Как раз в тот самый момент, когда редактор одного известного издательства только что закончил свой рабочий день и в жуткой спешке закидывал в стол разные бумажки, чтобы успеть на футбол, в его кабинет постучали.
- Вы здесь главный? – с порога спросил Константин, а именно так звали вошедшего и, не дожидаясь ответа, с ходу заявил: - Я написал роман. Не худо бы напечатать приличным тиражом в обложке!
Поражённый наглостью посетителя, редактор даже не нашёлся что ответить. Машинально взяв протянутую ему через стол рукопись, он раскрыл её и пробежал глазами первые страницы.
«Щас! Я те напечатаю! – успел подумать властный представитель издательства перед самим прочтением Константинова романа. – Я те, щенок, такой тираж устрою, что долго помнить будешь! Дай только пару минут, чтоб на футбол не опоздать».
Однако ни через пару минут, ни через час ничего так и не произошло: редактор читал, а начинающий автор развалился в удобном кресле и пил из графина холодную воду.
- Я очень интересно творю! – пояснял он из северного угла кабинета, как бы даже прося прощения. – Иногда сам себе поражаюсь: напишу одно – и смеюсь, как дурак, напишу другое – и рыдаю, как последний идиот. Так что не стесняйтесь, дедушка, – поплачьте, если за душу возьмёт.
«Дедушка? Сволочь! Вот сволочь! – отдавалось в этот момент в голове редактора. – Гладко всё обтяпал – не придерешься и не подкопаешься!»
Однако, не успевая додумать до конца мысль о ловком Константине, работник издательства вновь и вновь почему-то оглядывался через своё правое плечо и снова видел ЕЁ – на белом красавце-скакуне с серебряной уздечкой и в ослепительно сияющем кружевном платье. Потом на зелёном лугу (тоже за его собственным правым плечом) вдруг появлялся и он сам, но не лысый, а в военной фуражке и в мундире императорского гренадёрского полка, а потом…
Дело же состояло в следующем. В романе Константина было то, что нужно! Вообще произведение молодого наглеца оказалось сбитым по последнему слову истинного искусства, и в основе его лежал, а вовсе не стоял, не падал и не норовил завалиться на бок, самый настоящий и отменного качества сюжет. Частей в нем тоже обнаружилось ровно столько, сколько нужно - ни одной больше, ни двумя меньше. Главы выстроились на удивление полезно и надёжно, а абзацы лепились друг к другу не просто, а в виде кирпичной кладки – для вековой прочности.
«Вот ловкач! - подивился растерянный редактор на четвёртом часу знакомства с романом Константина. – Тридцать восклицательных знаков, сто восемь вопросительных, и каждый к месту – поразительно!»
О внутреннем мире и внешнем виде героев и говорить не приходилось: когда надо, они надевали шубы, а в других случаях говорили о высоком, не забывая всуе и про мат.
«Всё предусмотрел, гадёныш! – задыхался в пылу борьбы опытный литератор. – Да, пожалуй, он заслуживает уважения! Но так просто я не сдамся!»
Другими словами, из всего выходило следующее: Константин подготовился превосходно и всерьёз намеревается поселиться в отечественной литературе, и, возможно даже с максимальными удобствами. Причём, что было уж особенно странным, взрослый и серьёзный редактор во время прочтения романа малолетнего автора то и дело незаметно смахивал с уголков глаз непрошеные слёзы, а иногда смеялся, как редкий кретин. Конечно, в последнем случае опытный работник издательства делал это скрытно и про себя, но всё равно на душе у него было противно и мерзко. Мысль, что он окажется посрамлённым никому не известным и наглым юнцом, больно ранила сердце немолодого литератора и понижала его же самооценку.
«Как ломают даже самые крепкие стены? – раз за разом спрашивал себя редактор, а в его памяти всплывали какие-то ломы, бульдозеры и огромный железный шар, подвешенный на сверхпрочную и огнеупорную цепь. Между тем подобное в случае с рукописью Константина не подходило совершенно. – Нет, тут нахрапом не возьмёшь, тут нежно надо, с хитрецой и без ржавого лома», - тупо размышлял работник издательства, продолжая искать выход из создавшегося положения, но не находил его.
- Роман хороший, - сломавшись, неохотно произнёс он наконец и выжал из себя улыбку смертельно больного человека. За окнами начинался новый день, а Константин мирно спал в удобном кресле. Впрочем, слова «дедушки» его разбудили, и он мгновенно проснулся.
Из последующих пространных рассуждений редактора Константин почти ничего не понял, кроме одного: уважаемый и почтенный литератор сошёл с ума!
- Вы во сто крат лучше Толстых вместе взятых, а Чехов – по сравнению с Вами просто сопливый мальчишка! Поздравляю от чистого сердца! Браво, Вы перещеголяли их всех, а также многих других.
