Глава 2
Роман также будет публиковаться в сообществе https://vk.com/public191597809. Подписывайтесь и читайте!
1.
Остаток дня я провел дома. На душе было неспокойно, хотя я сам не понимал, почему. Казалось, будто я не на своем месте, будто должен быть где-то... где? Не знаю. Я попеременно забивал тревогу бабулиными печеньками, интернетом и чтением Стивена Кинга. Ближе к вечеру, на закате, затренькал мой старенький мобильник. Полина! Нажав кнопку "Ответ", я деревянным голосом промямлил дурацкое "Алло".
— Андрей? — я сразу понял, что она явно нервничала, более того — была перепугана, хоть и старалась держаться. — Андрей, у меня проблема... Кажется, нужна твоя помощь. Я в лесу.
— Где именно?! Дорогу помнишь?
— Не знаю, — голос задрожал. — Дело в том, что... Я расспросила Виталия Аркадьевича о раскопках, и решила, что прогуляюсь вечером сама, с гугл-картой... Вышла за город, дальше в гугле маршрута нет, но я старалась не сворачивать... думала, недалеко, а теперь... вокруг лес, и еще... — она сбилась на торопливый, судорожный шепот. — Тут кто-то есть! Будто по кустам, вдоль тропинки, крадется... Я чувствую... Не вижу, но чувствую! Андрей! Как мне выбраться?!
— Полина, без паники, — твердо отчеканил я, хотя сердце колотилось как бешеное. — Я тебя найду. Ты ведь искала могильники, верно?
— Да, да! Андрей, помоги, пожалуйста! Солнце садится, я боюсь!
На протяжении разговора я уже одевался: судорожными рывками натянул куртку, пропихнул ноги в кроссовки и выскочил за дверь под бабулин окрик: "Шапку возьми!". С грохотом скатился по лестнице, выскочил во двор, продолжая успокаивать Полину: "Что ты видишь вокруг?.. А что видела по дороге?.. За городом — сначала гаражи, потом огороды..? Так, понял. Ты ошиблась, свернула не в ту сторону. Но это не страшно: я знаю, где ты — и скоро за тобой приду! Не бойся. Только никуда не уходи! Оставайся на том же месте! Не нервничай, всё в порядке! Я скоро буду!.."
Скоро буду! А как? Разумеется, я знал дорогу к могильникам и не раз бывал там с Виталиком; знал и лес — колючий, непролазный ельник — где, скорей всего, блуждала сейчас, сбившись с пути, Полина. Но, пусть город наш и невелик, пешком до опушки полчаса, не меньше. Машины, разумеется, нет. Бегом бежать — надорвусь через пять минут: слишком много курю и спортом не занимаюсь. Даже летать и трансгрессировать не умею, горе-волшебник... На счастье, к подъезду подкатил на велике пятнадцатилетний двоечник Лешка — сосед по лестничной клетке.
— Леха, выручай, — я безапелляционно преградил ему путь. — Велосипед нужен, вопрос жизни и смерти. С меня банка джин-тоника.
Либо Лешка действительно прочел в моих глазах полное неприятие отказа, либо я угадал его алкогольные предпочтения — но он безропотно спешился и широким жестом предоставил мне железного коня. Я немедленно вскочил в седло и крутанул педали.
— Надолго хоть? — донеслось вслед.
— Пара часов! — выкрикнул я, вырулил со двора и погнал в сторону серо-розового заката, еле пробивавшегося сквозь осеннюю хмурь.
Солнце садится. Это беспокоило меня больше всего. Казалось бы, полнолуние миновало, да и вряд ли стая Седого решится напасть на человека вблизи города. Но всё же... Пускай Полина и не добралась до могильников — место это темное, чем-то оттуда тянет... недобрым, будто ледяным сквозняком. Да и в лесу хватает нечисти помимо выворотней. Надо спешить.
Тревога парадоксально смешивалась с восторгом. Только теперь я сообразил, что Полина заговорила со мной на "ты". И ведь мне позвонила, мне! Не Димону, не Виталику, не в полицию, в конце концов! Значит, верит в меня, надеется. И я не подведу — рыцарь на велосипеде, спешащий на помощь принцессе по четвертому микрорайону города Мшань! Меча и доспехов, правда, не хватает, ну да ничего, управлюсь!
