ВЕРА ПАВЛОВНА.
(реквием по любви)
Вера Павловна всегда приходила ко мне неожиданно. Каждый раз просыпаясь по утру один в своей огромной постели и ещё не открыв глаза, я прежде всего ловил себя на мысли, что не знаю точно увижу ли её сегодня вечером вновь или нет. Эта мысль доставляла мне лёгкое беспокойство, переходящее в неясную тревогу, но постепенно, рассеянно скользя сонным взором по сторонам и наконец остановившись на единственной фотографии в комнате, висящей на противоположной от кровати стене, я успокаивался- придёт! Тогда я вновь закрывал глаза и несколько мгновений с удивлением прислушивался к радостно бившемуся от тихого счастья сердцу. «Пора бы тебе уже привыкнуть к ней, старина, - медленно пробормотал я. -Уж скоро год как она вошла в нашу жизнь, а ты всё замираешь, частишь, трепещешь, прыгаешь как маленький щенок, неожиданно вырвавшийся на волю, - обратился я к сердчишку, но оно в ответ забилось и запрыгало ещё радостнее. «Ну и стучи себе, дурачок!», - пробормотал я и полностью отдался моему обыкновенному занятию по утрам - созерцанию портрета.
На фотографии в пол стены Вера Павловна была несколько хуже, чем в жизни. В ту пору ей было что-то около 35 лет, точно не знаю, не спрашивал. Она находилась в том прелестном возрасте, когда природа, зная, что через десять - пятнадцать лет вынуждена будет включить естественные процессы умирания, отдаёт женщине последнее всё что может, всё что у неё есть в запасниках прежде ,чем безжалостная рука менопаузы грубо и равнодушно уничтожит восхитительное и милое своё творение. Овал лица её был безукоризнен. Необыкновенно нежный, но в то же время рельефный, начавшись в месте , которое мы называем подбородком, он как бы двумя лёгкими линиями слева и справа, плавно перетекал в высокий чистый лоб, попутно слегка обозначив чуть выдающиеся вперёд скулы .Затем рука творца ,на мгновение задержавшись, легко коснулась верхней его части и c двух сторон в нежном раздумье оставила ровные стрелочки полуовальных тонких бровей, и вновь, чуть подумав, продолжила своё удивительное движение двумя мягкими пастельками, ровными и такими же безукоризненными, как и в начале, но уже вниз, с необыкновенной нежностью наслаждаясь проделанной работой, легко наметила маленькие ушки с нежной глубокой мочкой. В конце этого великолепного движения руки Создателя линии чуть разошлись, образовав трепетные уголки ноздрей, ниже которых также естественно и просто расположился маленький чувственный рот, с чуть приподнятой верхней губкой, который правильнее было бы называть полузабытым словом уста. (Когда я целовал Веру Павловну я точно понимал, что значит теперь уже редко встречающееся выражение - сахарные уста!) Когда она улыбалась, а это было довольно часто, взору открывались два ряда жемчужно подобных зубов. Но всё выше перечисленное не шло ни в какое сравнение с главной достопримечательностью портрета Веры Павловны – речь идёт о её глазах. Их я не в силах описать, просто нет слов способных передать это творение природы. В прочем, в двух словах всё
же попробую. Её глаза были огромные и влажные, бездонные и манящие, трогательно наивные и обещающие так много! что, посмотрев в них только один раз – считай пропал! Когда взор Веры Павловны был обращён ко мне в этих чудных влажных глазах то тут, то там ритмично вспыхивали и гасли маленькие нежные искорки, и мне порой казалось, что и не глаза — это вовсе, а бесконечное звёздное небо, внезапно раскинувшееся у меня над головой, с мириадами далёких -далёких звёзд… Я часто ловил себя на мысли, что боюсь подолгу смотреть в них – кружилась голова и становилось страшно. Причина моего страха долго оставалась для меня непонятной. Несмотря на пленительную красоту Веры Павловны в портрете её естественно и гармонично присутствовала завораживающая сила целомудренности.