- Идите к чёрту, - грубовато ответил начинающий автор на столь дикие, по его мнению, сравнения. – Я не знаком ни с одним из этих типов и, выражусь без обиняков, – и знать их не хочу. Наверняка это какие-нибудь детоубийцы, политики или что-нибудь ещё хуже, хотя, честно сказать, уж и не знаю, что может быть хуже подобного сброда.
«Но это слишком! Как же - не знать имён классиков отечественной литературы и заниматься при этом изготовлением художественной продукции со знаком качества? – поразился редактор, и в душу его тотчас проникли невнятные подозрения. – Не может быть! Понятия не иметь о душевных переживаниях Наташи Ростовой перед первым в её жизни балом и тем не менее заставить плакать своего первого читателя, а именно – меня? Возможно ли такое? Что за авторы-вундеркинды пошли?»
Впрочем, взглянув украдкой на прыщавый лоб писателя, многоопытный работник издательского фронта немного отошёл от подозрений и смягчился:
«Какое он, в сущности, ещё дитя, этот начинающий прозаик Константин. А современная школьная программа по литературе неизмеримо слабей той, по которой учился я. Сейчас если ученик знает имя Пушкина - и то слава Богу. А вот взять бы Костины способности да добавить к ним приличное образование, вот тогда бы… - тут редактор внезапно запнулся в своих размышлениях и спросил сам себя: - Тьфу, чёрт, о чём я? А ведь не надо ему никакого «тогда бы», и не надо ему никакого Пушкина: Константин уже состоялся как писатель, а его произведение покрыло меня мурашками с головы до ног!»
И тогда уважаемый и известный всей Москве редактор вдруг понял то, чего раньше никак не хотел понимать и что ещё вчера могло вызвать у него лишь лёгкую ироничную улыбку или задорный саркастический смех: очень небольшое количество начинающих авторов, несмотря ни на что, в состоянии создать Идеальное Художественное Произведение!
«Им не нужны образование или жизненный опыт. Они, до ступней ног покрытые юношескими угрями, тем не менее знают о любви всё! Денежные проблемы и чувства олигархов известны им наперёд, хотя собственные карманы писателей пусты и в дырках. А человеческие отношения для них, недавних выпускников детских садов, – открытая, зачитанная до дыр книга. И виной всему – врождённый талант! – редактор даже чуть было не прослезился от своего открытия. - Я обязательно напишу на эту тему громкий бестселлер и назову его – «Ошибка литературной хромосомы!». И, естественно, отдельную главу посвящу первооткрывателям талантливых «самородков», тем, кто, несмотря ни на что, среди безбрежного количества разных посредственностей умеет разглядеть истинного гения.
- Сейчас мы подпишем с вами договор на публикацию, - засуетился прозорливый открыватель «ошибок природы». Он ловко выхватил невесть откуда взявшийся текст того самого договора и разложил его на столе перед вставшим с кресла Константином. – Здесь изобразите вашу фамилию полностью, а ниже просто распишитесь…
То, что произошло далее, многоопытный издатель вспоминал потом со смешанным чувством муки и неизъяснимого стыда. Начинающий автор сначала в нерешительности застыл над не подписанным ещё документом, затем с непонятной опаской взял ручку и, лишь заметив ободряющий взгляд редактора, попытался пустить её в ход. Если бы лошадь решила черкнуть заявление об уходе из цирка на том основании, что ей постоянно не докладывают овса, а потчуют исключительно воздухом родной конюшни, то и в этом случае известный литературный работник удивился бы меньше.
- Константин не мог написать своей фамилии! – рассказывал потом всем ответственный редактор. – Причём сначала автор пытался доказать, что у него просто болят руки и нет сил держать перо, потом пробовал сослаться на частичную амнезию и то, что именно по этой причине он забыл письменный русский язык, и лишь затем заплакал и раскололся окончательно. Оказывается, - тут рассказчик обязательно делал круглые глаза и поднимал вверх указательный палец правой руки, - школьные сочинения за него всегда писали либо мама, либо тётя, а сам Константин за девять лет общего образования грамоте так и не обучился! Идеальное же произведение оказалось не чем другим, как перепиской родной прабабки юного афериста – выпускницы института благородных девиц – со своим будущим мужем – кавалерийским штабс-капитаном. Сшитая в виде толстой рукописи, она, действительно, оказалась идеальным художественным произведением. Поганец же Константин, недолго думая, решил сделать себе имя и деньги на истории любви собственных неблизких родственников.
- Вот сволочь! – удивлялись работники издательства предприимчивости наглого Константина. – Жиреть на таланте других – мерзко и гадко!
- Кругом обман и сплошное надувательство. Я с тех пор первым делом проверяю: умеет ли начинающий автор писать? – добавлял в конце рассказа находчивый редактор. – А потом уже – всё остальное: внутренний мир героев только через лупу рассматриваю, знаки препинания подсчитываю через дифференциал, а к сюжетной линии без микроскопа и не подхожу.