Между тем жилые панельные кварталы смазанной серой лентой пронеслись мимо. Асфальт сменился неровной бетонкой. Город кончился. Потянулась цепочка ржавых гаражей, потом заросшие жухлым сорняком огороды... Зазубренная серая полоса леса придвигалась всё ближе. Наконец, частокол елей заслонил последние отсветы солнца. Здесь дорога уходила в сторону, на старый танковый полигон. Дальше пешком.
Я спрыгнул с велосипеда и побежал по еле видной в сумерках тропке. По ногами чавкала осенняя сырость, кроссовки быстро вымокли. Углубившись в лес, я остановился. Далеко ли она ушла? Если нет, можно докричаться — и я, напрягая глотку, выкрикнул: "По-оли-ина-а-а!". Прислушался. Ничего — только гул ветра да треск ветвей. "По-оли-ина-а-а!" — и снова ничего. Нехорошо. Очень нехорошо. Я достал телефон и набрал ее номер. Несколько гудков показались мучительно, бесконечно долгими. Ну давай же, ответь, прошу! Наконец в трубке зазвенел дрожащий голос:
— Андрей! Где ты, Андрей?!
— Не волнуйся, я уже в лесу. Ты слышала как я тебя звал?
— Нет, но я слышу... что о н и рядом, здесь, за деревьями! Совсем рядом, а здесь так темно! Я боюсь! В какую сторону мне идти?!
— Ни в какую. Стой на месте. Слушай. Внимательно. Может, это покажется тебе глупым, но сделай то, что я прошу: сейчас думай обо мне, зови меня, но не вслух, а... в мыслях, внутри. Но зови изо всех сил. Тогда я найду тебя. Понимаешь?
— Да, — неожиданно четко ответила Полина. — Понимаю.
— Сконцентрируйся, закрой глаза. Вспомни меня. И тяни к себе, всей душой. И я пойду к тебе.
— Да... я буду тянуть... буду звать.
— Не бойся, скоро я к тебя приду. Начинай, — я нажал на отбой. "Прочитав" Полину утром, я запомнил образ ее души, так же как лицо и голос. И теперь, если у нее впрямь есть способности — смогу почуять зов, пусть даже самый слабый.
Я р а с к р ы л с я, напряг чутье. Шершавые стволы и тяжелые хвойные ветви, окружавшие меня, попылыли, растворились — и я будто взлетел над самим собой. Но здесь не было ничего от сна или дурмана: напротив, я слышал и ощущал гораздо четче и ясней, чем обычным "земным" слухом и зрением... Лес никогда не молчит, он полон жизни, полон духов и голосов, даже деревья г о в о р я т — но я внимательно искал одну-единственную ноту в этом мрачном оркестре... И, наконец, нашел. Да, вот он, ее зов — тихий и тонкий, будто плачет заблудившийся ребенок, будто скулит брошенный щенок — но не такой уж далекий, где-то поблизости... Но, кроме Полины, рядом был кто-то еще... глухие, тусклые, холодные — и странно знакомые ноты. А поверх всего издали, со стороны древних могильников, тянул усилившийся черный сквозняк...
Я бросился в ту сторону, откуда звала меня Полина. Спотыкаясь о корни, проваливаясь в болотные лужи, расцарапывая лицо и одежду о шершавые стволы и еловые лапы, я продирался сквозь чащу — и наконец выскочил на крошечный пятачок, окруженный стеной дервьев.
...Она стояла посреди, закрыв лицо руками — тонкая, черная беспомощная фигурка, точно хрупкая веточка — а в нескольких шагах, не таясь, замерли приземистые четвероногие звери, поросшие серой шерстью. Не собаки, нет. Волки. Несмотря на сумрак, я отчетливо видел их глаза: холодно-внимательные, пристально взирающие на нас даже не как на врага, а на предмет низшего порядка — добычу.
