В 2020 г. издательстве "Питер", а также в Китае в 2019 г. в издательстве "Ginkgo" при посредничестве французского издательства "Albin Michel" была вновь переиздана книга отца "Чернобыльская тетрадь". Книга доступна в магазинах в печатном, в Интернет в электронном виде, готовится аудиокнига. Здесь публикую полную версию своего предисловия к русскоязычному изданию книги.
«Чернобыльская тетрадь» — первая книга о катастрофе, описывающая её зарождение, ход и последствия. Книга переведена на многие языки мира. «Чернобыльская тетрадь» (в англоязычном издании «The truth about Chernobyl») была одним из источников, использованных американским режиссером Крейгом Мейзиным при создании сериала «ЧЕРНОБЫЛЬ». «Обязательная для прочтения книга, написанная советским физиком Медведевым, который сам был на месте, — отметил Мейзин в своем Twitter. — Отличное сочетание исторического повествования и научного подхода».
Академик А. Д. Сахаров в предисловии к «Чернобыльской тетради» писал: «Это компетентный и бесстрашно-правдивый рассказ о происшедшей более трех лет назад трагедии, которая продолжает волновать миллионы людей. Быть может, впервые мы имеем такое полное свидетельство из первых рук, свободное от умолчаний и ведомственной «дипломатии»... Автор показывает поведение и роль многочисленных участников драмы, живых, реальных людей с их недостатками и достоинствами, сомнениями, слабостью, заблуждениями и героизмом рядом с выходящим из-под контроля атомным чудовищем. Об этом нельзя читать без глубочайшего волнения.»
Автор книги — инженер-атомщик, с начала 60-х годов занимавшийся ремонтом атомных подлодок, эксплуатацией и строительством АЭС. Ликвидатор последствий аварии на ЧАЭС . С 70-х годов писал повести и рассказы о буднях атомной энергетики. Писатель Василь Быков говорил: «Медведев открывает новый материк в литературе, и делает это всерьез, с сознанием ответственности жизни на земле». За пять лет до аварии на ЧАЭС была опубликована повесть «Операторы» . Повесть предостерегала о скрытой опасности мирного атома, которая в те годы недооценивалась даже специалистами. Тогда господствовала концепция «абсолютной безопасности АЭС», а труд операторов АЭС оплачивался порою ниже операторов ТЭЦ . Николай Штейнберг, ставший главным инженером ЧАЭС сразу после аварии, говорил: «Нас учили, что ядерный реактор взорваться не может в принципе. И тем не менее это произошло.»
В апреле 1984 г. вторая повесть «Энергоблок », была отклонена от печати. Опубликована она была лишь в 1989 г. Литературный критик Инна Борисова писала в 1999 г. об «Операторах» и «Энергоблоке»: «Предупреждение, содержавшееся в обеих повестях, на ход жизни не повлияло… Впрочем, сам автор ещё не знал, как скоро и как страшно оно реализуется … Но знак был дан ... Знак стал словом. Надвигавшаяся катастрофа уже материализовала себя в слове, она набирала плоть, она овеществляла себя в словесной ткани прежде, чем грянуть в четвертом блоке». В послесловии к повести «Операторы» писатель Виктор Астафьев в 1981 г. писал: «Все чаще и чаще среди рукописей, присылаемых мне на дом молодыми авторами, ощущается «нерв» этой будущей, как мне кажется, литературы... и повесть Г. Медведева вся на «нерве»... привлекла меня жестким реалистическим лаконизмом.»
«Чернобыльская тетрадь» была завершена уже через год после трагедии, 24 мая 1987 г., в разгар перестройки. Несмотря на перестройку, автору стоило большого труда опубликовать книгу лишь в июне 1989 г. Цензура ещё по инерции выполняла свои функции. По иронии судьбы часть повести была впервые напечатана 3 марта 1989 г. в журнале «Коммунист», органе Центрального Комитета КПСС. И главная заслуга в этом академика А.Д. Сахарова, который в письме Генеральному Секретарю КПСС М.С. Горбачеву в защиту публикации «Чернобыльской тетради» 10 ноября 1988 г. в том числе писал: «Я убежден, что общественность не только может, но и обязана знать все обстоятельства Чернобыльской катастрофы вопреки цензурным ухищрениям ведомств, их интересам и амбициям. Любые ограничения здесь наносят ущерб и нашему обществу, и памяти погибших, моральному состоянию пострадавших. Скрывая факты, мы подтверждаем возможность их повторения. Это сокрытие не логично уже по одному тому, что все факты сообщены нами в МАГАТЭ. Что же, — мировая общественность вправе знать о наших событиях больше, чем мы сами?» Именно «Чернобыльская тетрадь» впервые подробно рассказала широкой общественности (включая мировую) о событиях на ЧАЭС. В этом смысле книга является историческим документом. За ней следом в пробитую брешь цензуры хлынули и другие публикации о катастрофе.
