе еще наведаюсь, если не выздоровеешь быстро.
Вилен постарался «проболеть» еще целых четыре дня. И каждый день его навещала пионервожатая Ася Гриб.
Они дружили с Асей до самого окончания Виленом школы. Только вот на выпускной вечер она пришла с военным, лейтенантом войск химзащиты, чья воинская часть полгода назад расположилась в нескольких километрах от их райцентра.
- Эдик, познакомься, - сказала Ася, подведя к Вилену офицера, - это мой помощник и активист пионерско-комсомольского движения.
- Эдуард Венедиктович, - сказал офицер, - скоро получу старшего лейтенанта. Взводом командую… Приходи ко мне служить, мне нужны активисты… - Вдруг он посмотрел во взрослые глаза выпускника школы и осекся. Похоже, он многое увидел в них: и насмешку, и презрение, и наглость, и сострадание к нему – обладателю такой плотной и горячей женщины.
Но встретились они с Виленом довольно скоро: тот, опять же, благодаря товарищу из райкома, попал служить именно в эту воинскую часть. В сельхозакадемию выпускник – середнячок не попал с первого раза, пришлось поработать для стажа преподавателем физкультуры в начальной школе. А на новый заход в академию Вилен уже не успел: военкомат имени Тани Кувалды, его первой любви, призвал физрука на действительную военную службу.
Почти год мучил его командир взвода, старший лейтенант и муж Аси. И как ни были осторожны старые активисты, он все-таки заподозрил неладное в их отношениях. Короче, старлей все сделал, чтобы Вилена – обладателя красивого почерка - перебросить к начальнику политотдела части. И еще два года бывший прилежный школьник прослужил писарем, выписал тысячи комсомольских билетов, подготовил сотни приветствий, грамот и поздравлений. Там же, в политотделе, Срокина принял в партию его непосредственный начальник, полковник Шахнов.
В общем, по прибытии в сельхозакадемию демобилизованный Вилен вел себя так, будто это он сделал одолжение вузу, решив поступать именно сюда. И факультет выбрал самый практичный – экономический. Через год учебы он стал секретарем партбюро факультета, членом парткома вуза и ночным сторожем с графиком дежурства «сутки через двое». Кроме стипендии появились свободные деньги: можно было заводить подружек.
Склонный к анализу, Вилен впоследствии увидел только две крупные ошибки, которые он допустил за годы учебы. Первое: он слишком рано женился на неизвестной никому девчушке из самой глубинки Нечерноземья. И второе, которое вытекало из первого: с рождением сына пришлось отказаться от аспирантуры. Вот за этот промах Вилен казнил себя сильно. Все остальное было правильным: долгие годы молодая жена смотрела влюбленными глазами буквально в рот своему обожаемому супругу. Поэтому в семье довольно легко переносились и тяготы неустроенной столичной жизни, и затянувшийся поиск нужных для карьеры людей, и работа Вилена на самых низших ступеньках административной лестницы.
Несколько лет сидения в госсельхозконторах, общение с уступающими ему по интеллектуальному уровню начальниками в банях и на мужских попойках закалили характер Вилена Евгеньевича. Он научился рассказывать незатейливые смешные истории из жизни чиновников, всегда держал наготове записную книжку, где хранил больше сотни анекдотов, много и плодотворно мотался по командировкам. Понял, что резерв на выдвижение в столицу партия нередко черпает из глубинки, с периферии.
Ему повезло: один из друзей-провинциалов был поставлен начальником специализированного издания партии по сельскому хозяйству. И никого не пугало, что он не журналист, что делает четыре ошибки в слове «впрочем». «Коллектив пишущих сотрудников он подберет, - считали наверху. - Слава Богу, в такое престижное издание не то, что пойдут, побегут профессиональные журналисты».
Своим заместителем по кадрово-административно-финансовой части главный редактор назначил Вилена. Все: с той поры фортуна уже не отворачивалась от Срокина. Очень скоро, встав на ноги, он окреп и набрался сил. В обойму его связей стали входить региональные лидеры, министры и их заместители, руководители партии, большие ученые и высокие зарубежные гости.
Так называемой перестройки, Вилен искренне испугался, тонким нюхом почувствовал смертельную угрозу всему, чего он достиг, завоевал трудом невероятных усилий. Он проанализировал ситуацию на несколько шагов вперед: выходило так, что его родное издание сегодня или завтра прикроют, село останется без дотаций, цениться будет только вечное: золото, доллар, недвижимость и земля.
«Вот, она, родимая землица, она меня и будет держать на плаву. А на ней и домики можно шлепать, и пруды с рыбкой разводить, и грибы с ягодами собирать», - так думал Вилен Евгеньевич, встречаясь с друзьями в регионах, пока еще решавших важные государственные вопросы. Он стал обладателем крупных участков земли в ближнем и дальнем Подмосковье, у себя на родине, в Нечерноземье. Вошел в пай с 2-3 министерскими чиновниками, выкупившими по бросовым ценам недалеко от Черного моря несколько гектаров замечательной земли. Там уже назревало серьезное строительство дачных поселков.
Он не создавал, как некоторые, захмелев от свободы, ТОО, ОАО, ЗАО, ООО, ИПы и ЧИПы. Вилен Евгеньевич нигде не светился. Он тихо и спокойно вкладывал свои небольшие капиталы в беспрецедентно дешевую землю, предлагал надежным друзьям достать крестьянские «паи»: за эту услугу они платили ему от 5 до 10 процентов от стоимости сделки. В столице он тоже не хулиганил: лишь поменял с серьезной доплатой свою квартирку в убогой панельке на трехкомнатную в кирпичном доме. Да сыну «помог» купить двухкомнатное жилье со всеми удобствами и приличный джип.
Когда он посчитал все вложения и понял, что у него в обороте находится уже под два миллиона долларов, решил притормозить. Отошел от дел, вернулся к чиновному люду и скоро, благодаря небольшому капиталу, потраченному на угощения и подарки, был назначен советником минсельхоза по информации и связям. Все соответствовало реалиям: чем должен заниматься заместитель главного редактора сельхозиздания? Только информацией и связями.
Потянулись трудные, но благодатные времена. К Вилену прорывались на прием бизнесмены, банкиры, местные чиновники различного уровня, ученые и журналисты. Заходили, не гнушались, и заместители министра, узнать о настроении и самочувствии шефа. Ну, разве не мог с ними решить какой-то вопрос гостеприимный советник? Мог. И решал, и действовал так, как все действовали.
Коммуникационные связи предполагают достаточную степень близости их носителя с руководителем. Это советник проверяет перед съемкой на ТВ, как завязан галстук у начальника, не расстегнута ли у него ширинка, как причесаны волосы. И начальник, соответственно, проверяет на советнике те или иные заготовки, то, как они будут поняты в его изложении. Привыкнув к точным и выверенным текстам, подготовленным Виленом, министр, со временем, из-за загруженности, только перед самой записью на ТВ или радио умудрялся пробегать этот текст. А это тоже степень доверия к советнику. Она дорогого стоит. Но такие взаимоотношения с начальством порождают и нехорошие качества у советника: ощущение своей значимости, незаменимости, вседозволенности, пренебрежительное отношение к коллегам.
Вилен Евгеньевич держался долго: около двух лет он заранее согласовывал проекты выступлений и интервью своего высокого начальника с руководством его секретариата. А потом потихоньку, в основном, благодаря выездам в командировки, когда он практически один ездил с руководителем в поезде, летал в самолете, он перестал согласовывать тексты. Сразу передавал их в руки министра и ждал реакции, замечаний, чтобы уточнить цифры, отредактировать фразы.
На коллег стал поглядывать свысока, писал на них форменные доносы на имя самого министра: «тот-то и тот-то не представили материалы и цифры для подготовки вашего интервью газете «Сельская жизнь». Прошу принять меры, строго наказать, чтобы было другим неповадно на будущее…». Устали от его жалоб и доносов все его коллеги, но ничего поделать не могли: министр принял как должное такое поведение советника.
С одной стороны, Вилен был прав: такая процедура работы втрое ускоряла подготовку конечного текста. Но, с другой, - такой стиль взаимоотношений идеален в идеальных условиях: есть только министр и его советник. И больше никого. Но в жизни все происходит по-другому. Вот и случилась беда: когда Вилен с начальником полетели в очередную командировку, президент в интервью ТВ крепко врезал и по министерству, и по министру лично. Секретариат умышленно подставил Вилена: ему не позвонили, не сообщили о критике президента, о необходимости сильной корректировки заготовленного выступления министра. И министр тоже не смотрел телевизор, а других источников получения информации, кроме как от советника, у него в самолете не было.
Актив федерального округа шел своим чередом, министр выступал с докладом, подготовленным Виленом, все было хорошо, кроме реакции на критику президента страны. Когда московский гость вернулся за стол президиума, хозяин края, губернатор, положил перед ним листочек с текстом сообщения одного из центральных информационных агентств. Министр растерялся, затем побагровел, зал это все прекрасно видел. Он глянул по рядам, нашел Вилена и кивком позвал его к себе.
- Я выгоню тебя, – сказал министр. – Пиши заявление об уходе, а до этого подготовь страничку текста, с которым я выступлю на заключительном слове… Ты все понял?
Вилен Евгеньевич, конечно, все понял: классическая подстава коллег по секретариату. Обидно, горько, но он, видимо, потерял бдительность. Он увидел в коридоре корреспондента агентства, на чьей ленте было напечатано сообщение о президентской критике АПК. Тот был с ними в пуле, думал, что Вилен все знает (это же президент сказал!). Прочитав сообщение, Вилен на листке бумаги написал нужные слова для заключительного слова министра и отнес текст в приемную губернатора, где его напечатали и вывели на принтер. Вложив листочек в папку, он пошел на сцену. О заявлении об уходе, он сделал вид, что забыл.
Министр пробежал текс, сложил края папки и, не поворачивая головы к Вилену, сказал:
- Не вижу заявления.
- Сейчас будет, после актива передам.
- Нет, ты сейчас сделай, а я его зачитаю с трибуны: за такое разгильдяйство надо отвечать! Чтобы всем неповадно было!!
«Все,- думал Вилен, спускаясь в зал, - пришел час расплаты. Здорово меня уела камарилья… - Он сел в первый полупустой ряд, развернул блокнот и стал писать заявление. На секунду поднял голову, увидел, как губернатор что-то говорит, и довольно горячо, министру. Тот молчит, на лице никакой реакции. Вилен снова принялся за текст заявления об уходе по собственному желанию. – Дело не в министре, - думал советник. - Он абсолютно прав, я сам не доработал. Но в самолете я обязательно попрошу его взять объяснительные с работников секретариата: почему они промолчали, не позвонили ему лично, если не захотели меня разыскать, не сообщили, наконец, в приемную губернатора? Ведь это – срочное, пожарное и, буквально, секундное дело… Их всех надо гнать! Под суд отдать!! Нет, я этого так не оставлю».
Потом перед глазами была яркая вспышка… Будто на уроке физики разрядилась известная всем школьникам элекромельница. Вилька хотел крикнуть:
- Берегись, пацаны, она током бьет!
Но сил у него не было, губы спеклись, язык толстый и шершавый не шевелился во рту. «Скорая помощь» увезла его в краевую больницу с подозрением на инсульт.
Вилен Евгеньевич отходил долго: через неделю его транспортировали в Московскую ЦКБ, где он пролежал еще две недели. Затем - Подмосковный санаторий на 24 дня. Жена взяла отпуск, и все это время была рядом с ним. На работу он вышел, когда министр уже был освобожден от занимаемой должности. И, если бы не его болезнь, он должен был уйти вместе с ним. Таков порядок работы в секретариатах министров.
Еще через неделю Вилена пригласил тот самый начальник секретариата, который организовал «подставу» и сказал: как бы он ни сожалел, но для старого советника работы с новым министром не предвидится. У того свой, молодой пресс-секретарь, женщина. А других вакансий в секретариате нет. В этой связи есть просьба: ищите новое место работы. Мы вас подержим, но временно, пока, так сказать, «залижите» свои раны.
Вилена прорвало: он чуть не набросился на своего коллегу, тоже уже немолодого человека. Удержала их завприемной, статная женщина, которую Вилен изредка, под ее настроение, ублажал в своем кабинете… Кстати, чтобы не пустовала памятная книжка с анекдотами, красивая, в дорогом переплете, Вилен стал вносить туда ФИО всех покоренных им женщин. Их набралось, как и анекдотов, около сотни.
Назревало бесславное увольнение. И чтобы как-то опередить события, Вилен Евгеньевич написал докладную на имя нового министра, приписав: «Копия - в Верховный суд РФ». Неделю его никто не вызывал, вообще не интересовался его судьбой. А затем тот же самый руководитель секретариата, с которым они, фактически, подрались, снова вызвал его к себе и решил вопрос в пять секунд:
- Вам осталось два с лишним года до пенсии. Мы оформим ее досрочно… В связи с состоянием вашего здоровья стаж госслужбы вам засчитают по максимуму. Только уходите! И чем быстрее, тем лучше для вас. Заявление из суда заберите сегодня же! Вам все понятно?