Их было пятеро. Как положено, вожак впереди, остальные поодаль. Я сразу понял, что это не стая Седого, но всё же з а г л я н у л в них. Четверо были обычными лесными зверюгами: их тусклые огоньки почти терялись в густой шерсти, выдавая лишь слепые животные желания. А вот вожак... за путаной глубиной его звериного существа метался остаток острой и яростной воли, загнанный вглубь, почти притушенный, но полный злобы и мстительности. И вдруг я узнал его: тот самый бывший выворотень, четвертый из банды Седого, самый кровожадный — тот, кого мы с Димоном и Виталиком лишили человеческой природы и навек загнали в волчью шкуру.
И он тоже узнал меня.
Я шагнул вперед и заслонил собой Полину. Она раскрыла лицо и, тихо ахнув, ухватила меня за плечи. Волки начали обходить нас кругом. Так. И что делать? Стрелять молниями и метать огненные шары я не умею. Волшебное — волшебным, живое — живым... Были бы выворотни или лесные духи — на них бы я нашел управу, а тут простые зверюги, неспособные даже почуять чары. Исключая вожака. Жгучая ненависть и жажда мести сохранили в нем крошечную искру человеческого. И тут я понял, что это — наш единственный шанс. Слабый, конечно, но... другого нет.
Я вновь взлетел над собой и Полиной. Нет — мы взлетели вдвоем, оставаясь при этом на месте. Я спрятал нас, живых, реальных, от чужого глаза, окутав плащом темноты. А отслоившиеся от нас туманные двойники, дрожащие, полупрозрачные, точно сотканные из сигаретного дыма, поплыли в сторону, в сторону, почти не касаясь земли... всё быстрей и быстрей, исчезая за деревьями...
И вожак поверил! Припав к земле, он повел мордой, захлестал хвостом, коротко рыкнул — и метнулся в чащу за ускользающими обманками. Остальные волки замерли в недоумении: как же так, куда? Ведь добыча — вот она, здесь!.. Но не смея ослушаться приказа, порскнули следом.
— Бегом! — прохрипел я, и мы побежали: обратно, сквозь еловую глушь, оступаясь и падая, увязая в сыром мху. Лес ни за что не хотел выпускать нас из цепких лап — чавкая, засасывал ноги влажными мшистыми губами, растягивал на пути сырые паутины, рвал одежду и хлестал по лицу колючими ветками... Каждую секунду я ждал, что моя непрочная иллюзия развеется, обманутые волки возьмут след, за спиной в прыжке мелькнет серая тень, на плечи рухнет живая тяжесть, в шею вонзятся клыки — и всё... Но нам повезло: в колючем хаосе мелькнул просвет — тропинка! Еще один рывок на пределе сил — и мы уже на опушке.
Велосипед, к счастью, нашелся сразу. Я вскочил в седло, усадил Полину на багажник и рванул с места.
Когда черная громада леса немного отодвинулась, темноту прорезал отчаянный волчий вой — яростный, злобный и бессильный. "Прочухал, голубчик", — злорадно выдохнул я, глянул через плечо и увидел...
... В стороне могильников, над зубчатой древесной стеной, в темноте осенней ночи, но еще черней — черней чем ночь, будто прореха в мироздании — колыхались бесконечно огромные, уходящие головами в небо, человекоподобные фигуры — то сливаясь в одну, то разделяясь, сплетаясь и перекручиваясь, так что не понять было, сколько их — тени, грозно клонящиеся в нашу сторону, но будто не имеющие права переступить невидимый рубеж... Черные тени, черными глазами глядящие нам вслед.
Я пригнулся к рулю и еще быстрей закрутил педали. Из-за спины донесся дрожащий голос Полины:
— Андрей! Ты тоже ИХ видишь?..
2.
Наконец, мы подкатили к единственной в городе гостинице — приземистому двухэтажному строению из серого кирпича. В советские времена здесь была общага для приезжих рабочих. Позже, в девяностых, ее украсили светящейся вывеской "HOTEL", а прочее оставили без изменений. "Хотел-хотел, да как увидел — перехотел", — нехитро шутили мшанцы.
