Особый возраст у души...

Валентина Карпицкая
 ВОЛКОВ АНДРЕЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Родился 27.08.1964 г. в дер. Ильинское Старицкого р-на, где прожил до семи лет. Закончил восемь классов СШ № 25 г. Твери, затем (с красным дипломом) Торжокское профтехучилище по специальности электрогазосварщик. По направлению поступил в Куйбышевский индустриально-педагогический техникум. Во время обучения в техникуме был призван в ряды Вооружённых Сил. Военную подготовку в воздушно-десантных войсках прошёл в г.Таджен (Казахстан). Освоил специальности: минёр, десантник, механик-водитель танка. Дальнейшая служба проходила в Афганистане. В 1982 году его танк подорвался, Андрей получил контузию, после чего был переведён писарем в резиденцию Бабрака Кармаля. Всего за время службы получил четыре контузии. Демобилизован из рядов ВС в 1984 г., после чего продолжил обучение в техникуме. По окончании работал в СПТУ № 16 г. Твери преподавателем. Поступил в ТГУ на истфак. Закончить образование не успел... Умер 21.01.91 г. 
Я могла бы на этом поставить точку, приложить десять стихотворений Волкова А. и считать свой гражданский долг выполненным, НО...
Когда я впервые побывала в доме подруги и увидела там стоящую на пианино фотографию Андрея в чёрной рамке, внутри что-то оборвалось. Густые волосы, красивые брови, большие выразительные глаза, правильной формы нос, чувственные губы – молодой, красивый и... его уже нет! «Это несправедливо! Почему?!» – так и хотелось спросить Анну Констатиновну, маму Андрея, но я понимала, что  вопрос этот не к ней...
Несколькими годами позже, когда и Анна Константиновна, и Виталий Александрович, отец Андрея, покинули наш бренный мир, я спросила об Андрее его младшую сестру Ольгу:
– Какой он был?
Если честно, думала услышать банальное: красивый, умный, добрый... Но ответ поразил меня.
– Он очень уважал родителей. И ещё был честен во всём и всегда. Когда Андрей вернулся из Афгана, он привёз с собой только вязанную из верблюжьей шерсти жилетку маме и мне с папой коробку конфет в то время, когда все его сослуживцы волокли домой дорогую аудио технику, посуду, кожу...
– Откуда у солдат были деньги на дорогие вещи?
– Оружие продавали. А брат не захотел... И ещё... Он был не способен на предательство. А его предали...
– Девушка?
Оля, потупившись,  промолчала.
А потом я узнала о стихах Андрея. Ольга достала для меня из семейного хранилища тонкую ученическую тетрадку в клеточку. А в ней всего десять стихотворений Андрея... Я еле сдержалась, чтобы не выхватить тетрадку из рук и тут же не убежать с ней к себе домой и погрузиться с головой в чтение.  Вот это да! Взрывы, кровь, гибнут бойцы... А он пишет стихи в невыносимых условиях, презирая смерть... Что же он был за человек, Андрей Волков?
Я многого ожидала от этой тетрадки с пожелтевшими страницами и затёртыми строчками. И не ошиблась. Душа Андрея распахнулась передо мной: чистая, ранимая,  искренняя и... утомлённая. И эту усталость души он объяснял её особым возрастом...
Всего десять стихотворений Андрея... Стихотворений, в которых глубина мысли и духовная высота соединились в простых строках; в них он весь, с душой нараспашку перед всем миром.

                Валентина Карпицкая
(газета «Рифма», № 10 (67) Октябрь 2010 года, С.12)

                ***
В бесконечности дней, в пустоте вечеров,
где молчать уже не было сил,
я писал тебе письма углями костров,
только вот отправлять не любил.

Я писал их рассветом на влажном песке,
непонятную чувствуя власть,
только стоит ли письма таскать в рюкзаке,
если можно их с ветром послать...

И струились ветра из неведомых стран,
и, легко покорясь ворожбе,
над горами палаток тянулся туман,
унося мои письма к тебе.

А потом – тишина, городок небольшой.
За казармою – плоскость полей...
И писались слова гарнизонной тоской
да шагами ночных патрулей.

Ну, а дальше-то что? А не всё ли равно,
что там дальше в сумятице строк!
Просто юность писалась, как будто письмо,
на обрывках далёких дорог.