- Да, - сказал Срокин. – Я должен вас поблагодарить?
- Обойдемся без благодарностей. Копию заявления в суд вместе со служебным удостоверением сегодня сдадите лично мне. Прощайте.
Вилен чувствовал себя, на удивление, легко. Свобода, досрочная пенсия, полная выслуга, все льготы – это дорогого стоит! В своем кабинете он тут же по правительственной связи позвонил Гаруну в банк и сказал:
- Надо срочно встретиться.
Тот ответил:
- Приезжай.
Гарун два года держал его на ставке своего советника: госслужащему, вышедшему по болезни досрочно на пенсию, было категорически запрещено работать.
Глава шестнадцатая
Около двух дней Глеб в буквальном смысле этого слова держал оборону. До выхода решения по департаменту председатель категорически запретил ему вступать в какие-либо объяснения с Сроскиным.
Правление банка началось в четверг, ровно в 14 часов. Первым был вопрос: О создании на базе пресс-службы банка и центра по информационному обеспечению национального проекта «Развитие АПК» департамента информации, маркетинга и общественных связей (докладчик – Гусев Г.А.). Второй вопрос: Об утверждении Гусева Г.А. директором департамента информации, маркетинга и общественных связей (докладчик – Ужегов А.К.). Третий вопрос: О положении, структуре и штатной численности департамента информации, маркетинга и общественных связей (докладчики – Гусев Г.А., Дрочина С.Ф.)
Все вопросы были рассмотрены и утверждены в течение семи минут. В решениях правления было также записано, что в недельный срок начальнику управления кадров Ужегову А.К., директору финансового департамента Дрочиной С.Ф., директору департамента информации, маркетинга и общественных связей Гусеву Г.А. разработать и представить проекты соответствующих приказов, обеспечивающих жизнедеятельность нового структурного подразделения.
В структуре департамента, которую впервые рассмотрели прямо на правлении, должности освобожденного заместителя директора не было. Поздравив Глеба Афанасьевича от имени правления, Гарун вышел из-за стола и пожал руку имениннику. Успел сказать: «Теперь объяви нашему другу… Он побежит ко мне… Я встречу его».
Почти все так и произошло, кроме встречи с Срокиным: в первые полчаса после правления он уже имел копии решений, естественно, понял, в какой капкан он попал. Поэтому сразу пошел на штурм кабинета председателя. А Глеб вместе с Аленой принимали поздравления от знакомых и даже незнакомых сотрудников банка и филиалов. Телефон звонил без конца. Вдруг зазвонил мобильный телефон Глеба. Необычно звонким голосом заговорил Гарун:
- Афанасич, прими еще раз поздравления… Новый мобильный, представительскую банковскую карту, небольшой фонд на непредвиденные расходы получишь у Сталины… Не тяни с приказами, лично отфильтруй людей из ликвидированного центра, никого не жалей. Лентяев, непрофессионалов – вон! Я даю тебе полный карт-бланш, три дня… В понедельник к 12-00 доложишь, что у тебя с наполняемостью структуры. Нужны уже пофамильные прикидки по начальникам отделов и управления. Не забудь: за сайт я спрошу персонально.
- Наберем журналисто...
- Давно надо было… Да, Глеб Афанасич, а вот Срокина Вилена Евгеньевича я у тебя забираю.
«Вот оно, главное, ради чего звонил председатель, - подумал Глеб. – Неужели он и сейчас не сможет от него избавиться? Ведь тот не простит ему… Он все равно, рано или поздно, воткнет ему нож в спину».
- Понял, Владимир Владимирович. Значит, на должность замдиректора департамента - начальника управления я предлагаю новую кандидатуру? – Подыграл Глеб.
- Именно так! Правильно ты меня понял. Жду фамилию… И, знаешь что, никого не слушай, посылай всех рекомендателей! По приказам тебе позвонит Алан.
Связь прервалась. «Откуда звонил ВВГ? – Думал Глеб.- Ведь явно не из кабинета. Так, на мобильнике чей-то номер остался… Может, помощника по личным вопросам? Если ВВГ здесь, он бы услугой Марины воспользовался. Может, запараллелил меня в разговоре с Бабкиным? А что, вполне! И ему дал послушать нового директора департамента. И о старом центре публично распорядился».
Он смотрел на Алену, пока не хотел говорить ей ничего обнадеживающего. И все-таки не выдержал:
- Только, что говорил с Гаруном… Срокина у нас больше не будет.
Она прижала руки ко рту, не могла сказать ни слова, только смотрела на Глеба Афанасьевича и как-то нелепо вздрагивала плечами. «Ну, вот, не хватало еще истерики», - подумал Глеб. Он вышел из-за стола, не спеша, подошел к Алене, стал гладить ее плечо. Говорил какие-то дежурные слова, чтобы успокоить девушку. А та едва сдерживала рыдания… Нет, не смогла справиться с собой: слезы потекли по щекам так обильно, что Глебу пришлось снова доставать платок. Алена медленно поднялась из-за стола, обошла его угол и прижалась к Глебу.
Звонок телефона был особой мелодичности, своим, внутренним. Глеб аккуратно, без резких движений, разжал руки девушки, сцепленные у него на шее. Грудь на рубашке и часть пиджака были буквально мокрыми. Снял трубку, услышал голос Алана:
- Поздравления принимаешь? Это на неделю, пока все филиалы дозвонятся… Я хочу зачитать тебе приказ… Ну, тут как обычно: «…в связи с реорганизацией пресс-службы…, - и т.д., и т.п., - освободить от должности заместителя руководителя пресс-службы банка Срокина В.Е.». И вот выдержка из второй части приказа: «…назначить Срокина В.Е. консультантом секретариата председателя правления банка…», - ну, и т.д. Вот такие пироги.
- Алан Константинович, я не слышал о такой должности – «консультант»?
- Да, в секретариате у нас только помощники и советники… ВВГ почему-то не захотел убирать его окончательно.
- Или не смог. Но он ему этого никогда не простит.
- Ну, это не нашего ума дело, Глеб… Не расстраивайся. Ты для него сейчас недосягаем.
- Тем хуже.
- И еще один штрих… Его сын переведен в соседний областной филиал. Я, думаю, что сегодня-завтра он напишет заявление по собственному желанию.
- Когда выпьем хорошего вина?
- Я это делаю регулярно, но по выходным и в баньке.
- Согласен. Договоримся ближе к субботе?
- А ты знаешь, сколько ВВГ положил старшему Срокину? Как ведущему специалисту. Вот так-то, друг мой. Это показатель. У нас выпускники хороших вузов на первом году службы столько получают.
- Все! Это смертельный номер.
- Не буду повторяться: начальству виднее. Обнимаю, тебя, дорогой! Да, ты просил поддержать кандидатуру Алены на ведущего специалиста? Я поддержу. Готовь проект приказа.
- Это было еще до моего прихода, мне Марина говорила… Потом все закрутилось… В общем, ей можно об этом сказать?
- Обычно я так не делаю. Но это особый случай! Чтобы она успокоилась, конечно, скажи ей.
Глеб посмотрел на Алену. Она успела вернуться за стол, видимо, что-то искала в Интернете. Глаза у нее, похоже, были сухими. Он видел ее профиль, залюбовался длинной шеей, светло-русыми волосами, собранными на затылке в узел. Видимо, шестым чувством, что ли, девушка поняла: на нее смотрят, обернулась вполоборота, глаза сначала выразили удивление, но тут же залучились теплом и нежностью.
- Глеб Афанасич, что случилось? По глазам вижу, что-то произошло… Я уже боюсь всех звонков.
- Давай посидим за круглым столом. Я кое-что тебе должен рассказать.
Они расселись за гостевым столиком, девушка ухитрилась даже в такой тесноте положить ногу на ногу (как они умудряются это делать, подумал Глеб, словно гутаперчивые?). Он смотрел ей в лицо, и его опять поразила та степень доверчивости маленькой девочки, которую выражали глаза Алены. Молчали. Глебу нравилось любоваться спокойным, чистым и невероятно красивым лицом собеседницы, которая хотела понять суть происходящего, но не могла вырваться за рамки последних событий. Она знала, что ее врага больше не будет рядом с ней. Но он где-то рядом, и поэтому отголоски страха, то и дело возникали в ее глазах.
- Ну, хорошо, - сказал Глеб Афанасьевич и улыбнулся. – Старший, то есть отец, переведен консультантом в секретариат председателя. Видимо, только для него придумана такая должность. Хотя по деньгам он будет получать, как ведущий специалист… Ты знаешь, сколько получает ведущий специалист?
- Нет, - ответила Алена.
- Хорошо, давай с другого конца зайдем: на днях выйдет приказ о твоем назначении на должность ведущего специалиста отделов или информации, или маркетинга нашего нового департамента…, - Глеб увидел несколько неоднозначную реакцию девушки. - Если хочешь, можешь остаться ведущим специалистом в секретариате департамента. То есть, так и будешь со мной работать. Так вот, зарплата у ведущего специалиста до 30 тысяч рублей. Ты будешь получать столько же, сколько станет получать твой обидчик. Уразумела?
Алена закивала головой, выражение растерянности на лице сменилось улыбкой: до нее, кажется, стало доходить, что ее хотят повысить в должности.
- Я могу продолжить? – Спросил Глеб.
«Какой еще ребенок, - думал он. – Дочь долларового миллионера… Но она, по-моему, совершенно этого не осознает, не понимает. Кстати, а знают ли Срокины, что у ее отца такой серьезный бизнес? Может, и в этом кроется причина их поведения? Над этим надо тоже подумать», - решил Глеб.
Алена вдруг начала быстро говорить, боясь, что он остановит ее, и она не успеет сказать самого главного:
- Простите, какая я глупая… Простите, Глеб Афанасич. Это ведь мне Господь вас послал. Я так долго ждала вас…Так просила, чтобы Господь защитил меня… За все, что я пережила, за все это он мне послал вас...
- Надеюсь, без слез обойдемся? – Перебил ее Глеб. - Плакать ты больше вообще не должна, во всяком случае, на работе точно! А теперь скажи мне, если захочешь: ты по-прежнему любишь Андрея?
Она любила его, это Глеб понял, как-только задал вопрос и посмотрел ей в глаза. Они выражали и муку, и растерянность от заданного в лоб вопроса, и смятение, и Бог знает, что еще.
- Тебе придется принимать неслабое решение... Я считаю, с ним надо расставаться… Будет немного легче от того, что его перевели в один из филиалов? Гораздо реже будете видеться… Может, все и сойдет на нет? Еще у меня есть предчувствие, что он уйдет по собственному желанию. Он умный и прекрасно понял, что в связи с решением о переводе председатель подбросил ему черную метку.
- Его не будет в банке?
- Нет, он будет, но только в коллективе ближайшего филиала. Ты была с ним счастлива?
- Да, очень, первые полтора-два месяца… Он умный, обходительный, интеллигентный. Но вскоре стал называть меня идиоткой, дурой набитой… Я не хотела так быстро знакомить его с папой, вести в семью. А он этого очень хотел.
- Ты что–нибудь знаешь о деньгах своего отца?
- Нет, почти ничего… Это он старшей сестре предлагал сделать фирму окончательно семейной, чтобы уехать в Германию, быть там представителем бизнеса… Но она не согласилась, здесь ей нравится больше. И замуж она пока не собирается выходить.
- А тебе отец ничего не предлагал? Я почему спрашиваю: могли Срокины знать о состоянии твоего отца?
- Да, Андрей не раз интересовался, как ведет дела папа… Ну, что я могла ему сказать, если сама ничего не знаю. Вот поэтому, сначала мягко, шутя, он стал называть меня дурочкой, а потом уже и дурой и идиоткой… Видите ли, в нашей семье его пока не хотят видеть ни мама, ни бабушка, ни прабабушка Фира. Вы понимаете, почему? А я советовалась, естественно, с ними. Папа пока об этом ничего не знает. Он, конечно, прогрессивный человек, сам, в свое время, все преграды сломал и женился на моей маме. Но пока дело обстоит вот таким образом.
- А Леня?
- Леня – это моя совесть, нездоровая, больная совесть. Он внук бывшего министра, родственник Нины Иосифовны Свирской. Очень милый еврейский мальчик.
- Если ты позволишь, я скажу… Думаю, с ним надо помириться... Это тебя отвлечет от всей этой грязи. Раз. Во-вторых, его надо познакомить с папой. Пусть отец смотрит, раз так в семье заведено.
- Господи, у вас даже интонации в голосе, как у моего папы… Я закрываю глаза и ощущаю, будто разговариваю с ним!
- Ну, спасибо, что хоть не с дедушкой.
- Вы обиделись, Глеб Афанасич? Как жаль. Вы – единственный, кто меня спас.