Слезая (а точней, свалившись) с седла, я понял, насколько вымотался. Пока приходилось действовать — не время было думать о собственных ощущениях. Зато теперь колени подогнулись, будто картонные — я еле удержался на ногах. Меня колотила дрожь. Полине, видно, было еще хуже. Сделав пару неверных шагов, она медленно опустилась на крыльцо:
— Подожди... я передохну.
Трясущимися пальцами я выудил из кармана пачку и закурил. Она протянула руку: "Мне тоже". Я дал ей сигарету, и в темноте запрыгал огонек. Затянувшись, я откатил велосипед в росшие рядом кусты — чтоб не бросался в глаза потенциальным угонщикам. Через пару минут нервы унялись, только ноги гудели по-прежнему. Поддерживая Полину за плечи, я повел ее в гостиницу. За стойкой регистрации никого не было. Мы прошли по плешивой ковровой дорожке вглубь длинного коридора. У двери своего номера она никак не могла справиться с ключом; пришлось помочь. Убранство номера составлял фанерный шкаф с отвисшей дверцей, облупленная тумбочка да сиротливая общажная койка, недовольно взвизгнувшая, когда мы на нее уселись.
Полина, по-прежнему вздрагивая, прижалась ко мне, будто просила укрыть, спрятать. Я гладил ее по голове и, почти касаясь губами густых волос, шептал что-то успокаивающее: не бойся, мы в безопасности, все кончилось, ну что ты, маленькая, все хорошо, я с тобой... Она молчала, но я чувствовал как ужас, сковавший ее, понемногу отступает — как мало-помалу отогревается человек, зашедший в тепло с лютого мороза... Наконец она подняла лицо: огромные серые глаза взглянули на меня с надеждой и детским доверием, а губы — приоткрытые, нежные, алые, точно спелая вишня — нечаянно, почти случайно, встретились с моими.
Всё, что было дальше, касалось уже только нас двоих.
3.
Воскресное утро возвестило о себе уличным шумом и болью в отлежанной руке. В миг пробуждения мне показалось будто все вчерашнее — и вечер, и ночь — лишь фантастический сон с кошмарной завязкой и неправдоподобно счастливым концом. Но в следущую секунду я осознал рядом теплую плоть Полины, ее нежное дыхание — она лежала, уткнувшись мне в шею и крепко сжимая коготками мое плечо, будто и во сне боялась потерять. И усилием воли я заставил себя поверить в немыслимое: мы вместе. Отныне есть мы вдвоем, единое целое, — и весь остальной мир, вовне, который не-мы. И так будет всегда.
Полина потянулась, по-кошачьи потерлась мне о щеку и хрипловато-сонным голосом пробормотала:
— Я боюсь проснуться. Вдруг окажется, что это всего лишь сон?
— Нет, милая, это правда. Я в первый момент тоже не мог поверить своему счастью, — улыбнулся я и притянул ее к себе...
Потом мы пили невкусный чай из пакетиков, завтракали шоколадкой и разговаривали. Полина достала планшет: "Надо скорей сменить статус на "Влюблена" и оповестить об этом мир! Заодно добавлю тебя в друзья". Я глянул на ее страницу "В контакте".
— "Полли Оуэн"?
— Ох, не говори ничего, я сама все понимаю, — с гримаской раскаяния простонала она. — В "Фейсбуке" я уже под человеческим именем. А когда заводила контактовский аккаунт, это еще не звучало так пошло... для пятнадцатилетней девочки из маленького городка, по крайней мере.
— Маленького? Когда же Москва успела обмельчать?
— Ах, да, у меня ведь репутация столичной штучки: никакая я не москвичка и, разумеется, не Оуэн. Полина Татарцева, к вашим услугам. Просто учусь на истфаке МГУ и снимаю квартиру в Химках с двумя однокурсницами. А родилась и до шестнадцати лет прожила в Обнинске — примерно два часа на электричке от Москвы: раньше был город ученых, а теперь ни то, ни сё. Но, в целом, милое место. Там и родители живут: папа — физик в НИИ, мама — школьный завуч... Я, правда, надеюсь, что возвращаться туда на постоянное место жительства не придется. А твои родители кто?