Вот, говорят о женщине - божественно прекрасна, или чертовски хороша - мол, разницы никакой, это- одно и то же. Но это совершенно не так, разница огромна. У чертовски хорошенькой женщины только на первый взгляд всё красиво, гармонично, а повнимательнее, присмотришься - всё как у чёрта: всё наоборот и сзади наперёд! Чувственность в такой женщине на первый план вылезает, дразнящая, сулящая много удовольствий, соблазнительная чувственность, а приглядишься к формам – там изъян, тут изъян – словом нет красоты, нет совершенства. И в глазах, у такой чертовки, лукавая похоть из всех щелей лезет. Вот почему красивая женщина – всегда божественно прекрасна, а привлекательная – лишь чертовски хороша. Что касается чувственности замечу, что в божественно прекрасной женщине порой этой самой «чувственности» столько, что чёрт, глядя на такую, что называется «нервно курит в сторонке». Но возвращаясь к предмету моего рассказа ещё раз скажу, что в красоте Веры Павловны не было ничего такого, что вызывает в мужчине низменные желания, напротив общение с ней поднимало в душе благородные чувства. За ней хотелось ухаживать, совершать какие- то сильные поступки, просто служить ей и выполнять её нехитрые желания и главное – оберегать её от всего плохого, что часто окружает прелестные создания в нашем нехитром мире.
Я ни словом не обмолвился о некоторых подробностях портрета Веры Павловны, а ведь, как и у всякой женщины у неё были и руки, и ноги и волосы и очаровательный нежный грудной голос, но об этом позднее и к месту.
Обыкновенно я возвращался с работы около пяти вечера и никогда не закрывал за собой входную дверь на ключ. Это обстоятельство связано было с некоторыми особенностями характера Веры Павловны: моя красавица решительно отказалась от второй пары ключей, но и звонить в дверь ей почему-то было несподручно. Пришлось каждый вечер держать дверь незапертой, впрочем, это обстоятельство ни в коем случае меня не удручало. Держать дверь незапертой было условлено давным-давно, в тот самый первый вечер, когда я на одном торжественном мероприятии познакомился с этой удивительной женщиной. Официальная часть уже закончилась, народ весело жевал холодные закуски и попивал лёгкое винцо, и я собирался было уже уходить, как вдруг подошла она. Я никогда ранее не видел эту женщину и в первый момент растерялся и почувствовал, что сердце моё на мгновение остановилось. Походка её была легка и уверенна, туфли на высоком каблуке ей были не нужны, так как ноги её были от природы длинны, что встречается довольно редко у слабого пола. Длинные русые вьющиеся волосы не были уложены в причёску и свободно струились по изящным плечам.
-Скучаете, или чем-то расстроены? - сказала она и назвала меня по имени отчеству, - давно наблюдаю за вами вон оттуда. - Она взглядом указала в дальний угол зала. Я силой заставил себя справиться с необыкновенным волнением внезапно охватившем меня и впервые посмотрел ей в глаза. Посмотрел, да и утонул…
«Пропал ты, батенька, - вяло подумал я, а вслух спросил её откуда она знает моё имя, ведь мы кажется не знакомы.
-Да какая вам разница, знаю, да и всё, - она тихо засмеялась и смех этот, как и всё в ней был необыкновенным и чистым и показался мне таким знакомым, будто я знал эту маленькую чудесную женщину, неизвестно откуда возникшую и непринуждённо стоявшую передо мной, давным-давно, всю свою жизнь. Я постепенно справился с волнением и довольно впопад и оригинально ответил на несколько её вопросов. Мы ещё поговорили несколько минут, о чём – уж точно и не помню и она, взглянув на часы сказала:
- Ну мне пора, ждут неотложные дела.
- В такой поздний час? - я с удивлением посмотрел на Веру Павловну.
- У каждого могут быть неотложные дела, - сказала она, сделав ударение на слове «неотложные». Я растерянно смотрел на неё, и видимо прочитав в моих глазах чудовищное огорчение от такой внезапной развязки она вдруг добавила- Напишите-ка мне свой адрес. И когда я подал ей плохо слушающейся рукой свою визитку, наклонилась ко мне и тихонько шепнула: -Только дверь не запирайте на ночь, - и… исчезла также внезапно, как и появилась. Сказано это было так просто, так невинно, что помню ни одной пошлой мысли не возникло в моей бывалой голове, но радость от предстоящего продолжения знакомства с ней я испытал необыкновенную.