“Кожей прочла Книгу Вашу. Болит сердце. Потрясена…” — писала автору из болгарского города Враца Наталья Маринова. “Чернобыльская тетрадь — это то, о чем я даже не мечтала, та истина, которая (я надеялась!) могла появиться через 10-20 лет… Не могла предположить, какой художественной силы и какой фактической достоверности произведение лежало в портфеле “Нового мира”…” — писала из Киева Любовь Сирота, припятчанка, пережившая Чернобыльскую катастрофу. “Благодарю Вас за нелегкий труд и мужество. Я прочту Андрею Вашу повесть вслух. Последнее время он плохо видит. Лучевая катаракта” — писала из Москвы Тормозина Н.А., жена турбиниста А. Тормозина, работавшего в ночь с 25 на 26 апреля на 4 блоке ЧАЭС.
Многоголосие собранных автором свидетельских показаний по мере прочтения хроники превращается в единый хор, доходящий до слуха тяжким вздохом коллективного сознания. Масштаб трагедии, близость её дыхания определили тот ярко выраженный обличительный пафос повести, который не всем пришелся по нраву. Главный редактор журнала «Новый мир» Сергей Залыгин, внесший большой вклад в борьбу с цензурой перед публикацией, в предисловии к «Чернобыльской тетради» в 1989 г. писал: «... материал Г. Медведева, пусть где-то и в чем-то неделикатный, ущемляющий чье-то самолюбие, а может быть, даже и достоинство, вскрывающий ту далеко неприглядную обстановку, «неприглядность» которой нам предстоит и предстоит еще анализировать, даже если такому анализу у нас не лежит сердце. Впрочем, почему не лежит, если речь идет о будущем наших детей и внуков?»
Критик Инна Борисова писала: «Мы говорим о «Чернобыльской тетради» как о суверенном явлении жизни не потому, что Медведев бесспорен или неопровержим (здесь вполне возможны неточности и тем более свободные субъективные оценки), а потому, что перед нами и хроника событий, и — одновременно — ценнейший документ современного состояния духа.» «Субъективность оценок» проявилась в том, что автор по некоторым аспектам мог строить только предположения. Например, такие: «знали ли об этом операторы или находились в святом неведении? … эта тонкость в конструкции поглощающего стержня могла пройти мимо сознания всех операторов, ибо впрямую не связывалась с опасностью для жизни людей» . Но иного и быть не могло, ведь для определения всех нюансов требовались длительные научные исследования. Но выводы книги остаются в силе, а один из главных гласит: «…конструировать реакторы надо так, чтобы они при непредвиденных разгонах самозатухали. Это правило — святая святых конструирования ядерных управляемых устройств.» При этом автор жестко критикует все уровни — проектный, управленческий, надзорный и эксплуатационный. Передача АЭС под управление непрофильного Минэнерго, ошибки при проектировании систем защиты реактора, нарушение операторами и руководством станции программы испытаний и технических регламентов — вот спектр рассматриваемых автором основных причин катастрофы. Однако в некоторых более поздних публикациях ответственность целиком переносится на разработчиков реактора. Верно ли это и как изменился взгляд на причины аварии со временем?