- Ну… Я знаешь, какой бываю? Вот завтра поедем в центр разбираться с сотрудниками: кого возьмем к себе, а кого придется на улицу выпроваживать. Тогда увидишь меня во всей красе.
- А стотысячный кредит, как? В Тверь не поедем?
- Хороший вопросик. Только ответа на него я не знаю. Закрутила нас воронка срочно-пожарных дел. Вот сейчас все вроде бы образуется, и буду раскручивать моховик. И зампреду позвоню: нам с ним надо ехать на рекогносцировку. Кстати, набери приемную зампреда, узнаем, где он, как себя чувствует?
- Здравствуйте, Нелли Ивановна… - Бодрым голосом приветствовал Глеб Афанасьевич завприемной зампреда Панина. - Неужели узнали? (Наверное, определитель на телефонном аппарате высветил ФИО?). Да, это Глеб. А вы с Виктором Константиновичем так и не расстаетесь? Как он себя чувствует? Как ваше здоровье?… Да, я по Твери. Когда предлагает, в понедельник? Хорошо, только после 12 часов. Я докладываю ВВГ по «штатке» в 12. На его машине?… Что вы говорите? Восьмая модель «АУДИ»! Это круто? Нелли Ивановна, можно мы возьмем с собой ведущего специалиста Елену Владимировну Стасову?… Да, мы ее там и оставим для подготовки и контроля. Свой человек в Гаване… Хорошо-хорошо, надо мне с Виктором Константиновичем согласовывать?… Да, я знаю школу совмина. Вот было времечко! Жду вашего звонка. Если будет звонить Виктор Константинович, передайте от меня привет и мою готовность ехать с ним, хоть на край света. Спасибо. И я...
Глеб Афанасьевич медленно положил телефонную трубку, проговорил задумчиво, даже мечтательно:
- Вот школа, зампреда живого не надо. Завприемной все решит, все сделает, согласует. Только даты не забудь записать.
И уже, глядя на Алену:
- Панин в командировке, о Твери он знает. Предлагает выехать в понедельник, с раннего утра. Но у меня встреча с председателем… В 12 дня. Придется немного скорректировать отъезд. Но Нелли Ивановна обещала все утрясти и тут же нам позвонить. Так что, Елена Владимировна, держи связь с приемной Панина, готовься в понедельник отбыть. Договорись с Нелли Ивановной, чтобы все было в полном порядке с гостиницей, питанием, поездкой на место проведения мероприятия… В общем, до понедельника надо все закрутить так, чтобы чувствовалось напряжение. Ну, а приедем, на месте все посмотрим, разберемся, порешаем. Ты сегодня же познакомься с пресс-секретарем филиала, она мне звонила, по-моему, ее Света зовут. Передай ей по «мейлу» кучу вопросов, я их сегодня набросаю для тебя. Чтобы у нее до понедельника продыху не было. А с директором я сам переговорю.
Глава семнадцатая
Долго вздыхала оттепелями зима, хлюпала жижа под ногами, а в парках и скверах пугали набухшие на кустах акации и сирени почки. Перед Новым годом разразилась гроза с молниями и раскатами грома. А потом вдруг сразу ударили морозы: за одну ночь температура упала до минус 20 градусов.
Еще в конце бесснежной осени громко и празднично, как оценил ВВГ и другие высокопоставленные товарищи, провели мероприятие: вручение фермеру из тверской глубинки памятного 100-тысячного кредита для развития личного подсобного хозяйства. В тот же день, нарочно не придумаешь, в Кремле под председательством президента проходило заседание Госсовета: о работе банковской системы в условиях финансирования национальных проектов и, в частности, АПК.
«Первый канал» заранее позвонил Глебу Афанасьевичу, попросил заявленную бригаду заменить на специальную: для организации двух прямых включений с места событий (понтов с техникой было столько, что все подумали, не фильм ли снимают?). Гарун вышел в эфир в 14 часов и прямо к окончанию госсовета, в 18-00. Из банкиров страны вообще никто не попал в выпуски новостей: обеденный репортаж и интервью ВВГ длились больше трех минут. Что тут началось? Сразу после первого выхода ВВГ в прямой эфир из Москвы примчались на ферму все федеральные каналы, которые раньше не хотели рекламировать банк, да еще и бесплатно. Надо отдать должное местному ТВ и радио: они сработали отлично. Правда, в основном, как и полагается, для себя – на губернатора и фермера.
А с неба падали огромные снежинки, ложились на чистый снег в поле и на подворье фермера, превращая навоз в жидкое месиво, по которому бегали сумасшедшие операторы и корреспонденты с микрофонами. ВВГ, вымазавшийся по колено в навозной жиже, промокший, но веселый и задорный, вручил фермеру ключи от новой грузовой «Газели» и бумаги на получение огромного для селянина кредита. Когда все включения и записи интервью закончились, когда губернатор подошел к Гаруну и сказал, что он еще не видел такого «массированного налета» прессы, именинник пригласил всех на скромный ужин. «Вместе со всеми журналистами», - так просил его сказать Глеб Афанасьевич. Фермер так и сказал. Как смогли разместиться под 50 человек, правда, в новом пятикомнатном доме, одному Богу известно. Но застолье получилось от души. Борис Непомнящий со своей бригадой из тележурнала констатировал: «Давно не видел такого единения духа и …дела».
Прошел банкет нового назначенца - директора департамента Гусева. В ресторан «Прага» пришли почти все руководители самостоятельных структурных подразделений банка, директора филиалов из Подмосковья, Твери, Смоленска, других областных центров. С Юга прилетел лидер по кредитному портфелю среди всех филиалов – Федор Иванович Окпыш. Он слышал о тверском успехе, конечно, хотел лично договориться с Гусевым, чтобы что-то такое же - подобное придумать с отдыхом на море.
Гарун, прощаясь, он уходил с банкета по какой-то причине пораньше, сказал:
- Не зазнавайся! Это третья болезнь, после женщин и пьянства, которая нас губит… Держи себя в рамках!
Срокин не был приглашен и не участвовал в застолье. И вообще, Глеб Афанасьевич за зимние месяцы увидел его только раз и то случайно, когда во дворе банка садился в машину, а тот выходил из здания покурить. Глеб не стал вылезать из салона, а Вилен Евгеньевич сделал вид, что разглядывает крыши соседних домов.
Из 23 сотрудников ликвидированного центра собеседование прошли многие: ребята оказались, на удивление, цепкими и современными. Они, конечно, ни в ПР, ни в рекламе, по большому счету, ни черта не понимали, даже не сталкивались с этим в своей работе. Но они были настолько информационно продвинутыми, если можно так выразиться, что без труда заняли почти все ставки в новых отделах: маркетинга, мониторинга, анализа информации, редакции сайта. На управление ПР с отделами по работе со СМИ, общественностью, госорганами, корпоративных и внешних коммуникаций пришли старинные друзья Глеба: журналисты газет, информагентств, радио и ТВ. Не успели очухаться в управлении кадров, как новый департамент был заполнен на 85-90 процентов.
И, несмотря на то, что в новом здании у бульварного кольца ВВГ выделил департаменту целых два этажа, места уже не хватало. Глеб специально держал две большие комнаты пустующими: с Нового года он открыл (правда, на «коленке», но открыл!) корпоративный журнал, формировалась своя радиостанция «Нива» (здесь союзником стал Борис Непомнящий). Собственно, редакция журнала уже разместилась в одном из помещений департамента.
У Глеба Афанасьевича появился скромный кабинет с кондиционером и небольшой приемной, в которой восседало совсем юное создание по имени Алла. Она была дочерью одной из начальниц отдела департамента Сталины Филипповны. Бедняжке надо было еще четыре года учиться на вечернем факультете финансового вуза. Алена, ведущий специалист, стала возглавлять секретариат департамента: приглядывала за Аллочкой, за Глебом Афанасьевичем, вела делопроизводство, архив и контрольно-финансовую документацию (первичные договора, сметы и т.п.)
У них с Глебом Афанасьевичем, похоже, что-то произошло на юбилейном мероприятии при вручении кредита, и теперь они виделись только в подчеркнуто официальной обстановке: при подписании и визировании документов. Алена ушла «в народ», вместе с сотрудниками отделов стойко переносила тяготы перенаселенных кабинетов. В ее резиденции - пять столов, столько же компьютеров и телефонов, каждый день приходят люди из рекламных агентств, компаний, редакций, приезжают коллеги из филиалов. Гул голосов, гудение процессоров, ежечасное включение новостных программ радио или телевидения. Так работают почти все отделы департамента, конечно, кроме аналитиков и редакции сайта.
Особая головная боль – контакты с «ГРУ». Как ни выкаблучивался Бабкин, как ни давил авторитетами «сверху», Гарун был неумолим.
- Работаете только с моим департаментом, - отрезал он, - деньги никуда и никому заранее переводить не буду».
И «ГРУ»шники смирились, втянулись, привыкли, и банковские попривыкли к ним, стали гонять их, как сидоровых коз. И на мероприятия, типа, вручение 200, а затем и 300-тысячнного кредитов, и на подготовку обзора (мониторинга СМИ) впрягли, и на корпоративные дела подключали по максимуму. Через квартал после старта привели в полный порядок отчетность по договорам и другим финансовым документам.
В мае с большой учебой выехали на юг, собрали на море руководителей дополнительных офисов. Это следующее после филиалов структурное звено банка. Конечно, собрать смогли только два федеральных округа: потом еще трижды в разных округах собирали народ, практически до конца года растянулось мероприятие. Особых хлопот у Гусева на этом мероприятии не предвиделось: дело корпоративное, занудное, пресса на такие приглашения без оплаты не ходит. Пользуясь предоставленной возможностью, решили поснимать Гаруна для большого фильма об истории банка и о нем самом. Заказ получил, естественно, Непомнящий со своей бригадой.
Отъезд из-за большого скопления народа пришлось расписать, аж, на два дня. И тогда кто-то предложил провести вечер знакомства и дружбы не в конце мероприятия, а в первый день семинара. Идея понравилась, благо в оздоровительном комплексе было не только четыре бассейна, но и не менее пяти ресторанов, баров, плюс штатная столовая для сотен отдыхающих в летний сезон. Все заказывалось и накрывалось по высшему разряду. Гусев видел эту процедуру собственными глазами, поскольку оператор попросил заранее выбрать в банкетном зале точки для съемки шефа. Рыба, мясо, колбасы, овощи, фрукты, зелень южная, пряная, настолько ароматная, что кружилась голова, наполняли запахами громадный зал.
Гарун отчитал официальный доклад за тридцать минут, отложил бумажки и еще полтора часа разговаривал с народом. Ответил на десятки вопросов из зала, вспоминал случаи из своей жизни, говорил в ролях, артистично. В общем, до обеда был бенефис и полный триумф председателя. Обедал он небольшой группой в спецзале. Волны радости от сближения с народом все еще накатывали на него, и понятливый Окпыш принес какого-то фантастического вина из чьих-то подвалов с хранением от «половецких времен до покорения Крыма»… Послеобеденное заседание стал вести первый зампредседателя правления, молодой суперпродвинутый финансист.
Гусев, задерганный Непомнящим, что время убегает, солнце уходит, обещание надо выполнять и т.п., рискнул влезть в этот спецзал. Увидев Глеба, ВВГ обрадовался новому лицу и тут же усадил его рядом с собой. Сказать, что он был «хорош» - значит, ничего не сказать. В седле его держало, видимо, только богатырское казачье здоровье и опыт участия в подобных застольях. Глебу пришлось забыть, зачем он пришел, хотя намек на съемку фильма он сделал. Владимир Владимирович посмотрел на Глеба внимательно: эта трезвость длилась только 10 секунд, но он успел сказать:
- Да, я подвел тебя, прости… Давай отложим на вечер… Или лучше снимемся завтра. Позови сюда Бориса, а? Глеб, прошу тебя. Мне вас так не хватает.
На этом его трезвые глаза угасли полностью и окончательно. Хотя через несколько минут Глеб вернулся вместе с Борисом Игоревичем, но лишь затем, чтобы пить вино, потом прекрасное виски, потом водку, очищенную молоком, и закончить все это мероприятие в люксовом номере ВВГ изумительным домашним белым вином с копченой осетриной.
Потом, когда хозяина удалось уложить в постель, они еще около часа гуляли по берегу моря: Борис рассказывал, как он познакомился с Гаруном, как они дружили и ссорились, ездили в командировки и расходились навсегда. Но жизнь сталкивала, сводила их вместе потому, что они никогда не предавали друг друга.
- Хотя он полное г…но, хам, законченный подлец и циничный подонок… Но другие сейчас не выживают. А он двадцать лет на плаву. Да еще на каком! – Резюмировал Борис.
И без перехода:
- Глеб, ты будешь купаться?
- Сдурел! Вода, говорили, градусов пятнадцать, ночь, ни зги не видно.