Она не пришла ко мне ни в эту ночь, ни в последующие и через какое-то время я уж стал посмеиваться над этой историей, но чёрт возьми что-то не давало мне заставить себя после этого закрывать входную дверь на ключ. Эта просьба Веры Павловны была единственной реальной ниточкой, которая связывала меня с ней и обрывать которую я был не в силах, да и не хотел. И вот однажды…
Я лежал в моей постели и читал воспоминания Константина Коровина о моей далёкой сгинувшей родине, России. Было очень грустно, порой сердце сжималось от невероятной тоски по утраченному миру, в котором жили-не тужили мои предки ещё совсем недавно. Перед глазами оживали красочные пейзажи русской деревни, радость встреч с друзьями, портреты Шаляпина, Врубеля, Мамонтова, Репина… Вот в таком меланхолическом состоянии я, в конец расстроенный, потушил свет торшера и через некоторое время задремал. Проснулся я от того, что внезапно почувствовал, что в комнате я не один. Я открыл глаза, но в комнате была абсолютная тьма, прислушался, ни звука, ничего особенного, что могло бы меня разбудить и я уже собирался повернуться на бок и продолжить сон, как вдруг моё одеяло приподнялось и я почувствовал, как горячее нежное тело оказалось рядом с моим, а две маленькие, но сильные ручки притянули моё лицо, мы встретились губами и в следующее мгновение слились в бесконечном поцелуе.
-Она совершенно голая, - помнится промелькнула у меня мысль, прежде чем я ощутил безумную сладостную радость от обладания этим телом. С той поры она стала приходить ко мне часто, но всегда неожиданно. Иногда я ещё не спал и в свете торшера, оставив чтение книги, с замиранием сердца наблюдал как она не спеша снимала с себя одежды и мягкой кошачьей походкой шла к моей огромной кровати. Тело её было совершенно, без малейших изъянов, линии его абриса в такой момент, как мне казалось, стремительно устремлялись к пленительному лону, покрытому нежно вьющимся пушком светлых волос. Теперь не голова, но именно лоно становилось центральным местом в этом живом портрете. Сердце моё выскакивало из груди от возбуждения, когда она, легко отбросив одеяло непринуждённо, без намёка на стыд, свободно отдавала себя моим объятьям. А дальше...! Не было ни меня, ни этой чудесной женщины, ничего не было ни стен дома, ни кровати, ни ночи, всё сливалось в непередаваемые словами ощущения бесконечной страстной чувственности. Смешно, но я ощущал себя в такие минуты, гениальным музыкантом, извлекавшим из совершенного инструмента звуки божественной мелодии. Почти всегда наши соития длились по нескольку часов, и мы с удивлением глядя на часы, понимали, что ночь прошла и пришла пора нам расставаться.