— Я их не помню. Мама умерла, когда мне еще года не исполнилось, а отца никто, кажется, и не заметил.
Ох, — Полина опустила лицо. — Прости...
— Да ничего. Жалеешь ведь о том, к чему успел привыкнуть прежде чем потерял. А я и не успел. В детстве, конечно, завидно было: у всех есть мама, а у меня — нет. Но что это значит — иметь маму, — я так и не понял. А уж безотцовщина в наших краях — почти норма: кто спился-сторчался, кто в тюрьму сел, а если даже сумел деньгу зашибить — всё равно бросает жену да находит длинноногую блондинку. Полная семья — редкость. В общем, не бери в голову.
Она помолчала, старательно разглаживая пальцами фольгу от шоколадки.
— В детстве я тоже завидовала другим. Знаешь, я ведь была... это звучит глупо и пошло, но я всегда понимала, что я...
— Не такая. Особенная.
Она вскинула глаза, ожидая встретить насмешку, но я и не думал смеяться:
— Ты ведь сумела п о з в а т ь меня вчера в лесу, помнишь? И увидела тени над могильниками. А еще утром, в музее, я п р о ч и т а л тебя... ну, как бы заглянул внутрь...
— Понимаю. Мне тоже иногда такое удается, редко, правда, и неглубоко. Значит, мы с тобой...? — она замялась, подыскивая слово. Но такого слова не было.
— Да, особенные. Со с п о с о б н о с т я м и. Мы обычно говорим так. Не чародеями же себя называть, черт возьми! Чародей — это колпак, мантия, борода до земли... Правда, борода у Виталика есть.
— Виталий Аркадьевич — т о ж е? И Дима, я угадала? А кто еще?
— Да, угадала. Но больше никого, насколько мы знаем... то есть, пока не приехала ты. Мы-то с Димоном вообще никогда за пределы области не выбирались, я даже служил в соседней части, недалеко. А Виталик — тот в Москве учился. Говорит, отчасти за тем и поехал, чтоб разобраться в себе. Ведь его детство — конец советской эпохи, полный материализм: он даже побаивался, будто у него с головой не в порядке. Вот и пытался найти ответ в истории: край-то наш древний, и места здесь странные... Но об истории ты, пожалуй, лучше меня знаешь... Так вот, говорит, чувствовал он в Москве много необычного — и людей, и нелюдей, — но ответа так и не нашел: к т о он и за что ему такое счастье. Вот и вернулся Виталик в родную Мшань. А в итоге вообще зарекся об этом рассуждать. Слишком мало говорит, исходных данных; на такой шаткой основе можно построить любую гипотезу с равной степенью правдоподобия. А потому не стоит себя путать, нужно просто фиксировать факты.
— Вполне корректный подход. В универе до сих пор помнят, что Виталий Аркадьевич подавал огромные надежды как ученый, и недоумевают, с чего он похоронил себя в этой глуши... оу, прости.
— Да чего там: глушь и есть. Правда, что-то еще приключилось с ним в Москве в студенческие годы, что-то неприятное, не хочет он рассказывать... Ну, а мы не пристаем. Мало ли. Когда он заканчивал учиться — как раз Союз развалился, и неприятностей в Москве, думаю, хватало безо всякого волшебства... Словом, пока мы с ним не повстречались — был тут один как перст...
И я рассказал ей о детском походе в музей и встрече со Старухой.
— Да, — задумчиво кивнула Полина, — я тоже слышала этот хохот. И не в первый раз. Правда, не могу вспомнить, где именно. Может, своего рода дежа вю: как только приблизилась к залу, где она стоит — тут же поняла, что голос з н а к о м ы й — но откуда? Возможно, снилось когда-то? Знаешь, бывает так: увидишь что-то наяву — а кажется, будто уже во сне видел... — Она встряхнула головой, точно сбрасывая дрему. — Ну, а Дима? Что с ним?