- Да, согласен с тобой… Я перегрузился сегодня. А зря! Завтра надо будет догонять со съемкой… Если он не уйдет в нирвану.
Глеб не стал переспрашивать Бориса, что он хотел сказать этой фразой. Он сделал вид, что не понял, не расслышал, что, наконец, это его не касается. Борис по достоинству оценил такой жест.
На вечер дружбы, где тамадой был тот же продвинутый первый зампред, они, естественно, не пошли. Глеб добрался до своего номера, раздетым вышел на балкон и долго вдыхал прохладный морской воздух. В соседнем номере, чья балконная дверь располагалась наискосок от его двери, кто-то решил закрепить налаживающиеся связи в практической плоскости. Глеба удивили легкость, с которой пара обсуждала варианты сближения, те позы, которые они должны принять при акте, деловитость в развешивании одежды, предусмотрительность даже в том, чтобы открыть пошире балконную дверь – иначе будет жарко. Ему пришлось не только закрыть свой балкон, но еще и включить местную радиоточку.
Утром болела голова, но морской воздух, зарядка, аспирин лечили быстро и кардинально. Когда он вышел в коридор, то увидел даму, закрывающую ключом соседний номер. Это была, мягко говоря, немолодая, нелепо-размалеванная директриса филиала, решившая ночью взбодрить себя кровью горячих южных парней. Глеба буквально замутило от ее вида. А та игриво поздоровалась с новым директором департамента, поинтересовалась:
- Что-то мы не видели вас на вечере… Не интересно с нами?
- У вас и без меня хватает обожателей, - отпарировал Глеб и пожалел, что получилось так грубо.
Он спустился к бассейну с подогревом воды, поплавал около получаса, после душа насухо вытерся полотенцем и помчался к лифтам. Время завтрака практически заканчивалось, а у него жутко разыгрался аппетит. Поел одним из последних, а, может быть, и первых, поскольку все ближайшие столы стояли с нетронутыми закусками и творогом. «Погулял народ, - подумал Глеб, - сил нет на завтрак. Пойду в зал, надо шефа проверить, Бориса разыскать, уточнить по съемкам фильма».
Сегодня был день обмена мнениями плюс запланировано несколько лекций директоров департаментов головного офиса. Глеб в этих мероприятиях не участвовал. При переходе из одного корпуса в другой, меньших размеров и с актовым залом, он услышал громкий разговор. Подумал, грешным делом: не съемочная ли бригада поправляет здоровье? Он невольно остановился, заглянул в раскрытую дверь небольшого барчика, который вторым, запасным выходом, смотрел прямо на море. На веранде за столиком сидело трое знакомых Глебу людей: один уже в возрасте краснолицый директор департамента Григорий Григорьевич и двое руководителей филиалов.
- Афанасич! Сюда! К нам!! – Буквально заорал Григорий Григорьевич, освобождая место за столиком, уставленным кружками с пивом, вяленой морской рыбой и тремя стаканами с желтой жидкостью, видимо, виски.
- Надо в зале побывать, - сказал Глеб, здороваясь за руку с коллегами из провинции. В отличие от директора департамента они были трезвыми.
- Так, други, давайте в зал! – Сказал бесцеремонно филиальщикам Григорий Григорьевич. - Давайте-давайте, приходите после переклички. Я буду здесь… А вас, сэр, попрошу остаться.
- Я тоже договорился с телевизионщиками о съемке шефа. Надо бежать, - демонстративно заторопился Глеб.
- Вот об этом я и хочу сказать тебе пару слов, тет-а-тет… Только с одним условием: ты выпьешь со мной по граммульке.
- Не могу, железное правило… До обеда – ни грамма! – Жестко отрезал Глеб.
- Ну, и дурак… - Собеседник удостоверился, что филиальщики ушли, что в баре больше никого нет и продолжил:
– Он начал пить с пяти утра… Как только проснулся после вчерашнего, так и начал пить… Это, считай, неделя, а то и две… Я его знаю, как никто здесь… Давай, за твое доброе вхождение в контору!
Глеб Афанасьевич пригубил стакан, подержал его у рта полминуты и поставил на стол. Григорий Григорьевич пил тяжело, икая, давясь рвотными позывами, разливая виски по подбородку. Потом занюхал рыбой выпитое, стал есть свежий огурец и хлеб. Он пытался что-то говорить, но рот не слушался его, куски хлеба вываливались из-за мясистых красных губ.
Наконец, он смог внятно сказать:
- Он мне обязан и бизнесом, и жизнью… Я только перед 60-ю годами попал в такую провинцию, как его банк… Двадцать с лишним лет представительствовал за границей. Все их финансы проходили через меня… Они - советские, были хуже малых детей. И от запоев спасал его не раз… Прервать это дерьмо - ничего не стоит… Если ты сам этого хочешь… А он не хочет! Ему покуражиться надо… Он хуже наркомана. Тот ширнулся, улетел и тишина… А этому нужна аудитория! Он звонить начинает, командовать. Обидчикам любит звонить, по правительственной связи. Господи, сколько раз я его прикрывал, Глеб, ты даже не представляешь.
- Григорий Григорьевич, я вас из коридора слышал, думал, что это мои телевизионщики.
- Не с...ы, его не надо бояться, априори! А надо сразу дать ему в морду! Он крестьянин, сразу все поймет, кто есть кто. Заскулит и отползет под лавку. Плюс он алкаш. Не боится только тех, кто его боится, кто ему лебезит и от него зависит. Остальных он боится…. Я знаю, что он точно сгорит, что критическая масса переполнила все сосуды терпения: и народа, и кураторов, которые от него получают мзду. Стук будет на самый верх… И от него даже пшика не останется…Так что готовь запасной аэродром, Глеб, готовь и уходи сам и пораньше.
- Может, на море пройдете, проветритесь.
- Нет, дорогой, я ведь еще не ложился с ночи… Пойду-ка, я посплю… Не проводишь меня? И не дергайся, его сегодня ты не увидишь… И, скорее всего, теперь уже до Москвы.
Глеб Афанасьевич помог директору департамента твердо встать на ноги, дойти до лифта, а там уже, по инерции, и доехать до его гостиничного номера. На столе стояло пять бутылок дорогущего марочного вина, конфеты в коробках были разбросаны по всему номеру.
- Давай, еще по стакану вот этого любимого винца, и я сплю.
- Раздевайтесь, умывайтесь, а лучше примите душ.
- Ты меня подождешь?
- Думаю, что нет. Много работы.
- Не обижайся на меня. Ты мне родственная душа.
Григория пришлось укладывать в постель прямо одетым: его так развезло, что до душа он бы не добрался.
«Все, - думал Глеб, снова отправляясь к залу, - все это важно. Это мне надо знать… Борис, гаденыш, половины не рассказывает. Почему? На всякий пожарный случай? Или, правда, что они друг другу не делали подлостей? Не верю! Но это их дела. Господи, какие скелеты и тайны хранят люди! Я обладаю информацией, за которую можно потерять башку… Ладно, потом, надо переварить и обдумать».
У зала, перед двойными дверями, прохаживался Борис Игоревич. Он увидел Глеба, остановился, стал ждать, когда тот подойдет.
- Ты знаешь, что его уже не будет сегодня? – Спросил Борис.
- Да, узнал только что.
- У меня есть предложение. Собирайся, поедешь с нами… Поснимаем ущелье, есть чудесные места, горные речки, ну, и т.д. Кому надо скажи, что ты едешь на съемки фильма, как консультант… Кстати, туда, на турбазу, готовить встречу, выехал Окпыш… Мы его запишем на фоне горной реки. Эксклюзив, ха-ха-хиии… Давай, подурачимся, отдохнем, расслабимся. Мы тоже имеем право на это!
Глеб ушел в зал, не сказав ни слова Борису Игоревичу.
Глава восемнадцатая
Здравствуй, друг мой, Цезарь! Рим приветствует тебя!
Кроме тебя, у меня не осталось товарища, с которым бы я дружил больше пятидесяти лет. Артиллерия бьет рядом, давай помянем Славу-«Трагедия», Володю-«Кормильца», Бориса, Таню... Я насчитал более десяти человек, которых уже нет с нами, из примерно сорок выпускников двух классов.
Вот и мы с тобой вступили в осень. Не знаю, как ты, а я уже не смогу сделать рывок за трамваем, догнать уходящую подножку, как это не раз делали мы с тобой по дороге в школу, а потом в институт. Жизнь пронеслась. И я первым принял решение: ушел в отставку. Остановлюсь, оглянусь, подумаю.
А потом расскажу тебе.
В наше с тобой время все решали связи. Сейчас все решают деньги, поскольку теперь связи – те же деньги. Вот последних-то у меня как раз и не было никогда. Даже, когда двадцать лет назад за изданную книгу получил огромную сумму. Даже, когда первому издательскому кооперативу выпустил первый образцовый частный журнал, и они заплатили большие деньги. Удивительное дело: тех, кого мы учили, тащили за уши в профессионалы, кому создавали начальный капитал, стали миллионерами, издателями, владельцами газет и журналов. И они же первыми выгнали нас с работы… Боятся: конкуренты и свидетели никому не нужны.
Ты тоже не стал богачом. Почему? Потому, что до перестройки жупелом была твоя ФИО: Монблит Цезарь Елисеевич. А потом, наверное, потому, что условий для накопления капитала годами-десятилетиями, по копейке, честным путем не было создано. А ты не можешь обходить законы, хватать чужое, подличать, ползать в высоких приемных, как это делали и делают многие, вымаливая лишний кусок пирога.
А, может, все проще: мы не хотели рисковать? Мои близкие упрекают меня: сам виноват, не рисковал, долго раздумывал. Я соглашаюсь с ними, зная, что не вступал, не брал, не участвовал только потому, что, в первую очередь, думал о них, их покое, пусть средней, но твердой стабильности в семье.
О недвижимости просто промолчу. Ты тоже живешь в квартире отца, полученную им за военную инвалидность и доблестный труд. А ведь ты руководил крупнейшим районом, где сосредоточено практически все элитное жилье. Оно было в твоих руках. Но, слава Богу, тебе не стыдно перед людьми и своей совестью.
Почему я закончил карьеру так рано, внезапно, со всеми разобранными и сожженными мостами? – Спрашивал ты. Как бывший руководитель, Цезарь, ты меня поймешь. Если чиновник, пришедший из перестройки, понял, что его обманули все и во всем, то, что ему остается делать в этой команде лгунов, подлецов и мародеров? Надо уходить. Но ведь можно было просто тянуть время? Конечно, можно. А как быть с совестью? Это ведь я разочаровался в новом лидере перестройки. Это я сгорал от стыда за вечно пьяного, партийно-провинциального полуграмотного функционера, названного «демократом всех времен и народов». Мое настроение, конечно, ни на что и ни на кого не влияло. Но с такими мыслями, думаю, я еще слишком долго продержался на службе.
Отдельно - о достоинстве. Его я старался блюсти всегда. Это давалось тяжело, приходилось ставить на место вдохновенных держиморд, уходить в никуда, начинать все с нуля. Но я никогда не мстил врагам, хотя их было почему-то много. Бог им судья, я видел их потом: и поверженных, и раздавленных... Жалкое зрелище.
Что же остается мне на этом последнем отрезке жизненного пути? Продолжать имитацию бурной деятельности? Создавать видимость своего участия в передаче опыта подрастающему поколению, в выработке общественного мнения (это не мои формулировки, из обращения райсовета ветеранов выписал)? Во-первых, это никому не нужно. Во-вторых, это утомляет и отбирает сил еще больше, чем… ничегонеделанье. Потому что прекрасно осознаешь, что и это никому не нужно. Если сказать о своем, о журналистском, то я умиляюсь 80-летним «обозревателям» ТВ, газет и журналов. Сидят, эдакие, божьи одуванчики на редколлегиях и ждут, когда про них вспомнят, скажут дежурные слова о том, как они гремели лет 30-40-50 назад. Какое убожество.
Может быть, уйти в семью, в ее заботы, к внукам? Признаюсь честно: по большому счету, мы и там не нужны. Потому что там свои семьи, свои и ритм, и жизнь, и отношения. Сейчас практически нет многослойных семей, где родители живут с детьми, почитаются ими, являются гарантом сохранения семейного уклада, передачи традиций подрастающему поколению. Все это тяжко, нудно, отнимает массу сил и времени. А его ни у кого нет, особенно у молодых, как богатых, так и бедных.
Я долго, пока оформлял пенсию и оставался без работы, размышлял над этими проблемами, и пришел к выводу, что все опять упирается в деньги. Итак, снова нужны деньги! А уж потом следует разбираться, куда грести.
Вот, скажешь, открыл Америку?!
Не спеши с выводами. Выйдешь на пенсию, как я, поймешь, что есть и другой путь: жить жизнью ранне-, потом средне- и, наконец, старшевозрастного пенсионера с надеждой на то, что Господь предоставит тебе возможность дожить до глубокой старости и тихого естественного увядания.