Она была прекрасной рассказчицей. Бывало с трудом оторвавшись от меня, утомлённая, с нежным румянцем на ланитах, подперев свою милую голову с раскинувшимися по плечам роскошными волосами она внимательно и серьёзно глядя в мои глаза принималась рассказывать мне всякие истории о красоте женской души, но чаще на религиозные темы. Я внимательно слушал и убаюканный её нежным голосом забывался в коротком, но глубоком освежающем сне. Когда я просыпался её уже не было и лишь тонкий аромат её тела, исходивший от измятой постели был подтверждением того, что всё это был не сон, что она была здесь, совсем недавно. Так продолжалось долго, больше года. Вера Павловна прочно заняла в моей жизни главное место, сразу и вдруг. Постепенно она стала частью меня, чтобы я ни делал, о чём бы ни думал всё окружающее воспринималось мной через её пленительный образ, я видел мир её бездонными глазами, слышал мир её породистыми ушками, стал нетороплив в движениях, спокоен с окружающими, а в разговорах с товарищами в голосе моём появились нотки сочувствия от того, что я обладаю таким подарком судьбы, которого у моих коллег наверняка не было. Вот так всё и шло: тихо и безмятежно в ожидании с замиранием сердца сменялись дни за днями, а в бурном неистовстве страстных напоённых безграничной телесной любовью проносились короткие ночи. День без неё пресный, скучный, но к вечеру всё менялось, в сердце ритмично стучал вопрос придёт или не придёт? Придёт кричало всё моё существо, придёт, не может не прийти, желанная, любимая, единственная…
Как-то между прочим, в один из скучных дней я узнал от моего приятеля, что Вера Павловна переспала в нашем городе едва ли не со всем мужским сообществом от двадцати пяти до сорока лет. Это известие лишило меня всех моих радужных надежд на будущее. Я с большим трудом справился с несчастьем, внезапно обрушившимся на меня и решил при первой же встрече с Верой Павловной высказать ей всё, что было у меня на душе, но она словно чувствовала, что творилось со мной и…не приходила. А когда однажды, задремав я почувствовал, что она проскользнула ко мне в постель под одеяло, я не смог сдержать желания обладать ею и ночь пронеслась как обычно, быстро и искромётно, и когда я забылся в коротком сне она ушла. С той поры, когда она приходила ко мне я каждый раз давал себе слово, что выскажу ей всё что о ней думаю и порву эту ничтожную никчемную связь с порочной женщиной. Но она приходила, всегда неожиданно, нежно целовала меня в губы, шею, грудь и почувствовав, что желанна мною отдавалась полностью вся без остатка и я не в силах был уступить ей, каждый новый раз. Вот и теперь устав от любовных игр, она включила торшер и тихим голосом, склонившись надо мной сказала: -, Не спи, будем говорить о душе. Будем говорить о душе, - повторила она.
-Сучка подумал,-я, но в слух ничего не сказал и приготовился слушать очередной рассказ о красоте женской души, но голос её звучал так нежно, так спокойно, что я и не заметил как перед моими глазами внезапно…она мелькнула впереди меня и скрылась за углом. Сердце моё готово было вырваться из груди. Я ускорил шаг и почти побежал за знакомой фигуркой. Вера, Вера, -стучало у меня в мозгу, Вера, постой! Испуганно шарахнулись прохожие и внезапно я понял, что бегу, не разбирая дороги и расталкиваю людей. Вот, буквально в нескольких шагах, я вновь увидел её. Но через мгновение -о ужас! - она исчезла снова. Я лихорадочно оглядывался по сторонам в надежде вновь увидеть её и при этом всё время бежал и бежал. Через какое-то время впереди меня она, словно из пустоты, внезапно возникла вновь. Длинные тёмные волосы Веры Павловны плавно спускались на плечи, на которых ладно сидела короткая кожаная курточка. Я отчётливо видел каждую складку её плиссированной юбки и её стройные ножки, обутые в маленькие чёрные туфли на невысоком каблучке. Она шла не быстро, нет, порой мне казалось, что она вообще стоит на месте, я же - повторюсь, всё время бежал, но, каким-то непостижимым образом, я не в силах был её догнать. Так продолжалось не знаю сколько времени, кажется целую вечность. Я уже бежал из последних сил, едва переступая тяжёлыми, уже не слушавшими меня ногами, она всё так же неспешно шла впереди меня буквально в пяти метрах, не оглядываясь и словно не замечая ничего вокруг и тем не менее я не мог, никак не мог хоть насколько сократить расстояние между нами. Наконец полностью обессилев я, задыхаясь от недостатка кислорода, остановился.