За прошедшие годы была проведена большая научная работа по уточнению причин катастрофы. Несколько комиссий написали отчеты, несколько организаций выполнили расчетное моделирование аварийного процесса. В докладе Комиссии под председательством Н.А. Штейнберга сказано: «Персоналом действительно были допущены нарушения ТР … Часть этих нарушений не оказала влияния на возникновение и развитие аварии, а часть позволила создать условия для реализации негативных проектных характеристик РБМК-1000. Допущенные нарушения во многом определяются неудовлетворительным качеством эксплуатационной документации и ее противоречивостью, обусловленной неудовлетворительным качеством проекта РБМК-1000» . Международный доклад INSAG-7 подчеркивает присутствие низкой культуры безопасности , как у операторов, так и у проектных организаций, указывает на нарушения операторами регламентов и программы испытаний, а также замечает в частности, что «…при проведении испытаний на атомной электростанции весьма важной является хорошо запланированная рабочая программа таких испытаний. Эта программа должна строго выполняться. Если в процессе испытаний оказалось, что исходная программа неудовлетворительна или не может осуществляться как запланировано, то испытания должны быть прекращены.» Как известно, испытания не были прекращены, но всё же сегодня на ошибках операторов и руководства станции делается меньший акцент, чем в первые годы после аварии.
За тридцать лет после Чернобыльской аварии был выполнен большой объем организационно-технической работы, имеющий целью повысить безопасность эксплуатации АЭС. В России модернизированы реакторы РБМК-1000, создан кризисный центр «Росатом», куда стекается информация с каждого блока АЭС. Изменились требования к обеспечению безопасности во всех странах, эксплуатирующих АЭС. Но авария на японской АЭС «Фукусима» показала, что эта работа еще не завершена. Ошибки чернобыльской катастрофы, повторились через четверть века в Японии. Может быть корневая причина кроется гораздо глубже? До аварии на «Фукусиме» в Японии также, как и в СССР, господствовала теория «абсолютной безопасности АЭС». Руководитель парламентской комиссии по расследованию аварии на «Фукусиме» Киёси Курокава в предисловии к отчету комиссии прямо говорит: «Следует признать, и это очень больно, что эта катастрофа «сделана в Японии». Её фундаментальные причины лежат в традиционных ценностях японской культуры: в нашем рефлекторном послушании, в нашем нежелании задавать вопросы руководству, в нашей преданности раз и навсегда выбранному пути, в стремлении к образованию групп, в нашей изолированности». От техногенных катастроф не застрахован ни один общественный строй. Но изолированность, замкнутость общественных отношений, вызванная особенностями исторического развития народов, усугубляет течение аварийного процесса. Что касается ликвидации последствий, то по этому поводу Николай Штейнберг замечает: «Генеральный директор МАГАТЭ вынужден был признать, что никакая демократическая структура не могла бы так справиться с этой ситуацией… Если брать с момента взрыва, с 1 часа 23 минут 46 секунд 26 апреля, то после этого все было суперэффективно... Конечно, никто не мог бы справиться так, как справился Советский Союз.»
В послесловии к повести «Операторы» доцент МИФИ А. Шибанов писал: «Меняется социальное лицо человечества, возникают новые чрезвычайные обстоятельства и острые ситуации... только в таких условиях наиболее полно раскрывается внутренний мир человека, обнажается самая его суть...» «Чернобыльская тетрадь» — не только хроника, но и свидетельство проявлений человеческой природы в ещё небывалых условиях техногенной катастрофы. Н.А. Бердяев на заре XX века писал: «Духовное ограничение власти техники и машины над человеческой жизнью есть … дело самого человека, зависит от напряжения его духовности. Машина может быть великим орудием в руках человека, в его победе над властью стихийной природы, но для этого человек должен быть духовным существом…» . Абсолютная вера в технический прогресс рождает новую квазирилигию, находящую источник совершенствования не внутри, а вне человека. Это ведет нас в сторону расчеловечивания. Но для управления опасной техникой требуются люди высокого духа, ведь последствия обыденной халатности, лжи, кумовства, самоуверенности и некомпетентности, имевшие в прежде локальное влияние, в атомную эру принимают вселенские масштабы. Высокая культура безопасности немыслима без духовной культуры , обретение которой невозможно только через одно понимание. Истина должна быть не только понята, но и пережита. Переживание и познание катастрофы есть познание себя. В этом — трагический детерминизм, но одновременно и спасение. Спасение — в осознании людьми, оставшимися в живых, не только недостатков техники, но и глубинных недостатков своей собственной человеческой природы. В преодолении их — залог безопасности жизни ныне живущих и будущих поколений.
11 августа – 2 сентября 2019 г.
Юрий Медведев