Пришел в банк. Настроение - ужасное. С одной стороны, я устал от всяких начальников, даже умных. С другой, вариантов больше нет, потому что нет того злополучного 1 млн. $, который бы служил «подушкой безопасности». О чем я думал 15-20 последних лет? Рантье с таким капиталом может жить на 30-40 тысяч $ в год дополнительного дохода. Что, я не знал об этом? Знал. Нельзя было таких денег (я не говорю заиметь) заработать? Можно, и даже намного более честным путем, чем это делали коллеги слева и справа от тебя.
Один известный губернатор предлагал 1 млн. $ за организацию его выборной кампании. Я отказался. Что ж ты думаешь? Он выиграл выборы и без меня, несмотря на то, что его рейтинг был меньше 5 процентов. Он бы выиграл их даже с дураком и сумасшедшим политтехнологом. Я что, не знал этого? Конечно, знал. Но принципы...
Впрягся, как бурлак, снова тяну лямку. Тяну хорошо, потому что плохо не умею.
Много грязи, интриг, подлости и лизоблюдства возле больших денег. Вообще, некогда одна из самых сирых и обделенных жизнью категорий людей, именуемая работниками банка (сберкассы), вдруг так преобразилась, так стала шуршать денежными бумажками, так напиталась значимостью и величием, что возомнила себя «полубогами». Им кажется, что это они выдают (неважно, что не свои, важно, что выдают) деньги народу.
Случился парадокс: в жизни библиотекарей, учителей, архивариусов и других ничего не изменились, они также нищенствуют, но при этом сохраняют высочайший уровень культуры, воспитанности, духовности. А вот финансисты из убогих и забитых вдруг в одночасье стали могущественными. Но, к сожалению, как не было у них культуры, так и не появилось ее вновь, несмотря на возросшее количество денежных купюр, проходящих через их руки. Я просто зверею от их «ложите», «польтах», от их надутости и высокомерия на пустом, но агрессивно-хамском, месте.
Ничего не поделаешь: теперь я их коллега, нахожусь в одной стае и должен, по возможности, нести им доброе, вечное.
Ты как-то сказал, Цезарь, чтобы я возвращался на малую родину: без куска хлеба не останешься, дело и здесь найдется. Моя родина - мой город - давно забыл обо мне, плюнул на меня в отместку за отношение к нему. На моих глазах родной город превратился в зеро. Дальше падать ему некуда. И это ты знаешь не хуже меня. Говорю это с горечью и чувством стыда, ибо бросил его после двадцати лет жизни здесь. Вот так распорядилась судьба.
Все было некогда: работа, семья, да и столица накладывала свой особый отпечаток – не принято в кругу москвичей вздыхать по милым березкам. Ритм жизни здесь другой, не до «сантиментов». Все мы, попавшие в Москву, по-своему, авантюристы, сумевшие так вывернуться, так преподнести себя, чтобы именно тебя пригласили на работу в центральную газету, министерство или ведомство. В то время другого пути попасть в столицу не было. Или лимита: стройка, общежитие, десять лет ожидания московской прописки.
Но в родной город я приезжал, не часто, раз в 5-7 лет, но приезжал. Помнишь наши сосновые улицы? Они стали часто сниться, особенно, когда перевалило мне за пятьдесят. Иной раз так защемит сердечко, что брал к выходным день, садился в машину и ехал на родину. Никого не беспокоил, исходил весь город пешком. И чем больше видел, тем тяжелее становилось на душе.
На улицах, где наша семья жила до начала пятидесятых годов, встретил те же самые двухэтажные засыпные дома. Тес изнутри, тес снаружи, посредине засыпали пространство шлаком. Пятьдесят лет прошло, стоят облезлые, подпертые бревнами ветераны. Как в них люди живут, одному Богу известно: еще мама тогда жаловалась, что шлак осыпается, щели в стенах – рука пролезает. Утепляли дома старыми одеялами, фуфайками, другим тряпьем. Отсюда – вонь, грязь, крысы.
Улицы заросли двухметровой лебедой и крапивой, узбеки и таджики бродят с пьяными русскими, шум, брань, хриплый голос шансона под Высоцкого несется из настежь открытых окон. На часах 11 часов утра, пятница, конец рабочей недели.
«Не ходи, молодой человек, дальше, - говорит мне старуха, стоящая у завалившегося забора, грязная, в невероятного цвета кофте. Поверх всего на плечи наброшена фуфайка с оторванным карманом, висящим до колен. - Недавно убили мужчину, до путей не успел дойти» (Пути – железнодорожная ветка в конце улицы).
«Кто же его так?» – Спрашиваю.
«Местные, - говорит она, - он в соседний поселок хотел пройти напрямую».
К нам потянулись ребенок с огромной водянистой головкой, какая-то женщина, еще одна, на ходу протягивающая руку для милостыни.
«Кого–нибудь помните из Мишиных? – Спрашиваю. - Тетю Шуру, Таню - Бобошу».
«А когда они съехали?» – Задает вопрос старуха.
«В пятидесятые годы», - говорю я.
«Милый, так мне еще и шестидесяти нету, - сказала женщина-старуха, - не помню я, мала еще была».
И вдруг замахала рукой:
«Иди, иди быстро назад, не ходи здесь, прибьют…».
В центре города, у памятника Ленину, ползает безногий пьяный, говорит, что десантник, участник чеченских событий. Хватает прохожих за ноги, кричит, что он за нас потерял свои ноги, что мы должны налить ему 100 граммов. Денег не надо, до магазина он все равно не доползет. На скамейках сидит молодежь, ржет над ним, рядом валяются использованные шприцы, пустые бутылки. Картина дикая. И дело не только в отсутствии милиции, порядка. Души куда-то улетучились, сострадание, сочувствие исчезли.
Все пьют пиво, сотни, тысячи пустых полиэтиленовых бутылок валяются на зеленых скверах, под лавками на автобусных остановках, в забитых до отказа и редко встречающихся урнах. Пьют все: молодые и старики, дети и женщины. Бутыль с пивом - это вроде как необходимый атрибут, без которого не может существовать житель данного города. На центральной площади я насчитал тринадцать пивных баров.
Они, будто соревнуясь друг с другом, раскрывали стены-крылья, где за грязными столами на огромных скамьях сидели десятки, сотни молодых людей. В центре площади на высоком столбе светился экран телевизора - реклама предлагала пиво. Туалетов нет, молодые люди спускались в кусты на берегу реки, облюбовали заросший зеленью овраг. Совокупляются, не стесняясь, прямо в редком кустарнике, работая, словно ткацкие станки на фабрике. Вонь, грязь, опять использованные шприцы.
Но самое страшное – тишина в производственных районах. На таких привычных и шумных комбинатах и фабриках - тишина. В местную речку стала заходить на нерест стерлядь, хотя 20-30 лет назад это, пожалуй, была одна из самых загрязненных рек Поволжья. Мертвые предприятия – чистая река. Хорошо, на экологию тратиться не надо.
И это продолжается больше двадцати лет. Все стоит, люди без денег, без работы, без перспектив. Народ нищ. Летом и осенью их кормит огород в 6 соток, что получили еще при советской власти.
Вот ругают старых и нового губернатора. Но не только губернаторы, вся страна бросила город на произвол судьбы. Слышу: собирался последний губернатор, рок-музыкант в прошлом, Лас-Вегас открыть на месте Плеса, где великий Левитан написал картину - картин «Над вечным покоем». Что это, маразм, кич, кощунство? Недавно был в Плесе, зашел в шикарный яхт клуб, отобедал по соседству с актером Виктором Сухоруковым – царем-батюшкой Павлом. «Дороговато», - сказал, уходя из бара, актер. Подтверждаю, дорого даже для знаменитого актера, вряд ли он еще раз зайдет сюда. А я подумал: кем же они заполняют еще два зала, если в обеденное время те стояли закрытыми.
Тусуются проститутки, ждут пароходов с иностранными туристами. Иммигранты из среднеазиатских республик неспешно мостят набережную Волги. Дальше - частный сектор, как всегда, без претензий: с запахом уборных, вяленой рыбы и солений.
Пишу ровно так, как слышал от людей, трясясь на самом длинном маршруте городского автобуса, идущем до ТЭЦ-3. Один бывший зэк, сосед по данному маршруту, рассказал, как у них в страшной тюрьме сидел насильник-убийца, который жаловался прокурору на то, что ему не дают читать детский журнал «Юный техник», где был напечатан план постройки знаменитого плота «Кон-Тики». Мечтать можно, сказал мой сосед, даже насильникам не запретишь.
Вот, похоже, и местные начальники – сплошь мечтатели.
Извини, наболело. Не оправдываюсь, но мое желание вернуться в родной город просто испарилось.
Ты спрашивал о семье. Тебе по очереди все кланяются. Все помнят тебя и любят, не надеясь уже увидеть тебя «живьем». Ты принципиально не ездишь в столицу? По крайней мере, я им так объясняю ситуацию.
Упомянув о семье, не могу не сказать тебе о том, что я недавно пережил. Да, дружище, это связано с женщиной. Если бы был молодым, то назвал бы все это началом романа. Сейчас назову наваждением. Ты знаешь меня: пределы возрастных границ должны быть реальными, ощутимыми кончиками пальцев. А тут разница в целую жизнь. Плюс к интриге: начальник и подчиненная. В общем, банально все и даже пошловато, наверное.
Я просто уберег ее, защитил от одного идиота - сослуживца. Кстати, моего ровесника. Он решил перехватить девушку у сына, молодого красавца, бросившего ее через полгода «любви и дружбы». С ними все понятно. Но девчонка-то впервые столкнулась с такой грязью. Тем более, впервые вслух ее назвали жидовкой (мама у нее – еврейка). И такое услышать в наше время.
Больше скажу: они знали, что у ее отца – компания на 900 млн. $ оборотки. Думаю, что и здесь они, все рассчитав, хотели крупно погреть руки. Но у них сорвалось. Убрали по моему настоянию далеко-далеко и отца, и сына… А девушка так и осталась у меня в подразделении. Она оттаяла со временем, привыкла ко мне, стала, наверное, относиться, как к своему горячо любимому папе.
Где-то я допустил промах: не могу понять, наверное, испугался, увидев в ее глазах что-то похожее на влюбленность. Понимал, что надо что-то делать. Отгонять? Неудобно, а если это у меня глюк? Тут как назло поехали в командировку, провели серьезное мероприятие. Хорошие слова в мой адрес говорили. Я понимаю ее состояние: звучат красивые слова, и на этом фоне она никак и ничем не может отблагодарить меня... Видел бы ты ее, Цезарь! Меркнут все краски художников и писателей. Только потому, что перед тобой стоит живая, красивая, с изумительными светлыми волосами женщина и смотрит такими глазами.
«Мягко, но твердо» прогнав ее, я ни о чем не жалею. Самое дурное – в другом: мы сейчас чувствуем себя - и она, и я, наверное, гораздо хуже, чем, если бы между нами что-то произошло… По крайней мере, я думаю, что по нашему поведению это было бы гораздо меньше заметно. В общем, падишах любил своих евнухов, но иногда, вместе с заложницами, он их тоже сбрасывал с минарета. Помнишь эту притчу, которую ты мне рассказывал? Одно тебе (а заодно и себе) обещаю: не начавшись, продолжения у этой грустной истории не будет.
Думаю, что удастся в скором времени выбраться к тебе: ведь у вас расположен наш крупный филиал. А начальник там молодой. Его надо подучить, эдак, с недельку. Вот и свидимся. Освободись на пару дней, съездим на реку, даже порыбачим: почти во всех райцентрах – есть наши отделения, где много замечательных ребят.
Рим скучает по своему Цезарю!
Будь здоров на все времена!
Твой Глеб.
Глава девятнадцатая
Неделя выдалась нервная. Из-за «внезапной» командировки председателя пришлось отменять уже запланированные записи интервью для трех центральных каналов, естественно, за штрафные деньги. «ГРУ»шники делали вид, что рвут и мечут. Врали. Таких принципиальных и талантливых бездельников Глеб просто не встречал за всю свою жизнь. На самом деле, наверное, уже подсчитывали проценты от неустоек, которые они получат за «фу-фу».
Глеб Афанасьевич заходил к первому зампредседателя, милому улыбчивому парню, которого шеф вырастил из простых бухгалтеров. Тот поил пресс-атташе, как он любит называть Глеба Афанасьевича, вкуснейшим кофе, рассказывал забавные и незлые анекдоты из Интернета и разводил руками.
- Вот, если бы он мне поручил такое выступление сделать, - говорил зампред, - с моим великим удовольствием… А так, дорогой Глеб Афанасич, мне еще дорога моя голова. Кстати, никогда не пишите мне в письмах «первому заместителю председателя и т.д…». Даже по электронной почте. Он терпеть этого не может. Ну, вы знаете это не хуже меня.
- И что, будем молчать? – Спросил несколько раздражено Глеб.