-Вера! Вера Павловна! - чужим и неестественным голосом заорал я. И тогда она медленно, очень медленно повернулась ко мне. Наши взоры встретились, и я увидел её глаза, в которые раньше всегда боялся подолгу смотреть и сейчас мне показалось что в них отражается бесконечное звёздное небо, внезапно раскинувшееся у меня над головой с мириадами далёких мерцающих звёзд. От необыкновенного прилива радости я лишился последних сил и, упав на колени и не обращая внимания на прохожих, пополз к ней. Ломая ногти, в клочья разорвав штаны на коленях о грубый асфальт тротуара и в кровь расцарапав свои ладони я, не отрывая глаз от её милого родного лица, стал (наконец то!) медленно приближаться к ней. Сердце было готово разорваться - так бешено оно стучало в груди и вместе с биением его и в такт с ним в мозгу моём с неистовой силой пульсировало имя её: Вера, Вера, Вера...! И пока я полз к ней она всё время смотрела на меня и в родных глазах её я читал смесь боли и страдания замешанных на вселенской жалости несчастной женщины. О эта жалость- ключ к сердцу любой самой неприступной женщины, но мне сейчас от неё нужно было другое. В ней, в этой удивительной маленькой женщине был сейчас весь смысл моего жалкого существования, а сам я был уже не я, но бесконечный вопль к небесам - Только не исчезай, только не исчезай, только не исчезай!..
Ты, кажется, задремал? - она мило погрозила мне пальчиком и продолжила. …так вот теперь мы переходим к основной теме нашего разговора: о душе будем сегодня вести речь.
-Известно, что душа наша бессмертна и это всё, что останется от нас после смерти. Душа- это своеобразный накопитель исключительно двух материй Добра и Зла. Мы уже говорили с тобой в прошлых беседах, что мир отнюдь не цветной, не многоликий, напротив он - исключительно чёрно-белый и истина всегда одна (на то она и истина, не может быть двух истин, или трёх, так ведь?). Человек всегда в своей жизни совершает выбор в своих поступках, деяниях между добром и злом. Делает он это многократно даже в течение одного дня, не говоря уже о целой жизни. Мерилом наших поступков служит Закон Божий, который Он нам установил единственно из любви к нам, потому, что только по установленным Божьим Законам (Заповедям) человек и может только прожить временную. земную жизнь счастливо и достойно уйти. И вот в результате этих выборов в душе каждого человека накапливается либо больше доброго, либо плохого, злого. Душа наша в земной жизни не особенно свободна в силу того, что она находится в прямой зависимости от Тела, в котором пребывает и от Духа, с которым не всегда в согласии. Простой пример, человек намеревается совершить гадкий поступок, в душе своей о понимая, что собирается сделать нехорошее и тем не менее он решается это сделать, так как это сулит ему, ну скажем, какие-то телесные наслаждения. То есть идёт на поводу у своего тела. Если этот поступок может всё-таки в конце концов принести ему вред, то в дело вступает дух на стороне души и помогает человеку справиться со страстью. Если опасности нет- плохое будет сделано. Вся трагедия человека заключается в том, что на том Свете душа не будет ограничена в выборе между Богом и диаволом ни телом (которое, как я сказал, может предполагать страдания в результате совершения плохого поступка), ни духом, который помогал в земной жизни телу справиться со страстями. На том свете душа человека совершит сама добровольный выбор куда ей направиться в Рай или ад. И даже зная, что в аду предстоят страшные и продолжительные мучения и в принципе, не желая туда отправляться, она через силу с воплями и стенаниями, вопреки воле своей попадёт туда потому, что в ней больше грязного, плохого, чёрного. И такой мерзости нет места в Божией милости. И наоборот, чистая душа, стяжавшая в земной жизни доброе и хорошее, точно также добровольно притянется к Любви Божией и попадёт в Рай. Так вкратце православные религиозные философы видят тайну души человеческой. Когда перед нами разверзнутся врата вечности мы уже ничего исправить не сможем и отправимся именно туда, куда заслужили. Бог, возможно при этом будет страдать вместе с нами, но также не сможет нам помочь - добровольный выбор был совершён нами в земной жизни.
Спешу тебя успокоить, малыш, в аду человек будет пребывать не вечно, через огонь геенны очистится душа павшего, и он обретёт Рай в конце концов. Лишь самые страшные, самые грязные, самые гнусные сатанисты, не имеющие природы раскаяния, останутся в аду на вечные времена!
Я слушал её милый чарующий голос, смотрел на её полное жизни с нежным румянцем на матовых щёчках лицо и внезапно понял, что подлецом буду в общем то я, если позволю себе разрушить её скромное счастье и безмятежные мечты.