Я улыбнулся:
— Димон — поразительное явление... Мы познакомились лет десять назад. Он тогда еще панком был, а не хиппи. Безумство храбрых: в нашем-то городке панковать... Однажды летним вечером иду по темной улочке — хотя у нас тут все улочки темные, — и вижу: пьяный бугай парня по асфальту валяет. Футболка с Летовым разорвана, костлявое плечо белеет... Димон тогда на шее носил цепочку с замочком а-ля Сид Вишез: так вот бугай за цепочку ухватил и дергает, сорвать пытается — а парень хохочет: "Не надо, — говорит, — не рви, у меня ключик в кармане!" Обычно я в чужие разборки не лезу — не мое дело. Поди разберись, кто прав, кто виноват. Но тут сразу видно: парень — душа нараспашку, безобидный как ребенок... Что делать, думаю... С пьяными вообще рискованно связываться — у них чувствительность притуплена: дадут тебе в глаз по инерции, а уж потом твое волшебство заметят... Но тут, видно, силы от возмущения взыграли: заглянул я в этого бычару, нащупал страх (у таких всегда страх внутри, только поискать надо), да с размаху и выплеснул ему же в физиономию. Тот, кажется, даже в штаны напустил малость, взревел и удрал без оглядки. А я протянул Димону руку, чтоб с земли поднять, и
п р о ч и т а л его заодно: впрямь, светится открыто как дитё. А он заулыбался, глянул этак лукаво и говорит: "В душу смотришь? Я тоже умею". Что ж говорю, сам от гопника не отбился? "Не люблю, — отвечает, — пугать людей, в мире и без меня зла хватает". Так и познакомились.
— Милые вы все, — сказала Полина, — старомодные такие. По-хорошему, не от мира сего. Мне нравится. Хотя... — она лукаво улыбнулась, — твою прическу я бы несколько осовременила. Ну, а у вас с Димой есть свои соображения по поводу... способностей?
— О, что касается Димы, то у него фантазия богатейшая! Как захипповал — так с головой в восточную мудрость зарылся: мантры, тантры, иддхи, дхармы, — побеседуй с ним, он тебя с головой засыплет этими словечками. И довольно складно выходит, но... знаешь, чем больше я его слушаю, тем больше соглашаюсь с Виталиком: назови наши способности так или иначе — что меняется? Разве я лучше пойму себя или больше смогу сделать? Ничего подобного. Знала бы ты, сколько мы об этом толковали! Даже список "положительно установленных фактов" однажды составили. На одном листочке из блокнота. Потеряли потом.
— Жаль.
— Было бы что ценное — не потеряли бы, — улыбнулся я. — Всё банальщина. Например, что силы наши никак не связаны ни с заклинаниями, ни с ритуалами: это чисто внутренняя способность, по всей вероятности, врожденная. Хотя и поддается развитию. Как, ценное наблюдение? Или вот еще: волшебное — волшебным, живое — живым. С вампиром или темным духом справиться легче чем с человеком; с человеком легче чем с животным; а уж неживая материя волшебным силам вообще не поддается. Либо мы просто не доросли. Словом, "пациент либо жив, либо мертв".
— Интересно, — серьезно сказала Полина. — Напоминает концепции неоплатоников.
— Не читал. Ну, а у тебя есть своя теория?
— Теорий нет. Есть гипотезы, а еще точней — домыслы. Так что делиться ими рановато.
4.
Пожалуй, мы с Полиной могли бы провести вдвоем всю оставшуюся жизнь, и не вспомнить о внешнем мире. Но у меня забренчал телефон: позвонила бабушка и влепила суровый нагоняй за ночевку вне дома — "Хоть предупредил бы: я всю ночь на валерьянке!" — уход без шапки и общую безнадежную непутевость. Я повинился. Правда, мне и раньше случалось ночевать у друзей (да и подруг — но это реже), так что к ночным отлучкам бабуля привыкла и теперь отчитывала скорей "для порядка". В итоге она строго-настрого наказала быть дома к обеду, а по пути купить белого хлеба, черного чаю и красной смородины. Кроме того, я вдруг вспомнил о лехином велике, наспех припрятанном в кустах у гостиничного крыльца: цел ли? Словом, пора было на время расстаться. Мы нежно попрощались с Полиной, договорившись встретиться ближе к вечеру.