- Нет, зачем же? Информационное поле, как вы любите говорить, должно быть с непрерывным наполнением. Да, прочитал тут вашу записку об информнаполняемости. Вы не знаете, какую резолюцию написал мне шеф по поводу ее, а также Интегрума и Медиалогии?
- Естественно, нет. Это же вам адресовано.
- Да, правда. Я никому больше не расписывал. Так вот, там написано примерно следующее: «Что за …уйня? Разберись, что это и доложи мне!». А меня порадовали две позиции. Первая: даже не ожидал, что за полгода мы со 100 какого-то места попадем в первую десятку банков по частоте упоминаемости в СМИ. Поздравляю и вас, и департамент, и банк в целом! Но для меня еще более значимой показалась информация, что по освоению интернет - пространства мы из безвестности скакнули также в десятку первых банков. Вот это клево! Я вас уважаю, в принципе, Глеб Афанасич, а здесь просто снимаю шляпу… Кое-кого я заставлю съесть собственный галстук. Вы понимаете, о чем я, простите, говорю? Кто-то боялся возраста, не той реакции (он хотел, наверное, сказать о реакционности?). Вот так вы утерли нос всем соплякам! А я в вас верил всегда.
На этом приятное в общении закончилось, дело не сдвинулось с мертвой точки. Ругаться с замом шефа смысла не было. Вернувшись в департамент, Глеб Афанасьевич вызвал к себе информационщика, которого полгода назад с боями вырвал у одного продвинутого информагентства. Он, став начальником управления, стал и заместителем Глеба.
- Саш, ситуация складывается ровным счетом так, что три записи нам придется снимать. Посчитайте с Аленой неустойку, будем платить. Никто не рискует вместо шефа идти на запись.
- Я так и думал, - довольно спокойно сказал заместитель Глеба. – Ситуация обычная, не расстраивайся. Рубль туда, рубль сюда… Какая нам с тобой разница?
- Ну, ты олимпиец, твоему спокойствию всегда завидовал. Ладно, хрен с ней, с неустойкой. Давай везде отбой! Это первое. А второе, мы вот что сделаем: растащи все новенькое из подготовленных интервью шефа на цитаты, подготовь «компот» и будем всю неделю давать информацию в агентства.
- Вот это умненько, - сказал Александр и довольный заулыбался, - голова ты у нас.
- Кто смел, тот и съел… Нас хвалил первый зам за наполняемость.
- Дополнительную премию дадут?
- Догонят и добавят… А большой шеф назвал нашу записку …уйней, приказал первому заму разобраться с нами. Хорошо, что повезло с молодым начальником… А то бы просто беда была.
Они еще проговорили полчаса, успев попить чаю, который быстро и вкусно приготовила Аллочка. Она уже перезнакомилась со всеми, влюбилась в ребят, стала подумывать: не перейти ли ей на учебу в журналистику. Глеб Афанасьевич молчал, ждал момента, когда девушка придет к нему за советом. А что, вдруг в ней спят таланты? Но, в общем-то, придется Аллочку огорчать, как-то выкручиваться, чтобы и руки ей не отбить, и ошибки не допустить. Пусть закончит финансовый вуз, а потом будет видно: получится из нее финансовый журналист или нет.
Чуть больше получаса Глеб потратил на встречу с отделом обслуживания сайта банка. И похвалил их от имени первого зампреда, и поругал от себя, что долго пурхались, не могли схватить контакты, определить выходы на нужные сайты и порталы. «Конечно, себе надо признаться, - думал он, слушая сотрудников сайта, - что, если бы не помог Борис Игоревич со своим мощным порталом «Агроновости», не видать бы нам такого продвижения. Ладно, будем крепить дружбу с Непомнящим… Подбросим ему покрупнее заказик, а тут и гимн банка будет готов во всей красе и мощи – оплатим по максимуму. Вот только надо что-то делать с начальником отдела… Похоже, специалисты у него посильнее будут, забьют они такого руководителя. Зама надо вводить, из ребят предложить кандидатуру, из молодежи».
Глеб Афанасьевич еще на пару минут оставил начальника сайта, переговорил с ним с глазу на глаз о том, что ребята его схарчуют, если он не будет злым и продвинутым в работе. А пока пусть о заме подумает.
- Что, подсидку мне готовите? – Сразу ва-банк пошел начальник. – Чем я вас не устраиваю? Вы же сами похвалу зампреда передали.
- Вас хвалит зампред только потому, что я вас ругаю! – Резко сказал Глеб Афанасьевич. - Успокойся, у тебя объективно есть еще полгода… Если введем зама – год. Но ты должен владеть ИТ (информационные технологии) лучше своих подчиненных. Вот уж с новым-то замом они тебя точно схарчуют.
- Да, я понимаю, - сказал начальник отдела, хороший умный 50-летний мужик, который убежал из экономики, но не добежал до ИT. - Буду стараться. Запишите меня к Юре Чудакову (директор департамента ИТ) на курсы.
- Только без отрыва от работы!
- Согласен. Да, конечно, кто же бросает работу в такой период?
- Вот и хорошо. Главное, чтобы ты успокоился и не паниковал… Заходи ко мне почаще.
Потом было совещание по подготовке международной встречи мировых агробанков. «Агродар» принимал, удосужился чести стать хозяином площадки. Затем долго обсуждали макет годового отчета банка, где особенно уперто и тупо вели себя международники. Они что-то хотели, такое - эдакое, в английской версии отчета. А вот что, так их и не поняли ни Глеб, ни Панин Виктор Константинович, зампред, который вел совещание. Дали им на размышление и уточнение формулировок еще три дня. Русская версия прошла сходу, на «ура». Правда, то, что до этого рекламное агентство раз пять приходило к Глебу с макетами, знать никому не положено. Главное, результат!
Итак, день за днем, пролетела неделя. Утром, в следующий понедельник, вышел большой шеф. Он не позвал к себе Глеба, до обеда разбирался с кредитчиками и другими важняками. По информации кадровика и безопасника, побывавших у него, шеф держится только на «троечку». После обеда – совещание в министерстве. «Поехал отдыхать, - решил для себя Глеб. – Ну, Бог с ним… Перенесем записи на ТВ на конец недели и то не со 100-процентной гарантией. Чтобы нам снова не подставиться».
Глеб позвонил Алану Константиновичу, приемная ответила, что его до завтра уже не будет. «А ведь договаривались встретиться по двум кандидатам на работу в департамент… - Глеб сожалел искренне, потому что люди ждали уже больше месяца. Один чудак успел даже подать заявление об увольнении со старого места работы. - Жалко, и этот вопрос срывается. Что ж, займемся новым текстом интервью…». Работа пошла легко, Глеб любил редакторскую правку. Если, конечно, текст, был толковый. Она успокаивала его, согревала каким-то внутренним теплом, придавала ему новые силы.
Домой он пришел, на удивление, рано. Жена даже растерялась:
- Ты уж звони, если так приезжаешь… А то у меня еще ничего не готово. Чем тебя кормить-то буду?
- А я что-то и не очень хочу… Давай–ка, я полежу немного, почитаю. – И Глеб Афанасьевич улегся на мягкий диван, взял Жозе Сарамагу, стал дочитывать «Евангелие…». «Господи, какая же глыба, - думал Глеб. – Какое наслаждение от чтения… Молишь Бога, чтобы роман подольше не кончался…». Он читал почти час, но уснул, а когда, даже не заметил. Жена выключила торшер, закрыла мужа пледом. Прошло еще, наверное, полчаса. Разбудил Глеба телефонный звонок, потом раздался голос жены:
- Это тебя.
Он встал, протер глаза, прокашлялся и только затем взял трубку.
- Привет, дорогой, это Алан. Ты меня искал?
- Да, но теперь, о чем говорить? Я по двум кандидатам, помнишь, мы договаривались на понедельник?
- А я специально тебе звоню по домашнему номеру… Был долго у шефа… Дело дрянь. Где мы можем встретиться?
- Прямо сейчас, уже скоро девять?
- Да, и чем быстрее, тем лучше для тебя.
Они встретились в кафе на проспекте, который идет параллельно улице, где жил Глеб. Алан приехал быстро, как будто заранее вымерил маршрут и готовился к этой поездке. Взяли чаю с кипяченым молоком. Ни подготовки к речи, ни вступительных расшаркиваний со стороны человека с Кавказа Глеб не услышал. Алан ударил прямо в лицо:
- Прости, но ВВГ приказал тебя уволить.
- ???
- Я знаю, что ты ни при чем… Но все так сложилось, что я ничего не смог поделать. Сегодня он вызвал меня на дачу… На удивление, у него ни кого не было: он, охрана и я. Мы пили зеленый чай. Он долго молчал, потом без подготовки, сразу сказал, что ты на всех перекрестках кричишь, что он – алкаш, что информация уже дошла до приемных больших руководителей Белого дома… Есть неопровержимые факты твоего предательства, поэтому тебя надо немедленно убрать. Лучше заявлением по собственному желанию. Если ты заартачишься, то надо немедленно выпустить приказ о реорганизации твоего департамента в пресс-службу банка в связи с пожеланиями директоров филиалов, у которых созданы и функционируют подразделения под названием «пресс-службы»… Т.е., для унификации структуры… Я, кстати, хотел тебе еще тогда об этом сказать, но закрутился, все срочно, в общем, забыл. А формально этот момент уязвимости существует.
Алан передохнул, разлил чай, не только свой, но и за Глебом поухаживал, налил ему в чашку, разбавил молоком. Тот сидел, положив кулаки на стол, лицо у него посерело, глаза настолько сузились, что не было видно зрачков.
- Тебе плохо, Глеб? – Спросил Алан.
- Нет, ничего. И широкую, ясную грудью проложим дорогу себе… - Глеб даже улыбнулся. - Ты лучше другое скажи: кто донес ему информацию? Он говорил тебе?
- Да. Но сначала не хотел говорить, уперся, что это уже не имеет значения, что информация - из самых надежных источников пришла и т.д., типа, всякую чушь стал молоть. Я его прижал, сказав, что Глеб – не мальчик, за его спиной - второй человек в государстве стоит. Он такую абракадабру нам устроит, что устанем оправдательные бумаги писать… А, потом, ведь это я беру все на себя? Так? Я – кадровик? Я должен знать все в деталях? Если, конечно, он сам захочет объясняться с Глебом Афанасичем, - сказал я, - то, пожалуйста.
- Он, естественно, не захотел ни объясняться, ни встречаться со мной?
- Я тебя умоляю!! Он вообще предлагал тебя, как и Мамина, в свое время, завтра уже не пускать на рабочее место.
- Ладно, прости, я перебил тебя… Мы говорили об источниках.
- После юга он чартером полетел на Байкал… С ним увязался Гриша, который не выходил из штопора весь южный семинар. Только он может так долго и упорно пить и быть собутыльником, кого угодно.
- Спасибо, Алан, дальше можешь не продолжать… Я утром, за день до своего отлета с юга, полчаса просидел с Григорием Григоричем в баре, потом проводил его до номера и уложил спать.
- Тогда все сходится! Это он рассказал ему, как ты на юге поливал ВВГ, орал на всю округу, что он алкаш и что творит преступления.
- Уверен, что есть и второй источник?
- Ты еще плохо знаешь шефа. С кем, ты думаешь, он с первым встретился в понедельник? С Срокиным… Тот ему подтвердил, что несколько раз, минимум два-три, он слышал твой рассказ о том, как стекленеют глаза у шефа от выпитой водки и т.п. Но и это еще не все. Примерно через час он позвонил шефу и попросил его перезвонить на приемную одного из заместителей премьера… Женщина, их общая знакомая, которую ВВГ знает уже лет 10, подтвердила: Срокин прав… Именно в такой редакции мне передал эту фразу ВВГ: «Срокин прав, информация в приемной известна… Дежурная затрудняется вспомнить человека, который это говорил, но информация пришла из банка».
- Все, дорогой Алан Константинович, Срокин свою миссию выполнил. Расчетливо, тонко, умно… Мне нечем крыть. Ты понимаешь, о чем я говорю?
- Да, Глеб, понимаю. Косвенность, бездоказательность разговоров легла в основу обвинения… В общем, все понятно. Что выбираешь ты?
- Пока ничего! Завтра я попробую попасть к ВВГ. Если он не захочет встретиться, то я прихожу прямо к тебе с заявлением… Естественно, «по собственному желанию»: я ни на минуту не задержусь в этой помойной яме… И будем считать, что тема закрыта, вопрос исчерпан.
- А как же ребята? Люди поверили.
- Алан, не мучай меня! Мы уже ничего не сделаем, не исправим… Не мучай.
- Позвони премьеру! Ведь это же такая глупость, такая грязь.
- Вот поэтому я и не хочу звонить своему бывшему шефу, что это такая грязь... Хватит, на этом давай закончим. Я, думаю, что он ждет от тебя звонка о результатах нашей встречи.
- Как ты можешь?!