                ***
Глухой дувал. Прервалося сраженье.
И люди спят каким-то мёртвым сном,
ужасным сном – без чувств, без сновидений,
и спят в жаре – жара стоит кругом.

По складкам грязной, запылённой гимнастёрки
ползут горячие, тяжёлые струи.
От пыли лица зачерствели,
глухой Панджер в молчаньи и крови.

Забылись на минуту миномёты,
сосредоточенно лишь дула их глядят
на горке, где косили их размёты,
где мертвецы не убранные спят.

В ленивом дыме БТРы догорают,
вдали от опустевших кишлаков.
И по небу ползут и тихо тают
обрывки смутных облаков.

         ***
Изорвано всё небо в клочья,
изрыта вся земная твердь.
Вокруг дувала стаей волчьей
и днём и ночью ходит смерть.

В нём, что ни час – землетрясенье,
что ни минута – град и гром.
Лопата, словно заземленье,
торчит на дне его сыром.

Она, как шпиль громоотвода,
грозу отводит от солдат.
Уже при мне четыре года
хранит ребят.

                ***
Голодная серая стая
к заветной добыче близка.
Снег падает, падает, тая
на впалых боках вожака.

Бесшумные лёгкие тени
скользят в ледяной тишине,
следов кружевное плетенье
скрывает заботливо снег.

Облитая лунным сияньем
несётся звериная рать.
И вой заунывным стенаньем,
и чей-то черёд умирать.

     ***
Россия! Златорунные поля.
Широкий край, лесами окаймлённый.
В окне вагона, зренье опаля,
мелькает золотым или зелёным.

Раскрой окно – и яростный напор
потока воздуха собьёт дыханье.
И сердце, тихое до этих пор,
вдруг задрожит, как ложечка в стакане.

И ты почувствуешь впервые боль
не оттого, что сердцу больно биться,
а потому, что к Родине любовь
не может в твоём сердце уместиться.

                ***
Зал бурлит. В ПТУ новый фильм о войне.
Выступать, как афганцу, предложено мне.
Разговор про войну. А поймут ли? Поймут!
Что сумею сказать я за двадцать минут?

Я волнуюсь, гляжу в переполненный зал,
я читаю стихи, что в Афгане писал.
Нелегко молодым о войне рассказать.
Как им тяжесть и горе её передать?

Шум затих. И вошла властно вдруг тишина.
В школьный зал ворвалась грозным эхом война.
И сквозь гул я иду в тот последний бросок,
капля пота свинцом обжигает висок.

И глаза напряжённой тревогой горят,
посуровели лица притихших ребят.
Повзрослевшие парни глядят на меня,
будто мы – десантура, пришли из огня...

И сквозь замерший зал я устало иду,
словно выиграл бой в том армейском году.


***
Не идеальная совсем, но ты – мой идеал!
В тебе есть то, чего в других я даже не искал.

***
В её глазах он заставал
нездешний свет звезды вечерней.
И плыл за ним, и отставал,
неудержим был свет кочевный.
И не достичь, и не познать
всего, что помнить будет вечно,
потери знак и счастья знак
сошлись в своём движеньи встречном.

***
Сквозь эти заросли тоски, кусты печали,
когда свершенья не близки и всё в начале,
когда сплошная суета в глаза запала,
тебя я вижу, красота, в дверях вокзала.
Твои черты, твоя душа – как обещанье.
Но не пойму, ты вновь пришла, иль вновь прощанье?
Твоя загадка не легка и не без риска.
Я вновь смотрю издалека на то, что близко.

***
Особый возраст у души,
её часы идут исправно,
но как их время своенравно:
то отстаёт, а то спешит.

Мне двадцать два. Душе моей
то семьдесят, то восемнадцать.
Я так устал перемещаться
то в суету, то в мир теней.

Лета любые хороши
по-своему, я понимаю,
а перепады объясняю
особым возрастом души.


ПОСЛЕДНИЙ СТИХ АНДРЕЯ

Ни шороха, ни звука – тишина,
осенней паутины поволока,
и неба голубая вышина,
и просека, зовущая далёко.

Лесная прель, знакомая давно,
берёзы в запоздалой позолоте,
озёрных далей синее окно,
скучающая цапля на болоте...