Велосипед, по счастью, оказался на месте. Я оседлал его и покатил домой. Непогода последних дней совсем развеялась, и под солнцем город заиграл яркими осенними красками. Свежо и радостно вспыхивали красные пятна кленов, желтые осины и березки. Даже непросохшие лужи сверкали чистой небесной голубизной. И всё бы хорошо — живи да радуйся — только не давала покоя память о вчерашнем происшествии в лесу. Точно мы вывернулись, выиграв первый раунд — но второй еще впереди.
На подступах к дому я притормозил у торговой точки. Подмигнул на входе Магазинному (если дома — домовой, то в магазине — магазинный, верно?) — робкому существу, похожему на комок пыли со щенячьими глазами. Когда-то я защитил его от наездов Подземников, и теперь он в меру сил благодарил меня, подсовывая самые свежие продукты. Выполнил бабушкин заказ и сверх того прихватил пару банок джин-тоника — мзду Лешке за беспокойство. Вырулив в родной двор, я сразу завидел обездоленного двоечника. Еще издали тот уныло затянул: "Ну че ты, мля... ну, обещал же пару часов... не дам больше, вот честно..." — но за двойную плату мгновенно простил меня, взгромоздился на возвращенный велосипед и укатил смаковать добычу.
Бабуля также даровала мне прощение и предложила немыслимо сытный обед (каким, наверное, угощают внуков все бабушки мира) в сопровождении дежурных укоров. Только усевшись за стол, я понял, что зверски проголодался: еще бы, со вчерашнего дня — лишь полшоколадки! А ведь вечер (да и ночь) потребовали немало физических усилий. И снова всплыло вчерашнее...
После обеда я позвонил Пунченку и рассказал обо всем, что произошло — начиная с Вестников над музеем и заканчивая приездом в гостиницу. Дальнейший ход событий освещать не стал. Тактичный Виталик, кажется, догадался, но расспрашивать, естественно, не стал.
— Сдается, волков навели, — задумчиво промолвил он. — Знаешь, как в детективных фильмах: "Их кто-то навел".
— На Полину?
— Боюсь, что на тебя.
— Брось, — отмахнулся я. — Конечно, такие истории не каждый день приключаются, но можно подумать, раньше рисковать не приходилось. Помнишь хоть Рыжих Танцоров? Ну, когда Димон к ним в Хоровод угодил? Если б мы с тобой круг не разбили — пропал бы парнишка, даже угольков бы не осталось. А вспомни...
— Помню, всё помню. Но думаешь, вы с экс-выворотнем случайно совпали в одной точке? Волки-то заранее не знали, что ты в лесу окажешься. Совпадение?
По спине пробежал холодок. В такие совпадения я действительно не верю.
— Может, и нет. Но кому и зачем я нужен? Местной нечисти такое не под силу. Кто же тогда? Эти... черные, из могильника?
— Черные для меня — такая же загадка. Никогда прежде их не встречал. Сквозит там недоброе — это правда, но чтоб фигуры являлись... — Виталик помолчал. — Да и не факт, что именно из могильника: ведь ты сам говоришь, что она сбилась с дороги — шла к раскопкам, а попала не туда.
— Но ведь в том лесу больше ничего нет. Или есть?
— Насколько мне известно — ничего. Были деревни какие-то, но давно заброшены, еще до войны. Ладно, это не главное. В общем, будь настороже. Возможно, всё это и случайно, но любая случайность есть проявление закономерности более высокого порядка. А какой именно — мы не знаем. Пока еще.
5.
Вопреки предостережению Виталика, следующие дни были наполнены счастьем. Тревожная тень полностью рассеялась. Даже Вестников было не видать: я решил, что они предупреждали именно о лесных приключениях, ведь завязалось-то всё именно в музее. Мы с Полиной старались не упустить ни одного мгновения, проводить вместе каждую свободную минуту. Я показал ей город и окрестности, познакомил с местной нечистью (конечно, самой безобидной, какую мог найти). Сводил и в "Сказку", где Стефан, проявив неожиданную галантность, организовал нам прекрасный вечер за счет заведения. Мы даже — при дневном свете, в сопровождении Димона с Виталиком — рискнули добраться до раскопок могильников, и ничего пугающего там, по счастью, не обнаружили. Димон, завидев, как мы с Полиной держимся за руки, бестактно выпучил глаза, а Виталик деликатно не подал виду, зато охотно заговорил об археологических культурах и датировках. Мы же с Димоном, наслаждаясь нежарким сентябрьским солнышком, развалились на замшелом пригорке поодаль и закурили.