- Алан Константинович, мы все люди… Я все прекрасно понимаю. Так вот, можешь ему передать три пункта. Первое: он встретится со мной и объяснится. В любом раскладе, независимо от исхода встречи, я работать с этим человеком больше не буду. Это втрое. И третье: Бог ему судья, и за подлость Он его накажет. Так и передай ему, если будешь с ним говорить… А теперь подбрось меня домой, если тебе нетрудно.
- Глеб, Глеб… Как я виноват, что не уберег тебя… Что не смог защитить тебя… Какой грех и позор на мою седую голову.
Глеб Афанасьевич положил на стол пятисотрублевую купюру. Алан начал засовывать деньги обратно в карман Глеба. У него не получилось, тогда он вынул свои пятьсот рублей и тоже положил на стол с недопитым чаем. В машине ехали, молча, водитель вырулил прямо к дому, как будто знал место жительства уже практически бывшего директора департамента.
Глава двадцатая
Встреча была назначена на 15 часов: Владимир Иванович Стасов мог бы и раньше, например, утром или в любое другое время, принять Глеба Афанасьевича. Но тот назвал именно этот час. Хотя первым позвонил бывшему директору бывшего департамента банка Гусеву сам Владимир Иванович, и, как принято в деловых кругах, мог бы первым назвать время встречи. Но он понимал, в каком состоянии находится Гусев, знал, по рассказам дочери, что тот очень переживает и, как порядочный и даже щепетильный человек в смысле исполнения долга, каких-то обязательств перед людьми, до сих пор пытается помочь сотрудникам с трудоустройством. Около сорока человек остались без работы с ужасной формулировкой – «в связи с ликвидацией…». Поэтому Владимир Иванович даже в телефонном разговоре старался вести себя предельно корректно с необычным собеседником.
Все эти подробности о банке Владимир Иванович узнавал от Алены, которая тоже может остаться без работы. «Ну и, слава Богу, - думал Стасов-отец, - нашла работу: госбанк со всеми вытекающими последствиями. Может быть, и хорошо: со старшей не получилось, так младшая дочь придет в отцовский бизнес».
Одно обстоятельство, правда, несколько смущало Владимира Ивановича: уж больно горячо дочь защищала Глеба Афанасьевича, своего бывшего начальника. Глаза горели, то и дело говорила: «Ах, папа, ты не понимаешь!», «Боже мой, какой он человек!»... Но он все списывал на молодость, на ее воспитание. «Действительно, уж очень мы оранжерейную дочку вырастили, - размышлял предприниматель. – Бабка одна, другая, две прабабки и мы с женой – педагоги… И все советские до корней волос. Но, вот же, старшая, совсем другой ребенок. Сколько прагматизма, мужской хватки, артистической выдумки в ней! А сколько цинизма и свинства?!… Как в ней все это уживается? Аленушка – не такая. Не зря говорила прабабушка Фира: вы наплачетесь не от хамства старшей, а от чистосердия младшей».
На прошлой неделе Владимир Иванович был у министра, разговор вели, в частности, о значительном расширении мощностей по производству новых видов труб. Газовики, нефтяники ждут их, буквально требуют от правительства реальных шагов. А в стране, как в плохом хозяйстве, все по сусекам разбросано. Компания Стасова, наполовину принадлежащая немцам, оказалась на сегодняшний день самой отмобилизованной, структурированной, легко перестраивающейся под потребности производства. Министр предложил подумать о создании или Союза, или Ассоциации, которые под патронажем кампании Стасова могли бы реально объединить все заинтересованные бизнес - структуры.
Стасов думал, летал в ФРГ на пару дней, встречался в Гамбурге с коллегами по бизнесу. Мысль у него родилась простая: не отталкивать от содружества иностранные фирмы, дать возможность всем участвовать в создании Ассоциации. А желание высказывали и немцы, и итальянцы, и норвежцы, и турки, представители стран СНГ, и даже Иран и Ирак. Но времени на все дела у Владимира Ивановича катастрофически не хватало. Тогда он и подумал о подборе кандидатуры на должность генерального директора будущей Ассоциации.
Так уж получилось, что именно в это самое время младшая дочь приставала к нему с рассказами о том, что у них творится в банке. Выплыла фамилия Гусева, незаслуженно обиженного, даже оскорбленного таким решением начальства. Стасов позвонил в министерство, и их куратор, замминистра, дал самые лестные отзывы о Глебе Афанасьевиче.
Гусев, заметил Владимир Иванович, приехал на встречу общественным транспортом: ботинки он прилично извазюкал на верхних переходах шоссе. К сожалению, по-другому до их офиса не добраться: подземный переход они планируют построить сами только к концу нынешнего – началу будущего года.
- Как вам офис? – Не без гордости спросил Стасов. – Представьте себе, это всего лишь перестроенные цеха бывшего первенца первых пятилеток… Ну, пойдемте, я вам покажу еще кое-что. Здесь у нас наука, лаборатории расположены. А производства в Сибири, на Дальнем Востоке. Правда, уже кое-что есть на Украине, в Казахстане, Азербайджане, Узбекистане и Туркмении. Они очень заинтересованы в нашем производстве. Даже больший интерес проявляют, чем россияне. У всех есть газ, нефть, нужно много пресной воды перегонять для своих нужд.
Глеб Афанасьевич молчал, без вопросов старался рот не открывать. За почти двухчасовую беседу со Стасовым он высказался лишь о том, что мало соображает в производстве, что на Ассоциациях, как правило, сидят юристы и что нужен очень грамотный финансист. Все остальное – организационное, так или иначе, дело знакомое.
- Если мы договоримся, то у вас будет бюджет, пока наш, так сказать, головной фирмы. Вы выстроите структуру, штатную численность посмотрите, наверное, разумную, но с учетом иностранного присутствия (значит, сразу нужны два универсальных переводчика), проект Устава и все остальные учредительные и договорные документы надо проработать. Год-два мы вас будем финансировать, а потом надо самим зарабатывать. Но это, конечно, не исключает ежегодных взносов всех членов Ассоциации. Это дело святое, может быть, вам и не надо будет зарабатывать. Может, это даже будет более правильное решение… Во всяком случае, за границей подобные структуры, как правило, играют на биржах и на банковских вкладах.
- Опять банк выплывает.
- Нет-нет, это к слову. Вы будете полным хозяином. Председатель и члены правления – это символы, залог долговечности и благополучия. Вы, как генеральный директор, станете членом правления и первым заместителем председателя. У вас будет свой этаж в нашем офисе, транспорт, как для руководства, так и для встречи гостей, особенно из-за границы. Бронь в гостиницах, аэропортах. У вас будет одна-две квартиры класса «люкс» для VIP - персон… В общем, это большое и сложное хозяйство. Кстати, я тут подсчитал, прикидочно: когда Ассоциация полностью встанет на ноги, ваш бюджет может составить пару десятков миллионов долларов в год.
Стасов изучающее смотрел на Глеба Афанасьевича. Он не видел ни страха в его глазах, ни горячего энтузиазма. Собеседник был абсолютно непроницаем, полуприкрыл веки, слушал внимательно, уважительно наклонив голову к говорящему. «Школа, - думал Владимир Иванович в паузах разговора. – Он, конечно, не откажется сразу, но, наверное, через день-два все это элегантно спустит в унитаз… А зря. Он нам нужен! Своими связями, выходами на правительство, на министров, на аппарат политической власти. Что еще сделать, что такое сказать, чтобы он ожил, проявил интерес?»
И он сказал:
- Знаете, для меня лучшей оценкой вас были очень откровенные рассказы моей дочери, Алены.
- Она вам рассказывает все?
- Думаю, да… У нее нет большего защитника, чем я. Если не считать вас.
- И про дело Срокина?
- Да… И про вашу поездку в Тверь, организацию мероприятия. Но она приехала ужасно расстроенная. А почему, молчит, впервые ничего не говорит. Я чувствую, что-то произошло там, что так огорчило ее?
Пауза затягивалась. Глеб Афанасьевич, похоже, смутился. Другим, заметно изменившимся голосом, он сказал:
- Не волнуйтесь… Там ничего не произошло, что могло бы затронуть честь, если можно так выразиться, вашей дочери… Ну, и все такое, прочее. Ее никто не обидел: дело касается лишь ее эмоционального и психологического состояния. Это я вам, как ее бывший руководитель, гарантирую.
- Я знаю… Я был уверен в этом. – Очень спокойно и ровно проговорил Стасов. – Я прекрасно понимаю, что моей дочери 24 года, она закончила вуз, два года проработала в банке. У подруг по школе и институту, нередко, уже по ребенку, а то и по двое детей… Мне не следует ни вмешиваться особо, ни подстраховывать свою абсолютно взрослую дочь. Я лишь должен предупредить непоправимое… Но как это сделать, я не знаю.
- Смотря что вы считаете непоправимым… Держать ее всю жизнь возле себя – не удастся. Да это и неправильно будет. Ваш бизнес ей, как я понял, по большому счету, не интересен. Так что мучаетесь вы, наверное, оттого, что не знаете, кого она приведет в вашу долю? Простите, что такое говорю. Но у меня двое взрослых парней, нет денег, и мы в этом отношении чувствуем себя нормально. Может быть, они и жалели, что у отца нет бизнеса. Но это было давно. Я дал им прекрасное образование, они оба занимаются любимым делом. Жаль, конечно, что сейчас я не могу, банально говоря, крепить семейные традиции… Но в этом я далеко не одинок.
Стасов встал из-за гостевого стола, стал ходить по большому, богато и со вкусом, обставленному кабинету. Его мучила одна сверхважная проблема, в которой он непременно должен был разобраться. Поэтому он раздумывал: говорить об этом с гостем или не стоит. Ведь еще не получено его согласие на совместную работу. Не рано ли задавать вопросы, самые мучительные для Стасова? С другой стороны, Владимир Иванович прекрасно понимал, что эта проблема намного глубже и шире, чем их возможное совместное сотрудничество. И поэтому он все-таки решился задать прямой вопрос:
- Вы знаете, Глеб Афанасич, что моя дочь, по-моему, влюблена в вас?
- Да, я это понял еще в командировке.
- Что прикажете делать?
Глеб внутренне напрягся. В нем начинало подниматься непонятное чувство раздражения, хотя Стасов не давал повода для такого состояния ни поведением, ни вопросами. «А чего ты ждал? - Размышлял Глеб. – Что родной отец подложит свою дочь с миллиардом долларов под старпёра? Да он моложе меня по возрасту! Хотя выглядит старше, наверное, выматывает бизнес. Нет, голубчик, успокойся и веди себя соответствующим образом».
- Уверяю вас, это детская влюбленность: в профессию человека, в его кругозор, круг общения, в его манеры, поведение… - Заговорил спокойно и взвешенно Глеб. - Я, наверное, допустил промашку, что опекал вашу дочь, как второй отец… Но у меня не было дочерей… И это опека мне была приятна. Тем более, два месяца она являлась единственным сотрудником у меня, не считая Срокина. Потом эта гнусная история с Срокиным - старшим… Я защищал ее, как мог… Простите, что так случилось… Что я не смог оттолкнуть ее, убрать куда-нибудь в бухгалтерию или кассиром в оперзал. Я это понял в командировке, но было уже поздно… Пришлось проявить жестокость. Я, думаю, что теперь вопрос ясен и понятен.
- Дорогой Глеб Афанасьевич, между нами… Да я был бы рад, если бы у меня появился такой зять, мой первый помощник и напарник по бизнесу… Но, но...
- Не надо об этом, Владимир Иванович.
- Ну, вот и объяснились, - сказал Стасов, наконец, успокоившись. – Меня очень терзала и мучила эта история. Вы понимаете, что не за миллионы я трясусь… Любой родитель – эгоист, думает о благе своего чада.
- Ладно, проехали… Дадите мне пару дней? Надо придти в себя от ваших вопросов… Вам надо Алену убрать из банка. Там сегодня правят бал Срокины.
- Конечно-конечно, сразу, как она вернется с работы, я с ней поговорю. А, может, ее в Ассоциацию пристроить? Нет, это будет неправильный ход.
- Да, уж… Она уже вполне может работать в пресс-службе, на мониторинге информации, в маркетинге… У вас рекламное подразделение есть?
- Как такового нет. Есть отдел аналитики, на нем и маркетинг.
- Так вот и создайте свою пресс-службу. Алену поставьте руководителем. Не промахнетесь и не пожалеете. Это я вам, как профессионал, говорю.
- А что, это блестящая идея! Пусть пробует, приобщается… А вы ей поможете, Глеб Афанасич?
- Если вы ее срочно отдадите замуж за Леню - мальчика из банка.
- Слышал об этом нерешительном вздыхателе.
- Порода, внук министра, тетка не последний человек в обществе и банке. Да и Алена благосклонно к нему относится. Только это надо все взять в свои руки и сделать решительно и быстро.