— Быстёр ты, парень, — сказал Димон. — Быстёр. Поздравляю. А дальше что? Ведь она тут, помнится, на две недели — а потом?
— Не знаю, — пожал я плечами, — пока не думали.
— Но всё же: это серьезно?
— Серьезней некуда. Но, знаешь, всё так неожиданно свалилось, дай хоть в себя прийти...
Cледующим вечером мы с Полиной сидели в музейном сквере. Смеркалось. Я, забавляя ее, приманил Искорок — такие крошечные игривые огоньки, которые сами рады приблизиться к человеку — но обычно их принимают за светлячков или просто случайную искру на сетчатке глаза. Сперва я заставлял их кружиться колесом, потом скакать друг через друга, будто играя в чехарду, а после — плыть вправо-влево подпрыгивающей чередой, и при этом насвистывал "Танец маленьких лебедей". Полина смеялась и восторженно ахала. Наконец, я построил Искорок в кольцо и отправил к бюсту Ленина, царившему в центре сквера — где они на минуту зависли, подобием нимба озаряя лысину Ильича, а затем по очереди, одна за одной растворились в сумерках. Полина склонила голову мне на плечо и мечтательно сказала:
— Как славно... Всю жизнь бы так провела.
Я, робея, но прикрыв страх игривым тоном (чтоб в случае отказа обратить разговор в шутку: ладно, мол, я не взаправду — и однако взаправду), предложил:
— Не уезжай, оставайся со мной.
— Милый, — грустно сказала Полина, — поверь, я бы с радостью. Мне здесь нравится. И городок, и твои друзья... Но я не могу. Пойми: для меня университет — не просто развлечение девицы в поисках замужества. Это — мое дело. Я выбрала его сознательно, вложила немало сил, и хочу достичь цели. Хочу заниматься наукой. А если посчастливится — и понять, ч т о т а к о е мы с тобой, и Дима, и Виталий Аркадьевич. Нужно отвечать за свой выбор, разве не так? Да, теперь ты тоже мой выбор — но сам посуди, если б я так легко относилась к своей жизни, меняла цели по первой прихоти — чего бы стоило... всё, что между нами?
— Да, да, да, ты права, — огорченно промямлил я. Она вплотную приблизила ко мне лицо и заглянула в глаза:
— А разве ты не хочешь в Москву?
— С тобой — поехал бы.
— Поехали, — легко сказала она.
Я на мгновение завис. Как? Вот так вот просто?
— А что? — безо всякой телепатии прочла она мои мысли. — Увольняйся со своей кладовки, покупай билет, да поедем обратно вместе.
— Н-но... я не успею: по закону две недели отработать надо... А потом — как же бабушка? И что я в Москве делать буду, как зарабатывать?
— Как что делать? — изумилась Полина. — Да ведь там совсем иная жизнь. С твоими-то способностями сказочные перспективы откроются. И я, кстати, не только о с п о с о б н о с т я х говорю — но и о личности. Печаль будет, если просто сопьешься здесь.
— Ну, скажешь... Пунченок ведь не спился.
— Еще не вечер. Ему, конечно, уже за сорок, но спиваются и позже. Если серьезно, для Виталия Аркадьевича Мшань — это сознательное решение. Можно с ним не соглашаться, но уважать стоит. А вот Андрюша, — и она погладила меня по голове, — живет что травушка в поле. Так что подумай как следует. Когда определишься, начнем подыскивать съемное жилье. Возможно, тебе ненадолго придется остановиться в хостеле, потом...
Она достала телефон, открыла интернет и принялась деловито объяснять подробности — где, как и почем нам удобней подыскать жилье в Москве, будто заранее успела обдумать всё в мельчайших деталях.