- Спасибо, Глеб Афанасьевич… Мы вышли за круг наших взаимоотношений. И это здорово… Знаете, что надо сделать? Через месяц я выхожу на биржу, не нашу, Лондонскую. Есть возможность сделать из вас скромного, но самостоятельного участника процесса.
- Миноритария хотите из меня сделать? Не выйдет.
- Нет, не совсем так. Но профессионально это не должно вас волновать. Я все устрою. На процент - полтора подкупим вам акций, и появится мини-партнер.
- За какие такие приятности, говорил мой дед? – Глеб насторожился, ожидая подвоха или боясь столкнуться с какими-то унижающими его обстоятельствами.
- В бизнесе нет альтруизма… Здесь вы правы! Поэтому я преследую абсолютно меркантильные, попросту говоря, жлобские цели: покрепче привязать вас к своему бизнесу. Как это сделать? Только приближением к деньгам… Вы будете богатым человеком, с собственным капиталом… Вы еще утрете нос вашим сыновьям, они еще успеют позавидовать вам, прежде, чем капиталы перетекут к ним. Они приличные люди, значит, мы оставим капиталы в достойных руках. Мы - это вы, я, мои девочки, их мужья и ваши сыновья… Вот видите, куда я дотянулся своей забрасываемой сетью. Помоги нам, Господи, конечно!
«Мерседес» даже не мчался, он просто летел в ранних вечерних сумерках кольцевой дороги. Водитель посматривал в зеркало на молчащего Глеба и тоже помалкивал. Гусев не хотел сейчас думать ни о капитале, вдруг свалившемся на него, ни о будущей работе в Ассоциации, ни о Владимире Ивановиче, который, вдобавок ко всему, еще и оказался почти земляком Глеба, тоже с Волги. Он думал об Алене. «Как все так вот получилось? Не плюнул ли он ей в душу? Не продал ли ее за тридцать серебряников? Вон, куда уже замахнулись, на свадьбу… Все за девочку решили. Впрочем, у нее есть отец, решать ему и ей".
Мобильный телефон зазвонил настолько неожиданно, что Глеб даже вздрогнул. Женский голос спросил его ФИО и сразу:
- Соединяю с первым заместителем председателя правительства Иваном Алексеевичем Гусевым.
В трубке раздался глухой голос первого вице-премьера, курирующего с/х (сельское хозяйство):
- Привет, однофамилец! Хорошо, что ты не сменил свой старый номер мобильника… Искали тебя больше получаса, всех на уши поставил! Глеб, ты можешь ко мне заехать прямо сейчас?
- Я на МКАДе, сейчас спрошу водителя, сколько времени нам потребуется?
И уже продолжил через минуту:
– Если не попадем в пробку, то через двадцать минут буду. Пропуск не забудьте: я теперь не ваш.
- Хорошо, жду, помнишь, где мой кабинет?
- Конечно, да.
- Вот и ладненько, до встречи.
Ехали также быстро, только водитель стал еще и виртуозно обгонять идущие впереди машины. В итоге, доехали до поворота на правительственную трассу за семь минут. Пробок не было: еще пять минут - до поворота у «трилистика» - мэрии и крутой разворот у второго подъезда Белого дома. Глеб поблагодарил водителя, пожал ему руку, попросил передать спасибо Владимиру Ивановичу за доставку «ценного груза». Водитель заулыбался, понял, куда подвез пассажира, пожелал удачи.
Пропуск готов, служба охраны раз, затем - второй пост, лифт, пятый этаж и длиннющим коридором до кабинета первого вице-премьера. «Господи, сколько раз здесь ходил я, - думал Глеб, шагая по мягкой ковровой дорожке. Что-то щемящее всколыхнулось в его душе, тоска подступала исподволь к самому горлу. – Вот, еще слез не хватало? Соберись! Зачем тебя куратор с/х пригласил? Сосредоточься на этом… На чем, дурачок».
В приемной сидела незнакомая молодая женщина, оторвала взгляд от компьютера, спросила:
- Вы Гусев? Иван Алексеич ждет вас, - и, увидев, что Глеб достает мобильный телефон, заулыбалась, поблагодарила кивком головы за понимание.
Огромных размеров двойные двери прикрывались плотно, надо было приложить хорошие усилия, чтобы зайти в 40-метровой длины хоромы. Хотя Ивана Алексеевича отличала от всех заместителей премьера спартанская скромность. Он сидел за столом, сквозь надвинутые на кончик носа очки что-то читал. Поднял голову, заулыбался, сказал:
- Ты, прости, Глебушка (он был лет на 8-10 старше), что не встаю из-за стола… Так ночью в ногу вступило, что почти не спал от боли. Старею, брат, завидую твоей свободе… Всем говорю: рано мужика отпустили, послушали этого г…нюка в лапсердаке. Вот теперь и расхлёбываем.
- Не понял, Иван Алексеич, что произошло, что расхлёбываете?
- Да я о твоем банкире говорю.
Гусев - старший помолчал, но все же закончил фразу:
- И о новом директоре твоего совминовского департамента… Пришел как-то ко мне, придурок, давайте я с вами проведу курс, как ее, ну, искусство речи-то?
- Риторика?
- Вот-вот… Я посмотрел на него, как на сумасшедшего и послал на три буквы! Делать мне больше нечего. Зерно сгорело, элеваторы держат запас пятилетней давности, все перепрело… А он мне о риторике мозги парит! Вот придурка взяли! Я отказался, чтобы он меня обслуживал. Слушай, иди ко мне, как это называется, пресс-секретарем, Христом Богом прошу тебя, Глеб!
- Иван Алексеич...
- Ну, тебя же выгнал этот недоумок, алкаш недобитый… Вот и иди ко мне. Ну, не надо мне больше никого, кроме тебя! Не доверяю я никому, ты понимаешь, тошнит меня от них.
- Неожиданно… Прямо даже растерялся я… А как же возраст, мой уход от премьера?
- Это теперь его проблемы, премьерские! А мы с тобой свою пресс-службу создадим, в секретариате первого заместителя. И пусть, хоть кто-нибудь, пикнет мне! А служить ты можешь, аж, еще пять лет… Давай, принимай решение.
- Но позвали вы меня не только для этого?
- Эт-тто точно! А позвал я затем, чтобы строго спросить: какого хрена ты молчал, не видел, чем в банке твой придурок занимается, куролесит и пьет беспробудно?!
- Иван Алексеич...
- Лучше молчи, Глеб! Что, ты не знал?!
- О водке, одно скажу: кто сейчас не пьет...
- Ну, не неделями же! Звонит в таком состоянии, всякую херню городит.
- Я с ним не пил неделями, а слухами никогда не пользуюсь. А все сомнения надо трактовать в пользу обвиняемого.
- Хитрец, ты, Глеб… Да, я так, дыму напускаю. Тем более, что с ним покончено. Его освобождение оформили решением Совета, единогласно, завтра пресса напечатает… - Иван Алексеевич сказал по селектору одно слово: «Чай», продолжил рассказ:
- Ты знаешь, что он отчудачил? Ждем его на совещании за тыщи километров от столицы, должен вослед за премьером и мной выступить с докладом… А он какого-то мальчугана присылает, тот ладошки веером, футы-нуты, пальцы гнуты! Чего не спросим, все у них зае…: показатели стремятся, кредитный портфель растет, клиентура перевалила… Как набросились на него губернаторы, я думал, что порвут его, как тряпку. Где Гарун, кричат, давай его сюда! Обзвонили все телефоны мои помощники, глухо. Я приказал службе нагрянуть на дачу. Он там, в состоянии.
Мешал ложкой чай с лимоном, молчал, думал о чем-то наш «Егор Кузьмич Лигачев», которого, в свое время, бросили на с/х, чтобы убрать из политбюро. Иван Алексеевич - из старых кадров, его на фу-фу не возьмешь. До ЦК партии не дошел, но первым секретарем какого-то райкома с сельским уклоном долго проработал. По образованию – агроном, с десяток лет директором совхоза был, начальником областного управления с/х. Так что, знает, о чем говорит и что требует от подчиненных.
Глеб несколько раз записывал его в пресс-центре правительства и даже в командировки с ним летал, когда Иван Алексеевич за премьера оставался на работе. Приятен он был Глебу своей бесхитростностью, простотой в жизни и общении. Важно было и то, что они - из старого поколения, с небольшой разницей в возрасте, понимали друг друга, с полуслова.
Его размышления прервал Иван Алексеевич:
- Ну, до завтра! Я дам команду, чтобы оформляли распоряжение по аппарату… Не волнуйся, выпрошу по деньгам максимум, что можно. Машину закрепят за тобой разъездную, как за членом комиссии по информационному обеспечению нацпроекта по АПК. Вот, уроды, помощнику – пресс-секретарю первого вице-премьера машина не положена, а члену комиссии – пожалуйста! Ну, что у нас за порядки? Иди, не раздумывай… Я здесь еще пару лет, а то и больше, точно просижу. Мы еще поотрываем головы таким пи...м, как твой бывший начальник в банке. Только прошу: никаких контактов с ним!
- Иван Алексеич, вы что, думаете, что, пользуясь случаем, я с него компенсацию затребую, за моральный ущерб?
- Я о другом… Это он будет тебе звонить, искать встреч, чтобы ты повлиял на меня, ну, и т.д. Запомни, Глеб, в отношении его на меня повлиять нельзя! С ним покончено, раз и навсегда!
- Дайте ваш мобильный.
- А я, что, звоню себе? Я не помню… В приемной Катерина даст мой личный, прямой… Только не злоупотребляй.
И в селектор:
- Катерина, дай Глебу мой мобильный номер.
И Глебу:
- Спасибо, что не бросаешь старых друзей. Поверь, ты очень нужен мне… Даже не как пресс-секретарь, а так, по жизни. Вот так и будем время коротать, два Гуся. Ну, беги!
Холл небольшой, уютный, дальше переход в буфет. «Надо посидеть на диване, подумать. – Решил Глеб. – Вот жизнь повернулась, вот шибает меня. А что делать со Стасовым? Он-то тоже ждет звонка и подтверждения наших договоренностей… Ой-ей-ей, Глеб Афанасич! Что ты натворил за один день?»
Но, чего греха таить, ему были приятны эти перемены: жизнь явно повернулась к нему лицом. Он, конечно, завтра пойдет к Гусеву-однофамилицу создавать пресс-службу. Он откажется от обещанных полутора процентов капитала: не нажил до шестидесяти лет, так уж нечего в бизнесмены лезть. «Дай вот только, Господи, подольше вице-премьеру поработать в своей должности, да и меня здоровьем не обдели…». С этими мыслями он зашел в буфет, заказал кофе, поздоровавшись со знакомой сменой буфетчиц.
- Глеб Афанасич, вы снова к нам возвращаетесь? – Затараторили они.
- Девчонки, вы-то откуда все знаете?
- По вашим глазам видим… Куда, к кому?
- К Ивану Алексеичу...
- Хороший он человек! Ждем вас всегда, приходите в любое время… Если мы на месте, напоим, накормим. Или из кабинета позвоните, принесем прямо на стол и кофе, и любые закуски… Вы - наш любимчик… - Это говорила Ольга, пятидесятилетняя, еще очень миловидная женщина, старшая по работающей сегодня смене.
Глеб искренне поблагодарил их, сел у окна, отпил глоток горячего вкуснейшего кофе. Достал визитку, набрал номер мобильного телефона Стасова:
- Владимир Иванович, еще раз здравствуйте… Да, это я вас беспокою, можете говорить? Спасибо… Звоню из Белого дома… Только что состоялся мой разговор с первым вице-премьером Гусевым. Он предложил мне стать руководителем его пресс-службы, помощником… Я дал согласие… Как говорят сейчас молодые: вот такая вот история.
- Глеб Афанасьевич, я растерян... Я очень огорчен за себя и очень рад за вас! К вам поступило одно из тех предложений, от которого невозможно отказаться. Но и от моего предложения вы тоже не отказывайтесь… Предлагаю все перевести на вашего старшего сына, я уверен, у него получится с Ассоциацией? А вы будете, по мере сил, помогать.
- Категорически против!! Теперь я уже действующий госсоветник. Это в корне все меняет.
- Так я говорю о вашем сыне. Неужели его не заинтересуют столь высокие ставки, столь широкие горизонты?
- Вы знаете о репутации, дорогой Владимир Иванович?… Да, кстати, передайте Алене, что ВВГ уже освобожден от занимаемой должности. Решение Совета завтра опубликуют СМИ.
- Боже Праведный, свершилось! Она уже дома… И я специально пораньше вернулся. Мы с ней только что целый час проговорили… Алло? Что вы молчите? Алло, алло...
Телефон молчал, но отключения не было. Голова Глеба Афанасьевича склонилась на грудь, телефонная трубка лежала на столе, рядом с недопитой чашкой кофе...
*(Все совпадения с ФИО,
местами работы и жительства,
с должностями и эпизодами биографий
героев повести являются случайными)